Под музыку Вивальди. Драма

Печать

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Миша – еврейский юноша, подающий большие надежды в игре на скрипке

Мендель – отец Миши, портной,

Фая – сестра Миши

Сима – бабушка Миши

Рая – младшая сестра Симы

Иосиф – друг семьи Менделя

Аркадий – сын Иосифа, друг Фаи

Реня – узница гетто, любимая девушка Миши

Женщина – узница гетто

Мужчина – узник гетто

Девочка семи лет – их дочь

Немецкий конвой

 

Первый акт.

Явление 1.


Раннее утро 22 июня 1941 г., открытая терраса. Наплывают звуки вальса, из глубины сцены появляется пара молодых людей, они счастливы, кружатся в вальсе, останавливаются, опираются о перила, смотрят вдаль.

Фая. Рассвет!

Аркадий. Вот и пришел новый день!

Фая, кружится, радостно. Все! Прощай школа! Да здравствует новая жизнь!

Аркадий радостно. Мы взрослые! Фая! Понимаешь! Мы теперь сами можем принимать решения, отвечать за свои поступки!

Фая радостно, продолжает кружиться. И перед нами открыты все пути! Я счастлива! Я так счастлива!

Аркадий с легким укором, опирается на перилла, наблюдает за Фаиной.

Фаина! Наступил первый день нашей самостоятельной жизни, а вы ветрены и легкомысленны, как какая-то школьница!

Пытается взять за руку Фаю.

Фая изворачивается и начинает убегать, прячется за колонну террасы.

Фая, из-за колонны задиристо. Я? Ах, так! Мы еще посмотрим, кто из нас ветреный и легкомысленный!

Аркадий останавливается перед Фаиной, с хитринкой в глазах. Я даже знаю ответ!

Фая. Вот-вот. Я, между прочим, в медицинский собираюсь!

Аркадий подтрунивает.

И сколько же невинных мышек и лягушек должно пасть под вашим, товарищ эскулап, скальпелем, пока вы станете выдающимся медиком?

Фая с обидой, выходит из-за колонны, подходит к скамейке, демонстративно садится, принимает неприступную позу.

И буду! Как мама! Я буду врачом!

Аркадий садится на спинку скамьи, продолжает подтрунивать.

И непременно выдающимся!

Фая с обидой. Ничего ты не понимаешь! Спасать людей! Приходить на помощь в трудную минуту!

Мечтательно.

Это так романтично! И патриотично!

Аркадий сползает со спинки скамьи и садится рядом с Фаиной. Серьезно. А я, пожалуй, останусь со своей музыкой навсегда!

Фаина теперь подтрунивает над Аркадием.

И обязательно станешь музыкантом, и непременно, выдающимся!

Аркадий, мечтательно.

А играть буду на лучших сценах, и может быть, мира!

Фая с обидой. Вот и Миша о том же! Кроме музыки ничего не видит вокруг себя!

Смотрит на Аркадия с обидой, он ей нравится, а тот все про музыку.

Аркадий нежно берет за руки Фаину, заглядывает ей в глаза, с трепетом.

Фаина, Фаина…

Фая волнуется, пытается высвободить свои руки, но потом замирает, смотрит на Аркадия.

Аркадий с нежностью в голосе. Фая, мы - взрослые! Понимаешь, мы взрослые!

Наклоняется к Фаине, хочет поцеловать.

Фая вскакивает со скамейки, напыщенно сердито.

Но это не значит, что можно приставать к девушке!

Разворачивается. И вообще, мне пора! Дома, наверное, волнуются.

Убегает.

Аркадий во след, раздосадован. Фая! Я буду ждать тебя на концерте!

Фая, смеется. Я об этом подумаю!

 

Явление 2.


В дальнем углу комнаты за швейной машинкой сидит Мендель, он шьет праздничный костюм для сына Миши. У большого обеденного стола в центре комнаты хлопочет бабушка Сима, она расставляет посуду. Из соседней комнаты раздаются звуки музыки, звучит скрипичный концерт Вивальди d-moll..

Мендель останавливает ход машинки, боится помешать, вслушивается в звуки, бабушка Сима останавливается, тоже вслушивается в звуки. В комнату на цыпочках входит Фая, она несет супницу. Бабушка Сима. Продолжает бесшумно расставлять посуду, причитает, тихо.

Обедать уж давно пора, который раз все подогреваем.

Фая осторожно ставит супницу на стол, прикладывает к губам палец, тихонько присаживается на стул и, подперев кулачками подбородок, вслушивается в доносящиеся звуки.

Мендель раскладывает какие-то детали от костюма, рассматривает их, вновь останавливается и вслушивается в звуки музыки.

Бабушка Сима с укором.

Мендель, ты совсем не беспокоишься о Мише, он ничего не ест в последнее время, похудел. Так и заболеть перед концертом можно.

Мендель. Тихо.

Решил еще раз повторить.

Бабушка Сима, недовольно.

Но это не значит, что нужно забыть обо всем на свете.

Мендель вздыхает.

Вот и костюм… Я хочу, чтобы Миша в нем был самым красивым, но никак не могу примерить. Но что делать? Миша так мечтал сыграть этот концерт.

Бабушка Сима, продолжает причитать.

В этом доме в последнее время все не так. Внук занят только музыкой, Рита, доченька, днями пропадает в больнице. А теперь и вовсе уехала невесть куда, аж, в сторону Бреста.

Мендель встает из-за швейной машинки, начинает расхаживать, не получается скрыть волнение.

Говорят, какой-то сложный случай, есть угроза массового заболевания.

Бабушка Сима. Но это же так опасно!

Мендель вновь садится за машинку, перебирает детали от костюма, пытается успокоить себя.

Она не одна, с группой врачей.

Фая быстро поднимается со стула, обнимает Симу.

Бабуля! Ты всегда все преувеличиваешь! Ну, какая опасность? Обычная работа врача! Ничего особенного!

Мендель более спокойным тоном.

Сегодня воскресенье. К вечеру должны вернуться, я справлялся в госпитале.

Миша входит в зал, он сосредоточен, продолжает оставаться во власти музыки, присаживается на свое место за столом.

Фая. Кружится вокруг стола, счастлива от каких-то своих мыслей. Обедать! Наконец, мы будем обедать! Я умираю от голода!

Мендель пытается быть сердитым, назидательным тоном.

Фаина!

Фаина, продолжая что-то напевать, присаживается за стол на свое место рядом с Мишей.

Миша молчит, все еще сосредоточен.

Мендель занимает свое место во главе стола и начинает читать молитву.

Сима, Фая и Миша встают и повторяют за Менделем молитву, садятся за стол.

Фая продолжает улыбаться про себя.

Мендель напыщенно сурово

Фаина! У нас обед! Чем заняты ваши мысли в последнее время?

Фая от неожиданности вздрагивает, понимает, что все ее чувства написаны на лице.

Мендель смотрит из-под густых бровей проницательным взглядом, с хитринкой в глазах, мягким приятным голосом, немного картавя.

Судя по выражению вашего лица, вовсе не поступлением в институт.

Делает паузу, едва скрывая улыбку

Боюсь, что мысли об Аркадии занимают в вашей голове в последнее время гораздо больше места, чем предстоящие экзамены.

Фая опускает голову и начинает сосредоточенно есть суп, понимая, что разоблачена.

Миша тоже ест суп, очень сосредоточен, при упоминании имени Аркадия поднимает голову.

Аркадий? Но он тоже готовится к конкурсу! Разве он заходил?

Фая. Обиженным голосом.

Нет, это я очень хочу поскорее услышать твое и его исполнение. Аркадий ведь уже был лауреатом и он отличный музыкант.

Мендель хитро улыбаясь.

И откуда у вас, Фаина, вдруг такая любовь к музыке. До недавнего времени вас больше интересовала медицина.

Фая вновь опускает голову и сосредоточена на своей тарелке.

Миша. Аркадий отличный музыкант, у него есть чему поучиться, жаль, что я не смогу услышать его в этот раз, у меня выступление.

Мендель замечает, глядя на Фаю.

