Дилогия «Радимичи. Земля непокоренная»

Печать

в сокращении

Часть 1

С утра день выдался безветренный и, судя по обилию росы, обещал быть жарким. Голубое бездонное небо, сотканное из легких едва уловимых сплетений, играющих переливами нежной лазури, простиралось во всю свою ширь и только где-то там, далеко-далеко за темными лесами и топкими болотами, краями касаясь верхушек деревьев, уходило в бесконечную даль. А на земле травяной ковер, покрытый цветами, благоухал пьянящими ароматами, наполняя ими прозрачный воздух. Пышные купы лоз, беспечно раскинувшись на всем обозримом пространстве первозданной природы, тянулись к солнцу, жадно всасывая живительные соки земли-матери.

Тихо. Не колышутся величественные кроны дубов и елей, не шелестят густые травы. Лишь разогретый на солнце воздух дрожащим маревом поднимается ввысь к далеким облакам. Летний день вступает в свои права.

А пониже облаков на распростертых крыльях парили два ястреба. Высматривая добычу, они зорко следили за всем, что происходило на земле. Им отчетливо виделось и залегшее в болоте под ольховыми кустами стадо диких свиней, и волчье логово в густых зарослях. От их взора не мог скрыться и бредущий по лесу медведь, и пасущиеся вдалеке дикие лошади-тарпаны. Многое повидали эти птицы на своем веку – и стихию, которая не щадила первозданной природы, и мор зверей, и человеческие страсти. А когда наступал их час, то и сами они вступали в жесточайшие схватки. Поэтому всегда были начеку, понимая, что, обитателей здешних мест в любой момент может подстерегать опасность. Вот и теперь, почуяв ее, оба хищника инстинктивно взметнулись ввысь: вдали по болоту пробирались люди…

 

Их было трое. Легкость, с которой преодолевались многочисленные кочки и коряги, уверенность в движениях говорили о том, что они хорошо знали окрестные места. Судя по виду, эти люди, скорее всего, принадлежали к какому-то племени. Одеты они были в холщовые рубахи и такие же порты, внизу охваченные онучами и обвитые пеньковыми оборами – веревками, которые стягивали внизу кожаные поршни, служившие им легкой обувью. Кожаные наручи – широкие браслеты - охватывали запястье. На головах - неширокие тканые налобные повязки. На одном из них была надета простеганная безрукавка, затянутая широким поясом из толстой кожи. У двух других - накидки.

На то, что это были люди все-таки какого-то племени, указывало и их вооружение. Оно было легким. Лук со стрелами в кожаном колчане с изображением на нем особых магических знаков-оберегов, расшитых металлическими нитями, играющими в лучах утреннего солнца, был у каждого за левым плечом. Спереди висел короткий нож в футляре, украшенном костяными накладками. На поясе – рядом с кожаной сумкой, кистень. Он напоминал небольшую булаву, потому что состоял из четырех больших и шести маленьких шипов в форме пирамиды с двумя круглыми выступами между ними. Его обычно использовали люди здешнего племени в ближнем бою. В левой руке – легкий щит.

Впереди идущий темно русый юноша имел при себе легкое копье и боевой топорик. Среднего роста, но сильного телосложения, на вид он казался старше других. У второго, с золотистыми льняными волосами, самого рослого из троих, из-за пояса торчала булава. Судя по виду и размерам, она была опасным оружием. Резко очерченные мускулы рук и спины, крепкая шея и легкая походка говорили о его незаурядной физической силе.

У худощавого юноши, с такими же белесыми волосами, как и у шагавшего впереди, на поясе в ножнах висел еще и большой нож, скорее напоминающий кинжал. Он замыкал небольшую живую цепочку, которая так неожиданно вторглась в эту девственную, земную тишину. Амулеты на шее из зуба медведя, рыси и костяного изображения головы быка-тура, металлические фигурки коня, висевшие на поясе, говорили о том, что эти люди были еще и охотниками.

Ястребиная чета сразу узнала в них хозяев здешних мест и, успокоившись, продолжала парить над лесом.

Едва все трое перебрались через болото и ступили на сухую песчаную поляну с редкими соснами, как сразу насторожились. Поводя головами то вправо, то влево, присматриваясь, прислушиваясь, определяя повисшие в воздухе запахи, наконец, свои взоры устремили к одному и тому же месту. Инстинктивно прикрывшись щитами, они схватились за оружие.

- Медведь! – еле слышно проговорил шедший впереди юноша, вскидывая вперед копье.

- Вижу!- отозвался таким же тихим голосом другой, натягивая тетиву лука.

Юноша, оказавшийся между ними, уже заносил над головой булаву.

Обычно медведь в эту пору года избегал людей, и было странным, что, наверняка, почуяв человеческое присутствие, он брел меж зарослей прямо на них. Приглядевшись, путники смогли заметить на теле медведя глубокие раны, из которых сочилась кровь. Медведь ранен! Но кем? В эти места люди их племени не отважились бы сейчас отправляться на охоту. Высылая разведку на дальние расстояния, они знали, что где-то в их землях уже появились кочевники. Возможно, это их стрелы настигли бредущего медведя, на которого они неожиданно наткнулись и стали преследовать. Зверю удалось уйти, но силы стали покидать его. И вот теперь он брел меж сосен прямо на людей.

Между ними были мгновения. Животные инстинкты взяли верх. Медведь, учуяв людей, с ревом бросился на них.

- Гор!- только и успел крикнуть один из юношей, как уже зазвенела стрела, пущенная Гором, и вонзилась в медвежью грудь.

Взревев от боли, медведь сначала бросился бежать, сломав ее на бегу, но вдруг остановился, и в агонии стал метаться из стороны в сторону, а еще через мгновение уже подминал под себя наступающего на него юношу.

Стараясь прикрыться щитом от нависающей над ним медвежьей пасти, тот смог только прохрипеть:

- Велень! Бей!

Велень несколько замешкавшись в начавшейся схватке, все же изловчился и нанес удар булавой по медвежьей голове. Истекающий кровью поверженный зверь сначала завалился на бок, но уже через секунду, собрав силы, с ревом бросился на него, выпустив подмятого под себя юношу. Еще один удар, нанесенный Гором, заставил зверя осесть на землю. Дернувшись в предсмертной судороге, тот замер, оскалив огромную пасть.

Все бросились к неподвижно распластанному на земле юноше.

- Волос, - позвал Велень, а затем, приподняв, осторожно перевернул его. Из раны фонтаном била кровь. Вместе с Гором они сначала ловкими движениями воинов, привыкших вступать не только в схватку с врагом, но и за собственные жизни, пережали сосуды пеньковой веревочкой и остановили кровь. Затем льняными тряпицами, которые всегда носили с собой в кожаной сумочке, где еще лежало кресало с кремнем, береста на растопку, другие необходимые в пути вещи, перевязали раны. Прикладывая к ним растущие рядом широкие листья подорожника, они, простирая руки к небу, призывали на помощь жрицу воды и огня, заступницу и покровительницу их рода, обращались к Богам, прося о том, чтобы те возвратили к жизни их сородича. А потом, взяв кусочек хлеба с солью, завернув в красную от крови Волоса тряпицу и перевязав веревкой, положили этот скруток возле поверженного зверя, и, встав на колени, громко заговорили:

- На море, на океане, на острове Буяне стоит хата без окон и без дверей. А кто в той хате? А в той хате три ворона, три орла – тетиву натянули, в хозяина леса пальнули. Тут зверь пробегал, нашего следа не видал, мы на него не нападали, в хозяина не стреляли. Я лесу честному и хозяину лесному поклон отдавал и подарком наделял: хлебом да солью, холщовой сорочкой, красным поясочком.

Затем, стряхнув с куста росу, Велень вымыл руки и, набрав чистой влаги, подошел к Волосу. Трижды брызнув водой на его лицо, он вполголоса заговорил:

- Водица-царица, красная девица! Речка Покоть! Моешь ты крутые бережки, желтые пески, сырые коренья, черные кременья – умой ты Волоса тело белое, тело белое воина смелого, смой все болести с кости, с мощи, с буйной головы, с ушей, с нутрей, из желудка, печеней, румяного лица, с синих жил, с черной крови. Умовляю, уговоряю! Неси на чарота, за болота, за крутые горы, на синее море!

Через какое-то время они услышали едва уловимый стон. Велень, притянув к себе амулет с изображением тура, что был на груди раненого Волоса, быстро, как бы боясь потерять ту нить, которая уже связывала его с душой друга, зашептал новый заговор:

- Стоит дуб на таковом поле – двенадцать коготов, двенадцать дубцов. На тех дубцах там сидит сизый орел с золотой дюбкой всю боль с головы вынимает. Боль вынимает, несет на мхи, на болота, на ницые лозы, на крутые горы, на желтые пески, на темные пески, на мох, на болото, на гнилые колоды, где совы не взлетают рано. Где совы не взлетают – там всю Волосову боль притоптали.

Юноша медленно открыл глаза. Перед ним были его спутники, его окружала нависшая, будто чего-то выжидающая тишина. Еще совсем недавно он пребывал в состоянии доселе неведомого блаженства и наслаждался другой, неземной тишиной, испытывая ни, с чем несравнимые чувства легкости, свободы. Волос парил над знакомыми местами, но осматривал их уже с высоты полета стрелы, наслаждаясь их красотой. Откуда-то издалека стали доноситься звуки. Чей-то голос все настойчивее зазывал его вернуться на землю. Наконец он начал обретать почву под ногами. Волос брел через незнакомые болота и не мог найти правильный путь. Он заставлял себя вслушиваться в этот голос, и, наконец, появилось ощущение, что выбрано верное направление.

- Жив! – радостно возопили Гор и Велень, ликуя и благодаря богов за посланную милость возвратить к жизни их соплеменника.

- Жив! Жив! – неслось над лесом.

Они еще долго хлопотали над Волосом, прикладывая к ранам то большие, растущие рядом, листья подорожника, то амулет, их защитный тотем с изображением медведя, который обязательно должен был оберечь его.

Когда же опасность миновала, Велень и Гор, встав на колени, обратились к поверженному зверю, прося у него прощение за то, что убили, за то, что вынуждены были защищаться сами, спасая свою жизнь. Они просили, чтобы дух умершего медведя вселился в них и дал им силы победить печенегов, чьи набеги участились в последнее время на их земли. Совершив обряд, они принялись осматривать его.

- О-о-о!- удивленно-восхищенно тянул Велень.

- Велик зверь! Мяса-то сколько! Хватит для всех воинов! Хватит и запас сделать, если придется воевать! – вторил счастливый Гор.

- Надо мясо и жрецу отослать на Перунову гору, чтобы братья помолились за здоровье Волоса и поблагодарили богов, - проговорил Велень.

- Гор, беги в городище, приведи людей! – хриплым голосом едва слышно произнес пришедший в себя Волос. - Объясни отцу Микуле, что мы убили медведя, защищаясь. Поспешай! Жара уже подступает. Медведь тяжелый, разделывать его надо тут, иначе не унести. Да и нам ждать тоже некогда! Впереди путь за болото!

Волос попытался подняться, но обессиленный, вновь опустился на землю.

 

Гор, переправившись на правый берег речки Покоти, миновал селище под названием Пасека. Оно было расположено недалеко от урочища Береговой борок, где находилась большая пасека их рода, и уже подходил к городищу Крутая Круча. По дороге Гор предупредил пасечников, вартовых о том, что где-то в этих местах появились кочевники. Несмотря на то, что их городище было расположено на высоком месте, откуда просматривалась почти вся территория, которую занимал их род. Но враг был хитер. Кочевники могли затаиться в зарослях возле леса, внезапно напасть, стремительно налетев конницей, и в одно мгновение окружить его.

Гор волновался. Ему предстояло выполнить нелегкую задачу – объяснить старейшине рода - отцу Микуле, что произошло. «Осудят нас или, наоборот, воздадут хвалу? – думал Гор, уже приближаясь к городищу. Хорошо, что с нами был Велень - сын старейшины, отца Микулы. Опытный воин, он, наверняка сумеет все объяснить, если старейшины начнут сомневаться».

Весть о том, что Гор возвращается из разведки один, куда послали его с остальными разведчиками, дошла до главы рода быстрее, чем он предстал перед ним сам.

– Говори, Гор! – произнес отец Микула повелительным тоном, когда тот вошел в дом.

Гор поклонился отцу Микуле, который сидел в хате на куте, и начал свой рассказ. Он поведал о том, как напал на них медведь, как вынуждены они были защищаться, как убили зверя, как обнаружили в его теле стрелу.

Глава рода - отец Микула, высокий, могучего телосложения с копной седеющих волос и проницательными глазами, внимательно выслушал Гора, после чего воцарилась полная тишина. О чем-то размышляя про себя, он, наконец, принял решение. Зазвучал голос пастуховой трубы, призывая всех сотских и воеводу немедля явиться к старейшине. В городище сразу все пришло в движение. Люди, оставив свои дела, засуетились, заволновались. И вскоре в хате отца Микулы уже собрались воины. Окинув их взглядом, тоном, не терпящим возражений, отец-Микула потребовал привести еще и дядьку Бела.

Коренастый мужчина с открытым приветливым лицом, несмотря на роскошные усы, которые должны были бы придавать всему его виду суровость, хозяйничал в кузнеце, расположенной в самом конце городища. Он так был увлечен своим занятием, тем, как благодаря его усилиям, фантазии и заданному образу рождается оружие – гордость каждого воина, что вовсе не услышал призывного голоса пастуховой трубы, не заметил появления в кузнеце и Гора.

Перед ним были ножны для меча, посредине которого уже лег красивый узор с плетеным орнаментом. Оставалось только выполнить самую сложную и тонкую работу: сделать литой наконечник из бронзы.

Услышав о случившемся, Бел забеспокоился и поспешил туда, где его ждали воины и отец Микула. Старейшина рода потребовал от Гора уже в присутствии всех рассказать о случившемся. Весть о том, что убит медведь, была тревожной - они поклонялись ему. Но известие о том, что обнаружен наконечник стрелы в его теле, была еще более тревожной. Наверняка она принадлежала кочевникам. Если даже это и была их глубокая разведка, то, скорее всего, нужно ждать нападения. Отец Микула размышлял, еще раз все взвешивал, сопоставлял факты. Он ничем не проявил своего волнения за Веленя, который оставался теперь на месте гибели медведя один вместе с раненым Волосом. Его взрослый сын был опытным воином, не раз побеждал врагов, поэтому в случае опасности сможет защитить себя и товарища. В этом он не сомневался.

Наконец воцарившуюся тишину прервал повелительный тон отца Микулы. Он объявил свое решение послать к Веленю вместе с Белом тридцать воинов. Часть из них останется, остальные доставят мясо и раненого Волоса в городище.И Микула поименно назвал тех, кто пойдет с Белом, - самых сильных и уважаемых, заслуживших право прикоснуться к духу медведя.

Сам же отец Микула отправился к жрецам испросить совета, объявлять ли всем родичам о том, что убит медведь. Он хотел услышать от них, какую судьбу роду они предскажут на ближайшее время.

Микула долго ждал решения жрецов. Наконец они объявили: боги не сказали о том, что им в ближайшее время. угрожает опасность. Главный жрец Ждан повелел часть мяса медведя засолить в кублы, часть подготовить для сушки и вяления, а сожженные кости и внутренности принести в жертву Велесу – богу плодородия и покровителю их рода, возложив вечером у вечного огня на требник возле стода, а для дружины приготовить совместный ужин согласно традиции рода.

В городище жила верхушка рода, и весть о том, что убит медведь, могла вызвать не просто споры, кто виновен в его гибели, но и ненужные теперь волнения. Поэтому и решили все сделать тайно, а мясо заготовить, не привлекая внимания всего рода, - заложить в ямы, сделав запас на случай войны, осады городища, голода, а если все сложится хорошо, то и для праздника. По возвращении от жрецов отец Микула продолжил всем распоряжаться в городище. Он не только управлял родом, но и, развивал, совершенствовал ремесло своего деда и отца, которые были кузнецами, организовал в этих местах добычу руды. Именно она во многом теперь определяла независимость племени. Из нее ковали железо, изготавливали оружие, наконечники стрел и орудия труда, делали гвозди, многие другие необходимые вещи.

Кузнецы славились далеко за пределами их земель. Особенно ценились изделия дядьки Бела - заказы поступали отовсюду, принося немалый доход. Поэтому отец Микула сам следил за работами в кузнеце, которые не прекращались весь год. К опытным кузнецам и их помощникам приставлял для обучения юношей.

За летние месяцы до наступления холодов предстояло выполнить еще и трудоемкие работы. У каждого в городище были свои обязанности, все трудились с раннего утра до позднего вечера, иногда не имя времени даже на отдых. Женщины готовили пищу, перебирали собранные с утра в лесу ягоды и коренья, раскладывали для сушке. Их будут потом использовать для настоев от болезней.

Теперь же по приказу отца Микулы они стали готовить все необходимое для свежевания мяса медведя – приводить в порядок коптильни, мыть горшки. Мясо должно пойти в заготовку на зиму, вытопленный жир – на лекарства, шкуру предстояло обработать и сшить из нее одежду. Мужчины недалеко от входа в городище готовились к охоте. Они укрепляли большие плетеные корзины и сети, осматривали стрелы с костяными наконечниками и длинные костяные гарпуны, кремниевые наконечники копий, готовили силки и смоляные факелы. Им предстояла ночная охота на бобра, которого в окрестных местах, на речной затоке, водилось немало. Бобровый жир, мужская струя, как называли его в племени, трехлетнего зверя использовался при лечении разных болезней, укрепления мужской плоти. Мех же бобра тщательно обрабатывали. Шкурки животного охотно скупали купцы. Это приносило немалый доход роду. Когда те приплывали, они хорошо обменивались и на нужные для семьи вещи.

Обычно на бобров охотились зимой, выбирая для этого колонии зрелых животных, у которых уже и шкурки были хорошего качества, и мясо нагуляно. Теперь же отец Микула приказал срочно заготовить мясо для воинов на случай сражений с кочевниками. Оно было не только вкусным, но и придавало силы. Его всегда запасали впрок. Мясо было необходимо еще и на случай появления хазар, которые приходили в южные земли их племени за данью как раз в эту пору. Поэтому готовились к охоте, стараясь ничего не забыть. Чтобы она стала удачной, охотники еще и еще раз все проверяли, обсуждая при этом повадки зверя.

 

А воины во главе с Гором уже приближались к месту недавней схватки с медведем. Они спешили. Ноги все быстрее несли этих людей. Ими двигали не только радость удачи, но и никогда не покидавшее чувство опасности. Вступать в смертельное сражение приходилось не только со стихией, временами обрушивающейся на эти места, с голодом, мором, коварно уносящим жизни соплеменников, но и с врагом, зачастившим в здешние места.

Вскоре они вышли на поляну, где Велень и Волас, обложив ветками кустарника и деревьев тушу медведя так, чтобы сохранить ее до прихода сородичей, теперь с нетерпением поджидали их. Жара усиливалась, да и не спокойно было на душе. Ведь они находились в неведении того, как далеко смог вторгнуться враг в их земли.

Воины дали волю своим чувствам. Они восхищались тем, что увидели. Им не раз удавалось убить медведя, но такого большого - еще никогда. Восхищались и тем, как повели себя их соплеменники, вступив в схватку с таким великим зверем, и одержали победу над ним. Велень с десятью воинами отправился в ближнюю разведку. Необходимо было еще раз проверить окрестные места, нет ли рядом кочевников. Всем распоряжаться остался опытный дядька Бел. Твердым, повелительным тоном бывалого в таких делах человека, он начал отдавать команды. Его указания были точны, а воины сноровисты и ловки в движениях.

Все трудились слаженно. Ловко работая ножами, они принялись по заведенной традиции разделывать тушу медведя. Сначала обезглавили его, а затем отсекли лапы, чтобы потом отнести их далеко в лес и установить там, на высоком, скрытом от человеческих глаз, месте. Воины племени будут приходить туда теперь перед охотой и просить, чтобы медведь послал им удачу. Медвежьей крови дали испить Волосу, который первым вступил в схватку с медведем, потерял много своей крови. Это поможет ему восстановить силы, стать таким же могучим, как поверженный зверь. Затем начали аккуратно, со сноровкой опытных охотников, отделять от туши медведя шкуру. Растянув ее на ближайших кустах для просушки, тут же развели костер, и стали посыпать ее время от времени золой, чтобы мухи, другие насекомые не смогли повредить.

Мясо разрезали на большие куски, и, пересыпав солью, положили в кожаные мешки, плетеные корзины, на носилки.

Велень с разведчиками вернулись быстро. Они не обнаружили ничего подозрительного, и дядька Бел приказал всем собираться в путь. Он был сложным. Чтобы быстрее успеть вернуться в городище, предстояло идти через Гатское болото. Когда-то в далекие времена его прадед гатил его, поэтому Бел хорошо знал тайные тропы, сам не раз ходил этим путем, но редко когда с такой ношей. Знал он и коварство болота и теперь старался еще и еще раз объяснить воинам, как, переступая с кочки на кочку, обойти опасные места. Это надо было делать осторожно. Можно попасть в глубокий лог, а там с грузом вмиг затянет Багник. Для него приготовили жертвенный кусочек кровавого мяса. Проверив все в последний раз, соорудив рогатину, ручки у носилок для переправки мяса так, чтобы можно было двигаться в затылок другу, дядька Бел уводил воинов в городище.

 

В родовом центре Белая Круча кипела работа, и к вечеру удалось со всем управиться. Засоленное в деревянных кублах и больших глиняных горшках со специями мясо отнесли в погреба, чтобы оно засолилось для вяления и копчения. Перетопленный в латушках жир залили в высокие гладыши, туго обвязав горло промасленными льняными тряпицами. А когда Солнце-Ярило опустилось за лес, зазвучал рог, подавая сигнал собираться всем возле стода Велеса в центре городища.