Только трудолюбие и целеустремленность позволили стать ему таким. И вам бы Фая, следует задуматься о прилежании.

Сима продолжает ворчать. Ничего не осталось от нашего еврейского дома.

Мендель смотрит на Симу добрым взглядом, кладет свою руку на ее.

Не будем гневить Всевышнего. Этот год 41 такой удачный. Наши дети – умные и здоровые, вот-вот определятся в жизни. Риту уважают в больнице, у меня много заказов. После стольких лет бедности мы, наконец, обрели достаток.

Фая рада, что разговор перешел на другую тему, отрывается от тарелки.

И у нас есть ты, бабуля! И чтобы мы без тебя делали?

С улицы доносится какой-то шум, слышатся голоса, эхом разносится топот.

Мендель, Сима, Миша, Фая замирают, прислушиваются

Иосиф кричит с улицы.

Мендель! Мендель! Выходи скорее!

Мендель бросается к окну.

Иосиф кричит. Скорее! Скорее! На площади передают какое-то важное сообщение! Там уже много народу!

Мендель выбегает из комнаты, за ним устремляются Миша и Фая.

 

Явление 3.


В комнате за большим столом сидят Сима и Рая, она поднимается, подходит к окну, всматривается в даль, начинает расхаживать, Сима и Рая находятся в напряженном ожидании. Из соседней комнаты доносятся звуки концерта Вивальди, но они часто прерываются. Миша начинает играть концерт заново, у него явно что-то не складывается.

Сима волнуется.

Где же Мендель? Столько времени прошло, а его все нет.

Рая, снова садится за стол. Не волнуйся, надо все разузнать, может, это ошибка, или очередные учения.

Сима, пытается что-то делать.

Мендель медленно входит в комнату, опускается на стул, удручен.

Сима и Рая приподнимаются, вопросительно смотрят на Менделя.

Сима, очень волнуется. Что, что с Ритой?

Мендель ничего не может произнести.

Сима. Мендель, не молчи, ты смог что-то узнать?

Мендель. В больнице никто ничего не знает…

Сима. Но главврач должен же иметь хоть какую-то информацию.

Мендель отрешенно. Они только разводят руками…, у них даже связи нет.

Сима. Может, следует обратиться…

Мендель прерывает ее. В больницу поступают раненные, их много….

В отчаянии.

Рита, Брест, там же немцы!

Мендель закрывает лицо руками и начинает причитать, раскачиваясь из стороны в сторону

Ой, горе мне, горе…, Рита, моя дорогая, любимая Рита…

Иосиф быстрыми шагами входит в комнату, останавливается и смотрит на Менделя, с укором.

Мендель! Возьми себя в руки! Все еще образуется

Мендель, не говорит, а стонет.

Но уже прошло почти три дня, а от Риты нет никаких вестей… Там немцы, понимаешь, ты, немцы!

Иосиф. Помнишь, на одном из последних собраний, мы задавали вопрос самому Пономаренко?

Мендель молчит, сидит, обхватив голову руками.

Сима держится за сердце.

Рая накапывает ей сердечные капли.

Иосиф. Помните, что он ответил? «Нам нужно только 24 часа, чтобы поднять на ноги весь Советский Союз».

Рая держит за руку Симу, с недоверием в голосе.

Сегодня забегал Фима с фабрики «Октябрь». Он рассказывал страшные вещи.

Иосиф. Ну, что мы не знаем Фиму?

Мендель тяжело вздыхает, поднимается, начинает расхаживать по комнате.

Да, да, страшные вещи, мы это слышали своими ушами.

Рая, обеспокоено.

Фима сказал, что люди грабят магазины, хватают, все, что можно унести, а склад по улице Розы

Люксимбург разграблен полностью.

Иосиф. Не может этого быть!

Мендель. Он сам своими глазами видел все это.

Рая. А еще видел, как подъезжали пожарные машины и грузили мешки с сахаром, мукой, другой провизией и куда-то увозили.

Иосиф. Фима ошибается.

Мендель. Вряд ли, судя по тому, что я видел у больницы…., да и обещанные 24 часа давно уже прошли…

Сима начинает причитать. И наша Фая, она тоже в каком-то госпитале, уже сутки мы о ней ничего не знаем.

Рая с укором. Фая на дежурстве, с ней все в порядке! Ты же слышала, как Мендель сказал, что поступает много раненных.

Накапывает Симе снова сердечные капли.

Иосиф. Мендель, соберись!

От волнения расхаживает по комнате.

«Враг будет разбит, наше дело правое, победа будет за нами», - мы же вместе слышали эти слова.

Мендель. До Володарского от нас рукой подать, а я едва добрался до дома. Мне кажется, что в городе началась паника,

Иосиф. Мендель, зачем же ты паникуешь?

Мендель удрученно. Кругом такая неразбериха. Я видел, я видел лица людей. Они ничего не понимают, растеряны.

Иосиф останавливается, уверенно. У людей нет никакого страха. Есть только вера в победу! Я это точно знаю. Все только и говорят, что мы - непобедимая страна! Мы обязательно выстоим! Мендель вновь обхватывает голову руками, удручен.

Что же делать? Что делать?

В комнату входит Миша, смычок опущен, другой рукой прижимает к подбородку скрипку, очень растерян, обводит всех взглядом, останавливается на Менделе.

Миша. Отец! Отец!

Кладет инструмент на стул, присаживается рядом с Менделем, пытается успокоить.

Отец, может все и образуется.

Иосиф уверенно. Паники никакой нет! Все уверены, что немцев скоро отбросят подальше от границ.

Рая Иосифу. Иосиф! Ты не понимаешь? Немцы наступают! Я все это уже пережила в Польше! Они рядом!

И если их никто не остановил…

Иосиф перебивает, продолжает настаивать на своем, говорит быстро, убежденно.

Люди остаются на предприятиях, на рабочих местах и никто не стремится покинуть город. Все готовы защищать Минск, в случае приближения к нему немцев.

Где-то вдалеке нарастает гул. Он все усиливается и усиливается, переходя в оглушительный рев.

Слышатся взрывы, страшной, ни с чем не сравнимой, силы, звон разбивающихся стекол.

Все находящиеся в комнате в ужасе замирают, испытывают шок. Иосиф опомнился первым.

Бежим! Это бомбежка!

Мендель мечется по комнате.

Миша…, Фая…, а как же Фая?..

Иосиф, кричит, буквально выталкивает всех из комнаты.

Надо бежать в сторону хлебозавода! Там бомбоубежище!

Раздается сильный взрыв, слышится звон разбивающегося стекла, все погружается во мрак.

 

Явление 4.


После страшного грохота, взрывов, над пространством вдруг нависла неестественная тишина. После бомбежки первыми в комнату заходят Сима, ее поддерживает Рая. На полу много разбитого стекла, вещи разбросаны.

Сима присаживается за стол, обхватывает голову руками, ее душат рыдания.

Самолеты летели так низко… Они висели над нами, я видела, видела… задевали фонарные столбы… Это так страшно!

Мендель медленно входит в комнату, опускается на стул, отрешенно.

Что это? Неужели все-таки война? Кажется, пожар в районе Дома правительства, и…

Сима поднимает голову. Больница ?! Фая?! Нет!

Опускается на стул, рыдает.

Рая успокаивает Симу! Фая не там! В госпитале для раненых, это на другом конце!

Мендель по-прежнему отрешенно. Я был.., я видел.., больницы больше нет…

Молчит, не может придти в себя. Рита… Если бы Рита была в Минске, она обязательно была бы там.

Рая пытается успокоить Симу. Сима возьми себя в руки.

Сима причитает. Война! Это же война!

Рита тихо, удрученно. Вот и до Минска дошла война. Я от нее убегала от самой Польши, но она, оказывается, неотступно шла за мной по пятам.

Миша вбегает в комнату, очень встревожен, кричит.

Скрипка! Моя скрипка!

Подбегает к столу, видит инструмент, лежащий на стуле. Радостно выкрикивает.

Моя скрипка!

Гладит скрипку, бережно проводит ладонью по струнам, корпусу, а потом прижимает к груди, словно самое дорогое на свете существо, без которого его жизнь лишена всякого смысла. Взмахивает смычком, берет первые аккорды, звучит знакомая мелодия, только теперь совсем не так как раньше: надрывно, трагично.

Мендель обхватывает голову руками, раскачивается, причитает. Душа, это рыдает моя душа! Мой дом!

Моя семья! Безысходность! Что же делать?

Аркадий быстрыми шагами входит в комнату, запыхался, хочет что-то сказать, или спросить, останавливается, растерянно смотрит на разбросанные вещи, стекло на полу, удрученного Менделя.

Волнуется.

Я на минутку. Едва удалось пробраться через Немигу. Кругом все разрушено, город горит, а Фая..?

Окидывает взглядом комнату в надежде увидеть Фаю.

Мендель поднимает глаза, удручен. Аркаша…, Фая…,

Миша. Мы ничего не знаем, кроме того, что Фая в госпитале.

Аркадий, сильно волнуется. Что же делать? Меня отпустили на полчаса.

Миша только теперь видит, что на нем гимнастерка, ничего не понимает. Аркадий? Ты? А как же …?

Аркадий. Я ухожу на фронт, меня взяли, я сказал в военкомате, что мне уже 18.

Миша. Но…

Аркадий. Немцы уже возле Минска, говорят, что и партийное руководство покинуло город.

Рая от ужаса прикрывает рукой рот, стонет. Я так и знала, я так и знала, немцев никто так и не остановил

Аркадий, волнуется. Мне пора.

Миша поднимается. Может все еще образуется.

Аркадий. Я уверен, что это временно, и мы скоро вернемся.

Миша, говорит быстро. И мы обязательно сыграем концерт, вместе, я был в филармонии, там тоже не верят.

Аркадий. Сыграем, обязательно сыграем! На самой лучшей сцене!

Обнимает Мишу. Мне пора. Фае, обязательно передайте Фае, что я был.

Устремляется к выходу.

Мендель в отчаянии. Аркаша, сынок, береги себя, руки береги…

Аркадий уже не слышит.

Мендель продолжает причитать. Руки береги, береги руки, ты же музыкант…, талантливый музыкант.

Обхватывает голову руками, стонет.

А для музыканта это так важно.

 

Аркадий выбегает из дома, что-то удерживает его.

Фая, Фая! Где же ты? Фая…

оглядывается в надежде увидеть Фаину, в отчаянии

Где взять силы уйти, уйти вот так просто, не попрощавшись, не заглянув в эти золотистые глаза.

Делает шаг вперед и снова останавливается, оглядывается, в надежде увидеть Фаю, никого не видит, поправляет пилотку на голове, тяжело вздыхает, последний раз окидывает взглядом дом, улицу.

Наша улица, двор, еще недавно, всего лишь несколько дней назад здесь был наш двор, а теперь, теперь руины…

Разворачивается и идет прочь

Фаина, кричит.

Аркадий! Аркадий!

Аркадий приостанавливается, не может поверить в то, что слышит голос Фаины, медленно разворачивается и замирает, тихо.

Фаина.

Радостно.

Фая!

Устремляется ей навстречу.

Фаина, срывает с головы косынку, размахивает ею так, чтобы ее заметили.

Аркадий! Аркадий!.

Фаина и Аркадий бегут навстречу друг другу

Аркадий, радостно

Фая! Фая!

Резко останавливаются друг перед другом, возбужденные, смотрят друг на друга горящими от счастья глазами, не решаются броситься в объятия, смущены, в них столько чувств, эмоций, но не могут выразить их, не знают, как это сделать, как высказать, все, что на душе. Робость, нерешительность сдерживают их. Они ведь просто дружили, и только в эти тревожные дни впервые поняли, что существуют совсем другие чувства, чувства, которые, оказывается, все это время были в их сердцах.

Аркадий берет в свои руки руку Фаи, подносит ее к своим губам, с нежностью в глоссе произносит.

Фая, Фая…

Смотрит на нее влюбленными глазами.

Фаина смотрит на Аркадия влюбленными глазами.

Аркадий не осознает, какая сила заставляет стремиться навстречу ее чувствам. Заключает Фаину в объятия.

Фаина поднимает голову, смотрит в глаза Аркадию, слезы застилают глаза, тихонько плачет.

Аркадий осторожно прижимает к груди Фаю, нежно перебирает ее золотистые волосы, тихонько шепчет на ухо.

Фая, родная моя! Меня отпустили на полчаса. Я не мог не проститься с тобой. Мое сердце не выдержало бы этого.

Аркадий проводит рукой по щеке Фаины. Смахивает слезы.

Вот увидишь, все будет хорошо. Это ведь ненадолго. Совсем ненадолго. Мы отгоним немца, и я обязательно вернусь.

Фая перестает плакать, видит волнение Аркадия, стремится успокоить его.

Я знаю, все будет хорошо, все скоро закончится

Добавляет с легким кокетством и я еще успею на ваш с Мишей концерт.

Аркадий смотрит в распахнутые глаза, нежно прижимает к себе

Фаина, мне пора.

Фаина тихо.

Мне тоже, вместе с госпиталем мы покидаем Минск.

Аркадий обеспокоено. Когда.

Я едва упросила начмеда отпустить меня попрощаться, взять вещи.

Еще крепче прижимается к Аркадию.

Я бы не смогла дальше жить, если бы не увидела тебя.

Аркадий. Тихо.

Пора, нам пора.

Они сливаются в крепком объятии.

Аркадий губами касается щеки Фаи, осторожно отстраняет от себя Фаину, последний раз заглядывает в ее золотистые глаза, медленно разворачивается и уходит.

Фаина кричит в след. Я буду ждать тебя! Мы обязательно встретимся!

Аркадий поворачивается, они на мгновение замирают, в последний раз смотрят друг на друга.

Аркадий кричит

Я люблю тебя, Фая! Знай, я люблю тебя!

 

Явление 5.


Фая медленно заходит в комнату, останавливается у входа, смотрит отсутствующим взглядом.

Мендель радостно. Фая! Доченька! Наконец-то!

Сима от радости вскакивает и начинает суетиться. Ты, наверное, голодна. Я сейчас…, я сейчас что-нибудь придумаю.

Миша поднимается со стула, смотрит на Фаю, не знает, как сказать.

Фая, Аркаша забегал, он…

Фая, тихо, отрешенно. Я знаю, я тоже ухожу с госпиталем, я – за вещами.

Сима падает на стул, хватается за сердце.

Мендель замирает в неподвижной позе, медленно опускается на стул, прикрывает рукой глаза.

Рая обеспокоено. Это уже решено?

Фая устремляется в свою комнату.

Сима. Как же это так? Риты нет, теперь вот Фая.

Мендель молчит, потом с болью в голосе. Она вся в мать, если что-то задумала, от своего не отступит.

Фая выбегает с вещмешком, старается быть радостной. Ну, вот, присядем на дорожку.

Сима начинает плакать.

Рая. Перестань, Сима, в дорогу нельзя.

Фая быстро поднимается, обнимает Симу, Раю, Мишу, подходит к Менделю.

Мендель смотрит на Фаю. Доченька моя, как же так?

Всматривается в Фаю, прижимает к себе, перебирает ее волосы. Вот ты и выросла.

Мендель причитает. Разве думал когда-то Мендель, что будет провожать свою дочь на войну?

Фая. Папа, не надо.

Мендель вновь всматривается в Фаю. Ты так похожа на свою мать, доченька, такая же красивая, тот же взгляд.

Фая. Боится, что расплачется, бросается в объятия. Папка! Мама обязательно вернется, вот увидишь!

И я вернусь! Это ведь ненадолго!

Еще задерживаются на мгновенье.

Фаина. Высвобождается из объятий осторожно, как бы боясь причинить отцу боль, тихо.

Мне пора.

В последний раз окидывает взглядом комнату, родных и быстро выходит, по щекам текут слезы.

Мендель медленно опускается на стул.

Мой дом, наш дом. Еще недавно здесь слышался смех, а теперь одна печаль. Фая покинула его, я ничего не знаю о Рите.