Дядька Бел достал из небольшой кожаной сумки деревянную фигурку бога Перуна, которую всегда носил с собой, и намазал ему рот медвежьей кровью. Потом наполненный ею сосуд отдал жрецам, которые возлили кровь на требник, где день и ночь горел огонь.

- Пусть бги порадуются вместе с нами и оградят нас от всяких бед! – простирая руки к небу, славя бога-отца, воскликнул старший жрец Ждан.

Затем он набросил на себя шкуру медведя и крестообразно провел по своему лицу пальцем, смоченным в крови зверя. Зазвучали барабаны и варган, капшук и трещетка, костяной рог и берестяная труба. Языком жестов и танца начался рассказ о том, что произошло в их землях ранним утром.

Один из жрецов обрядился кочевником. Вместе с несколькими воинами он в танце стал изображать, как петляя между деревьев, ехали враги их рода, как они увидели медведя и стали его преследовать, пуская стрелы, как медведь бросился убегать, как выдирал из своего израненного тела пущенные в него стрелы.

Потом, уже воины, подражая походке диких зверей и полету птиц, изображали сначала опасность, которая грозила людям в случае встречи с медведем, затем воспроизвели сражение с ним и то, как добивали зверя, как был ранен Волос. Каждый из сородичей, наблюдая за их движениями, как бы сам становился участником тяжелого сражения, переживая все снова и снова. А потом славили Перуна, просили умножить их силу, оградить от опасностей, послать удачу роду.

Попросив у богов прощения за то, что не по своей воле убили медведя, радимичи приступили к трапезе. Женщины приготовили варево из медвежатины с репой, гороховую кашу, взвар из малины с медом. Это все была еда, угодная хозяину леса.

Трапеза длилась до полуночи и продолжалась бы еще, но отец Микула, посмотрев на звезды, повелительным тоном приказал всем идти укладываться спать. У них много дел, а какая польза от сонных?

 

-Радимичи! Вставайте! Пора выступать! Впереди дальний путь! – стал будить воинов Велень, как только забрезжил рассвет.

После того, как дядька Бел увел сородичей в городище, трое молодых людей – Гор, Велень и Предслав, которого отправили вместо раненого Волоса, продолжили путь за болото, в дальние земли.

 

Шли они лесом целый день, а на ночлег расположились у истока лесной речушки. Начиналась она с кринички, что била из-под невысокого погорка, на котором рос огромный дуб. Издавна это место было сакральным. Сюда ходили обрекаться и брать воду для лечения. Об этом напоминали и висевшие на ветвях наметки.

- Шумите, шумите, - подзадоривал спутников Предслав, когда те, шумно умываясь, брызгаясь и подсмеиваясь друг над другом, стали демонстрировать еще и свою силу. - Вот скоро подойдем к болоту, тогда и словом обмолвиться нельзя будет! Там каждый звук далеко разносится эхом. Так и обнаружить себя можно!

Подкрепившись медвежьим мясом, разведчики двинулись вперед к непроходимому болоту. Предслав хорошо знал здешние места. За болотом, которому когда-то дали название Девичий Брод, открывалась дорога к селищу Ямное. От него недалеко было до городища соседнего рода, где жила его Добрияна. На Красную горку, через неделю после Великодня, в день, посвященный богине весны Ляле, состоялось их обручение, а осенью они должны справить свадьбу.

Добрияна… При одной мысли о ней у Предслава защемило сердце. Перед глазами сразу предстал любимый образ. Вот она, завидев его издалека, идущего по дороге от селища, устремляется ему навстречу. Простоволосая, с ясными васильковыми глазами и распахнутым взглядом, в котором читались все ее мысли о нем, она сбегает с горы, где было городище, чтобы встретить его. Вот она терпеливо обучает грамоте, счету девочек, объясняя им что-то, раскладывая перед ними желуди, и повторяя все снова и снова. Вот стыдливо прячет от него глаза, когда он застает ее склонившейся над полотном, и в которых играют искорки счастья. Значит, Добрияна готовит приданое. Вот они уже вместе убегают за городище, чтобы хоть на мгновение укрыться от чужих взоров.

С мыслями о ней, о том, что совсем скоро они соединят свои судьбы, с надеждами на то, что впереди у него такая долгая и счастливая жизнь, Предслав по знакомым тропам уверенно вел своих сородичей к болоту. Разведчики возбужденно переговаривались о недавно пережитых событиях, особо не опасались появления неожиданного врага.

- Интересно, почему это болото, такое большое и коварное, вдруг назвали Девичий Брод? – спросил Гор, когда они уже подходили к нему.

- О! Это давняя история, - отозвался Предслав. - Когда-то, много лет назад, - продолжал он, - на Городец, городище, что рядом с селищем Ямное, напали кочевники. Его жители долго держали осаду. Не раз они посылали своих воинов к соседям за подмогой, но никто так и не смог дойти до них. Кочевники хватали их и казнили. Только одной девушке тайно от старейшины удалось выбраться из городища, обойти кочевников стороной, перейти болото и добраться до соседей. Там жил юноша, с которым она была обручена. Он был рудокопом и когда-то показал ей этот брод и место, где они добывали железную руду в болоте, которое звали Рудяной Лог.

Девушка знала, что дальше в загородье находится Рудницкая Сычевка. А там и до соседнего городища недалеко. Она перебралась через болото и привела подмогу. Кочевников разбили, девушка пошла замуж в соседнее городище, а болото стали звать Девичий Брод. Только вот потом соседи рассорились, и кочевники смогли напасть на Городец. Много людей тогда увели в полон. Но спустя годы род вновь расплодился, укрепился и стал жить в мире с соседями.

Наконец, разведчики подошли к болоту, которое тянулось широкой лентой через чахлые березы и сосны, ольховый кустарник, как бы провожая путников в неведомые дальние края.

 

Нарушив тишину болотного царства, радимичи быстро отыскали в нем известную только им тропу. Здесь была их власть. Это молчаливое коварное болотище с лагами и трущобами, как называл местный люд самые топкие места, можно было перейти только в одном месте. Прощупывая длинными шестами вокруг себя топь, ловко ступая то на поваленную лесину, то на притопленный пень, обходя засасывающие ямы и трясину, разведчики в полной тишине быстро начали продвигаться в сторону суши и вскоре ступили на твердую землю.

Теперь нужно было быть настороже, здесь все могло выдать присутствие людей. Осматриваясь, все подмечая, разведчики молча двинулись дальше. Хоронясь в густом кустарнике и высокой траве, петляя меж вековых сосен, перебегая открытые и переползая наиболее опасные места, затаиваясь, шли они так до конца дня. Особенно зорко следили за поведением птиц, зверей: не напуганы ли кем? Под вечер вышли к полноводной, быстротечной реке с обрывистыми берегами и высокими кручами, звали которую Сож. Сливаясь с землей, замирая и стараясь не издать ни единого звука, они приблизились к ее берегу. Гор первым заметил опасность и, издав шипящий звук, предупредил о ней остальных. Все трое затаившись, стали напряженно всматриваться в даль. Их взорам открылась страшная картина. Она заставила содрогнуться даже бывалых разведчиков.

В том месте, где река делала резкий изгиб и поворачивала в сторону их земель, они увидели большие лодки. Против течения их тащили женщины, опутанные тяжелыми грубыми веревками. Спотыкаясь и пригибаясь к земле, превозмогая боль и собирая последние силы, обреченно брели они берегом, приняв смирение перед судьбой, которая послала им пленение. Идущие рядом чужеродцы грубо подталкивали пленниц в спины, а, увидев, что кого-то из них покидают силы, подхлестывали кнутом. Медленно набегающие волны приняли в свои объятья тело одной из них, которую зарубили тут же, когда та начала слабеть и медленно уходить из жизни. В шеренгу втолкнули другую пленницу. Ее ждала такая же участь…

Присмотревшись, разведчики увидели, что одеты пленницы были в длинные полотняные рубахи с густым тканым красным орнаментом на рукавах. Одежда их племени!

Лодки все приближались и приближались к тому месту, где затаились разведчики. Теперь уже можно было рассмотреть и тех, кто в них находился. Судя по необычному виду, вооружению, воины пришли в эти места издалека. Кроме привычных луков и копий, на них были железные шлемы и кольчуги, а необычной формы щиты и мечи в лучах заходящего солнца золотились каким-то зловещим, отражающим игру кроваво-огненных лучей, светом.

На центральной лодке, убранной яркими коврами, возвышался воин в блестящем панцире и таком же блестящем шлеме. Скорее всего, он и был предводителем, приведшим сюда отряд, в котором даже по быстрым подсчетам радимичей насчитывалось не менее сотни человек. Часть из них шла берегом, часть верхом осторожно пробиралась через кустарники и деревья подступающего леса.

В самом конце отряда, связанные по рукам и привязанные к общей веревке, медленно двигались мужчины. Это было так странно! Обычно при разгроме селений, их в плен не брали, а убивали сразу. Присмотревшись, разведчики смогли увидеть, что это были подростки. Людей, судя по их количеству, захватили в полон при разгроме не менее двух городищ. Страшную процессию замыкало стадо скота, которое вместе с пленниками одновременно прикрывало и тыл отряда.

«Кочевники! Но на лодках!? Такого еще не бывало! Конечно же, они могли их захватить. А вот откуда и на чем пожаловали сюда? Это не ясно. Но как это выяснить?» Такие мысли почти одновременно пронеслись в головах разведчиков. Предслав подал сигнал и первым, осторожно, не шелохнув травинкой, стал отползать прочь от берега к разросшемуся на небольшом бугорке кусту ежевики. Остальные последовали за ним и вскоре, незамеченные врагами, затаились среди ее колючих веток. Уже отсюда они стали наблюдать за всеми передвижениями кочевников.

Здесь же состоялся краткий совет. Договорились, что Предслав отправится сообщить своему роду о надвигающейся страшной беде. Велень и Гор должны были не выпускать из вида врага, замечая и запоминая все его перемещения. На всякий случай договорились встретиться возле трясины, в том месте, где они выбрались на сушу. Туда же Предслав должен привести подмогу.

 

Велень и Гор держались поодаль. Так легче было вести наблюдение за кочевниками и оставаться незамеченными. Следом за отрядом, стараясь ничем себя не выдать, шли они так до заката солнца, а когда оно совсем коснулось верхушек деревьев, с реки раздался повелительный гортанный крик вождя. И сразу же во все стороны россыпью побежала охрана, с середины реки начали подтягивать лодки. Когда они причалили к берегу, с шумом и такими же гортанными криками из них высыпали войны. Сошел на землю и вождь. Вслед за ним потащили ковры, провизию, кожаные сосуды, котлы, всякую другую утварь. Задымили костры, засуетились повара, замычал приготовленный на убой скот. Вскоре запах жареного мяса достиг и разведчиков, возбуждая так не нужные сейчас инстинкты.

А через какое-то время в стане врага началось необузданное веселье с плясками, замысловатыми прыжками, необычными для радимичей гортанными выкриками, больше напоминающими вопли. Все это больше походило на пир победителей. Он продолжался до глубокой ночи. А когда густые летние сумерки окутали землю, в лагере кочевников все стало затихать. Лишь костры, куда беспрерывно подбрасывали тонкие сучья, опавшие ветви деревьев да сухой хворост, продолжали ярко полыхать в ночи, освещая кроваво-красными отблесками захваченное ими пространство. С реки густыми волнами потянулся молочно-белый туман. Вскоре в нем растворилась вся вражеская стоянка. Гнетущая, тяжелая тишина воцарилась вокруг.

Гор кивком головы дал понять Веленю, что настало их время. Взглядом он как бы выспрашивал у него согласия. Не проронив ни слова, ответив Гору кивком, Велень жестами объяснил предполагаемый план проникновения во вражеский лагерь. После короткой паузы они поползли к ближайшему посту. За ним они пристально наблюдали еще с того момента, когда кочевники только начали организовывать стоянку. Наверняка каждый из разведчиков обдумывал возможные варианты проникновения на ее территорию. Теперь необходимо было быстро и неожиданно для врага осуществить один из них.

Двигались разведчики бесшумно, так, чтобы не затронуть даже стебли высокой травы. Щиты пришлось оставить. Они мешали двигаться, да и любой лишний предмет сейчас был ни к чему. До лагеря необходимо добраться незамеченными. Надо спешить. В наблюдениях, передвижениях и маскировке прошло уже более половины ночи. На светлой стороне неба вот-вот встанет Ярило-Солнце. Близился рассвет. Наконец стали различимы силуэты охранников. Приблизившись к постам, затаившись, разведчики стали оценивать обстановку. Судя по тому, что вдруг несколько из них, схватившись за оружие, побежали в сторону высокого берега, за которым начинался лес, там что-то произошло. Упустить такую возможность, когда на посту оставалось всего два охранника, они просто не могли. Судьба как бы сама помогала им в трудный час. Вдруг те резко повернулись в сторону спящего лагеря. Это Велень бросил туда камень, отвлекая их внимание, - старый прием радимичей. И теперь, насторожившись, кочевники старались понять, что за шум происходит вблизи их поста. Ситуация была использована мгновенно. По знаку Гора они бесшумно набросились сзади на стражников. Зажав рот и в считанные секунды расправившись с каждым из них, радимичи оказались в кольце охраны, где теперь образовался широкий коридор. Следующая смена придет еще не скоро, стражники сменились совсем недавно, а те, что направились в сторону леса, тоже не известно, когда возвратятся на пост. Пока все складывалось удачно. Оставалось только умело воспользоваться ситуацией. И разведчики с большими предосторожностями, но уже более уверенно, поползли туда, где находились пленники.

Забывшись на время тревожным предрассветным сном, на голом песке рядом с лодками спали женщины, а чуть поодаль – подростки, привязанные общей веревкой к старому дубу. Видимо, кочевники уже не видели никакой угрозы для себя от этих обессиленных людей, поэтому и охраняло-то каждую группу по одному стражнику. По всему было видно, что сон одолел и их. Радимичи, воспользовавшись дремотой охраны, почти вплотную подползли к ней и обезвредили. Гор бросился к дубу и перерезал веревку, которой были связаны пленники, затем быстро начал освобождать их руки от стягивающих ремней. Это чуть было не вызвало переполох среди них. Сонные, ничего не понимающие, они приняли своих освободителей за новую беду. Но, глядя на ловкие движения радимичей, точность и быстроту, с которой те стремились вызволить их, поняли, в чем дело и начали, не мешкая, помогать спасению других. Захватив оружие врагов, а также все, что попалось в этот момент на глаза и годилось для защиты, подростки были готовы следовать за Гором.

С женщинами было сложнее. Некоторые могли передвигать с трудом, а несколько из них, сильно избитых, лежали неподвижно возле лодки. Но все же большая часть пленниц смогла присоединиться к стихийно образовавшемуся отряду. Теперь нужно было торопиться. Хотя враг и не предполагал такого дерзкого нападения на лагерь, в любой момент их могли обнаружить. По знаку Гора люди осторожно двинулись по проделанному разведчиками коридору. Все понимали, что стража вскоре спохватиться, и их спасение в том, чтобы уйти от этих мест как можно дальше. Образовавшийся, свободный от охраны коридор, преодолели быстро. Проходя мимо убитых стражников, мужчины бесшумно снимали с них оружие, которое и распределили между сородичами, когда выбрались на высокий берег. Кому-то досталось копье, кому-то меч, или длинный нож, а кому-то и одна кольчуга. Щиты отдали женщинам. Вскоре Велень и Гор смогли подобрать и свои, оставленные здесь.

 

Впереди шел Велень. Эту живую цепочку быстро двигающихся людей замыкал Гор. Когда они почти приблизились к лесу, с противоположной стороны вдруг заметили, что кто-то бежит им навстречу, пригибаясь, падая, поднимаясь, и вновь устремляясь вперед. Велень приостановился. За ним приостановился весь отряд. Теперь он отчетливо видел, что, уже не таясь, выпрямившись во весь, рост в их сторону бежит девушка. Развивающиеся на бегу волосы, изорванная рубаха, едва прикрывающая юное тело, и огромные глаза, полные страха и надежды.

Присмотревшись, сородичи узнали в ней соплеменницу. Видимо, и она узнала своих и теперь быстро устремилась им навстречу и скоро присоединилась к стихийно образовавшемуся отряду. Все еще не веря, что ей удалось встретить соплеменников, дрожащими от страха губами, она что-то сумбурно пыталась объяснить. Они только и смогли понять, что каким-то образом ей удалось сбежать с берега реки, когда у кочевников началось веселье. Затаившись в зарослях, а потом обогнув лесом место расположения кочевников и вновь затаившись, она вдруг заметила людей, пробирающихся густой травой от берега в ее . Это был шанс на спасение!

Войдя в лес, дальше решили двигаться двумя группами. Одну поведет Гор, с другой пойдет Велень. Окидывая быстрым взглядом все еще растерянных, не осознавших до конца, что же произошло с ними, людей, он остановил свой взгляд на этой так неожиданно появившейся здесь девушке, которая смотрела в сторону недавнего своего пленения. «Это благодаря ей, тому, что она обхитрила кочевников и сбежала, мы смогли освободить сородичей. Это благодаря ей на посту оставалась малочисленная охрана и мы смогли осуществить свой план» – думал Велень. Но во взгляде девушки было столько отчаяния! Казалось, что ее душу разрывают боль, какие-то сомнения. Видимо там, среди оставшихся на берегу женщин, явно обреченных на гибель, был кто-то очень близкий. Велень за свою совсем недолгую жизнь никогда еще не встречал такого взгляда. В нем было все: безграничное горе и счастье от того, что удалось выбраться из этого ада, отчаяние, что невозможно помочь тем, кого она покидала уже навсегда, и щемящая боль.

У Веленя заныло сердце. Было невыносимо видеть страдания этой совсем еще юной девушки. Она видела и понимала всю безысходность ситуации и должна была принять нелегкое для себя решение. Но даже горе и ужасы перенесенного пленения не могли скрыть ее красоту. Разбросавшиеся русые волосы ниспадали на округлые плечи, гордо посаженная голова, стройный стан, сильные бедра подчеркивали особую стать, а утонченность лица и синева распахнутых глаз делали красоту необыкновенной.

Веленю показалось, что на мгновенье мрачный лес озарился светом, в лучах которого заискрились искорки счастья. Но разве оно могло быть здесь, среди этого горя, неизвестности? Веленю захотелось кричать, вырвать из себя наружу все свое отчаяние. В чем повинны эти люди, эта девушка, такая беззащитная, весь их род? Захотелось как можно быстрее уйти прочь. А если и суждено сразиться с врагом, то биться за радимичей, за землю свою они будут так, чтобы никому не повадно было ее осквернять.

Кто-то из сородичей тихим тревожным голосом позвал девушку, видя, что она остается неподвижной, подбежал, взял за руку и повел в сторону уходящих людей.

 

Шли, как и условились, двумя группами. В лесу была их власть. По знакомым тропам двигались увереннее, постоянно ускоряя шаг. Высокая густая трава мешала движению, часто приходилось огибать густо растущие деревья, кустарники, но чувство свободы придавало силы. Радимичи отошли от лагеря совсем на небольшое расстояние, когда там поднялась паника. Это они поняли по услышанному воплю. Очевидно, кто-то из охранников обнаружил побег. Затем крики стали разноситься по всему стану. Замелькали огни факелов, ярче запылали костры, зазвенело оружие. Надо было ждать скорой погони.

Подул предрассветный ветерок, и туман, постепенно редея и рассеиваясь, клубами устремился вверх. Рождающаяся заря уверенно начала покорять безоблачное небо и, наконец, вспыхнула яркими красками, заливая ими окрестности.

Оставляя за собой темный след, радимичи спешно двигались по мокрой от росы траве. По нему враги могли легко обнаружить и нагнать беглецов. Но другого выхода не было, поэтому ослабленные пленом люди старались насколько возможно идти быстрее.

Выбирая дорогу, впереди группы шел Гор. Ее замыкал Велень, всегда готовый прикрыть сородичей от наверняка начавшегося преследование врага. Они понимали, что их спасение в том, чтобы как можно быстрее добраться до болота. Среди топей чужеродцы не только не смогут найти беглецов, но и, не зная всего их коварства, рискуют погибнуть сами. Да и на помощь своих можно было рассчитывать.

Но вскоре стало понятно, что от кочевников им не уйти и схватки не миновать. Враг не простит им своих убитых, да и такой дерзости тоже. Там наверняка уже разобрались, что нападавших было всего двое. Но это означало и другое: кочевникам не было смысла посылать для преследования целый отряд. Поэтому у разведчиков теплилась надежда на то, что можно будет отбиться.

Едва солнце поднялось чуть выше дальних деревьев, как замыкавший группу Велень на расстоянии десяти полетов стрелы заметил преследователей. Немного приотстав, взобравшись на ветви дуба, он смог увидеть, что кочевников было не менее 30. Это гораздо больше, чем они ожидали. Но вооружены чужеродцы легко – копья, луки, мечи. По всему было видно, что враг не рассчитывал встретить сопротивление.

Догнав ушедшую вперед группу, Велень подал знак Гору. Тот, почуяв опасность, показал сородичам направление, по которому надо двигаться, а сам направился навстречу Веленю.

- Кочевники, Гор! Их много! Больше, чем можно было предположить! – тихо произнес Велень

- Ошибки нет? – переспросил побледневший Гор. - Они от нас далеко? – уточнил он.

- Уже догоняют! – еще тише проговорил Велень.

Оба замолчали, обдумывая, что же можно предпринять в сложившейся ситуации. Первым отозвался Гор:

- Я их задержу, а ты попытайся со всеми добраться до болота.

Но не успели они разойтись, как раздался душераздирающий женский крик:

- Кочевники!

Охваченная страхом, на миг вся группа остановилась в оцепенении. Еще через мгновение некоторые бросились вперед, за ними побежали остальные. Но и враг, почуяв близость беглецов, ускорил преследование. Это было видно по быстро замелькавшим среди травы наконечникам их копий.