Рая встревожена. Если военные, госпиталь покидают Минск, значит немцы близко. Надо срочно эвакуироваться.

Мендель причитает, не может придти в себя.

Я видел смерть, впервые в своей жизни видел смерть. Больница, от нее остались одни развалины.

Рая решительно. Мендель, надо принимать решение.

Мендель продолжает причитать. Я видел, как болталась кровать, она зацепилась за перекрытие третьего этажа,. А на ней…, на ней, на растяжке висел погибший при бомбежке больной. И запах, этот запах, запах пожарища и горелой человечины.

Мендель обхватывает голову руками, крик отчаяния. Я видел смерть так близко, она рядом, она подошла к моему дому! Боже! Что же происходит?!

Миша пытается успокоить Менделя.

Отец, скоро подойдут наши и все изменится.

Рая настойчиво.

Надо срочно эвакуироваться. Ничего не изменится! Я знаю, я видела! Немцы творят зверства. В Варшаве, Лодзи созданы гетто, там уничтожают евреев.

Мендель, наконец, поднимает голову, до него доходит смысл слов Риты.

Мендель тоже решительно. Нет, я не покину Минск. Я буду дожидаться Риту, да и дом бросить не могу. Тут мое все.

Рита. Мендель, опомнись, что ты такое говоришь? Австрия, Польша. В Европе кругом создаются лагеря смерти. Мы видели это своими глазами.

Мендель. Если немцы даже и придут в город, то не станут расправляться с жителями. Им ведь тоже нужны специалисты.

Сима включается в разговор, оживленно. А 18 –й год. Тогда немцы особо не трогали евреев. Многие и язык немецкий хорошо знали и были полезны как хорошие специалисты.

Рита. Сима, ты сама веришь, в то, что говоришь?

Сима не так уверенно. Немцы – цивилизованная нация, европейская, высоко образованная и нам действительно бояться нечего.

Миша. Я уверен, скоро подойдет Красная Армия и немцев отбросят.

Рита расхаживает по комнате, заламывает руки, почти стонет. Неужели вы думаете, что немцы пощадят кого-то здесь. Они ведь и не скрывают своих планов. И тут они будут убивать, убивать, убивать.

Другой цели у них нет.

На нее смотрят с недоверием.

Рита. Если нам чудом удалось вырваться из этого ада, то зачем вновь стремиться туда. Мое сердце подсказывает, что здесь будет хуже, чем в Польше. Надо срочно эвакуироваться.

Рита расхаживает по комнате, резко поворачивается.

Я свой выбор сделала. Я настаиваю на срочной эвакуации. Мы все это уже пережили в Варшаве.

В столовой воцарилась тишина.

Рита решительно. Хватит питать иллюзии. У немцев цель одна – уничтожение мирного населения на оккупированных территориях, и особенно, евреев. И если партийное руководство покидает город, значит немцы уже на подступах. Нам надо двигаться вместе с войсками по направлению Могилева. А оттуда – в глубь России, подальше от этих мест.

Мендель. Я уже сказал, что не покину Минск. Без Риты я никуда не уеду.

Рая. Ну, как знаете. Вы еще попомните мои слова

Рая обнимает Симу, надеется на понимание.

Сима, хотя бы ты меня послушай. Не время тебе еще умирать. Ты такая энергичная, умная. А твои разработки в области химии, твои лекции, неопубликованные статьи. Подумай, что со всем этим будет?

Ты должна жить не только ради семьи, но и ради науки!

Сима только замахала руками, и, не сдержав своих чувств, расплакалась.

Наверное, ты права. Я тоже чувствую, что приближается большая беда.

Тихо. Но вместе с Менделем я будут дожидаться Риту.

Обнимает Раю, говорит сквозь слезы. Иди, Раечка, иди с Богом. А мы остаемся. Храни тебя Господь.

Рая в последний раз окидывает всех взглядом, быстро покидает комнату.

Сима без чувств опускается на стул, Мендель подходит к окну, вглядывается вдаль, Миша берет скрипку и начинает наигрывать отрывки из концерта.

Фима вбегает в комнату, присел за стол, молчит, на лице читается растерянность.

Над столовой нависла гнетущая тишина. Таким Иосифа видят впервые.

Иосиф, едва слышно, удрученно. Центр разрушен полностью. Частично уцелел только Дом правительства, театр оперы и балета, может еще какие-то здания.

Сима закрывает рот рукой, не может поверить в сказанное.

Миша. А филармония?! А как же концерт?

Опускает инструмент, присаживается на стул, сам себе, тихо.

Значит, не будет…, ничего не будет…

Иосиф. Окраины, где деревянные дома, горят, выйти из города по Лагойскому тракту практически невозможно. Там один сплошной костер, говорят, что город бомбило не менее 50 самолетов.

Все замирают, смотрят на Иосифа.

Мендель. Иосиф, но ты же сам говорил, что все образуется.

Иосиф, продолжает тихо. Партийное руководство спешно покинуло город. Грузовики с имуществом, документами ушли в сторону Могилева.

Мендель. Иосиф, что ты такое говоришь?

Иосиф молчит, едва хватает сил выговорить.

В город входят немцы...

Сима от таких слов словно онемела, Мендель начинает молиться, за ним Сима и Миша, Иосиф смотрит на них с недоверием, он атеист, но сначала нерешительно, а затем вместе со всеми повторяет молитву.

 

Действие второе.

Явление 1.


Кадры хроники переселения евреев в один район. Голос за кадром.

1. Начиная с даты издания этого приказа, в городе Минске будет выделена особая часть города исключительно для проживания евреев.

2. Все еврейское население города Минска обязано после оглашения этого приказа на протяжении 5 дней перебраться в еврейский район. Если кто-то из евреев после окончания этого срока буден найден не в еврейском районе, он будет арестован и строго наказан. Нееврейское население, которое живет в границах еврейского жилого района, должно безотлагательно покинуть еврейский район.

4. Еврейский район ограничивается следующими улицами: Колхозный переулок с прилегающей Колхозной улицей, далее через реку вдоль Немигской улицы, исключая православную церковь, вдоль по Республиканской ул., Шорной ул., Коллекторной ул., Мебельному пер., Перекопской ул., Нижней ул., включая Еврейское кладбище, по Обувной ул., Второму Опанскому пер., Заславской ул. и по Колхозному пер.

7. Евреям разрешено входить и выходить из еврейского района только по двум улицам: Опанского и Островского. Перелазить через стену запрещается. Немецкой охране и охране службы порядка приказано стрелять в нарушителей.

Полевой комендант

 

Сима сидит одна в пустой комнате, на столе обед, накрытый салфеткой, полумрак, у нее нет сил плакать, тихо.

Сколько прошло дней – два, или три? А Менделя нет, нет и Миши.

Сима закрывает лицо руками, раскачивается из стороны в сторону, уговаривает себя.

Нет, я не должна плакать, я должна собраться. Главное – дождаться утра. Людей из гетто выводят на работу в город, может у них я смогу что-то узнать?

Вдруг раздаются выстрелы, крики, детский плач.

Обхватывает голову руками, кричит.

Нет! Нет! Сколько можно? Почему? Почему и за что убивают людей? Эти выстрелы!

Резко останавливается, вслушивается, очень встревожена.

Стреляют в районе улицы. Погромы уже были на улицах…, значит, через несколько дней дойдут и до нас.

Начинает метаться по комнате.

Завтра начнут уплотнять наш дом. Дождаться утра, главное – дождаться утра. Я должна все узнать, обо всем расспросить.

Останавливается, говорит быстро.

Миша и Мендель, наверняка, работают в городе, в гетто привозят ведь не всех. Я знаю, на бирже они получили работу, Мендель отличный портной. Немцам тоже нужны хорошие портные…

Вновь раздается стрельба, гаснет и без того тусклый свет.

Кадры хроники, когда геттовцев выстраивают колоннами, чтобы вывести на работу в город (крупный план)

На фоне идущей колонны бежит Сима, из-под платка выбились волосы. Она с надеждой вглядывается в лица людей. Но на них читается полная отрешенность, в отчаянии, кричит.