Гор, принявший для себя решение, во что бы то ни стало задержать преследователей, тронув за плечо Веленя, указал ему на ближайшую березовую рощу. Именно здесь он хотел встретиться с врагом. У Веленя защемило сердце. Это прикосновение скорее напоминало прощание. Его душа не могла смириться с тем, что Гор остается здесь один, без его поддержки. Наверняка, ему придется вступить в схватку с врагом, а он даже не сможет придти на помощь. Велень еще какое-то мгновение оставался неподвижным. Но впереди были люди, которым так необходима была его защита. Обстоятельства не оставили им никакого выбора. В последний раз, заглянув в глаза Гору, увидев в них тревогу от того, что тот замешкался, Велень резко повернулся и стал догонять уходящих в сторону болота людей. Гор же укрылся в роще, его убежищем стала густая трава.

Первым по следу, опустив наголо бритую голову, будто что-то вынюхивая, почти бежал кочевник. Остальные, настороженно поглядывая по сторонам, след в след цепочкой двигались за ним. Вскоре они, ничего не подозревая, приблизились к месту засады Гора. Просвистела стрела, за ней другая. В один миг вожак кочевников был мертв, а другой смертельно ранен в горло. В ответ в сторону, где находился Гор, посыпались стрелы, и не успей он перебежать к новому укрытию, его ждала бы неминуемая гибель. Три стрелы и так сразу вонзились в его щит. С нового места Гор послал еще метких две стрелы. У врага оказались тяжело раненные. Тут уже все кочевники бросились преследовать Гора. А он, петляя в березнике, стал уводить их в противоположную сторону от той, куда уходили его соплеменники. Хоронясь, и появляясь неожиданно в новых местах, Гор изрядно измотал своих преследователей, но сам уже понимал, что кочевники разгадали его план, и теперь начинают обходить со всех сторон. Силы тоже были на исходе.

Гору почему-то вспомнился дом, теплый уют очага, руки матери, которыми она гладила его еще ребенком по голове, перебирая его волосы и ласково приговаривая, что все синяки и обиды пройдут, и станет он обязательно достойным своего племени воином. А ему так не хотелось ждать, когда придет это время. Так хотелось быть сильным и доказать свою храбрость в бою. Он даже представлял, как сородичи придут к его матери и начнут сказывать, как погиб ее сын, защищая свое племя от врага. Эти мысли придавали Гору храбрости. Он переставал плакать от обиды за сокрушительное поражение в бою со старшими детьми и начинал уже грезить предстоящими походами и сражениями.

Это было, наверное, последним в его жизни. Гор на мгновение затаился, затих. Пусть враг хорошенько поломает голову над тем, что же он собирается предпринять. Для самого же это было прощанием с миром, куда он пришел по воле божьей, который дал ему силы, разум, любовь к той, которая хранит их очаг. Он был в нем, здесь, среди этих берез, среди этого счастья, что звалось жизнью.

«Господи! Настал мой черед!» И Гор, выскочив из укрытия, почти в упор пустил стрелу в одного из преследователей. Но в считанные секунды сам был изрублен озверевшими кочевниками. А когда приступ ярости покинул врагов, даже они дивились мужеству, смекалке, храбрости этого для них чужеродного юноши.

 

Беглецам не удалось уйти далеко. Измученные женщины буквально выбивались из сил, мужчины старались, как могли, поддержать их, но силы были на исходе. О том, чтобы двигаться быстро, речь уже не шла. Велень понимал, что и подмоги в ближайшее время они не дождутся. Надо принимать бой. В его неизбежности никто не сомневался. Вступать в открытую борьбу с сильным врагом было опасно. Лучше всего где-нибудь затаиться и неожиданно напасть на него из засады. Приемы такого боя были известны всему племени радимичей. Кочевники вот-вот могли настигнуть беглецов. Надо было действовать быстро. Окинув взглядом окрестности, он заметил расположенный недалеко холм, заросший густым, раскидистым орешником, кустарниками дикой смородины и волчьей ягоды. Для встречи врага это было вполне подходящее место.

Велень остановил сородичей и в общих чертах объяснил, как надо действовать. Вдаваться в детали не было необходимости. Каждый понимал, что попади они в руки врага, пощады не будет никому. Поэтому, осознавая преимущества кочевников, все приготовились подороже отдать свои жизни. Радимичи врассыпную бросились на холм и вскоре исчезли в его зарослях. И только слабое покачивание веток еще недолго указывало на то, что здесь укрылись люди.

Кочевники после недавней схватки теперь двигались с особой осторожностью и, приблизившись к тому месту, где недавно находились беглецы, поняли, что они где-то рядом. Один из них, теперь уже видимо вожак, оглянувшись, повелительно прокричал какое-то слово и кочевники, разбежавшись в разные стороны, образовали цепь, которая двинулась на холм.

Ближе всех к подступавшим врагам оказался Велень. Он первым увидел крупного, мускулистого кочевника. Дав возможность подойти ему поближе, жестом подал команду находившемуся за его спиной юноше. Тот тут же спустил тетиву, и стрела впилась в левую руку врага. Он не смог попасть в лицо, как это полагалось по законам боя радимичей. Но не успел тот опомниться, как его настигла тяжелая булава Веленя. Кочевник сначала осел, а затем замертво рухнул наземь. Тут же Велень схватился с другим инородцем. Но тот, вывернувшись, сумел все же бросить в него свое копье. Не прикройся Велень щитом, оно вонзилось бы в его тело. Еще удар, и враг неподвижно распластался на земле. Не успев опомниться от схватки, Велень уже сражался с другим кочевником. Ему на помощь поспешили находившиеся рядом радимичи. Тишину здешних мест то и дело нарушали то гортанные вопли кочевников, то лязг мечей, то тяжелые удары булавы Веленя. Вскоре враги стали опасаться его сильных ударов, которые даже прикрывшихся щитами кочевников, валили с ног. И они отступили.

 

По ту сторону холма схватка была жестокой. В ход шло все, что помогло бы остановить врага – попадавшиеся здесь камни, даже зубы и ногти. Но силы были такими неравными, что все меньше и меньше оставалось в живых радимичей. А когда Ярило-Солнце поднялось к своей вершине, только Велень да несколько подростков, обессилившие в бою, распластались среди изувеченных жестоким сражением родичей на обильно политой кровью земле. Судьба других была неизвестна.

Врагов полегло тоже немало. Среди них были раненные, которые, понимая свою обреченность, пытались собраться с силами, чтобы опять вступить в схватку. Они могли отступить, или же уйти из этих мест, никто из радимичей не преследовал бы их. Но жестокие законы кочевников предписывали страшную казнь тем, кто после смертельного боя оставался живым. Надо было или победить, или погибнуть. Жить не имел права тот, кто вышел из боя, где погибли войны орды. Так и остались лежать они здесь, настигнутые кто стрелой радимичей, кто булавой Веленя, приняв смерть как избавление от кары и проклятий.

Закончился бой. Велень, собрав последние силы, попытался подняться с земли. Окинув затуманившимся взглядом окрестности и не увидев нигде больше врагов, он, теряя силы, вновь опустился на землю. На окровавленном холме воцарилась тишина, и только легкий ветерок, пробегая по кустам орешника, почти неслышно шелестел их зелеными ветвями.

 

Велень не помнил, как долго так пролежал. Очнуться его заставили какие-то внутренние импульсы, а его сознание настойчиво отбивало два слова: «Помочь своим! Помочь своим!». Эти слова подняли его и повлекли туда, где еще могли оставаться люди. Страшные картины пережитого возвратили Веленя к реальности. Придя в себя, он бросился разыскивать раненных, а может еще уцелевших радимичей. В помощи уже не нуждался никто, враги не пощадили никого. От увиденного вновь помутилось сознание, и только какая-то неведомая сила заставила его идти вперед, на другую сторону холма.

Велень продирался через кустарник, не замечая боли от порезов. Ветви хлестали его тело. «Скорее, скорее туда, - мысленно подгонял он себя. - Она жива, она не могла погибнуть. Боги не отнимут ее у меня!». Велень стремился к той, которая так тронула его сердце.

Наконец лес отступил, стал совсем редким. Скоро он вышел к склону холма. Там покоились растерзанные женские тела. Их, безоружных, добивали жестоко. Теперь только лесная тишина, да шелестящая от легкого ветерка листва пела реквием скорби погибшим, а вороны собирались на посмертный пир.

Велень опустился на колени. Его душили рыдания, ужас охватил все его естество. Он изогнулся, припал к земле и медленно стал погружаться в состояние какой-то пустоты. Отчаяние, бессилие, горе утраты сделали его неподвижным…

Оцепенение прервал едва уловимый звук, похожий на слабый стон. Велень осторожно поднялся и, боясь потерять, стал двигаться в его направлении. Вскоре он опустился перед девушкой, которая едва заметно дышала. Всматриваясь в знакомое лицо, Велень осторожно коснулся волос. Ему захотелось прижать ее к себе, кричать от счастья. Все, что он испытал в эти мгновения, было так необычно. Неведомые доселе чувства нежным трепетом разливались по всему телу. Велень наклонился к этому беззащитному существу и едва заметно коснулся своими губами шрама почти у самого виска, из которого тонкой струйкой сочилась кровь. Ничто не могло остановить его слез. Он и не скрывал их, и не стыдился, он просто их не замечал. В своих объятиях он держал ту, которая была так близка, дорога, и казалось, уже давно и бесконечно любима. Горе, страх, смерть и любовь… Все переплелось воедино на этом коротком временном отрезки жизни.

Несмотря на хлопоты Веленя, девушка не скоро пришла в себя.

- Как зовут тебя? – спросил он

- Любуша,- прошептала она и вновь погрузилась в только ей ведомый мир.

Теперь она казалась совсем ребенком, таким беззащитным. Велень своими сильными руками привлек Любушу к себе, как бы боясь потерять ее снова. Очнувшись, она инстинктивно потянулась к нему, почувствовав всем своим существом его силу и надежность. Прислонившись к груди, она тихонько плакала, а он осторожно своими сильными руками перебирал ее волосы. Ужас пережитого скорбью заполнял их сердца. Они молчали.

 

Рать, приведенная Предславом, была многочисленной – воины своего и соседнего рода. А это почти две сотни людей. С ними были и женщины. Их всегда брали с собой, когда угроза нависала над племенем и надо было всем миром защищать свою землю от врага. Они готовили пищу, ухаживали за ранеными. Когда же подступала опасность, то наравне с мужчинами участвовали в жестоких сечах.

Осматривая место недавнего сражения, видя, какое количество кочевников осталось лежать вдоль холма, глядя на изуродованные щиты, сородичи восхищались Веленем, при этом поглядывая в сторону стоявшей рядом Любуши. Узнав в ней дочь воеводы соседнего рода, что жила в городище Богдановичи, женщины, ни о чем не спрашивая, увели ее с собой, чтобы накормить и окружить своим вниманием.

Старейшина рода распорядился перенести погибших в свои земли и там захоронить. Врагов оставили здесь же на съедение зверям. Особенно тяжела была весть о гибели Гора. Когда внесли его в городище на носилках, сделанных из жердей, переплетенных тонкой лозой, громко заголосили женщины. Велень был рядом с другом. От обиды сжималось сердце. «Совсем немного оставалось нам пройти до болота, еще чуть-чуть и мы были бы спасены», - думал он.

Припав к изголовью сына, голосила Мирослава. Ее кровинка, ее сыночек уходил от нее навсегда. Как любила она его, как берегла, как мечтала увидеть сильным воином племени. И когда это произошло, как гордилась им. Перебирая белесые волосы, как когда-то в его далеком детстве, которые тихонько шевелил ветер, она вспоминала Гора еще совсем ребенком. Вспоминала его игры и забавы, обиды и синяки, распахнутые глаза, наполненные счастьем от первых удач. И вот теперь смерть забрала Гора у нее навсегда, забрала, не пощадив материнское сердце, которое разрывалось от боли и безысходности. Крики отчаяния все вырывались и вырывались наружу, опустошая ее душу.

Погибших отнесли на Курганье, что было за городищем, и совершили погребальный обряд. Воинов положили головой на запад на помост из досок сверху кострища из сухого хвороста, обложили со всех сторон досками, соорудив домовину. Рядом положили все, что могло понадобиться им в загробной жизни, – оружие, одежду, кресало, глиняный горшок с кашей, ведро у ног. Вокруг каждого кострища выкопали два неглубоких рва.

Перед тем как зажечь огонь, в память о погибших воинах провели военные игры, конные сражения, пели песни, славившие их подвиги. Рядом с местом сожжения на земле расстелили полотняные белые скатерти, на которых разложили свежеиспеченный хлеб, горячую мясную еду – поливку, блины, клецки с душами и в конце – просяную кашу с медом. Всего понемногу от поминальной трапезы отнесли в домовины погибших. А вечером, когда солнце уже стало садиться на землю, зажгли костры. И только языки пламени в ночной тиши напоминали о том, что тут вершится таинство перехода в мир иной. Наутро к месту сожжения опять пришли соплеменники, чтобы разбудить души погибших воинов и проводить их на небеса, на тот свет. И вновь заголосили женщины, и вновь стон стал разноситься по земле радимичей. Костры, которые еще тлели, закопали землей и насыпали над каждым невысокий копец-курган.

 

После того, как справили тризну по погибшим, состоялся совет воинов. Сначала обо всем расспросили Веленя. Громкими криками соплеменники выражали одобрение его подвигам, молчали, когда слышали подробности о гибели людей, а затем, поднимая оружие вверх, выражали готовность идти на врага, пришедшего на земли их племени.

Тут же было принято решение выслать дальнюю разведку. Назвали и тех, кто должен отправиться в путь. Возглавлять группу назначили Веленя. Несмотря на молодость, он уже командовал десятью воинами-дружинниками, дважды водил сотню в бой против кочевников. Он часто сам ходил в разведку, чтобы хорошо знать местность, видеть противника, не раз малыми силами совершал дерзкие вылазки в стан кочевников, когда над племенем нависала опасность, и слыл одним из опытных воинов рода. Вот и теперь задача у него была не из легких. Нужно было узнать, где сейчас находились кочевники, и где размещалась их основная стоянка, какова численность и как они вооружены, куда направляются.

Разведчики должны были выступать немедля. Но сердце Веленя оставалось неспокойным. Он не мог отправиться в этот опасный, полный неведения путь, не заглянув в любимые глаза, не прикоснувшись к душе той, которая так тронула и его душу. Он нашел ее у костра. Немного оправившись от пережитого, Любуша помогала женщинам готовить пищу. Велень взял в свои большие ладони ее руки, осторожно привлек к себе, а когда заглянул в глаза, то увидел в них столько нежности и печали, что от нахлынувших чувств защемило сердце. Они молчали, но в эти минуты каждый молил богов о своем. Она, чтобы те сохранили ей любимого человека. Он - чтобы послал ему силы победить врага, вернуться и больше уже никогда не расставаться с ней.

 

Основная группа разведчиков затаилась в густом кустарнике, а несколько воинов, высланных вперед, начали вести наблюдение. Они облюбовали высокие разлапистые ели, откуда хорошо просматривались окрестные места. Оказалось, что кочевники никуда и не уходили, но по всему было видно, что готовились продолжить свои набеги на соседние племена. В лагере свертывали шатры, что-то грузили в лодки. Скорее всего, с раннего утра следующего дня кочевники двинутся дальше. Радимичи не заметили и какого-то волнения по поводу ушедших в погоню за пленниками воинов. Видимо, их возвращения кочевники ждали тоже к следующему утру.

Изучив расположение охраны, их вооружение, рассмотрев, все, что привлекло внимание, разведчики, стараясь ничем не выдать свое присутствие, спустились с деревьев и присоединились к основной группе. После короткого совета Велень принял решение послать воинов к старейшинам и поторопить их с подкреплением. Не позднее ночи нужно было напасть на уснувший лагерь.

их подвиги. Рядом с местом сожжения на земле расстелили полотняные белые скатерти, на которых разложили свежеиспеченный хлеб, горячую мясную еду – поливку, блины, клецки с душами и в конце – просяную кашу с медом. Всего понемногу от поминальной трапезы отнесли в домовины погибших. А вечером, когда солнце уже стало садиться на землю, зажгли костры. И только языки пламени в ночной тиши напоминали о том, что тут вершится таинство перехода в мир иной. Наутро к месту сожжения опять пришли соплеменники, чтобы разбудить души погибших воинов и проводить их на небеса, на тот свет. И вновь заголосили женщины, и вновь стон стал разноситься по земле радимичей. Костры, которые еще тлели, закопали землей и насыпали над каждым невысокий копец-курган.

 

 

Прежде чем двинуться в путь, радимичи обратились к богу Перуну. Встав на колени перед его деревянным стодом, они трижды вслед за старшим жрецом Жданом попросили у покровителя воинов помощи. Призывно зазвучали обращенные к нему трубы, разнося по всей земле рода весть о начале похода на врага. Поднявшись и трижды поклонившись его изображению, воины выступили в направлении места недавней схватки. Путь был уже знаком радимичам, поэтому двигались они быстро, уверенно обходя опасные, труднопроходимые участки, и уже после полудня оказались недалеко от лагеря кочевников. Часть воинов text-align: justify; направилась к месту недавнего сражения по реке. Кочевники всегда боялись водных сражений, так как плохо управлялись с лодками. Придя же в эти места на них, они очень рисковали, и решиться на такой шаг могли, только будучи уверенными, что в землях соседнего рода они не встретят серьезного сопротивления. Так оно и произошло. Городище было разгромлено, людей угнали в полон. Теперь кочевники находились в ожидании возвращения части своих воинов, отправившись в погоню за беглецами. Только уходящим вечером собрались воины обоих родов, которых привели разведчики. Опять состоялся совет. Решили вторгнуться в лагерь кочевников перед рассветом. Также договорились придерживаться традиций ведения боя радимичей. А это значит - применять разные хитрости, нападать внезапно, заманивать врага в лес притворным бегством и там устраивать засады, использовать узкие, трудно проходимые места. Началась подготовка к ночному бою. Всю полотняную одежду, видимую в темноте, измазали болотной грязью. Многие вообще снимали ее и натирались землей. Для нападения оставили только легкое вооружение. Даже щиты решили оставить в кустарнике. Воины их племени всегда славились искусством маскировки. Они даже под водой могли держаться гораздо дольше, чем люди других племен, используя в качестве дыхательной трубки выдолбленный тростник. Перед выступлением Велень проверил каждого воина - незаметно ли чего-нибудь в темноте. Все было в порядке. Глядя на ночное небо, Велень еще раз мысленно поблагодарил богов за то, что им сопутствовала удача, – ночь выдалась безлунной. Изготовились к бою и радимичи, приплывшие по реке на ладьях и лодках, пристав к берегу возле Волосовичей.

 

Велень негромко подал команду выступать и первым шагнул в том направлении, где был враг. За ним сначала во весь рост, затем, пригнувшись вровень с травой, а чуть погодя, ползком последовали воины. В трех полетах стрелы до стражников они разбилась на два небольших отряда. Задуманный план нападения дал свои результаты. Кочевники, привыкшие к жизни в степях и различавшие в ней даже малейшие звуки, теряли это свойство, когда на их пути вставало болото или лесистая местность. Поэтому радимичи смогли быстро обезвредить посты и двумя группами с разных сторон вторгнуться в самое сердце лагеря. Многие из кочевников спали, среди них был и вождь, который под неусыпным оком охраны почивал на роскошных мягких подушках в своем шатре.

- «Пора»!- решил Велень и, увлекая всех за собой, уже во весь голос прокричал:

- Пре-д-д-слав! Пош-ел!

Закипела жестокая битва. Много кочевников было уничтожено сразу, так и не проснувшись. Основная же их часть, инстинктивно почувствовав опасность, схватилась за оружие и тут же вступила в схватку. В разных местах лагеря – на берегу реки, на крутых кручах начались жестокие сечи.

К восходу солнца много врагов полегло под ударами и меткими стрелами радимичей. Лишь в одном месте продолжалась кровавая схватка. Вождь кочевников вместе со своей охраной пытался пробиться к берегу реки. Они понимали, что там их единственное спасение. Поэтому с особым ожесточением кочевники крушили все на своем пути. Тяжелые удары вождя остановили радимичей.

Велень, заметив, что тот приближается к лодкам, со своими воинами бросился ему наперерез. У воды разведчики обнаружили тела растерзанных сородичей. Среди них Велень узнал Предслава. Пелена медленно стала застилать ему глаза, когда он увидел погибшего друга. Казалось, что все это неправда. Велень отказывался верить, что Предслава больше нет. Его остановившейся взгляд широко раскрытых глаз был устремлен в небо, а юное прекрасное лицо отражало уже неземное успокоение.

Казалось, в одночасье в сознании Веленя пронеслись все годы, которые они были вместе с Предславом. Он вспоминал обучение военному ремеслу в капище Перуна и суровая, полная тревог жизнь во время походов, вечерки, куда они отправлялись вместе к девушкам соседнего рода, полные счастья глаза, которыми он смотрел на свою Добрияну во время их обручения. Велень все еще ощущал его добрую улыбку, всегда открытый взгляд. Перед ним все еще оставался образ живого, полного надежд Предслава.

Оцепенение, а затем ужас охватили Веленя. Издав крик отчаяния, он ринулся на врага, и уже не ощущая силы своих ударов, месил всех, кто вставал на его пути. Теперь для него это была мерзкая масса ненавистных существ, которая не должна, не имела права быть здесь, на этой земле, их земле. Велень наносил и наносил удары. Уже пал вождь, уже не сопротивлялись кочевники, а Велень все продолжал и продолжал громить поверженного врага, и если бы сородичи не остановили его, наверное, сравнял с землей.

 

Еще один набег врага был отражен радимичами. На Курганье состоялось погребение погибших. А потом все собрались на большой поляне. В центре ее разместились старейшины. В окружении воинов двух родов, ожидая своей участи, стояли на коленях плененные кочевники. Тех, кто с особой жестокостью расправлялся с соплеменниками, приговорили к смерти, и тут же казнили. Остальных решили взять на самые тяжелые работы сроком на три зимы и три лета, а затем отпустить на свободу. Все трофеи, оружие по заведенной традиции передали Микуле и воинам соседнего рода, которые сражались с качевниками.