Мендель! Миша! Высокий худенький юноша! Может, кто-нибудь видел их, может хоть кто-нибудь знает, где они и что с ними?!

Сима останавливается, с надеждой и мольбой смотрит в глаза проходящих мимо мужчин, женщин, подростков, перебегает от одного человека к другому, от нее отворачиваются. Ей никто ничего не может сказать. Кричит в отчаянии.

Люди! Скажите хоть что-нибудь!

Кто-то с силой отшвыривает ее в сторону, Сима падает на землю, слышны только звуки чеканного шага удаляющихся по мостовой людей.

Нарастает звук трясущегося грузового автомобиля, слышится детский плач, доносится отовсюду шепот:

«Тростинец, Тростинец».

Сима лежит на дне автомобиля (проекция света на сцену), наконец, очнулась от сильной тряски.

Сима. Как болит голова! Как кружится голова.

Замирает, в ужасе.

Это же газ!

Сима отдает себе команды. Надо держаться!

Начинает задыхаться.

Неужели это конец? И смерть, вот она, рядом, остаются всего лишь какие-то мгновенья.

Отрывает подол платья, пытается сделать маску.

Звучит голос Симы, мысли вслух.

А так хочется жить! И неправда, что на человека давит груз прожитых лет, а в конце своей жизни ощущается усталость от пережитого в ней. Наверное, наоборот. Именно в конце жизненного пути возникает неудержимое желание жить, сделать то, что по каким-то причинам откладывалось на потом - оставить память о себе своими еще не законченными, но самыми важными работами, отдать любовь детям, долги семье. А время, оказывается, неумолимо движется вперед, и остается не так много времени быть на этой земле. А у меня его больше нет.

Сима пытается задержать дыхание.

Нет, больше нет сил.

Вдыхает газ душегубки полной грудью. Еще доносятся людские голоса, плач. Наступает тишина.

Кадры. Воображение Симы рождает картины неземной красоты: бескрайние зеленеющие поля, вдалеке величественный лес, нависшее над ним бездонное, раскинувшееся во всю ширь, голубое небо, и Сима, молодая, налитая девичьей силой и красотой, полная надежд, простирает к нему руки, устремляется навстречу этим красотам, своим мечтам. Кричит.

Я счастлива! Я счастлива! У меня впереди еще такая долгая жизнь!…

 

Явление 2.


Портняжный цех базы ремонта обмундирования ВВС Германии, так теперь называется бывшая фабрика «Октябрь». Большая партия шинелей, которые привезли в починку, свалены в углу, на разбросанных шинелях сбоку, так, чтобы оставаться незамеченным, спит Миша.

Мендель у швейного станка, едва держится на ногах. Подходит к тряпью, перебирает, очень устал, говорит едва слышно.

Мы снова будем ночевать в цехе, гроссмастер Рудольф приказал привести все в порядок в кротчайшие сроки.

Засыпает на ходу, сам себе.

Мендель, держись, слышишь! Мы должны…, мы должны…

Обходит сваленные шинели с другой стороны, едва передвигает ноги, бормочет.

Миша, сынок, он совсем измучен.

Присаживается на груду тряпья, обхватывает голову руками, стонет.

Миша…, сынок…, а Сима, надо как-то дать знать ей, но как?... Я прилягу, на минутку прилягу…

Погружается в глубокий сон.

Реня вбегает в цех, оглядывается по сторонам, никого не видит, очень встревожена, переводит взгляд на сваленные в углу шинели. Осторожно приближается к спящим Менделю и Мише, на мгновенье замирает, всматривается в черты юноши, тихо, с восхищением.

Миша! Он такой красивый!

Делает паузу.

И добрый.

Тихонько смеется.

А еще совсем беззащитный, как ребенок.

Вслушивается в доносящиеся снизу звуки. Ей становится страшно, сначала замирает, а потом начинает осторожно тормошить Менделя, тихо.

Мендель! Мендель! Проснись! Кажется, немцы уже в сапожном цехе!

Мендель от неожиданности вздрагивает, подхватывается, встревожен.

Миша! Как же Миша?!

Реня будет Мишу.

Скорее, Миша, просыпайся!

Миша плохо понимает, что происходит, что-то бормочет спросонья.

Реня, в отчаянии.

Миша! Немцы!

Миша вскакивает, бросается к швейной машине.

Реня хватает его за руку и тащит в другой угол и буквально вталкивает в кладовку.

Мендель быстро начинает подпирать ее тюками с ватой, нитками, необходимыми для пошива и ремонта материалами.

Реня и Мендель на мгновенье задерживаются у двери, убеждаются, что ничего не заметно, быстро занимают свои рабочие места.

Раздаются топот, крики, оглушительный собачий лай. С улицы доносятся жесткие команды, которые отдают немцы.

Реня, оглядываясь по сторонам, осторожно подходит к окну, выглядывает так, чтобы остаться незамеченной, тихо.

Это с первого этажа. Людей выталкивают во двор. Опять грузовики подгоняют

До них доносится приказ.

Голос.

Всем евреям-мужчинам грузиться в машины! У вас есть 15 минут. Кто не успеет, или попытается отойти в сторону - расстрел на месте!

Заговорила пулеметная очередь

Реня отпрянула в сторону. Смотрит на Менделя глазами, полными ужаса.

Там, там…

Мендель осторожно подходит к окну, выглядывает. Его сковал, словно парализовал, холодный ужас.

Фима…,. Боже! Какой ужас! Его прикладом заталкивают в грузовик.

Медленно плетется к своему рабочему месту, не доходит, опускается на сваленные шинели, обхватывает голову руками.

Я едва узнал его, но это – Фима. Еще недавно у меня теплилась надежда выжить, а теперь... Сколько нам осталось? Сколько нам отмерено?

Реня присаживается рядом с Менделем, тихо, отрешенно.

Мы – на третьем этаже и нас сегодня не тронули. Значит – дня два и мы имеем шанс на жизнь еще какое-то время.

Мендель, в отчаянии.

Фима, мальчик, я видел его глаза, он так смотрел на меня. Все те же большие карие глаза, только воспаленные, впалые в глазницы. Он такой исхудавший.

Причитает.

Фима. Он прощался со мной навсегда.

Доносится гул удаляющихся грузовиков.

Реня отрешенно.

Если с улицы Советской повернут направо – значит, повезут в Тростинец. Там их ждет расстрел. Но чтобы тебя расстреляли, надо будет дождаться своей очереди. А когда она дойдет, нужно штабелями укладываться в траншею и покорно ждать свою пулю.

На какое-то время затихает, слез нет, отрешенно.

И мой отец там лежит. Я как подумаю, что ему пришлось пережить перед тем, как в яму лечь на еще теплые тела только что расстрелянных людей, хочется наложить на себя руки или самой броситься под пули, чтобы умереть быстро и без мук.

Мендель обнимает ее, прижимает к себе.

Девочка моя, надо жить. Если мы здесь и нас не тронули, значит так угодно Господу, значит, не все еще потеряно.

Реня не обращает внимания на его слова, отрешенно.

А вот брата моего отвезли налево. Это означает – в концлагерь СС на Широкой. У него есть шанс еще какое-то время жить. Но оттуда все равно дорога в тот же Тростинец, или же в концлагерь в Германию.

Реня поднимается тяжелой походкой человека, уставшего от каждодневной жестокости, идет в дальний угол цеха, туда, где находится дверь в кладовку. Тюки начинают падать, дверь тихонько приоткрывается, оттуда выглядывает испуганный Миша.

Миша замирает в оцепенении, затем говорит тихо.

Нас не забрали сегодня на убой, значит, мы еще нужны здесь и нам дали отсрочку.

Мендель оглядывается по сторонам, встревожен, говорит быстро.

Миша, сынок, успокойся, все образуется, вот увидишь, нас скоро отвезут в гетто, там Сима, наш дом.

Миша покидает свое укрытие, не слушает его, тихо.

Зачем? Зачем все это? Зачем жить, если наша жизнь ничего не стоит?

Мендель в отчаянии. Миша, сынок, что же ты такое говоришь?