Потом в центр круга они вызвали Веленя. Трепет и гул восхищения прокатился по рядам воинов. К нему были устремлены восхищенные, с доброй завистью взгляды.

- Отпусти сына к ним воеводой - обратились к отцу Микуле десятские из соседнего рода. - Все опытные воины, воевода убиты, - продолжали они. - Мы видели Веленя в бою, знаем о многих его победах. В благодарность за то, что спас людей, вызволил их из полона, приглашаем его в свой род воеводой вместо погибшего Радка.

Отец Микула, опустив голову, задумался. Его сын - его помощник. Он нужен ему здесь. Но нужно восстанавливать и важное в стратегическом плане городище Богдановичи – самое дальнее, расположенноео у границ племени. Для них ох как важно именно теперь, в это тревожное время, укрепить южные рубежи племени и их рода. Он и сам подумывал о том, чтобы отправить туда Веленя. Но все равно прозвучавшее предложение стало для него неожиданным.

В центр круга вышел самый старший по возрасту из рода Богдановичей и вновь обратился к Микуле.

- У вас и у нас – большое горе. Мы потеряли сородичей, наш род под угрозой вырождения, убита большая часть мужчин, нет воеводы и старейшины, уничтожена почти вся дружина. Те, кто мог держать в руках оружие, сражались под руководством Веленя и победили. Отпусти сына к нам воеводой!

Микула молчал, размышляя про себя и продолжая взвешивать все за и против. Тогда в круг вышел старший из Богдановичей, сельский староста, привыкший ладить свадьбы в своем селе и робким голосом, но с надеждой стал говорить:

- У вас бычок, а у нас телушечка….

Микула удивленно поднял брови и взглянул на сына.

А староста все продолжал:

- У вас молодец, а у нас девица….

На лице Веленя он прочитал волнение. При упоминании Любуши его глаза заискрились таким счастьем, что ничего не надо было объяснять. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, как глубоко запала она ему в душу. Микула молчал, а люди с волнением ждали решения. Наконец он огласил его. Микула давал согласие отправить Веленя воеводой в соседний род вместо погибшего Радка – отца Любуши. Он должен будет помочь восстановить Богдановичи, обучить военному мастерству оставшихся в живых подростков и организовать из них дружину.

По рядам пошел гул, который перепевался с криками восторга соплеменников.

- Веленю слава! – неслось опять по рядам.

А когда шум стих, отец Микула громким голосом спросил, с кем он желает обручиться. И Велень вывел ту, которая была желанна и уже любима. Нежность Любуши, лучезарность взгляда, излучающего доброту, тронули этих сильных людей. Никого не оставили равнодушными ее простота и утонченная красота.

Она стояла среди чужих, но уже ставших такими близкими ей, людей и ощущала необыкновенное тепло, которое исходило от каждого из них. Впервые за это страшное время, которое тянулось, казалось, уже бесконечно, ей было так спокойно. Она обретала семью, а рядом был человек, к которому так влекло.

- Коль запала в душу – бери! Я не против! – произнес Микула и обнял сына.

И опять по рядам пошел гул одобрения и восхищения. Велень принял в свои руки руки Любуши и с волнением заглянул ей в глаза. В них он увидел трепет, волнение, он читал в них согласие. Велень начал растворяться в этом взгляде и все прошедшие события со всеми их тревогами как бы сами собой отступили на второй план. Он уже не слышал возгласов одобрения, а медленно стал погружаться в доселе неведомый мир. Его заполняла уверенность в том, что волны счастья будут нести его по жизни годы, храня и защищая их любовь.

 

Сородичи собирались в путь, чтобы вновь разойтись по своим родам и семьям, скорее всего, до новой беды.

Беспокойство охватило и Веленя. Как все у него сложится? Теперь ему предстояло решать совсем другие проблемы. Хватит ли у него сил? Это в сражении все понятно – есть противник и ты, твоя сила, смекалка воина. Теперь же нужно будет решать проблемы сложнее: восстановить городище, обустроить быт, уберечь людей от страшной беды – голода, сохранить их жизни.

В помощь роду отец Микула приказал отправиться дядьке Белу. Потом он поименно назвал воинов, которые должны были отправиться в соседний род вместе с Веленем, – Милош, Гнездило, Добрыня, Любим, Злоба, Юхно, Остромир. Именно им, вместе с оставшимися в живых десятскими из рода Любуши, предстояло взять на себя основную тяжесть работ по восстановлению городища, наладить жизнь рода за короткий срок.

Отца Микулу, как главу рода, волновали все вопросы. Он заботился не только о том, чтобы воины были хорошо обучены и готовы вступить в схватку за свои земли. Микула стремился сохранить независимость племени и от Киева, и от хазар. Раз в год в Гомие собирал он старейшин племени радимичей, чтобы обсудить, как действовать сообща. Микула понимал, что стать сильным, создать конкуренцию другим племенам, их род только развивая ремесла, торговлю, промыслы, объединяя сородичей на основе племенных и родовых традиций почитания богов и памяти предков, укрепляя родственные связи. Поэтому он всегда внимательно относился к проблемам каждой семьи.

Вот и теперь предстояло взять на себя ответственность за семью погибшего Радка. Отец Микула уже содержал семьи погибших братьев, брал себе в жены их жен, прибавляя детей своей крови, следил за тем, чтобы они были хорошо обучены и достойны традиций рода. Микула, отправляя Веленя в соседний род, был уверен, что он не только сохранит их, но и приусножит. У него была уверенность и в том, что Велень, пока на празднике урожая изберут старейшину, сможет взять на себя ответственность и за оставшихся в живых из семьи погибшего Радка, за семьи дружинников, за жниво и за все основные проблемы рода. Многое зависело и от того, кто станет старейшиной. Поговаривают, что Круглец. При упоминании о нем, у Микулы неспокойно становилось на сердце. Круглец жесток и коварен, его не интересуют дела рода, а только власть. До Микулы доходили слухи, что в селище, где он старостой, не все в порядке. Среди людей нет единства, и виной всему Круглец. Но он тут же отогнал от себя эти мысли. Может все сложится по-другому? Как знать?

Взгляд Микулы остановился на Любуше. У нее погибли все близкие люди, и именно теперь ей так не хватало поддержки. Видя состояние Любуши, отец Микула распорядился, чтобы и ее подруга Рада тоже отправлялась в Богдановичи. Радости Любуши не было границ. Теперь Рада, любимая подруга, которая состояла в числе помощниц жрицы, обучалась у нее, многое знала и умела, будет рядом. С ней никакие трудности не страшны. Раньше Рада только приходила в гости, а теперь, когда отец Микула обратился к жрице с просьбой отпустить ее в Богдановичи помочь Любуше, они будут неразлучны!

Еще несколько плененных кочевников решили отправить в Богдановичи на самые тяжелые работы. Остальные сородичи, простившись с Веленем и его семьей, поклонившись отцу Микуле, заторопились в путь в свои городища и селища.

 

Велень уважал традиции семьи, чтил отца и его решение воспринял как большое доверие. «Значит, на меня уже могут положиться, значит, отец уверен, что именно я смогу быстро организовать работы по укреплению южных рубежей их племени» – не без гордости думал Велень. Но на сердце все равно было неспокойно.

Зорна… Красавица Зорна, его мать. Он помнил ее всегда. Особенно неудержимо влекло к ней, когда было трудно. Как понимала она его, как была справедлива всегда, хотя и строга. Велень помнил, как она страдала, когда теряла детей, кого в сражениях, а кого от набегов кочевников, понимал, как боялась она потерять и его. Вот и сейчас в его сердце отзывалось тревожное биение ее сердца, сердца матери. Велень всегда ощущал ее присутствие, ее любовь. Как никто другой она понимала, что думает, что переживает он, что у него на сердце. Вот и теперь Зорна сердцем почувствовала, что к сыну пришла любовь. В ее глазах читалось одобрение. Для Веленя это было особенно важно. Женщины племени всегда были почитаемы, они хранили традиции и их уважали как продолжательниц рода, воспитательниц детей. Они следили, чтобы в семьях был порядок и достаток. Зорна, как жена старейшины рода, еще руководила всеми работами, которые выполняли женщины.

От Покрова до Великого Дня они пряли, ткали, вязали пояса, изготавливали рогожи и соломенные вещи. Вместе с мужчинами лепили посуду из глины, шили обувь и одежду. А от Великого Дня до Покрова работали вместе с мужчинами на земле – выращивали традиционный для их племени овес, ячмень, пшеницу, гречку, горох, бобы и сочевицу. Они обрабатывали огород, собирали и заготавливали дикие плоды, коренья, ягоды и травы.

Зорну не только побаивались за строгость и требовательность, но и уважали за то, как она могла все организовать, за справедливость. Ее похвала являлась высшей наградой. С особой требовательностью Зорна относилась к обучению девочек. Многих она сделала настоящими мастерицами. Благодаря ей они переняли, постигли секреты, назапашенные столетиями их родом.

Глядя в счастливые глаза Веленя, Зорна невольно вспоминала себя. Однажды, очень давно, вот так же, как и Велень спас Любушу, Микула спас ее от полона и верной гибели. Поэтому и не возражала, чтобы Велень шел в Любушино городище. Она радовалась за него, но и печалилась. Зорна не скоро увидит сына, не сможет помочь в случае беды. Веленю передалось ее волнение. Теперь, пожалуй, впервые, он ощутил такое незнакомое ранее чувство как тревога, - тревога за близких ему людей. Ведь сейчас он уже сам был в ответе за судьбу поверивших в него сородичей.

 

Когда все было готово, радимичи двинулись в путь. Сначала шли знакомыми тропами через лес до болота, а там к реке с обрывистыми берегами. С собой несли необходимую утварь, приспособления для сельскохозяйственных работ, восстановления городища. Спустившись с высокой кручи к берегу реки, они разместились на лодках, своих трофеях. На них и поплыли вниз по течению. Часть воинов во главе с Веленем пошла правым берегом, охраняя сородичей. Как обычно, вперед выслали разведку. Несколько человек пошло и левым берегом. Забывать об опасности нельзя. Враг мог появиться неожиданно и в любой момент.

Воины налегали на весла. Хотелось побыстрее добраться до южных границ племени. Радимичей не покидало чувство опасности, но среди молодежи было много искреннего веселья. Люди наконец ощутили, что опасность позади, и они возвращаются в родные места, чтобы начать там новую жизнь. Любовью были наполнены и взгляды Любуши с Веленем, которыми они обменивались в минуты отдыха, не скрывая своего счастья от других.

Под вечер вдали показались высокие кручи реки, а вскоре радимичи увидели почерневший, полуобгоревший частокол. За ним и было разоренное городище Любушиной семьи.

Смолкли звонкие голоса молодежи, помрачнели лица воинов, страшные картины открылись тем, кто здесь не был во время набега кочевников. И, наверное, в сознании каждого еще раз ужасом и состраданием отозвались муки растерзанных и плененных людей. Любуша первой поднялась в городище. Она медленно шла по привычным тропкам, кланяясь каждому разоренному очагу. Затем опустилась на колени перед выжженным местом. Коснувшись руками обгоревшей земли, вспоминая о своем, девушка перебирала пепел. И было ощущение, что пришла она наконец к чему-то очень близкому, родному. Любуша не могла плакать, к горлу подступал тяжелый ком, который мешал дышать, и от этой тяжести застонало, заныло сердце.

Перед ней проходили родные лица. Она начинала слышать их голоса. До нее доносился уже не земной смех, звуки радости оттого, что наконец воссоединяются души. Они зазывали ее к себе. Перезвоном неслось со всех сторон: «Любуша, Любуша, Любуша, возьми нас к себе, отсюда, отсюда, там наш дом, дом, мы рано ушли, ушли…»

Ее мать протягивала к ней руки и не могла дотянуться до Любушиных. В отчаянии она зазывала: «Моя люба, люба, где же ты, люба-доченька…» Перезвон голосов все наплывал, усиливался. И становилось больше невыносимо переносить его. «Боже, зачем я здесь, зачем жива, почему позволила себе полюбить?»

-Нет! Нет! Нет, я не должна жить! Боги, возьмите меня к ним, я не имею права быть здесь. Не-е-е-т!

Любуша, протягивая руки, обращалась к богам. Она просила забрать ее из этой жизни, но он не хотел слышать мольбы. Они по-иному распоряжались ее судьбой. В изнеможении Любуша припала к земле, ее душили рыдания.

«Мы должны жить! Мы должны жить здесь ради памяти тех, кто тут был! Мы должны построить новые очаги! Души ушедших всегда будут с нами. Они сильны, они помогут нам, они всегда будут хранить нас». Эти слова, сказанные Веленем, были обращены не только к Любуши. Скорее он произносил клятву перед сородичами, клятву, во что бы то ни стало возродить здесь жизнь. А они, глядя на него, верили, что так оно и будет.

После пережитого ужаса от увиденного, радимичи стали осматривать городище. Оно пострадало гораздо сильнее, чем они ожидали. Почти все жилые постройки были разрушены.

Воины пытались восстановить картину того, что произошло на самом деле в этих местах. Когда же осмотрели вновь городище, то поняли, - враг напал ночью, когда вся семья, уставшая от дневных работ, спала крепким сном. Судя по наиболее пострадавшей части укрепления, кочевники ворвались в городище со стороны реки, самого труднодоступного места, откуда их не ждали.

Вскарабкавшись по отвесным кручам, они смогли забраться на высокий в этом месте забор. Стража, отвлеченная, видимо, шумом с другой стороны, сбежалась в одно место, где и была уничтожена проникшим уже в городище врагом. Здесь были видны и следы расправы с жителями. Родственники Любуши вспоминали, как у матерей отбирали младенцев и сбрасывали куда-то в одно место, туда же гнали и стариков. Обычно кочевники рубили всех, кто им был в тягость. Их же, молодых, способных к работе, сгоняли в другое место, откуда и погнали в полон. Радимичи также поняли, что им никто не пришел на помощь. Сказалось то, что соседи были в ссоре, они не смогли поделить угодья между собой. И когда объявился враг, жители соседних селений, почувствовав опасность, скорее всего, предпочли не вмешиваться.

Теперь все становилось более-менее ясно. А вот откуда появились в их землях кочевники, пока было не понятно. Об этом необходимо было дознаться во что бы то ни стало, ведь за ними могли пожаловать и другие. Поэтому Велень, дядька Бел, их сородичи Остромир и Милаш начали допрашивать пленных. Используя мимику, воспроизводя движениями предполагаемые события, они смогли узнать многое. Что-то смог досказать пленный кочевник по имени Торок, который немного понимал славянскую речь.

Оказалось, что кочевники, отличные наездники, двигались пешком, а все их кибитки с женщинами, детьми, скарбом, табуны лошадей и скота находились в недели пути от этих мест. Их охраняло такое же количество воинов, что и тех, которые вторглись в их земли. Это было кочующее племя, принадлежащее к орде печенегов, пришедшее издалека. Оно прошло через степи, где хозяйничали другие враги радимичей – хазары, пробралось в земли соседей северян и частью воинов совершило через их территорию дальний набег. За этим племенем шли и шли племена печенегов. Они захватывали все новые и новые земли. А хазары, бравшие дань у радимичей, вынуждены были сами вступать в кровавую схватку с нагрянувшим в эти места врагом. Значит, осенью можно не ждать хазарских сборщиков дани – им теперь не до них.

Итак, печенеги…

Радимичи заволновались. Что же предпримет другая часть их племени, когда дознается об участи разгромленных соплеменников, не бросится ли мстить? Сомнения рассеял Торок. Скорее всего, его родичи повернут обратно, пойдут просить помощи к другим племенам и уже на следующий год, видимо, появятся в этих местах, собрав еще более многочисленные силы.

«Если верить пленным печенегам,- размышлял Велень, - у них есть приблизительно год относительно спокойной жизни. И как много надо успеть сделать за это время».

Полученные сведения все же решили проверить. Договорились выслать к месту расположения печенегов разведку. Вскоре, обсудив с Веленем и дядькой Белом все детали предстоящего похода, Любим, Злоба и Гнездило, молодые, сильные и сообразительные войны, отправились в путь.

 

Велень собрал в городище совет. На этой земле пролилась кровь, а по традициям их племени, люди здесь жить уже не могли. Надо было принимать решение, определить, что они будут восстанавливать, а что оставят нетронутым, где будут строить новое городище. Семьи рода жили в пяти селищах, расположенных около городища Богдановичи. Ближайшая от него Беляевка, начиналась сразу за лесом. Дальше вверх по реке Покоть были Волосовичи, а вниз по течению – Покоть. А за ними Бабичи и Новиловка, которые находились на самой реке.

После долгих споров, все же пришли к общему мнению, что надо строить новое городище возле разрушенных Богдановичей, в точности повторив расположение всех строений. И начать решили с возведения стода Велеса – покровителя их рода, и места для огня, который всегда горел не затухая. В городище обычно жил родовой старейшина и его семья, жрец со своими помощниками, вооруженные общинники, которые выполняли функции охраны, воевода. Поэтому соблюсти необходимо было все каноны традиционного для радимичей городища. Укреплять же решили подходы ко всей территории, особенно откосы реки, и те, которые сильнее всего пострадали при нападении на эти земли кочевников.

Уже на следующий день работа спорилась. У всех было так много планов, а главное, желания побыстрее наладить здесь жизнь, что никого не надо было подгонять. Мужчины, после того как в деталях обсудили план нового укрепления, сразу принялись за дело. Одни рубили высокие ели, тут же освобождая их от коры, расчленяя и готовя частокол. Другие укрепляли откосы реки Покоти. Третьи делали углубления в земле для возведения нового тына и входных ворот - брамы.

Женщины осматривали ямы - склепы, в которых обычно хранились продукты, пытаясь определить, осталось ли там еще что-то, раскладывали уцелевшие вещи, готовили место для трапезы жителей городища. Кто-то взялся за стирку и починку одежды.

У стен родительского дома хлопотала и Любуша. Хоть и звал ее дядька Тимон в Перелазы, дальнее село их рода, пожить, пока Богдановичи восстановят, да сваты приедут, решила она остаться здесь, в своем доме, не смогла покинуть родные места, пусть даже и на время. Ей очень хотелось, чтобы было в нем все как и прежде. Предстояло так много сделать, что она, всегда собранная, не робевшая ни перед какой работой, сейчас растерялась совсем. Входя в дом, Любуша начинала перебирать какие-то вещи, вынося некоторые из них во двор, уже оставалась там и начинала заниматься совершенно другими, но тоже важными делами. Так повторялось снова и снова. Видимо поэтому у нее ничего не клеилось. Любуша совсем выбилась из сил, а результаты едва были заметны. Это вконец утомило ее, и она уже собиралась присесть, чтобы немного перевести дух, как кто-то очень сильный схватил ее за руку и увлек за собой.

В считанные секунды Любуша оказалась за своим домом, к стене которого ее прижимал Ратибор. Закрыв своей широкой ладонью ей рот, леденящим взглядом он медленно стал скользить сначала по ее лицу, телу, затем остановил его на глазах. Желто-серый свет, который исходил от зрачков Ратибора, был невыносим. Безликость, ненависть, желчь как бы обдавали Любушу с головы до ног.

- Что, девка, ты уже согласие дала на обручение? За Веленя замуж собралась? Другой рукой Ратибор схватил Любушу за волосы и силой привлек к себе.

- Не бывать этому никогда! Не успел я у Радка руки твоей попросить, но мечтал о тебе всегда. Только моей быть ты должна и ничьей больше. А если за Веленя выйдешь, то прокляну, прокляну за то, что не досталась мне! А Веленю буду мстить всегда и смерть его страшной сделаю! Он и дети его спокойно жить не будут никогда. А ты, девка, помни: моей ты станешь все равно, но не любимой, как мечтал, а рабой. Все отдашь мне – и тело свое белое, и детей народишь, служить будешь мне! Иди и жди своего часа!

В словах Ратибора, взгляде ярость соседствовала с отчаянием от бессилия что-то изменить. Крик ненависти и безысходности вырвался из его груди. Он с силой швырнул Любушу на землю, а сам пошел прочь.

 

Несмотря на все стремления радимичей поскорее наладить свой быт, работа шла не так быстро, как хотелось. Особенно трудоемкой она оказалась по восстановлению основных укреплений. Осмотрев их, они поняли, что в короткие сроки им не управиться. Больше всего пострадала основа вала – дубовые срубы-городни, сложной проблемой был и дубовый частокол. На гребне вала он сгорел весь, и заготовить столько дубов сейчас было не по силам. Обычно огорожу строили из кремленого дерева, которое оплывало смолой, после того как у него срезали верхушку. Оно становилось очень крепким. И только потом приступали к сооружению кремля, крепости из таких деревьев.

Но кремленые бревна для частокола будут готовы через несколько лет, а укреплять городище надо немедленно. Решено было поставить пока сырой лес частоколом, укрепляя его в основании камнями и глиной. Свежесрубленные деревья тоже частично оплывут смолой, и их хватит на сотню лет. Этими работами руководил Велень. Еще в святилище его обучали возведению традиционных укреплений.

Надо было распланировать в городище расположение жилых и хозяйственных построек. Обычно они строились близко друг от друга и образовывали замкнутый квадрат, в середине которого стоял дом. Со стороны улицы его огораживали деревянным тыном, сделанным из вертикальных бревен и переплетенных лозой, а вход обозначали брамой с двускатной крышей. На хозяйственном дворе отводили место не только для хлева, гумна, конюшни, но и бани-полуземлянки с печкой-каменкой, в которую лазили, или же спускались вниз по лестнице, как в погреб, за что и прозвали лазней. Здесь был незаменим Юхно. Его всегда звали, когда необходимо было все распланировать так, чтобы на небольшой территории разместить пятнадцать – тридцать дворов. Никому лучше в роду отца Микулы не удавалось это сделать. Теперь же его опыт и навыки, были просто неоценимы.

Остромир руководил теми, кто делал доски. Их нужно было много. Ими обшивали стены внутри хаты, сооружали за печкой палати. Из досок, сбитых сверху вниз, изготавливали двери дома с поперечной перекладиной и деревянной защелкой.

Милош со своей группой сородичей готовил глину особым способом, которым издревле владели радимичи. Из нее делали глинобитный пол и курную печь. Для чего для прочности в образовавшуюся массу добавляли еще и камни.

Самые опытные сородичи выполняли очень трудоемкую работу – восстанавливали, расчищали в земле подземный выход-лаз из поселения. Надо было успеть до холодов дойти до леса. В случае опасности жители городища только через него могли выбраться на свободу и спастись.

 

На краю городища дядька Бел организовал кузню. Вместе с подростками, которых определили к нему в обучение, они трудились от зори до поздней ночи. Требовалось изготовить большое количество приспособлений из металла: и для защиты городища, и для проведения работ на полях. В минуты короткого отдыха его помощники так и норовили расспросить дядьку Бела и об этих местах, и о том, как жили здесь люди. Вот и теперь они засыпали его расспросами:

- Дядька Бел! Дядька Бел! Почему это место зовется именно Богдановичи? И не попросить ли старейшин дать этим местам новое название? Столько событий разных произошло на этой земле, а она все зовется Богдановичами?

- Э, нет! Традиции племени надо сохранять, а в каждом названии, будь- то селище или городище, скрыта своя история, своя тайна, – отвечал дядька Бел и продолжал своей рассказ:

- Давным-давно это было, когда не ступала еще в эти земли нога человека. Приплыли сюда однажды издалека два брата Богдан и Тимон и остановились на ночлег там, где речка Покоть соединяется с Сожем. Утром пошли они здешние места осматривать и совсем скоро на болоте нашли руду. В той земле, откуда они приплыли, уже давно руду добывали и хорошо знали кузнечное дело, промышляли им, но запасы ее в тех местах истощились. Слабел и их род. Неспокойно им жилось в своих землях. То кочевники с юга налетят, то разбойники-викинги приплывут ночью и разграбят городища, все сожгут дотла, а людей уведут в полон. Над ним нависла угроза вымирания рода. В селениях осталисp style=ь одни старики, дети, да молодежь неоперившаяся.

Вот и послали Богдана и Тимона старейшины разведать берега этой реки. Давно доходили до них вести, что есть в этих землях руда. «Может, и им удастся ее отыскать, тогда и род здесь свой можно будет обосновать, увести его подальше от беды и спасти от вымирания»,- думали старейшины, отправляя братьев в дальний путь.

Осмотрелись они. Место им понравилось: берега у реки крутые, можно крепкий тын изготовить для огорожи поселения, песок кругом белый и чистый, в овраге кремня много, да и глина хорошая – красная, яркая, без примесей. «Вот уж теточка Неделька обрадуется! Столько всякtext-align: justify;их вещей из нее сделать сможет!» – рассуждал Богдан. «А еще дубов много и ключ бьет», - подхватывал Тимон, оценивая эти места. А когда возвратились, то все в подробностях рассказали старейшинам о том, что увидели, и предложили им основать здесь селище под названием Ключевое, а родовой центр - Белая Круча.

Богдан подумал, что если все получится, он кузню соорудит и продолжит ремесло своего отца, погибшего от викингов, Тимон же помощником кузнеца будет. Он тоже к этому делу тянется. А потом пришли они сюда со своим родом. И сородичи, когда основали тут свои поселения, одно село назвали Богдановичи, а другое – Тимковичи в знак благодарности братьям за то, что спасли их от неминуемой гибели. Их потомки все это время жили в селах, передавая из уст в уста рассказ, как два брата возродили на этих землях жизнь своего рода.

Вот такая история. Издавна пришли сюда наши предки, а названия поселений – наша память о них, - закончил свой рассказ дядька Бел.

 

Все трудились много. За лето, а год делился на две половины – лето и зиму, от праздника Матери-Земли в час весеннего равноденствия, когда она просыпалась от зимнего сна, разбуженная вернувшимися из вырая стаями птиц и обрядовыми песнями-веснянками девушек, до дня, когда птицы и змеи возвращались в свои гнезда и норы, а земля закрывалась на зиму, еще предстояло выполнить сельскохозяйственные работы.

Мужчины, а наравне с ними и женщины, все лето пахали, сеяли, бороновали, а затем косили, жали, стоговали сено, собирали все, что Бог дал для жизни: целебные травы и коренья, пряности, грибы и ягоды, груши-дички, которые сушили и засыпали в холщевые мешки, коренья бульбы – земляной груши и все это закладывали в ямы-погреба. Запасов хватало, чтобы прокормить семью и домашних животных. Туда же закладывали репу, редьку, бураки и морковь, выращенные на огородах. По мере того, как поспевали овощи и фрукты, в кади закладывали ботвинье, огурцы, мочили бруснику, яблоки, солили капусту. Для того, чтобы сохранить все подольше, ямы-погреба покрывали двускатной крышей до самой земли.

В трудах и заботах о семье радимичам удалось выполнить так много работы, что постепенно жизнь в городище стала входить в привычный ритм. Стража несла охрану. Как только занималась заря, на пастбище выгоняли скот, в дальнем углу городища в кузнеце, в которой распоряжался дядька Бел, кипела работа и почти не задувались горны, а в центре, на месте общей трапезы, в горшках варились суп да каша, основная еда радимичей. Но дел в ней становилось не меньше, их все прибавлялось и прибавлялось.

Велень вместе с пришедшими воинами работал не только на восстановлении укреплений и строительстве городища. Приняв должность воеводы, он особо одаренных юношей отправил на три года на Перунову гору в капище Перуна. Им предстояло в суровых условиях пройти обучение в изолированном лагере, где готовили подростков для охраны границ племенного союза, городищ-крепостей, особенно Гомии, Прупои, Городка в Кречюте. Они были опорными пунктами освоения радимичами водного торгового пути от греков в варяги, а также в дружинах жрецов. Юноши должны в совершенстве овладеть военным искусством и пополнить касту их племени.

Остальных стали обучать в городище с соблюдением всех традиций племени. Юношей разбили на лучников, копьеметов, мечников, верховых наездников, лодочников. Впоследствии они должны стать водной дружиной, уметь строить судна – лодку, човен, выдолбленный из одного дерева, струг, и даже большие ладьи, на которых плавали на дальние расстояния, вести бой на воде. Знания закрепляли состязаниями. Настоящий воин племени должен был уметь не только воевать, но и сам шить себе одежду, изготавливать амуницию из дерева, кожи, металла, льняного и конопляного полотна, веревок. Только меч, щит, булаву делал опытный кузнец. Поэтому юноши обучение проходили сначала в кузнеце. Где спрос с них был особенно строгий. Дядька Бел не прощал ошибок.

Молодых воинов обучали обрабатывать поля, садить сады и огороды, ухаживать за ними, ходить на охоту и содержать скот, приручать диких животных, тренировать собак для охоты и охраны. Знания, которые они получали, обучаясь ремеслам, использовались в мирное время, когда наступали сельскохозяйственные работы и семьи были заняты заготовкой урожая. Когда же случалась беда, это были уже сильные воины своего племени, которые вставали на его защиту.

В один из таких трудовых дней неожиданно возвратились Любим и Злоба, двое из посланных в разведку радимичей. Их рассказ, который вечером слушали всем городищем, заставил встревожиться их. Шесть дней шли они по пути, которым еще недавно продвигались в глубь их рода кочевники. Держались от него немного в стороне, боялись попасть в засаду. Для кратковременного отдыха старались забраться в труднодоступные для людей и зверей заросли, но и там не чувствовали себя в безопасности, спали поочередно, выставляли охрану. На седьмой день лес значительно поредел, стало меньше болот, и разведчики решили не рисковать, а остановиться и осмотреться. Выбрав старую густую ель, Злоба, проворно взобрался вглубь ее роскошных ветвей и приготовился начать наблюдение. Но одного взгляда, брошенного вниз, было достаточно, чтобы все стало понятным.

От увиденного Злоба на миг оцепенел. Недалеко от них, на большом поле, покрытом мелким кустарником, расположилась стоянка. Скорее всего, это и была вторая половина племени печенегов. Многочисленные повозки стеной огородили их лагерь, внутри которого шла привычная жизнь кочевых людей. Все говорило о том, что шли они по следу ушедших в набег воинов столько, сколько позволяли условия. Путь им преградили густые лесные заросли и подступающие уже совсем близко известные кочевым людям своим коварством бесконечные болота. С повозками, табунами лошадей дальше двигаться было невозможно.

Гнездило подал знак разведчикам. Те, почуяв неладное, тут же взобрались на ель. Густота ее ветвей надежно скрывала всех троих от взоров печенегов. Осмотрев все вокруг, оценив для себя обстановку, войны спустились вниз и надежно укрылись в старых зарослях малинника, куда даже не проникали солнечные лучи. Здесь и держали свой совет. Сначала приняли решение вернуться в городище, рассказать об увиденном соплеменникам. Но, поразмыслив, пришли к выводу, что необходимо продолжать наблюдение. Ведь так было важно узнать, что же дальше предпримет враг.

По очереди взбираясь на дерево, наблюдая за происходящим, все примечая и запоминая, пробыли на этом месте разведчики двое суток, пристально следя за так не привычной для них жизнью в лагере печенегов. На третьи сутки, едва только взошло солнце, бывший в дозоре Любим почуял неладное и подал знак разведчикам взобраться на ель. Все трое увидели быстро движущееся в сторону лагеря темное монолитное пятно. На подступах к нему оно враз рассыпалось на множество несущихся скакунов. Окружая расположение печенегов, они быстро сомкнулись в плотное кольцо, отрезав все пути для отступления. В стане печенегов тотчас поднялась тревога. Сверху было видно, как их войны, руководимые, видимо опытным вождем, организованно, без суеты и паники, устремились к своим повозкам и, прикрываясь ими как стеной, изготовились к бою. В середине лагеря оружие разбирали все, даже дети. За короткое время он превратился в настоящую крепость.

Затаив дыхание, трое радимичей наблюдали за происходящим. В их племени такой «правильный бой» никогда не применялся. На некоторое время стороны замерли. Скорее всего между предводителями шли переговоры. Но, видимо, не договорившись, они стали разъезжаться. Вокруг лагеря вмиг образовалась густая стена из воинов. Их было много. По численности они в несколько раз превосходили осажденных печенегов. Еще мгновение и стена сначала колыхнулась, затем вплотную подошла к укрепленному лагерю, и начался жестокий бой. Даже радимичам, привыкшим к кровавым сечам, не доводилось видеть такого побоища. Казалось, что все пространство медленно заполняет месиво из человеческих тел и крови. Присмотревшись к оружию, одежде нападавших, разведчики узнали в них хазар. О том, что это были они, говорили и характерные лисьи шапки, с которыми хазарские войны не расставались даже летом.

События внизу разворачивались стремительно. С ревом, который более походил на вопль обезумевшего от голода зверя, учуявшего добычу, хазары бросились на лагерь печенегов. Те встретили их градом стрел. Из-за стен импровизированного лагеря в противника летели камни, в ход шло все, что могло угрожать врагу. Все, кто мог держать оружие, отчаянно работали мечами, копьями, топорами. Легкий ветерок донес до разведчиков ответный рев печенегов, который, сливаясь с животными воплями хазар, переходил в тревожный, все нарастающий гул. Он быстро заполнял все пространство. Завязалась жестокая битва. Хазары теснили печенегов, рукопашная схватка шла уже вблизи их укрепления. В некоторых местах, прорывая оборону печенегов, она уже перебросилась на повозки и на какое-то расстояние углубилась в лагерь. Бой был долгим. Разведчики видели, как натиск хазар начинал ослабевать. Печенеги стояли насмерть, несмотря на большие потери. Замертво падали люди, но один стремился заменить нескольких погибших. Наравне с мужчинами бились женщины, изо всех сил им стремились помочь дети.

Послышался надрывный звук хриплых труб. Это был сигнал хазар отойти от лагеря и прекратить сражение. Много воинов пало в этом бою. Хазары понесли куда большие потери, и по всему было видно, что более искусные воины – это печенеги. Разведчикам невольно вспомнился их недавний бой с печенегами. Если бы они что-то не так рассчитали, лежать бы им всем поверженным, как тем, что остались у подступов к так и не захваченному лагерю. И, видимо, каждый подумал о том, что старейшины племени радимичей куда более опытные и искусные войны, чем хазарские.

Разведчики замерли. Было видно, что хазары готовятся к решающей схватке. Временного затишья так и не произошло. Несмотря на то, что бой прекратился, стрелы продолжали сыпаться дождем с одной и с другой стороны, настигая все новые и новые жертвы. И вот со стороны хазар опять донесся дикий рев. С еще большей яростью бросились они на печенегов. Жестокий бой закончился только к вечеру. Хоть и были печенеги заклятые враги радимичей, но мужеством их восхитился каждый из разведчиков. Понимая свою обреченность, они не отступили, а, погибая, стремились забрать с собой и жизни врага.

Так погибло племя печенегов только за то, что посмело вторгнуться во владения, которые присвоили на этих землях хазары. Часть его полегло под ударами радимичей, остальные были жестоко уничтожены на глазах у разведчиков хазарскими воинами, которые и сами понесли немалые потери.

 

Еще одни сутки разведчики наблюдали за всеми передвижениями, которые происходили теперь уже в стане хазар. Обходя поле недавней схватки, они добивали тяжело раненых. Таковы были правила хазар – ты должен умереть, если не смог победить противника или же защититься сам.

А потом они стали в одно место сносить убитых своих сородичей. Погибших было много, и скоро целый холм вырос из тел умерших людей. Их обложили хворостом, остатками от повозок, которые еще совсем недавно составляли импровизированный лагерь, и подожгли. На месте пепелища насыпали высокий холм. Затем сожгли всех убитых врагов. После чего начался победный пир. Хазары впали в необузданное, только им понятное веселье. Когда же оно закончилось, собрав трофеи, повязав скот, они сели на своих коней и умчались прочь, в ту сторону, где солнце забирается на самую верхушку неба.

Выждав, пока из поля зрения исчез последний хазарский воин и рассеялась пыль, трое разведчиков спустились на землю и решили приблизиться к тому месту, где еще недавно располагался лагерь. Не обнаружив ничего подозрительного, радимичи переползли открытую поляну, и оказались на месте недавнего боя. Вся земля здесь была избита копытами лошадей и животных, валялись груды стрел, поломанное оружие. Земля была напитана людской кровью, и казалось, что ступали они по одному большому месиву, над которым нависала уже гнетущая посмертная тишина. От увиденного становилось жутко, и разведчики поспешили поскорее покинуть эти места.

Возвращаться решили тем же путем, что и пришли сюда. Только выйдя на знакомую тропу, они почувствовали облегчение. Уж слишком тяжелы были воспоминания от увиденного, а еще более тяжкими были думы от осознания того, что страшная опасность надвигается на все их племя. Шли молча, углубившись в свои мысли. Подспудно они понимали, что остались в этих местах одни, и враг больше не может им угрожать. Поэтому разведчики не прибегали к необходимым во время разведки остановкам, не прислушивались к шелесту листвы, не осматривали окрестности. Недалеко от родного городища, когда вот-вот должны были показаться постройки, Гнездило, который шел впереди других и уже пересекал знакомую поляну, вдруг вскрикнул, схватившись рукой за грудь. Отставшие от него разведчики, которые еще находились в густых зарослях, услышав странный возглас Гнездилы, инстинктивно вскинули оружие и замерли. Оглядываясь по сторонам, они старались понять, что происходит. Сквозь просветы среди ветвей разведчики увидели, как с другой стороны поляны к упавшему Гнездиле подбежали трое незнакомых воинов и в ярости изрубили его мечами.

Злоба тут же выпустил стрелы в так неожиданно оказавшихся в этих местах врагов. Любим мгновенно вступил в схватку. Она оказалась короткой. Удары радимичей были меткими, они точно настигали чужеродцев. Разведчики бросились к Гнездило, перевернув его лицом вверх, звали по имени, но все было тщетно. Он был мертв. Осмотрев поверженных врагов, к своему удивлению они узнали в них печенегов! «Скорее всего, это - разведчики, которые ушли от лагеря на дальнее расстояние и ничего не знали о судьбе своих соплеменников, уничтоженных хазарами». Такой вывод сделали Любим и Злоба. Опечаленными возвратились они домой, рассказали сородичам и об увиденном страшном сражении, и о неожиданной гибели Гнездило, и о том, что надо ждать радимичам новой беды. Как всегда рассказ слушали всем городищем, а потом начали решать, что же делать дальше. После долгих споров все согласились, что в скором времени набегов врага можно не опасаться. Главные их противники печенеги уже уничтожены, а хазары ушли в свои степи, так что быстро им не вернуться. Поэтому посчитали, что надо продолжать работы в поле, растить урожай и готовиться к зиме.

Однако семья понимала, что ей еще не раз придется встретиться с новыми племенами надвигающейся бесчисленной орды печенегов, но после долгих раздумий решили пока новую разведку не высылать, а только усилить в городище охрану и наблюдательные посты. Ведь смогли же печенеги подойти совсем близко и остаться незамеченными. Семья также решила сообщить соседнему роду и своим родичам о гибели врагов. Вскоре об этих событиях знало уже все племя.

Весть о гибели печенегов дошла и до пленников. Среди них начались стенания. Их родные погибли и теперь им и вовсе некуда податься, получи они даже желанную свободу. Идти через хазарские степи означало все равно, что прыгнуть в яму с раскаленными углями.

Печенеги слыли людьми трудолюбивыми и им все больше начали доверять, постепенно приучая к своим обычаям. Торок и другие пленники уже многое понимали на языке радимичей. Гибель же соплеменников вынудила принять тяжелое для них решение – остаться в этих землях навсегда. Радимичи не возражали, в роду к ним привыкли, да и лишние войны были ох как нужны.

 

 

На небе догорали три девичьи звезды в созвездии Лелива, что разместились возле Млечного пути. Любуша с Радой, поклонившись им, поблагодарив за яркие лучи, которые те посылали, как бы указывая их путь на земле, запалили свечу, доверяя этому неяркому пламени свои тайны. А когда на небе стали пробиваться первые лучи восходящего солнца, Рада начала раскладывать чистотел, гречку, чтобы они соединились с энергией растений и напитали их силой любви. Потом зерна они бережно завернут в льняную ткань и положат к сердцу, чтобы любовь Веленя и Любуши была еще сильней.

«Конь великий, вынеси Сварога из моря, пусть Бог солнца встает и копьем своим сердце пробьет, чтоб любил, чтоб хранил…»- приговаривала Рада, глядя на небо и прося, чтобы заря разгоралась быстрее, чтобы озаряла своим светом предстоящую жизненную дорогу зарученых.

После того, как она произнесла заклинания еще несколько раз, девушки достали рушник, и навязали на нем узелки, чтобы детки водились. «Вот уже первый зажиночный снопок принесли и поставили в Красный угол в хате. Значит скоро, совсем скоро, когда озимые посеют, наступит осенний солнцеворот, а там, на Большую Веселицу, наступит время свадеб. Скоро, и моя свадьба», – размышляла Любуша, осторожно положив на большой кубел, где уже были разложены ее украшения, праздничная одежда, венец из парчовой ткани на лубяном каркасе. На него они с Радой нашили золотые бляшки и расшили бисером, блестящими нитями, канителью, и на луб нанизали скроневые кольца. Глядя на вышитые рубахи, юбки, фартук, она опять думала о Раде, еще раз убеждаясь, что более искусной мастерицы в роду и не сыскать! Это она, помощница жрицы, которая в роду отвечала за ткачество, помогла ей собрать такое приданое! Раду любили все и не только за то, что владела секретами мастерства. Ее любили за легкий характер, за то, что она всегда приносила радость, которая исходила от нее даже тогда, когда кругом была опасность и безысходность. Так и стали ее звать за это Радой. Вот и теперь все у них с Веленем вроде бы ладится. Но так неспокойно на сердце. «Ратибор! Как же быть? Рассказать все Веленю или оставить все как есть?» – размышляла она, Перебирая расшитые полотенца с ярким бело-красно-черным орнаментом, любуясь ими, Любуша в который раз подумала, что только Рада может так располагать на рушниках символы, чтобы они обязательно оберегали от беды.

 

Веленя неумолимо влекло к Любуше. Он словно чувствовал импульсы, которые посылала ее душа. Хотелось приблизить то время, когда боги соединят их судьбы. Все его мысли были о ней. Он думал о Любуше всегда: в минуты отдыха, которых выпадало совсем немного, тогда, когда надо быстро принимать решения, когда выполнял сложные работы, от которых зависело, будут ли они с урожаем, смогут ли защитить себя в случае опасности, и даже тогда, когда ему приходилось быть особенно жестким и даже жестоким. Велень любил наблюдать, как Любуша, собрав вокруг себя детей, разучивает с ними считалки, скороговорки, игры, как на дощечках из воска или на бересте что-то пишет вместе с ними металлическими палочками – «писалами», как она управляется с домашними делами, как сосредоточенно раскладывает разные травы, сортирует их, а потом вместе с Радой, с которой они почти неразлучны, готовит всякие лечебные настои, отвары. Красивый, утонченный профиль склонившейся над работой Любуши всегда стоял у него перед глазами. Веленю так хотелось освободить его от ниспадающих волос, прикоснуться к ним, утонуть в их струящемся золотом потоке, заглянуть в любимые глаза и увидеть в них такое же страстное влечение к себе.

Заканчивалось жниво, а с ним приближалось и время их свадьбы. Она должна состояться осенью на Большую Веселицу на Покрова. От этой мысли как-то по-особому тепло становилось на сердце у Веленя. Он вспомнил вечерки. Взгляды, которыми они обменивались с Любушей, говорили, как истосковались их сердца, как стремятся они навстречу друг другу, как томительно для них ожидание. Но предвкушение счастья, его грезы внезапно сменили тревожные чувства. Как много теперь зависело от этой свадьбы. «Может, удастся примирить два их соседних рода и семьи Любушиного рода. Между ними так много распрей. А теперь и вообще в их род собраны такие разные люди?» Эта мысль все больше беспокоила Веленя.