Реня опускается на корточки, подпирает разбросавшиеся тюки. Ее душат рыдания, тихо причитает.

Отец, брат, я – следующая, осталось два-три дня.

Миша бросается к ней, присаживается рядом, нежно и осторожно берет за руку.

Реня, успокойся, прошу тебя.

Пытается заглянуть в глаза, застенчиво.

Реня.., Реня…, ты, ты такая красивая.

Проводит ладонью по ее щеке, смахивает слезу.

Не надо плакать. Мы ведь ничего не можем изменить. Давай будем жить надеждой.

Мендель издалека смотрит на сына и Реню, теплота в глазах.

Миша, сынок, он стал таким взрослым и эта девочка…

Улыбается про себя

Она, кажется, ему нравится.

Слышатся шаги, кто-то поднимается в цех.

Мендель испуганно. Гроссмастер!

Реня, Миша, Мендель мгновенно занимают свои рабочие места.

 

Явление 3.

 

Иосиф взвалил на себя большой тюк с тряпьем и заходит в мастерскую. Громко.

Гроссмастер Рудольф приказал доставить и немедленно разгрузить!

Ставит тюк на пол, оглядывается по сторонам, громко.

До утра, до прихода новой смены, приказано все отремонтировать! Работу будет принимать лично!

Мендель, не верит своим глазам, на лице радость, делает шаг навстречу другу, чтобы заключить в объятия, все еще не верит, что это он.

Иосиф прикладывает палец к губам, показывает, что нужно молчать. Громко!

Разгружать! Поторапливайсь!

Миша с Реней хватают тюк, волокут его в сторону сваленных шинелей и начинают раскладывать вещи для починки, посматривая в сторону Менделя и Иосифа.

Иосиф еще раз оглядывается, бесшумно подходит к Менделю, говорит вполголоса, быстро.

Я слышал разговор, нашу смену завтра отправят в гетто. Это удобный момент.

Мендель удивленно смотрит на Иосифа. Тихо.

Иосиф, ты о чем?

Иосиф, тихо, быстро.

Мендель, надо уходить из города, воспользоваться ситуацией, пока не поздно. У меня есть связь с товарищами, еще можно все исправить.

Мендель, пугается таких слов, тихо.

Это невозможно, кругом немцы. Сима, Миша.., я в ответе за них, я не могу рисковать.

Иосиф. Мендель, нам надо отбросить иллюзии! Впереди страшные времена! Мы выйдем из гетто, еще есть возможность, нам помогут.

Мендель. А если не получится и тогда…

Иосиф, с сожалением. А ведь Рая действительно была права. Нам нужно было эвакуироваться.

Мендель. Поздно, я знаю, гетто охраняется, выход из района закрыт. А у нас что происходит. Ты же видишь все сам.

Пауза, обреченно.

Да и идти некуда.

Иосиф.

Что ты такое говоришь? Рая сто раз была права. Немцы не шутят. За малейшее неповиновение – расстрел. И наша судьба известна – страшная смерть! Подумай о Мише. Что с ним будет?

Мендель, говорит так, словно уговаривает себя.

Немцы тоже нуждаются в хороших специалистах. Мы же получили работу, и гроссмастер доволен мной, буду шить одежду. Это поможет мне спасти Мишу. Я должен уберечь его.

Иосиф с досадой в голосе.

Как знаешь. Но повторения 1918 года не будет, это понятно, немцы в городе недолго, а сколько человеческих жертв, улицы в людской крови. Прощай Мендель. Если все сложится, как задумано, я дам тебе знать. И благодари Бога, что наши дети, Аркадий, Фая, ушли из этого ада.

Мендель Иосифу тихо. Ступай. Пусть Господь поможет тебе.

Иосиф и Мендель в последний раз заключают друг друга в объятья.

Иосиф. Громко.

Повторяю! Гроссмастер проверять будет все лично!

 

Явление 4.


Мендель и Миша отходят от швейного станка, опускаются на груду тряпья, очень устали.

Мендель. Целый день трудимся, уж темнеет, а работы все не убавляется.

Миша, тяжело вздыхает.

На ночь хватит.

Мендель.

Ты поспи, поспи, сынок. Для тебя это дело не привычное.

Миша клонится ко сну, очень устал.

Нет, что ты, а как же норма?

Мендель. Вот поедим, и пойду работать дальше. А ты поспи, тебе силы нужны, приляг, пока Реня баланду принесет.

Миша прислоняется к Менделю, сквозь сон. Подремлю до ее прихода. Что-то долго нет…

Мендель, тихо. Разве думал я, что буду радоваться миске баланды, да куску не то хлеба, не то слипшейся глины в 150 граммов.

Пауза, обхватывает голову руками, раскачивается из стороны в сторону.

Сима… Сима, она ничего не знает и, наверное, совсем извелась. Сима всегда так переживает, если кто-то задерживается из домашних.

Пауза.

Но мы скоро будем, все объясним, а эта пайка облегчит заботы Симы, кругом так голодно…

Реня вбегает, радостная, присаживается рядом на шинели, ставит на пол кастрюльку с баландой, накрытую мисками, разворачивает передник, говорит быстро, в полголоса.

Вот, удалось пробраться в цех, где работают из русского района, дали кое-что из продуктов.

Мендель осторожно берет в руки кусочек хлеба, разглядывает, подносит к себе, нюхает.

Настоящий, настоящий запах хлеба…

Реня, продолжает говорить быстро, тихо.

Здесь огурцы и кусочек сала, завтра обещали еще принести, если получится.

Оглядывается, смотрит на спящего Мишу.

Надо Мишу разбудить. Кругом тихо, нам никто не помешает.

Мендель кладет обратно хлеб, тихо, обеспокоено.

Это Мише, ему надо подкрепиться, он совсем обессилил.

Реня осторожно будит Мишу. Миша, проснись.

Миша вздрагивает. Что? Немцы?

Реня тихо. Миша, поешь, мне кое-что удалось раздобыть.

Миша присаживается. А вдруг?..

Реня, перебивает его. Немцы спят, я видела, у нас есть немного времени.

Мендель берет свою пайку и уходит в строну машин, присаживается на пол рядом с ними, хлебает баланду, бросает взгляд на Мишу и Реню.

Реня пытается всунуть Мише к баланде хлеб, огурец, сало.

Миша, возьми, это – тебе. Ты должен держаться.

Миша с любовью смотрит на Реню, пытается возвратить ей обратно продукты.

Реня, ты должна все это съесть сама, и немедленно!

Реня. Нет, это тебе! Кто из нас собирается стать великим музыкантом? Ты или я?

Миша. Музыка здесь ни при чем! Пока ты этого не сделаешь, я не притронусь к своей баланде и вскоре умру голодной смертью прямо у тебя на глазах!

Реня хитро. Хитрец! Ладно. Сегодня мы найдем компромисс – дополнительный паек разделим поровну!

Но потом!

Быстро делит продукты и подает Мише. Тот сомневается, Реня смотрит на него выразительным взглядом, улыбается.

Ну, бери же! Это самое верное решение. Ты разве против равноправия?

Миша, с укором. Ты всегда все так придумаешь, что не согласиться с тобой просто невозможно. Давай. Сегодня у нас компромисс и равноправие.

Реня и Миша счастливые, быстро жуют, бросают друг на друга влюбленные взгляды.

Мендель, наблюдает за Реней и Мишей, мечтательно.

Именно такая жена нужна Мише – хваткая, энергичная, находчивая. Реня, девочка, она может стать хорошей, настоящей еврейской женой для Миши.

Пауза, что-то представляет в своем воображении, тихонько начинает напевать: «Хава, нагила хава…», замолкает, тихо добавляет.

И Мише она очень нравится. Сынок, вот и к тебе пришла любовь.

Медленно поднимается и подходит к Рене и Мише, присаживается между ними, обнимает, смотрит то на одного, то на другого, начинает тихонько напевать: «Хава нагила, хава..».

Реня быстро поднимается и берет за руку Мишу, увлекает за собой, Миша становятся рядом. Реня начинает танцевать под тихий напев Менделя, подпевать ему, счастлива, улыбается Мише. Миша сначала нерешительно, а потом, улыбаясь Рене, присоединяется к ней. К ним присоединяется и Мендель. Все танцуют.

Тихий напев Менделя переходит в музыку еврейской свадьбы, звучит громко.

 

Действие 3.

Явление 1.


Кадры хроники, колоннами ведут геттовцев под конвоем, звучит губная гармошка, издалека доносится смех фашистов. Навстречу друг другу выбегают Реня и Миша, останавливаются в полушаге.

Реня, встревожена. Миша!

Миша тоже встревожен. Реня!

Реня, говорит быстро.

После возвращения из гетто меня отправляют на другое производство! Гроссмастер предупредил!

Миша, в отчаянии. Реня!

Бросается к ней, берет за плечи, смотрит в глаза.

Реня, Реня, как же так?

Реня. Миша, береги себя, ты обязательно должен выжить!

Миша. Реня, не говори так!

Реня. Подожди, не перебивай, у нас нет времени, колонны уже формируются.

Миша. Реня, все будет хорошо, ты обязательно вернешься, Ты же хорошо шьешь. Немцам тоже нужны специалисты.

Реня, не слушает его, говорит быстро, оглядывается по сторонам. За продуктами будешь спускаться на второй этаж, там, возле глажки, работает дядя Леша из русского района. Скажешь, что от меня.

Миша. Реня! Я буду ждать тебя! Ты вернешься, обязательно вернешься.

Реня. Миша, береги себя! Ты должен сделать все, чтобы выжить! Мендель говорил, что тебя ждет великое будущее! Ты обязан! Понимаешь?

Миша. Реня, это ты береги себя! Я буду ждать тебя!

На мгновенье Миша и Реня замирают, смотрят друг другу в глаза, сливаются в объятиях.

Миша, нежно. Реня, Реня! Я не мыслю больше своей жизни без тебя!

Реня. Почему так жесток мир? Миша, мы же так молоды! Кому нужны эти жертвы, наши жизни? Мне так хочется жить!

Освобождается из объятий Миши, в отчаянии.

Жить, жить, понимаешь, жить!

Смотрит в небо, кружится, мечтательно.

Мир! Как же он прекрасен! И как хочется раствориться в голубизне этого неба, прикоснуться к солнечным лучам, подняться высоко над землей и парить, парить, забыв о войне!

Останавливается, подходит к Мише, заглядывает в глаза, тихо.

Чтобы не случилось с нами, и если мне суждено погибнуть, я уйду из этого мира счастливой, потому что в нем, в моей жизни был ты.

Миша прижимает к себе Реню. Не говори так, не надо, я тоже счастлив, Реня, я люблю тебя, всем сердцем, понимаешь?

Реня, задумчиво. Любовь моя, только почему она оказалась такой жестокой? Война, кровь… и любовь.

Это так странно…

Миша. Ну и пусть мы встретились среди горя, но к нам пришла любовь… Реня, это и есть главное! Это же такое счастье!

Голос, громко.

На построение 15 минут! Кто не успеет – расстрел.

Реня, спохватилась. Мне пора.

Медленно освобождается из объятий Миши, он держит ее за руку, смотрит на нее влюбленными глазами.

Реня медленно освобождает свою руку, смотрит на Мишу так, будто прощается.

Любовь.., моя любовь… я так люблю тебя, Миша…

Медленно идет в сторону колонны, чтобы присоединиться к ней, Миша направляется в противоположную сторону, чтобы присоединиться к своей колонне, на мгновенье замирает, оглядывается, смотрит Рене вслед.

Вдруг в пространство врезаются громкие звуки гармошки, смех пьяных немцев, страшный скрежет тормозов. Раздается сильный удар. Грузовик врезается в колонну геттовцев. Реня выкатывается из глубины сцены, она неподвижна.

Миша, крик отчаяния. А-а-а!

Бросается к Рене.

Мендель хватает его за руку, увлекает за собой.

Сынок, не надо, пошли отсюда быстрее!

Миша, падает на колени, закрывает лицо руками, припадает к земле, стонет. А-а-а! А-а-а!

Мендель пытается поднять его, закрывает ему рот руками.

Тише. Не надо, немцы услышат! Пошли отсюда быстрее! Скоро начнут стрелять! Сынок! Быстрее!

Миша. Не-е-ет!

Мендель. Рене мы ничем уже не поможем! Скорее! Скорее!

Поднимает Мишу, подхватывает и буквально уносит на себе.

 

Явление 2.


Звучит голос Менделя, очень взволнован.

Сима, вы не видели Симу? Она должна быть здесь, в той комнате.

Голос мужчины, недовольно, грубо.

Куда идете? Там давно нет места. Не видишь, что ли, на лестнице места нет!

Голос Менделя.

Пропустите! Пропустите же!

В темноте на экране появляются глаза, их много, удивленных, недовольных, непонимающих, недоумевающих.

Голос женщины. Здесь нет места, все занято, уходите.

Мендель, в отчаянии. Но это мой дом. Я пришел в свой дом!

Голос мужчины. Теперь ни у кого нет дома. У нас у всех один общий дом – могила.

Голос женщины. Да, замолчите же, наконец, дайте хоть немного поспать.

Скрип двери. Мендель, Миша наконец пробираются в столовую.

Мендель Мише, в темноте, тихо.

Кажется, здесь, у стены, есть место.

Мендель и Миша оглядываются по сторонам.

Миша, тихо. Ничего не вижу.

На кого-то натыкается.

Женщина, сквозь сон, недовольно. Кто здесь?

Мендель, тихо. Наш дом, я всегда так спешил возвратиться домой, в нем было так покойно, уютно, а теперь….

Миша, обеспокоено. Где же Сима? Может на кухне.

Мендель, тихо. Когда рассветет, нужно попытаться пробраться на кухню, может она там.

Миша, тихо. Я не смог добраться даже до коридора.

Мендель. В комнате Фаи тоже много людей! Я с трудом приоткрыл ее. Там человек шесть поперек кровати спит, и еще несколько пар ног торчит из-под нее.

Миша. Как же они все там поместились?

Мендель. Я видел еще стариков, мать и трех девочек. Они под подоконником сидят и так плотно прижимаются друг к другу. Наверное, семья.

Слышится рев машин.

Женщина, прижимает к себе дочку, тяжело вздыхает.

Снова поехали в сторону Шорной. Значит, скоро начнут стрелять.

Слышится автоматная очередь, собачий лай, крики людей, детский плач.

Женщина, тихо с кем-то переговаривается.

До подвала мы не доберемся, возле дома есть канализационный люк.

Мужской голос. Лучше уж «малина», где высокие лопухи у татарских огородов. Это ближе.

Женщина. Нет, нам не выбраться, кругом много людей.

Пауза.

Женщина. В коридоре – кладовка, к ней можно придвинуть шкаф и тогда никто ничего не заметит.

Мужской голос. Хватит тешить себя надеждой. В дом на Шорной немцы забрасывали дымовые шашки, выкуривали оттуда людей, а потом стравливали на них собак.

Женщина, обреченно. Да, помню, кого собаки не успели загрызть, добивали прикладами.

Вновь раздается стрельба.

Миша. По стене медленно сползает вниз.

Мендель едва успевает его подхватить, пытается вместе с ним выбраться из комнаты. Но, поняв, что это невозможно, вместе с сыном опускается на пол. Они могут сидеть только на корточках.

Мендель обхватывает голову руками, сжимает ее так, чтобы не слышать пулеметных очередей, которые следуют одна за другой. Молится.

Господи, помоги! Помоги беде обойти стороной наш дом. Позволь этим людям дожить до утра, помоги вырваться из этого ада. Защити, Господи, от страшных мук!

Стрельба стихла также неожиданно, как и началась. Слышится только гул удаляющихся машин.

Мужчина, тихо. Немцы выполнили план по ночным отстрелам, выполнили и уехали.

Миша, крик отчаяния. Нет! Нет! Я больше не могу!

Мендель обнимает его, прижимает к себе, пытается успокоить.

Сынок, тихо, не надо, мы же живы...

 

Действие 3.