Каждый из них имел свои привычки, разные навыки в работе. Между людьми нередко вспыхивали споры, были и взаимные упреки, ревность. Велень, когда была свободная минута, всегда заходил в кузницу к дядьке Белу, который тоже был обеспокоен тем, как складываются отношения между жителями городища. Они не могут все время держаться только на дисциплине и силе власти. Надо было добиться того, чтобы люди почувствовали себя единой семьей, единой силой, понимали друг друга. Они много советовались, спорили, но ответа пока не находили. Больше всего волновал Ратибор из соседнего селища Любушиного рода. Он слыл сильным воином и не скрывал своего недовольства тем, что из другого рода пришли на их земли люди, которые теперь тут всем распоряжаются. Не скрывал он своего недовольства и тем, что отец Микула отправил в Богдановичи вместо погибшего Радка воеводой своего сына Веленя и ему доверил укреплять южные границы их племени, а не Ратибору. Не раз он, глядя на него, свербя своими бесцветно-серыми, с каким-то желтым отливом глазами, при каждом удобном случае шипел ему на ухо: «Уходи отсюда. Здесь моя власть. Я давно доказал свою силу и руководил сотней воинов, а не десятью, как ты». Велень понимал, что Ратибор стремился к власти, только ее-то ему и не хватало. Видимо, никогда не сомневался, что быть ему воеводой их рода, был так близок к ней, и вот теперь ее у него отняли. Свадьба могла решить многие проблемы, примирить их, как уже ближайших родственников.

Велень гнал от себя тревожные мысли. Хотелось подольше пребывать в том состоянии, которое он испытывал в последнее время. Вместе с дядькой Белом они радовались первым своим победам, тому, что смогли возродить на этих землях жизнь и у них так много планов.

 

Много планов было и у Любуши. В один из дней с подругами и Радой отправились они вниз к реке туда, где Покоть соединялась с Сожем, на пасеку, которая издавна принадлежала их роду. Почти все борти на ней удалось восстановить, и летом они уже выбирали из них мед. Теперь предстояло выбрать самый вкусный, который впитал все запахи и цвета ушедшего лета, осеннего. По дороге собирали грибы, много всяких историй рассказывали смешных и страшных. Больше всех их знала Тамила. Когда-то ее мать замуж пошла из Покоти в Богдановичи. Она-то и рассказывала ей легенды про эти земли. Тамила любила их слушать, запоминала, а когда сама принималась их пересказывать, обязательно что-то добавляла. И получались красивые истории про людей, что жили здесь когда-то, про их подвиги, про реки и поселения радимичей.

Вот и теперь уже который раз она пересказывала подругам легенду, почему Сож зовется Сожем, и почему его воды устремляются в Днепр. И почему Днепр Днепром называют. «Среди глухих пущ и темных боров на пригорке стояли когда-то старые-престарые хоромы великого хозяина этой земли, седовласого старца Рыдана, - начинала она свой рассказ и продолжала его дальше таинственным голосом: - Имел он богатства несметные. Но самой дорогой была золотая корона, которую он хранил за двенадцатью дверями, двенадцатью замками. Она обладала магической силой, и власть над миром в ней была огромная.

Когда выносил ее Рыдан из тайника, то, если на земле была ночь, она становилась днем, а если зима, то становилась летом. Завидовали ему соседи, всякие хитрости придумывали, как ее украсть, но ничего у них не получалась. И вот однажды позвали они колдуна, что жил далеко за болотами. Три ночи и три дня колдовал он. И отворились двери тайника, где корона хранилась. Злодеи усыпили сон-травой охрану, пробрались в хоромы и забрали корону.

Проснулся утром Рыдан и увидел, что корона пропала. Запечалился он, а потом позвал своих сыновей Сожа и Днепро, поделился горем и приказал пуститься за злодеями в путь, забрать у них корону. Днепро сразу побежал за ними. Чтобы быстрее догнать похитителей, выбрал дорогу через сады и луга. А Сож с Рыданом дома остался. Все нет и нет вестей от Днепро. Приложит Сож ухо к земле, послушает, и рассказывает отцу, что слышит, как бежит Днепро, злодеев догоняет.

Проходит еще время, и опять Сож прикладывает ухо к земле и вновь рассказывает отцу, что слышит, как бежит Днепро за злодеями, но уже совсем слабо. А когда в третий раз приложил ухо к земле, уже совсем не услышал своего брата. Велел Рыдан бежать Сожу ему на подмогу. И побежал Сож напрямик через мох, болота, лесом. Рыдан ждал своих сыновей, ждал, так и не дождался. Понял он, наконец, что случилась беда, и стал плакать. Ничто не могло помочь его горю. Выплакал он столько слез, что стали стекать они ручьями, и побежали по тем тропам, по которым его сыновья в путь отправились, образуя реки. Одна река Днепро, поплыла садами и лугами, а другая, Сож, болотами, соединяясь с ней. А Рыдан от горя стал бегать в разные стороны, проливая слезы, помощи просить. Так и бежит теперь эта река, куда глаза глядят. Вот такая история», - заканчивая свой рассказ, сказала Тамила, когда они уже приближались к берегу Сожа.

Когда же девушки выбрали мед и уже возвращались домой, то в лесу в дуплах деревьев в которых гнездились дикие пчелы, еще и дикий мед обнаружили. Для семьи это была большая удача. Медом лакомились не только в редкие для обитателей этих мест свободные от забот дни. Он спасал от многих болезней. Особенно полезен был лесной мед от диких пчел. Поэтому эти места обошли и обсмотрели ни один раз. К великому счастью удалось обнаружить еще несколько таких деревьев. Правда, пчелы не очень охотно делились с людьми своими запасами, но все же несколько глиняных сосудов удалось заполнить.

Ноги сами несли девушек в городище. Пожалуй, это была самая большая радость за все последние дни. По дороге вспоминали старинные рецепты, услышанные от старших женщин, как пользоваться медом при заживлении ран, с настоями каких трав лучше его смешивать, какие болезни еще можно им лечить.

Вымазав медом фигурку с изображением бога Перуна в знак благодарности за посланную семье удачу, Любуша, вся искрящаяся счастьем поспешила домой. От нахлынувших чувств ей казалось, что она счастлива как ни когда. Вот если бы ни это постоянно присутствующее в последнее чувство тревоги. Интуиция подсказывала ей что-то неладное. Она гнала прочь от себя эти мысли, старалась перебороть неприятные ощущения, постоянно успокаивая себя тем, что причин для волнения вовсе нет.

Вот и сейчас откуда-то повеяло холодком. Любуша инстинктивно обернулась в его направлении и замерла от ужаса. Свербящий взгляд Ратибора, казалось, простреливал ее насквозь. Приближаясь, протягивая к ней руки, чтобы заключить в свои объятия, он улыбался надменно-победной улыбкой. Из оцепенения от неожиданного появления в доме ненавистного ей человека, ее вывел взрыв ненависти к нему. Но Ратибор уже схватил Любушу за руку. Привлекая к себе, он с силой разорвал ее рубаху. Блеск тела вызвал у него необузданную страсть. Обезумев, он рвал на ней оставшуюся одежду, опрокинув на спину, целовал шею, грудь.

- Моя, только моя, - хрипел Ратибор.

Все разгорающаяся страсть, переходящая в крик, делала его неудержимым. Заломив Любуше руки, зажав ладонью рот, Ратибор победно-возбужденно смеялся.

- Что, девка, не думала, что сдержу свое слово?! По добру не хотела, так силой будешь служить мне. Я покажу тебе, как может любить Ратибор.

Любуша, бившаяся на полу, пыталась освободить свои руки и прокусить ладонь Ратибора. Но он, с силой прижимая ее к земле, начал освобождать себя от одежды. Уловив момент, когда Ратибор неудачно налег на нее, она высвободила свои руки, и началась схватка. Теперь уже Любуша рвала на Ратиборе все без разбора. После неожиданной заминки, он стал наступать вновь и только послышавшийся снаружи шум заставил насторожиться Ратибора. Он уловил знакомые голоса. Это Любушины спутницы, обеспокоенные ее долгим отсутствием, видимо, решили узнать, в чем дело. Ведь у них впереди еще так много хлопот, а ее все нет и нет.

Ратибор с силой оттолкнул Любушу.

- Смотри, девка, проговоришься, не жить твоему Веленю, - зло процедил он и устремился в дальний угол дома, чтобы потом уйти никем не замеченным с тыльной его стороны.

Любушу охватил страх, леденящий душу, сильно билось сердце. Казалось, оно вот-вот вырвется из груди. Захотелось укрыться от людских глаз, побыть одной. Она не слышала и не понимала, о чем говорят подруги, о чем ее спрашивают. Что-то отвечая, кивая головой, Любуша продолжала находиться в плену своих мыслей. Когда же осталась одна, сами собой полились слезы. Именно теперь она с особой силой ощутила, как не хватает ей отца, который наверняка защитил бы ее от ненавистного Ратибора. Почему-то сейчас ей вспомнились слова песни, которую пели девушкам на заручинах:

Боровые василечки ой зацвили!

Всю гору каменную укрыли.

Туда шла девочка тихенько,

За ней шел ее родной татка близенько…

 

От нахлынувших чувств еще больше защемило сердце. Перефразируя слова песни, она теперь уже сама обращалась к душе погибшего отца:

 

Иди, иди, родный татка за мною,

Помоги мне справиться с моей бедою!…

 

Ее душили рыдания, и она уже начинала голосить по своим родителям:

О, если б я знала, если бы ведала, что веселийка будет,

Послала б я ясного сокала на тот свет по татку.

А сокол летит и не долетает – а мой татка уже все знает…

 

Заламывая руки, она обращалась к своей матери:

- А мамочка моя родная, встань же ты из землицы с моими родными сестрицами! Встань, прийди, скажи хоть словце своей родной дочечце! А как же мне жити, а что же мне рабити?…

Любуши казалось, что какие-то невидимые нити начинают связывать ее с духом матери, который незримо присутствует здесь, рядом с ней в этом доме. Она ощущала, что она где-то рядом, ощущала ее теплоту.

- Ци чуешь ты, моя мамочка, як я цябе гукаю?

- Голос тоненький, лес высоконький – не чую!

- Встань моя мамочка, встань, моя родная, Своему дитяти порядочек дати.

Как бы издалека стали наплывать знакомые звуки, в которых она уже различала едва уловимый голос матери:

Рада б я встати к своему дитяти, порядочек дати.

Желтые пески засыпали очи, не могу взглянути,

Сырая доска на грудь мне легла,

Сосновые доски стиснули ножки.

Не могу я встати, порядочек дати своему дитяти.

И разносился над городищем плач Любуши. И думалось людям, что тоскует она, просит благословения у своих ушедших родителей.

 

Звуки журчащей мелодии красивой песни заставили пробудиться Любушу ранним утром. Вслушиваясь в них, она вдруг поняла, что это возле ее дома девушки пели:

А в садочке добрый молодчик в гусли играет.

Ой ли, вой ли, в гусли играет.

А в светлице красна девица припевает.

Ой ли, вой ли, припевает.

Она пела, дай и уснула.

Ой ли, вой ли, дай и уснула.

Встань, проснись, красна девица, пробудися.

Ой ли, вой ли, красна девица, пробудися!

 

Любуша поспешила впустить их в дом и в одно мгновение оказалась среди охапок благоухающей руты, мяты, пахучего аира. Рада несла невысокую пушистую молодую елочку. Как только девушки переступили порог, она громко и торжественно проговорила:

- Благославити, отец и мати, своего дитяти венок свивати!

И тут же все девушки по традиции хором ответили за родителей Любуши:

- Бог благославит!

А потом начались те приготовления, о которых мечтает каждая девушка. Сначала Любуше стали вить венок, прикрепляя к обручику из лозы букетики зелени и пришивая к нему разноцветные ленты и цветы из перьев. Себе же – маленькие букетики зелени, такие же как у Любуши на венке, добавляя цветы из разноцветных перьев. Их надо было сделать много – и жениху, и всем его дружкам. Елочку поставили в центре стола и тоже украсили цветами из крашеных разноцветных перьев, а на самую вершину прикрепили равносторонний крестик из лучины.

Затем стали обряжать Любушу в свадебный наряд. Рада распустила золотистые волосы Любуши, расчесала их и заплела в одну косу, а в конце вплела в нее уплет, красивую ленту.

Длинные рукава сорочки стянули бронзовыми браслетами. На пальцы надели бронзовые кольца. Одно из них – змееподобное, другое, подаренное Веленем, широкое, с насечками густого орнамента, разделенного на две равные части косичкой. На шею повесили лунницу, подвески из дырхем, к которым были прикреплены ушки, чередующиеся с бразготками. Они считались символами Перуна и своими звуками отгоняли нечистую силу. А выше – большую одиночную восьмилучевую подвеску. Поверх лубяного венца, покрытого блестящей тканью, надели зеленый венок, свитый девушками, с лентами, свисающими ниже пояса. К левому плечу прикрепили фибулу, на которой висел маленький нож-оберег и зуб медведя, подаренный Веленем. Любушу одели в черные полусапожки, расшитые блестящими нитками. Достали из кубла белую суконную свиту, присобранную в талии, а к ней – красный тканый пояс. А девушки пели песни, прославляющие невесту и ее красоту.

Дальше для Любуши все было как в волшебном сне. Велень на белом коне в сопровождении дружины, два рода, которые собрались, чтобы поздравить, пожелать удачи в новой жизни. Вот своячница тетка Светлана в вывернутом кожухе осыпает их житом и хмелем, отец и мать Веленя встречают с хлебом-солью и вводят в ярко освященный горящими факелами огромный шалаш, украшенный зеленью и цветами. Два каравая стоят на столе, рядом – елка. Вот их усаживают на вывернутый кожух высоко, так, чтобы все были видны. Звучит зазывная, пьянящая воображение, музыка, они с Веленем пригубляют сладкий хмельной напиток, но пьянит не хмель, а их любовь…

 

Над городищем опускались сумерки. Велень ввел Любушу в дом, некогда принадлежавший ее отцу, воеводе Радку. Он специально восстановил его к их свадьбе. Ему очень хотелось, чтобы Любушу больше никогда не покидало чувство уюта домашнего очага. Велень, осветив жилище, надежно закрепил факел у стены. От неяркого пламени исходили тепло и покой. И духи некогда живших здесь людей, ощутив присутствие жизни, потянулись к ней. Их невидимые нити как бы начали соединять реальность и вечность, сплетая в единое полотно. Наверное, поэтому в этом, со следами печали доме, совсем не ощущалось тревоги. Скорее здесь было покойно. Он принимал Любушу и Веленя.

Это была их первая ночь. Трепет, который исходил от Любуши, передавался и Веленю. Он ощущал ее волнение от ожидания чего-то неведомого, таинственного, принадлежащего только им двоим. А Любуша не понимала своего состояния, не могла объяснить своих чувств. Ее влекло к Веленю, но она не знала, как высказать ему это. Она хотела отдать ему все – себя, свою душу, любовь, жизнь, но не могла сделать этого. И только взгляд выдавал все смятение ее души.

Велень раскрыл Любушино лицо от ниспадающих на него прядей прекрасных русых волос и привлек к себе. Все, что прочитал он в милых глазах, отозвалось его сердцем. Он желал ее страстно. По всему его телу медленно начало разливаться тепло, которое так хотелось передать любимому существу. И только смятение Любуши удерживало его от того, чтобы дать волю вырывающейся наружу страсти. Но она оказалась выше его сил. Он снял с нее венок и, освобождая от одежды, привлек к себе. Сильные руки Веленя скользили по бархатистому телу. Он растворялся в ее ауре, перейдя грань девственности, соединялся с ее плотью, вновь и вновь обладал ею, а импульсы, которые исходили от Любуши, наполняли его все новой и новой страстью.

Утром Любуша проснулась от доносившихся голосов. Она забеспокоилась. Гости уже собираются, а она все нежится на полатях. Любуша приподнялась и уже хотела встать, но вдруг ее взгляд сошелся со взглядом Веленя. Он смотрел на нее влюбленными глазами, скользя по ее юному обнаженному телу. Любуша инстинктивно потянула на себя рубаху, зарделась.

- Не бойся, я люблю тебя, - нежно проговорил Велень, привлекая к себе. Она стояла перед ним неповторимая в великолепии своей юности, а Велень целовал ее тело, вдыхая его божественные ароматы. Взяв Любушу на руки, он понес ее навстречу заре, которая проникая сквозь расщелинки прикрытых окон, наполняли светом их дом. Глядя на ее восход, прижимая к себе Любушу, он благодарил Бога за то, что послал ему это счастье.

 

Начиналось время охоты. В тот день мужчины поднялись рано. Проверяли луки и прочность сплетенных из лозы корзин, подправляли рогатины и стрелы, точили лезвия копий и ножей и уже совсем скоро углубились в лесные дебри, где, по их расчетам, должна была водиться дичь. Пройдя еще какое-то расстояние, осмотревшись, они разбились на две группы, начали организовывать загон зверей. Велень со своей половиной укрылся в засаде. Дядька Бел развернул всех загонщиков в обратную сторону и поставил один от другого на расстоянии сорока – пятидесяти шагов. Когда все было готово, подал команду поднимать шум. Радимичи тут же забили палками по деревьям, закричали, зашумели. Им удалось растревожить, поднять стадо диких свиней, после чего они двинулись вперед, обходя застигнутого врасплох зверя и направляя его на затаившихся в засаде охотников.

Кольцо сжималось. Смертельную опасность учуял вожак свиней, старый кабан-секач. Много он пережил на своем веку схваток с обитателями здешних мест, много раз был ранен, но судьба хранила его, и он уходил от них, уводя за собой все стадо. Вожак был стар. Воля и покой, посланные ему Богом, воспринимались как щедрая награда за полную тревог и опасностей жизнь. Поэтому так глупо было погибать именно теперь, когда он наслаждался своей властью над этим миром, его красотами, пребывал в состоянии умиротворенности в ожидании своего земного конца. Это небо, эти сосны, эта земля, которая столько раз укрывала его! Почему же теперь по воли каких-то людей он должен покинуть этот мир? Вожак решил следовать своему проверенному приему – мощной атаке на человека, а затем стремительному бегству. Он сначала затаился, прислушался и понял, что настал момент, когда можно спасти стадо, уводя его в сторону от загона. И увлекая всех за собой, стрелой промчался мимо находившихся в засаде людей. А вот два лося, которые так беспечно бродили невдалеке, все же напоролись на загонщиков и поплатились за это жизнью.

Несмотря на то, что радимичи упустили свиное стадо, охота все же удалась, и Велень распорядился, чтобы часть воинов отправилась с добычей обратно в городище, а сам с основной группой двинулся дальше в лес. А Любуша жила ожиданием. Но на душе было спокойно. Все тревоги, которые пришлось пережить, ушли как бы сами собой. Она просто скучала. Порой даже стыдно было признаться себе в том, что ей нестерпимо хотелось обнять Веленя, почувствовать его силу, влечение к себе. Ей не хватало его всегда понимающего, одобряющего взгляда, его уверенности в том, что они делали. Любуша никак не могла привыкнуть к своему положению хозяйки семьи, и ей так необходима была поддержка.

Ожиданием охотников жили и в городище. Они немного задерживались, а это признак того, что есть добыча, которую не так просто доставить к месту стоянки.

Любуша все сама проверяла тщательно, торопилась распорядиться всем, что бы к приходу охотников все было готово. Приближаясь к навесу, где обычно готовили пищу, Любуша неподалеку увидела Ладу и приостановилась. Видимо девушка собиралась вычистить кувшин, но какие-то свои мысли заставили забыть ее об этом занятии. Она была далеко от этих мест. Взгляд ярко-лучезарных бирюзовых глаз был устремлен вдаль, а счастье, которым они искрились, говорило о том, что в душе этого, казалось, неземного создания рождаются какие-то особые, сокровенные чувства.

«Наверное, думает о своем Милуше», - промелькнуло в сознании Любуши.

Вспоминая этого юношу, любимца всей семьи, она невольно улыбнулась. Красивая пара. Лада такая кроткая, нежная, а Милуша такой юный, но уже совсем взрослый. Взгляды, которыми он ловил каждое движение девушки, не могли не тронуть. В них было столько откровенных желаний, граничащих между детской привязанностью и мужской ревностью, что они не могли не вызывать улыбку.

«Наверное, между ними что-то затевается сердечное», - подумала Любуша и невольно вспомнила всю светящуюся счастьем Ладу в день инициации, когда на нее, как и на других девочек надели новую одежду и поясок с оберегами. Ее отец, десятский Нежила, подарил ей пряселки, деревянную прясницу и ветерено, сделанные своими руками, а братья – костяные иголки, вилочки для плетения поясов, ножницы, металлические скоревые кольца. Мама и бабушка, всеми почитаемая бабка Раина, надели на голову тканую с орнаментом повязку со скроневыми кольцами, вязаную шапочку, платочек, подарили наперсток и костяные, деревянные обереги. «Как быстро пролетело время. Лада стала уже совсем взрослой, а по весне, на Великдень, надо ждать их с Милошом обручения».

У нее защемило сердце. Думая о чувствах этих совсем еще юных людей, почти детей, ее мысли перенеслись к Веленю. Как была она счастлива рядом с ним. Но почему-то от осознания уже совсем скорой встречи, становилось все тревожнее на душе. Как примет она его, как заглянет в его глаза. Сколько тревог еще предстоит им пережить, особенно из-за начавшегося раздора между людьми, собравшимися в одну семью из разных городищ. Да еще эти угрозы Ратибора. Казалось, их свадьба должна была примирить два рода. Но те взгляды Ратибора, в которых читалась ненависть, почти не оставляли надежды на примирение. Поэтому от него и его людей наверняка можно ждать беды, а может даже и измены, предательства. Ее печальные мысли прервали крики охраны, которая возвещала жителей городища о приближении охотников.