Близится рассвет.

Мендель и Миша дремлют, сидя на полу.

Мендель осторожно поднимается, пытается открыть дверь, но не может этого сделать, в отчаянии, тихо.

Как же мне выбраться отсюда?

Женщина, ворочается, накрывает дочку, недовольно. Да успокойся! Ты что, не знаешь, что выйти сейчас отсюда невозможно?

Мендель, растерянно. А как же? Что же делать?

Женщина, приподнимется. Вот когда пойдут на построение те, кто работает в городе, тогда можно попробовать.

Мендель. Но Сима, как же мне найти Симу?

Женщина, вновь укладывается на пол, недовольно.

Нет здесь никакой Симы. Не было ее тут.

Мендель, волнуется.

Как нет? Такого просто не может быть!

Женщина, сердито повторяет. Говорят же тебе, что нет тут Симы.

Мужчина, спросонья. Здесь действительно нет Симы. Мы пришли в пустую квартиру. А где хозяева, никто не знает. Соседи говорили, что хозяйка рано утром выбежала из дома и больше не возвращалась.

Женщина. Кто-то говорил, что ее душегубка подобрала. Наверное, уже давно в Тростинце.

Мендель замирает от ужаса.

Миша сквозь сон.

Сима жива. Это не правда. Она где-то рядом, с Симой ничего не может случиться. Обхватывает голову руками, раскачивается, стонет. Вот увидите. Скоро отворится дверь, и Сима обязательно пригласит нас к обеду. Я знаю, на столе все уже стынет.

Стонет.

Раздается детский плач, просыпается девочка.

Девочка, с обидой в голосе, всхлипывает.

Я хочу кушать. Мы ничего не ели ни сегодня, ни вчера.

Женщина. Вот наступит день, и мы обязательно что-нибудь добудем из еды. Может что-то удастся обменять на продукты.

Девочка продолжает плакать. Вчера немцы на улице детям конфеты раздавали и говорили, что если они с ними поедут, каждый день будут кормить и еще конфеты давать, а ты меня не пустила.

Женщина. Глупенькая. Немцы так обманывают детей. И если ты увидишь машину, куда детей конфетами заманивают, сразу убегай и прячься. Иначе они увезут тебя в страшную страну, где людоеды из детей кровь высасывают. Помнишь, как это было в сказке?

Девочка размазывает кулачком по лицу слезы, всхлипывает.

Женщина. А в игру, как спрятаться так, чтобы тебя не нашли, мы поиграем утром. Спи, еще рано.

Девочка продолжала жалобно плакать.

Миша приподнимается, смотрит на девочку, встревожен, подходит к ней, всматривается в ее детское личико, опускается рядом, тихо.

Не плач, мы обязательно что-нибудь придумаем.

Мужчина, шепотом, в отчаянии. Нам-то и менять уже нечего. Наша девочка, наша Лиличка начинает пухнуть от голода и ножки рахитными становятся. И что нам делать – не знаю?

Миша, подходит к Менделю, опускается рядом, обнимает.

У нас есть баланда с хлебом один раз в сутки. А этим людям даже нечего обменять на продукты.

Наверное, их дом разрушен, раз они оказались здесь и совсем без вещей.

Мендель. И мы ничем не можем помочь…

Женщина укладывает девочку, она немного успокоилась и снова засыпает. Тихо.

Ночью погром был на Шорной. До нас очередь дойдет через день или два. Лиличку лучше прятать на антресолях. Они высоко находятся и глубокие.

Миша, вздрагивает, задумывается о чем-то, тихо.

Антресоли! Скрипка! Ну, конечно же, скрипка! Сима туда ее всегда прятала, когда мы уезжали куда-то, или на отдых. Я все равно не буду играть на ней сейчас.

Мендель. Ты прав, сынок, мы обязательно возьмем ее на работу, и попытается предложить ее кому-то из тех, кто приходит из русского района.

Миша. Может, ты сможешь продать ее гроссмастеру. Мы же видели, как немцы за золото, украшения, редкие антикварные вещи давали не только хлеб, но и маргарин, консервы.

Слышится скрип раскрывающихся дверей, топот людей, сбегающих по скрипучей лестнице.

Женщина, сидит на полу, смотрит на дочь, обреченно. Вот и пришел новый день, люди спешат на построение. Что же нам делать?

 

Действие 4.


Кадры хроники, в гетто колоннами движутся люди.

Мендель, рядом с ними идет Миша, у него за пазухой скрипка, он прижимает ее к себе, сам себе.

Она дорогая и если ее хорошо продать, или выгодно обменять на продукты, мы сможем накормить девочку и продержаться сами какое-то время.

Мендель идет рядом, вдруг останавливается, замирает, смотрит перед собой.

Миша тоже останавливается, замирает.

Кадры хроники. Колонны идущих людей сменяют движущиеся обозы с мертвыми телами, покрытые брезентом, на дороге остается кровавая полоса.

Мендель тихо произносит. Это вчерашний погром… Заворачивают в сторону Сухой, значит - к кладбищу.

Миша, в оцепенении, пауза, крик отчаяния.

Нет! Нет! Что сделали эти люди?! Зачем нас убивают?! Каждый день, каждую ночь! Мы только и ждем, что нас придут убивать! Здесь, дома, в мастерской!

Мендель пытался успокоить его. Тише! Тише! Впереди немцы!

Миша, душат рыдания. Нет! Нет! Я больше так не могу! Я больше так не хочу!

Мендель, очень встревожен, мечется. Миша! Сынок! Что же делать? Впереди немцы! Они приближаются!

Оглядывается, говорит быстро.

Я знаю, я знаю, что делать. Надо бежать! Бежать им навстречу, остановить!

Немецкий конвой. Останавливается, смотрит на странного еврея.

Мендель устремляется вперед, снимает шляпу, кланяется.

Миша кричит ему в след. Отец! Нет! Не надо!

Немецкий конвой. Звучат немецкая брань, хохот, раздается пулеметная очередь.

Мендель корчится, опускается на землю.

Миша замирает от ужаса.

Немецкий конвой. Доносится громкий смех немцев.

Кадры хроники с идущими геттовцами останавливаются.

Миша останавливается, повторяет сначала в отчаянии, а потом тихо.

Отец! Отец! Отец…

Окидывает взглядом все вокруг, наступает состояние покоя, спокойным голосом.

Отец…, мой дом.., моя улица.. Сколько раз заполняли ее звуки любимого концерта Вивальди. Сколько людей слышали их. Вот и сейчас на ней люди. Но они покорны, в их глазах страх.

Миша, выхватывает из-за пазухи скрипку.

Концерт! Я так мечтал сыграть этот концерт Вивавльди! И я его сыграю. Да, сыграю. Я даже знаю, как он должен звучать сейчас!

Взмахивает смычком, начинает звучать удивительная, необыкновенной красоты мелодия. Сильное, пафосное звучание врывается в нависшую над улицей тишину.

Миша. Играет уверенно, вдохновенно.

Немецкий конвой. Раздаются крики фашистов. Прекратить! Всем строиться в колонны!

Миша продолжает играть, звучит музыка еще более пафосно.

Немецкий конвой. Вверх уходит пулеметная очередь.

Звуки продолжают звучать.

Немецкий конвой. Пулеметная очередь раздается вновь, Миша ранен, припадает на ногу, но продолжает играть.

Миша, говорит себе.

Финал, скоро финал. Я обязательно должен исполнить финал, я обязательно должен успеть дойти до финала!

Раздается еще одна пулеметная очередь. Миша, теряет силы, но успокаивает себя. Еще немного, всего несколько тактов и впереди финал!.

Звучат последние заключительные аккорды.

Немецкий конвой. Пулеметная очередь.

Миша медленно оседает на землю, все погружается во мрак.

 

С новой силой наплывают звуки скрипичного концерта Вивальди.

 

Аркадий, в смокинге, его волосы тронуты сединой, надрывно, пафосно исполняет скрипичный концерт Вивальди.

На экране застыли кадры с колонной идущих геттовцев.

Фаина, медленно идет вдоль стены, к каждому из геттовцев кладет цветы.