 

Удача сопутствовала этой семье. Так успешно начавшаяся охота давала надежду на то, что они смогут противостоять голоду, который уносил порой жизни целых семей. Ее, по обычаю, радимичи отметили трапезой, где было и веселье, и традиционный рассказ охотников о схватке с диким зверем, и об удаче, и возвращении домой.

Догорали последние костры в городище. Вокруг них расположилась вся семья. Перед тем как разойтись, кто-то о чем-то еще тихонько переговаривался, а кто-то просто мирно наслаждался красотой уходящего в высь пламени. Его переливы, игра многоцветий несли какой-то особый покой. Куда-то ушли тревоги, и было ощущение, что все они уже одно целое, то, что можно назвать семьей.

Велень, как никогда, чувствовал тепло, которое излучала душа Любуши. Как он ждал ее, как искал в ее глазах «да» на все свои желания, как мечтал раствориться в бездне только их счастья и парить бесконечно на просторах его стихии.

Велень увлек за собой Любушу, уводя ее от костра. Перед ним была она, его счастье, смысл его существования. Все, что он делал, это все для нее – его победы, его заботы, его тревоги. Любуша испытывала трепетное влечение к нему. Как истосковалось ее сердце по этому человеку. Своей ладонью провела она по его лицу, как бы еще раз убеждаясь, что рядом с ней он, ее Велень, а затем, медленно, распахивая его одежды, прислонилась к груди. Ощутив ее импульсы, Велень подхватив Любушу на руки, нежно целуя, понес к дому. Наклоняясь, чтобы отворить дверь своего жилища, он вдруг услышал свист пролетающей над ним стрелы.

«Враг, снова враг!» – мгновенно пронеслось в его сознании. Опустив Любушу на землю и прикрывая ее своим телом, Велень сначала остановился в оцепенении, а затем начал прислушиваться. Кругом была гнетущая тишина, не ощущалось никакого движения, шелеста листвы на деревьях, не было слышно и шагов удаляющегося от этих мест человека.

«Ратибор, это, наверное, он», - промелькнуло в мыслях у Любуши.

Но, пережив мгновения ужаса, она начала сомневаться. Ративор очень сильный, крупного телосложения. Наверняка он не смог бы уйти незамеченным. Стрела пущена совсем с недалекого расстояния, поэтому по шелесту густо покрывшей землю листвы можно было бы определить направление, куда он уходит.

«Нет, это не Ратибор. Наверное, здесь был юркий, легкий, скорее всего небольшого роста человек. Но кто же? Таких ведь много среди молодежи. Но зачем? Кому понадобилась смерть Веленя?»

Велень все еще прислушивался, но вскоре понял, что не новый враг угрожает семье, а кто-то из своей семьи угрожает ему, предупреждает о чем-то, а, может, объявляет тайную месть? Но за что?

 

Все у Любуши с Веленем ладилось, только чувство тревоги друг за друга не покидало их. Чтобы не делали они, подспудно каждый задавал себе вопрос: «Кто же все-таки пустил стрелу в ту ночь, кто желает смерти Веленя, кого надо опасаться?»

Чередой проходили дни. В делах и заботах тот печальный случай как бы сам собой отошел на второй план. Велень с Любушей, как и вся семья, понимали, что только труд позволит обеспечить им достаток, поэтому предаваться другим мыслям, перебирать в памяти случившееся было просто некогда.

 

Это был обычный день радимичей, когда с раннего утра своими хлопотами были заняты женщины, а мужчины вновь отправились на охоту. Теперь основную их силу составляла молодежь, которая за время обучения успела стать отменными охотниками. Навыки, которые приобретались в схватках с диким зверем, ох как могли пригодиться в сражениях с настоящим врагом! Наблюдательность, быстрая реакция на неожиданные ситуации помогали выработать смекалку, ловкость. Они изучили повадки зверей, научились угадывать их маневр. Поэтому и охота часто была удачной для них. Вот и теперь охотники отошли довольно далеко от городища и приступили к загону. На этот раз погнали большое стадо тарпанов, голов до 30. Удача сопутствовала и на этот раз. Когда же они, уже торжествуя, стали выходить из засады, навстречу им бросились неожиданно появившиеся в этих местах люди. По одежде радимичи сразу определили охотников из соседнего селища Беляевка. Без принятого в здешних местах приветствия, они потребовали, чтобы часть добычи была отдана им.

И Велень вспомнил тот давний разговор с Круглецом. Они только начинали обживать здешние места. Его и дядьку Бела староста Круглец из соседнего с городищем Богдановичи селища Беляевка, предупредил, чтобы поосторожнее охотились они в этих угодьях, а лучше убирались отсюда куда подальше. Тогда они просто не обратили внимания на эти предупреждения, а скорее просто не хотели верить в то, что это серьезно. Ведь они старались, чтобы все семьи были в достатке. Поэтому и продолжали охоту там, где им было удобно. Никто и предположить не мог, чем это все обернется для них. Теперь охотники стояли друг против друга. Одни счастливые, еще не взявшие в толк, что им объявили войну, и обозленные люди, хотя и родственниками из соседней семьи, от которых исходила ненависть. Первым все понял Велень.

- Как так? Почему мы должны отдавать вам добычу? – удивился Велень.

- А потому, что это наши угодья и только мы здесь хозяева! Все, что здесь находится – наше: все, что растет, все животные и дичь, - все это принадлежит нам, - небрежно бросил один из них.

- По какому такому праву?! – возмущались люди Веленя.

- А по такому, что мы хозяева на этой земле. Это вы пришли сюда из соседнего рода, туда и убирайтесь! – готовые уже вступить в драку, отвечали соседи.

- Не нужно затевать ссору. Возьмите вон ту лошадь, мы себе еще добудем, - вполне миролюбиво сказал дядька Бел, указывая на крупного тарпана.

- Вам одного тарпана! Нам – все остальное! – не терпящим возражения голосом ответил вышедший вперед Круглец.

Когда Велень увидел его, то понял, что вести какие-то переговоры уже просто бессмысленно. Их не хотели слышать. От них требовалось одно – убраться отсюда, да побыстрее, при этом оставив охотникам из Беляевки всю добычу. Он понял, что в такой своеобразной форме им пока что по-хорошему напоминали о своих предупреждениях.

- Раз так – ничего не получите! И убирайтесь отсюда, пока целы, - ответил теперь уже Велень таким же голосом, не терпящим возражения. И тогда соседи набросились на стоящих рядом воинов, начали месить их кулаками, завязалась драка, драка завистников, которые не могли смириться с удачей своих же родственников. Теперь они вымещали на них не только свой гнев, но и собственное бессилие от того, что их охота не удалась.

Ненависть все более ожесточала этих людей. Начавшаяся потасовка совсем быстро превратилась в свалку, которая грозила перерасти в кровавое побоище. Бросаясь в ярости друг на друга, они старались наносить своим недругам как можно больше ударов и посильнее. А вскоре в ход и вовсе пошло оружие. По всему было видно, что до кровопролития уже недалеко.

Сначала Велень просто не мог поверить в случившееся, и какое-то время взирал на все это действо со стороны. Такого общения с соседями вряд ли можно было ожидать. Когда же он понял, что эти люди ни перед чем не остановятся, пришел в ярость и с криком, как при схватке с врагом, бросился в самый центр этого месива. И первым ему подвернулся Круглец, крепкий, низкорослый, верткий и обладающий сильными, точными ударами. Своими коротковатыми руками он пытался дотянуться до лица Веленя, чтобы на нем доказать свою силу. Однако удар Веленя был столь неожиданным и сильным, что этот «уважаемый» староста и «ближайший родственник» медленно начал оседать на землю. Через мгновение двое таких же «родственников» оказались на земле. За ними покатилось еще несколько задир. И от разъяренного Веленя, будто волна от берега, отхлынули остальные «соседи». Но он уже вломился в самый центр драки, и хватал всех, кто подворачивался под руку – кого за туловище, приподняв над головой и швырнув в остальных соседских драчунов, кого просто пиная под задние части тела. Сначала дрогнули некоторые из соседей, а потом практически все бросились бежать. А ведь они тоже были не робкого десятка, да и силы они были недюжей. Их стали преследовать, и дядька Бел едва смог утихомирить пришедших в неистовство молодых сородичей. Примирили их с ситуацией скорее не уговоры хоть и любимого всеми мудрого дядьки Бела, а мысль о том, что их родственники покрыли себя таким позором!

Забрав добычу, с испорченным настроением, будто радости от успешной охоты и не было вовсе, они, через какое-то время уже подходили к городищу. Там уже всерьез стали беспокоиться. Наконец по полету птиц, лесным звукам они определили, что охотники где-то совсем рядом. Завидев издалека сородичей, волнения совсем улеглись. Но каково же было их удивление, когда перед ними предстали уважаемые воины семьи все в синяках и в изодранной одежде. Странным было и то, что среди них царило какое-то непонятное для них веселье. В городище недоумевали:

«Неужели они сразились с неожиданно появившимся в этих местах врагом? Но откуда такая веселость? Неужели они пережили схватку с диким зверем?» Прочитав такие мысли на лицах удивленных родственников, Велень первым прервал затянувшееся молчание.

- Не с диким зверем пришлось нам сразиться, а с соседями, - ответил он на немой вопрос собравшихся посмотреть на них людей.

- Но с соседями!?

- Да с какими! Сам староста Круглец стал силой выяснять отношения, в драку полез и своих сородичей в нее втянул. Вместо того, чтобы людей мирить, он их старается посорить! – в сердцах сказал Велень. Пережив первый прилив ярости, охотники кто с гордостью рассказывал о своем вкладе в одержанную победу, кто просто незлобно подтрунивал над незадачливыми соседями. Велень, продолжая оставаться под впечатлением того, что пришлось пережить, рассказал и о том, как встретили их охотники из соседской семьи, и как хотели разойтись они миром, и о том, что пришлось силой выяснять отношения с задирами. А последствия этой встречи были сейчас налицо.

Узнав в чем дело, все сильно разволновались, стали бурно обсуждать случившееся, а после долгих споров решили тут же сообщить старейшинам племени о случившемся. Драки и ссоры между соседями могут повториться и даже перейти в кровавые столкновения. И тогда войны на уничтожение не избежать. Но кого? Своих же соплеменников! От этого становилось еще более тревожно.

-Всему виной Круглец, староста соседнего селища! – отовсюду неслись голоса.

- Надо просить старейшин, чтобы заменили его и поставили другого, лучше из нашего рода! А главой нашего рода надо избрать Веленя!

- Правильно! Веленя! Веленя! – раздавались отовсюду возгласы.

- А в их селище старостой надо отправить Остромира! Тогда и раздоров избежим и семьи убережем! – подхватывали другие.

- Завтра же надо идти на Беляевку! – волновались третьи. Их надо заставить покориться!

- Пока еще там добрая половина мужчин покалечена Веленем, - уже дружным смехом неслось над городищем.

Все с восторгом смотрели на своего воеводу. Сила его прибывала. Она была во всем – в том, как он бился с врагом за их род, в том, как боролся за ее выживание в этих суровых условиях, в том, как не позволил соседям взять верх в их соперничестве. Но Велень был мрачным. Разве можно радоваться таким победам, да и постыдное это дело – драться с родственниками.

Но больше всего его волновал Круглец. Перед ним все еще стояли его глаза, полные ненависти. До Веленя и раньше доходили слухи о том, что Крулец его не просто не жалует, а открыто подсмеивается, называет беспомощным сынком своего отца, который назначил его воеводой. Да еще подстрекал людей не повиноваться ему под предлогом, что тот, якобы, хочет вместе с отцом Микулой полностью взять под контроль южные границы их рода и всего племени.

Велень догадывался, что его ненависть исходила еще и оттого, что погибший старейшина рода Анисим уважал Веленя и его семью. Велень же с тех пор, как помнил себя, всегда с нетерпением ждал встречи с Анисимом: и тогда, когда тот бывал у отца Микулы, а потом обязательно находил время, чтобы им, еще мальчишкам, рассказать, как будущим воинам, интересную историю о радимичах. И тогда, когда вместе они противостояли варягам, которые делали все, чтобы вернуть себе контроль над морским путем в южные земли, кочевникам. Став воеводой, Велень стремился подражать ему во всем: его выдержке, всегда взвешенным решениям, тому, как он мог слушать воинов, прислушиваться к их мнению. И теперь он понимал, что поводов для неприязни у Круглеца к нему много, а то и желания избавиться раз и навсегда.

После недолгого совета, приняли решение ранним утром идти в соседнюю Беляевку договариваться с родственниками, чтобы прекратить всякие раздоры между ними, и одновременно послать гонца к отцу Микуле с вестью о начинающихся спорах между соседями.

На всякий случай начали готовить оружие. События могли произойти самые неожиданные, и надо быть готовым к любому их повороту. Вместе с мужчинами в этот поход отправлялись и женщины. В племени радимичей всегда был силен воинственный дух, в кровавых схватках с врагом бились все. Но теперь был особый случай. Они не только должны были в случае необходимости вступить в сражение. Предстоял нелегкий разговор с родственниками, и их способности искусных переговорщиков могли быть посильнее всякого оружия.

С первыми проблесками зори в городище все пришло в движение. Сборы для людей, привыкших к постоянным походам, были недолгими. Теперь, правда, ощущалось волнение. Ведь встретиться предстояло с родственниками.

Несмотря на то, что радимичи не получали от своих разведчиков в последнее время тревожных вестей, охранять городище по традиции все же оставили самых опытных воинов, которые хорошо ориентировались в системе укрепления и в случае необходимости могли выдержать длительную осаду. С ними, по правилам радимичей, оставили несколько женщин, которые в случае опасности наравне с мужчинами могли вступить в сражение с врагом. Им же отводилась вполне мирная задача – следить за хозяйством и содержать все в полном порядке, а к возвращению родственников готовить пищу. Женщины рода радимичей всегда были отменными хозяйками. Из даже скудных запасов, они всегда могли приготовить и вкусное варево, и вкусные напитки. Одни только настойки из лепестков полевых цветов и меда чего стоили!

В поход же уходила практически вся семья. Велень, пожалуй, впервые за последнее время, задумался над тем, какой же она стала. Сначала в ней было тридцать воинов и семнадцать женщин, молодежь, многие из которых потеряли всех своих родственников во время набега кочевников. Потом в нее влились десять плененных печенегов, которым после гибели соплеменников некуда было идти. Печенеги всегда славились искусством ведения боя, и в первую очередь, благодаря своей маневренности. Теперь же их опыт они использовали при обучении радимичей.

Веленю невольно вспомнилась его семья, его родное городище. За заботами некогда было предаваться воспоминаниям. Теперь же они нахлынули сами собой, растревожили душу и сердце. В его роду все так было не похоже на то, с чем пришлось столкнуться ему, когда они начали возрождать здесь жизнь. Все семьи отца Веленя, старейшины Микулы, жили в городище Белая Круча, возведенном на высоком берегу реки и хорошо укрепленном.

Оно было обнесено прочным частоколом, окружено глубоким рвом и охранялось днем и ночью. Окруженное густыми лесами и труднопроходимыми болотами, оно практически было недоступно для врагов. Поэтому их род множился селищами и богател. Хоть и далеко от них было до великого торгового пути из греков в варяги, иногда разбойники по Днепру и Сожу все же заплывали к ним в реку Покоть.

Но еще никогда не удавалось им проникнуть на территорию городища, или же разрушить его укрепления, потому, что центры родов, что осели в этих местах, имели свои хорошо укрепленные родовые центры. Сторожила каждое городище дружина из людей бывалых. По годам они уже не могли ходить далеко в разведку, но были опытными воинами и надежно несли охрану, а если и приходилось вступать в сражение с незваными гостями, то громили и гнали их подальше от этих земель. Они были и опорой старейшины рода, обучали молодых воинов искусству ведения боя. Защищать городище помогали не только опыт и смекалка охранников, но и внутреннее устройство поселения. За частоколом внутри располагалась галерея для варты с башнями, а под ней было устроено жилье для дружинников, которые призывались на службу на определенный срок. Тут же был склад оружия, камней, котлы для воды и места для кострищ. При осаде воины с галерей бросали в нападавших камни, горящие смоляки и палки с просмоленной паклей, лили кипяток или вар.

Руководил дружиной опытный воевода. Под его руководством она постоянно совершенствовала свое мастерство. В ней обучали сыновей старейшины, готовили воинов-меченосцев. Доверить дорогое оружие из металла можно было не всякому, да и владение им требовало большой физической силы, постоянной тренировки. Велень невольно вспомнил годы своего обучения в дружине. Как сын старейшины, он был универсальным воином, и ему приходилось учиться владеть всеми видами оружия. Это был изнурительный труд, но он выдержал все испытания, и стал еще отличным наездником. Часто пропадая в кузнице у дядьки Бела, Велень быстро научился его ремеслу, и сам мог изготовить для себя меч, кольчугу, ножны.

Такие близкие, но уже далекие картины его детства! Вместе с мальчишками, когда выдавалось редкое, свободное от обучения, время, больше всего они любили бегать в загородье, в ремесленный посад городища. Оно было заселено мастерами. Они изготавливали изделия, которые шли на продажу и обмен, принося немалый достаток роду. Это была посуда из глины и дерева, тканые полотна и сукно, деревянная резьба, кузнечные изделия, костяные и металлические украшения, выделанные шкурки зверей, одежда и обувь, хомуты и полозья для саней и много разных вещей, разглядывать которые, наблюдать как их изготавливают было так интересно!

Род же Любуши, как и другие роды племени радимичей, которые жили вперемешку с северянами на юге, и располагались у южных границ племени, совсем близко от главного торгового пути, который проходил с севера в южные земли, постоянно подвергался набегам кочевников. Хазары обложили их непосильной данью, и платить ее помогали все радимичи. Но чаще воинам всего племени приходилось выступать им на помощь. Были жестокие сечи. Врагов прогоняли, но те через какое-то время возвращались и с еще большей жестокостью расправлялись с обитателями здешних мест. Много людей гибло, многих угоняли в полон. Род ослаб и уже сам, своими силами, не мог себя защищать. Веленю казалось, что когда с Остромиром, Милошем, Добрыней, другими воинами своего рода они пришли сюда, трудились, пока светило солнце, а потом луна своими яркими лучами накрывала землю, чтобы укрепить границы, наладить нормальную жизнь, им удалось так много сделать. А оказывается, все их заботы еще впереди. И главная из них – это примирить семьи рода, не допустить вражды между ними.

Селище Беляевка располагалось недалеко от Богдановичей, прямо за лесом, поэтому радимичам не пришлось преодолевать большое расстояние, и вскоре они уже подходили к нему. Укрывшись в густом лесу, воины начали вести наблюдение. Соседи только поднимались, и по всему было видно, что никто не заметил их присутствия. Здесь начиналось обычное для семей утро.

Решили сначала направить в селище группу переговорщиков во главе с Веленем и дядькой Белом. И вскоре те уже были у стен густого частокола. Их сразу же заметила охрана.

- Зачем пришли! – закричали с высокого забора стражники.

- Хотим говорить со старостой! – ответил Велень.

- Что, пришли повиниться за вчерашнюю драку? – сначала с насмешкой, а затем, переведя взгляд на сверкающий панцирь Веленя и уже изменив тон, невнятно закончили свой вопрос. Они-то были наслышаны, на что способен этот могучий человек.

- Зовите старосту! Хотим говорить с ним! – теперь уже настойчиво, перехватив инициативу, потребовал дядька Бел.

После некоторой заминки один из стражей, хотя и неохотно, но все же отправился за старостой. Остальные продолжали сыпать на головы пришедших родственников всякие колкости и насмешки, хотя и поубавив первоначальный пыл.

Через некоторое время все же появился Круглец в сопровождении десятка сородичей. Судя по виду, они не оправились еще от недавней встречи. А когда он, взглянув вниз, увидел своего обидчика, то едва смог сдержать себя, чтобы не скатиться с высокого частокола и не вцепиться в ставшего таким ненавистным Веленя.

- Что вам надо? – бросил Круглец.

- Спускайся вниз! Говорить будем! – твердым голосом произнес Велень.

Наверху некоторое время совещались. Затем последовал едва уловимый спор, после чего глава рода произнес:

- Поднимайтесь наверх, здесь и поговорим!

Переглянувшись, Велень и его спутники поняли, какая опасность им грозит. Их могли захватить силой и пленить. Но и упускать удобный момент, чтобы проникнуть в селище, тоже было нельзя. Ворота уже были открыты, а родственники наверняка не подозревали, что рядом находится целая семья, которая теперь представляла отряд вооруженных людей.

- Внутрь не входить! Не дать им закрыть ворота! – едва слышно произнес Велень, обращаясь к своим спутникам. Неожиданно для встречавших его родственников, он обнажил на бегу свой меч и бросился к воротам. За ним устремились остальные воины. Обнажив свои мечи, они быстро заняли позиции у ворот таким образом, чтобы без борьбы их нельзя было закрыть. Дядька Бел подал знак в сторону леса, и затаившиеся люди поспешили на помощь своим сородичам.

Перед Веленем и его отрядом оказалось десятка полтора вооруженных людей, готовых по первому же приказу броситься на него. Однако на какое-то мгновение они были ошеломлены тем, что увидели перед собой не доверчивых посланцев, а готовых к бою воинов. Между ними были мгновения. Вот-вот могла пролиться кровь.

- Стойте! Не надо крови! Остановитесь! – закричал Велень. – Мы пришли говорить, а не сражаться с вами! Обернитесь и посмотрите, - указал он в сторону леса, откуда уже приближался отряд, готовый вступить в бой. Вы же видите, сила не на вашей стороне!

- Что вам надо? – с ненавистью бросил в их сторону Круглей, который сразу понял реальную угрозу своей власти. Пришли для разговора, а сами вооружены, да еще привели целый отряд!

- Собирай всех людей, но без оружия! – уже приказал дядька Бел. – Говорить будем! Они явно не ожидали такого исхода вчерашней встречи и не были готовы оказать сопротивление. Добрая половина воинов еще не оправилась от ран, ворота фактически были захвачены, из лесу быстро приближался хорошо вооруженный отряд. Да еще с ними был этот Велень! Вступить с ним в схватку? Они даже оружие разобрать не успеют, как их всех перебьют. И Круглец, быстро поняв, что силой здесь уже ничего не решить, согласился на переговоры.

- Собирайтесь все на совет! – крикнул он своим сородичам. Оружия с собой не брать! Первая встреча с родственниками завершилась бескровно. Это была хоть и небольшая, но все же победа. К этому времени уже все люди, пришедшие с Веленем, вошли в Беляевку. Она едва могла уместиться на небольшом дворе, который служил, видимо, традиционным местом сбора здешних семей. Возникла неожиданная толчея. Вооруженные люди теснили друг друга, не находя себе пристанища. Этой ситуацией вполне мог воспользоваться Круглец и его сородичи, поэтому Велень спешно отдал приказ всем выходить за пределы селища и собираться для разговора на большой поляне возле ворот. А уже совсем скоро в круг вышел староста из Волосовичей и начал свою речь. Она больше походила на оглашение приговора этой семьям этого селища.

- Вы не пришли на помощь своим сородичам, когда на них напал враг! Вы не помогли нам изгнать врага уже из здешних мест, когда угроза погибнуть всем была ох как велика! Вы трусливо прятались в лесах! Зато вы «храбро» дрались, когда увидели, что легко можно воспользоваться добычей от чужой охоты! И тут у вас не было страха. Со своими сражаться легче. Здесь даже оружие ни к чему, можно обойтись и кулаками. Вы – трусливые овцы! И первый трус – ваш староста! Это он разжигает вражду между соседями! Это он первым прячется от врагов! Но так больше не будет! Такой староста никому не нужен! Мы уже направили гонцов к отцу Микуле с просьбой принять наш род в свой род. Мы потеряли много мужчин, мы ослабли, и сами не сможем укрепить свой род. С нашим решением согласился и совет старейшин племени. А старейшина Микула дал свое согласие. Старейшины округи уже приняли решение назначить наместником Микулы, который будет управлять нашим родом, кузнеца Бела! А что скажете вы? – обратился он к собравшимся здесь людям.

Над поляной нависла тишина. Каждый, видимо, обдумывал сказанное.

- Старосты хотят старейшиной рода Бела! – выйдя, вперед громко произнес староста Новиловки.

- Бела! Бела! – отовсюду звучали голоса.

Круглец едва сдерживал ненависть, которая вот-вот могла вырваться наружу. Но он знал, что бывает с тем, кого обвиняют в трусости и предательстве. И обвиняли его не просто какие-то люди, а старосты рода! Все они против него! Теперь его спасало только то, что внимание от него отвлек неожиданный поворот событий.

Люди радовались. Микула был справедливым, крепил свой род. С ним они теперь связывали надежды и на укрепление своего рода. Но больше всех радовался Велень – с дядькой Белом вдвоем ему легче будет справиться со всеми проблемами, которые приходилось решать им на этой земле.

Люди горячо обсуждали между собой то, что произошло. Судя по разговорам, они все одобряли такой выбор. Ведь дядьку Бела знали далеко за пределами этого и соседнего рода как искусного кузнеца, который обучил этому ремеслу немало своих учеников. Многие из них трудились в мастерских Гомия, где изготавливалось лучшее оружие, за которым приезжали из дальних земель. Он и у них уже снискал уважение.

Его любили за мудрость, совет, умение хитростью запутать врага, который нередко находился в растерянности из-за того, что не мог их разгадать. В хозяйственных же делах семьи он был просто незаменим. Дядька Бел знал многие секреты долгого хранения продуктов, изготовления целебных отваров, знал и многие тайны здешних лесов, непроходимых болот. Они как бы сами приоткрывали их Белу, чтобы тот со своими сородичами мог обойти беду. Дядька Бел был прост и доступен каждому. Казалось, он понимал всех, вокруг него всегда было много людей. Если кто и хотел поговорить о чем-то, попросить помощи, то все шли к Белу. Тот и выслушает, и настроение поднимет, и успокоит, и совет даст, а где надо, то и характер проявит.

Многие говорили, бурно выражая свои эмоции. Велень покорял всех силой, своим бесстрашием в жестоких схватках с врагом. Им восхищались. И даже недруги стремились ему подражать. Он - достойный воевода всего рода. Пусть водит нашу рать в бой!»

.

Дядька Бел, вышел на середину поляны, и в знак благодарности поклонился людям. Отныне жить будем в мире, между родственниками войны быть не должно! С врагом сражаться и разведчиков отправлять в чужие земли будем сообща! И охотиться будем вместе! Тут наш дом и нам делить нечего. Мы должны накормить наши семьи! Старостой селища Беляевка будет Остромир. Так решил совет старост! Это храбрый воин. Он не раз доказал свою силу в бою. Отныне вы будете жить не по своим законам, а по законам рода радимичей – по справедливости! А Круглец и несколько задиристых воинов, которые затеяли раздоры, перейдут на пол года в Богдановичи на тяжелые работ по восстановлению укреплений. Взамен на работы в Беляевку отец Микула дает вам десять пленных печенегов.

Все облегченно вздохнули. Такого исхода событий вряд ли можно было ожидать. Люди не хотели распрей и недоверия между семьями. Осознав, что все теперь может быть по-другому, они возбужденно, перебивая друг друга, забегая вперед в своих мыслях, стали обсуждать совместные проблемы. Тут же договорились больше не допускать раздоров, а если и появятся такие, кто будет их разжигать, – пороть виновников прутьями! В случае опасности договорились приходить на помощь друг другу. Установившийся мир также договорились закрепить совместной охотой. Для радимичей это было наивысшей степенью доверия, которое вообще могло установиться между людьми одного рода.

И на следующий день, как только тот начал вступать в свои права, свыше сотни загонщиков, охватив широкую полосу леса, погнали на засаду целые стада диких свиней и тарпанов. Никогда в одиночку охотники одного села не смогли бы поднять такую охоту. И дело было не только в количестве, хотя и это было важно. Семьи всегда сталкивались с проблемой, как малым числом и зверя загнать, и как всякими хитростями не выпустить из загона, и как без потерь завалить зверя.

Нередко случалось и так, что из загона вырывалось целое стадо загнанного зверя, громя все на своем пути. И в этой схватке воины нередко несли людские потери, а село было обречено на полуголодное существование зимой. Сейчас же всем хотелось продемонстрировать свои умения вести охоту, используя только им известные хитрости и весь свой опыт. Но в засаду все же решили поставить Веленя и его воинов. Это была самая сложная задача, от выполнения которой зависело, будет ли семья с добычей, или же упустит ее. Удача сопутствовала семьям и на этот раз.

В засаде остались не только дикие козы и тарпаны, но и волки, даже зубр. Это еще раз убедило соседей в преимуществах ведения совместной охоты, когда соединялись не только человеческие усилия, но и опыт каждой семьи. Радости в семьях не было конца. От такой прибавки к столу радимичей теперь не так страшно было вступать в зиму. Ликование еще более усилилось, когда Велень со своими воинами решили всю добычу оставить в соседнем селище. Впереди еще зимняя охота, и они вполне могут пополнить запасы на своих угодьях. Эти же семьи нуждались в поддержке. Из-за того, что много мужчин из Беляевки погибло во время набега кочевников, они практически были обречены на голод зимой. По традиции успешную охоту решили отметить совместной трапезой.

 

Осень вовсю правила бал на земле радимичей, то обильно поливая ее затяжными холодными дождями, то посылая на нее порывистые ветры. В вихре танца они кружили опавшую листву, высоко поднимая и разнося над землей, а затем бережно покрывая ее золотистым ковром. А когда же, изнемогая, давая возможность себе отдохнуть, она уступала место солнцу, оно, в отведенные ей дни, стремилось вернуть этой земле тепло. В один из таких дней поздней осени на большой поляне недалеко от селища Беляевка, где старостой был Остромир, собрались соседские семьи. Призывно зазвучали барабаны и варган, капшук и трещетка, костяной рог, запела берестяная труба. И полились знакомые для радимичей мелодии. Приплясывая в танце, используя язык жестов, мимики, они рассказывали о том, что пришлось пережить каждой семье: то скорбь по погибшим сородичам, то радость от победы над врагом и от удачной охоты. А потом, соединившись в ритуальном танце, они уже вместе стали славить Бога. Обращаясь к Перуну, просили его, чтобы тот послал им удачу, изображали, как поведут себя, если вновь их настигнет опасность. После обильной трапезы, где соседи не скупились на угощения, ввысь взвилось яркое пламя костра, вокруг которого затевали игры, состязания..

 

Вновь занимался день. Два ястреба, по уже заведенной ими традиции, мерно парили над пробуждающимся от ночного сна лесным царством, высматривая и оценивая происходящее там, на земле. Вдруг они резко взвились ввысь. Тишину здешних мест неожиданно нарушили необычные звуки. Их было много, но они не таили в себе опасность, а расходились спокойными волнами людских голосов. А еще совсем скоро собравшиеся на большой поляне, словно ручейки, начали растекаться по разные стороны от нее. Ястребы узнали в этих людях жителей здешних мест и, успокоившись, вновь стали парить над этим миром, над которым они чувствовали свою безграничную власть.

Любуша и Велень с сожалением покидали эти места. Казалось, наконец, наступило то время доверия между соседями, которого они так долго ждали, а раздоры уходят в прошлое. Никогда еще не ощущали они такого покоя душевного. А на сердце было давно забытое, а может, и незнакомое чувство легкости, даже беззаботности. Уют от исходящего тепла пламени общего костра, эти искренние, светящиеся счастьем лица людей, их соплеменников, неподдельная радость от победы, одержанной не в сражении, а в состязании ловкости и сноровки, создавали ту особую атмосферу, которая вселяла надежду на то, что наступит, наконец, так долгожданное стабильное время. Как никогда они были едины, между ними не было споров. Они стали силой, способной дать не только противостоять набегам кочевников, но и стихии, голоду. Но пришло время расходиться.

Каждую семью ждали свои заботы. На поляне перед селением царила какая-то особая, непривычная для отношений между семьями атмосфера. Скорее это была уютная суета, когда кто-то кому-то что-то еще не все успел рассказать, кто-то хотел напоследок что-то подарить. Но расставаться вот так быстро, судя по тому, как оживленно общались эти люди, не хотелось никому, хотя каждый и осознавал его неизбежность. Между ними возникали споры и теперь каждый как бы обретал уверенность в том, что только вместе они могут быть защищены от постоянно преследовавших их опасностей – голода, междоусобиц и набегов кочевников. И каждый в душе боялся признаться себе в том, что этот, только что обретенный мир, может в силу каких-то обстоятельств разрушиться, а их семьи вновь остаться один на один со своими проблемами.

Далеко за лесом все еще были видны отблески уходящего ввысь пламени костра, когда Велень с Любушей, с остальными сородичами возвращались в городище. Они, обращаясь к новому дню, просили духов, чтобы те отвели беду, оберегли пришедший на их землю покой. Рада просила богов исполнить желания семьи, сохранить любовь Веленя и Любуши. А Любуша терялась в догадках, почему та не осталась с Ратибором, почему они не вместе?

Но так были искренни обращения своячницы во славу ее благополучия с Веленем, что чувство благодарности за верность, любви к Раде переполняло ее сердце. Когда же все разошлись, они еще долго стояли у ставшего родным городища с Веленем, просто обнявшись, вслушиваясь в ночные звуки, пытаясь разгадать тайны горящих на ночном небе звезд, а потом, утомленные, переполняемые чувствами направились в сторону своего жилища.

Велень бережно вел Любушу за руку, помогая обойти опасные места. Подхватив ее на свои сильные руки, пригнув голову, чтобы войти в жилище, Велень вдруг услышал свист пролетающей стрелы и шелест осенних листьев, которые потревожил быстро удаляющийся человек. В мгновенье он прикрыл своим телом Любушу и инстинктивно выхватил висевший на поясе нож. Первое, что заставило лихорадочно работать его сознание, это страх за Любушу. Оставаясь неподвижным, Велень вслушивался в тишину, но она хранила молчание. Ничто не указывало на то, что рядом вообще кто-то мог находиться. Ни шороха, ни звука, ни волнения редкой, задержавшейся на ветках листвы. Еще какое-то мгновение, убедившись, что им ничего не угрожает, Велень, подняв глаза, увидел над входом в жилище вонзившуюся стрелу. Она была пущена в то же самое место, что и тогда, когда они только начинали обживаться здесь. В те дни они думали, что кто-то хочет убить его или Любушу. Теперь становилось очевидным, что ему угрожают, или о чем-то предупреждают. Но о чем?

 

 

Засыпала земля радимичей, чтобы воскреснуть с первыми теплыми лучами солнца, а для семьи наступало то благодатное время, когда можно было заняться и приятными хлопотами. Любуша особенно любила такие периоды, пусть и короткие в их неспокойной жизни. Казалось, еще совсем недавно ее родичи из дальнего села их рода Перелазы, куда не дошли кочевники, помогали ей всем миром, когда Велень с отцом Микулой и Зорной должен был вот-вот приехать в сваты. Они так старались показать, что она не одинока, хоть и погибли ее отец, уважаемый воевода Радок, мать, что ее семья – это все оставшиеся в живых люди.

Дядька Тимон собственноручно смастерил для нее огромный кубел для одежды, а женщины передали полотна, ручники, наметки, пестрые рядюшки, шерстяные клетчатые постилки. Ведь по традиции молодая должна одарить всю ближайшую родню мужа. Местные гончары сделали для нее множество горшков, которые вкладывались один в один и заняли в ее доме совсем мало места в плетеных из лозы кошах. Миски и мокотры, деревянные ложки разных размеров лежали рядом.

Но самым дорогими для нее были кросны, которые подарил староста. Их привезли на возу прямо к дому. Когда-то давно эти кросны сделал еще его прадед для прабабки. Все женщины их рода были искусными ткачихами, и ни одно поколение ткало на них полотно. Теперь их передали Любуше, чтобы и она сохраняла традиции мастериц.

А когда первый раз после окончания полевых работ в хате запалили огонь, они с Радой начали готовить полотно. Сначала пряли, потом сновали, делали все так, чтобы после Масленицы начать его ткать.

Потом из него они сделают много красивой одежды, сошьют их традиционные длинные рубахи, украсят дробным бисером и монистой, предмет особой гордости женщин их племени. Хотелось сделать его как можно тоньше, таким же, как и то, что они обычно выменивали у заморских купцов. Ведь скоро по реке, еще до того как на ней появится крепкий лед, они вновь приплывут в эти места.

Каждый год купцы совершают свой путь мимо поселений вверх по реке и если есть, что менять, останавливаются, торгуются, предлагают свой товар в обмен на мед, воск, ремесленные изделия, мех. Но особенно нравились Любуше ткани, тонкие, яркие, расписные. Даже Рада не могла взять в толк, как можно расписать полотно, да еще разными узорами. Поэтому и старались они, чтобы и их полотно было не хуже. А потом они принимались за украшения. В их роду каждая девушка могла делать их, но вот с таким вкусом как Рада, пожалуй нет. Эта работа так увлекала! Она приносила особую радость от того, что вдруг из предметов, которые окружали их в обыденной жизни, создавались удивительной красоты вещи.

Вот и теперь Рада принялась делать из проволочной нити перстнеобразные височные кольца и витые браслеты с завязанными концами, а на очереди были костяные подвески – «уточки» - и каменные бусики. Когда же изготовленные ею предметы, обрели свою жизнь, она принялась набивать узор острием камня на ремне для Веленя из только что выделанной мастерами кожи, при этом, не забывая нахваливать и восхищаться им. Любуша только слушала, украдкой заглядывая в темно-карие, почти черные глаза Рады и в душе радовалась, что ее Веленя любят в семье и хотят что-то сделать для него хорошее.

Вот только странно, что такая красавица, которая родилась не без участия плененного кочевника, унаследовав от него жгуче-черные волосы, огненный, страстный взгляд и нежную белую кожу от своей матери, вдруг сдружилась с Ратибором. Безликий, от него всегда веяло холодком, а для Любуши он еще представлял и опасность. Но в душе она была даже рада, что у них что-то намечается. Может Ратибор оставит ее в покое. А это значит, что Веленю больше ничего не будет угрожать.

 

 

В один из таких дней на реке показалось семь расписных лодок. Сначала стражники подняли тревогу, но разволновавшихся в городище людей успокоила Любуша:

- Это купцы! Они всегда в эти места приплывают на таких лодках.

А потом приказала Милошу собрать людей, а тем -- взять шкурки зверей, спуститься вниз к реке, встать в ряд и размахивать ими, зазывая купцов причалить.

Берег Покоти, там, где она соединяется с Сожем, в одночасье преобразился. Яркие одежды купцов перемешивались с яркими тканями, необычной расцветки коврами, блестящей утварью. На берег выкатили бочонки с пряностями, заморскими яствами. Вынесли и большие амфоры, наполненные оливковым маслом и красным заморским вином, -- дар купцов встречающим. Тут же купцы предложили начать торг с угощения, но вмешался дядька Бел.

- Как только хмель ударит в ваши головы, все запасы пойдут за бесценок, -- обратился он к радимичам. -- Торговать всем трезвыми и вина не пить!

Затем он принял дары, а сосуды с вином распорядился запрятать в одну из приготовленных ям-склепов.

Радимичей было просто не узнать. Слыли они всегда хорошими воинами, а тут, торгуясь, предлагая товар, выторговывая нужные для рода вещи, оказались еще и искусными переговорщиками. Рада же с Любушей не могли нарадоваться своим обновкам -- на ноги они то и дело примеряли яркие, выделанные из тонкой кожи сапожки. Они были более легкими в отличие от тех, сплетенных из сыромятной кожи, которые носили радимичи и которыми скорее обертывали ноги, чем обували. Любуша стала прикладывать к себе одну ткань за другой, и Рада только теперь заметила, как изменилась ее фигура. Сначала она многозначительно посмотрела на Любушу, потом хитро ей улыбнулась, а еще через какое-то мгновение, обходя ее со всех сторон. Стала обращаться к богам, чтобы те послали в их семью новую жизнь.

 

Ранним зимним утром охрана забила тревогу. По реке, по обоим ее берегам и прямо по льду на городище шла конная и пешая рать! Понадобилось совсем немного времени, чтобы воины заняли свои позиции вдоль укреплений городища, приготовившись к бою. В соседние селища послали гонцов сообщить о надвигающейся опасности. Детей и немощных стариков укрыли в глубоких ямах. Страшная картина открылась их взору. Воинов было так много, что казалось, они заняли все пространство от высоких круч до тех м ест, где река делала изгиб и уходила в чужие земли. Рать все прибывала и прибывала. Судя по виду, это были не печенеги, но и не хазары. Кто-то другой шел покорять земли радимичей!

Воины собрались на краткий совет. Было ясно, что против такой силы им не устоять. Послали еще гонцов в соседние селища, к старейшине Микуле сообщить о силе несметной, которая наступает на них, и просить как можно дольше вести оборону своих поселений, чтобы дать возможность через подземные лазы вывести далеко в лес детей и жителей других городищ.

Воинам их городища предстояло взять весь удар на себя. Ждали возвращения разведки.

Старейшина рода Бел приказал поливать откосы к реке водой. Пока подойдет к городищу вражеская рать, река замерзнет. По обледеневшим откосам вряд ли кто-то сможет взобраться наверх. А для них это -- возможность обезопасить часть своих укреплений.

А в это время из дальней части городища к ним бежали запыхавшиеся разведчики. Едва переводя дыхание, они поведали безрадостную весть:

- Врагов не счесть, только всадников не менее шестисот! Все в шлемах, кольчугах, в наброшенных на плечи шубах! Разговор можно разобрать, многие говорят по-нашему! Похоже что это воины киевского князя. Дальняя разведка еще раньше доносила, что они движутся в сторону наших земель.

- Неужели это воины киевского князя, о которых толковали и заморские купцы? -- с нескрываемым волнением произнес Бел.

Далеко же от своих земель они забрались! И как быстро подошли они и к их землям! Все прекрасно понимали, что с такой силой им не справиться, к каким бы хитростям они ни прибегали и как бы храбро ни сражались. Не победить им и числом. Даже если соберется не один род, по сравнению с дружиною киевского князя это так мало! Защитить себя они не смогут. Эта была та горькая правда, которая рождала безысходность. Воины заволновались.

Не успели они принять решение, как с частокола прокричали:

- Вражеская рать остановилась! К городищу скачут всадники, видимо, для переговоров! Они уже приближаются!

Действительно, к городищу спешило с десяток всадников, впереди которых мчался могучий воин. Его гордая стать и воинственный вид вызывали трепет, а распахивающаяся на ветру шуба, поблескивающий из-под нее позолотой панцирь, висевший сбоку меч в золоченых ножнах, красный щит, который он придерживал левой рукой, создавали впечатление, будто к ним летит на своем коне сам бог войны.

- Эй! Есть кто?! Выходи! Говорить будем! -- прокричал тот уже совсем рядом, приблизившись к городищу.

- Я -- старейшина рода! -- отвечал Бел с высоты частокола, откуда стража обычно вела наблюдение за всем, что происходило на реке. -- Говорите, зачем пожаловали! Если с добром -- примем с почетом, если с мечами -- ответим силой!

- С добром! Мы люди киевского князя Олега! Отворяйте ворота! После краткого совета решили впустить всадников. Если и случится что непредвиденное, с таким количеством людей они всегда смогут справиться. Перед ними отворили ворота, у которых старейшина рода Бел и воевода Велень встречали посланцев киевского князя. Поклонившись, поприветствовали друг друга, позвали гостей в хату. Отведав медового напитка, начали воины разговор.

- Мы -- люди киевского князя Олега, и с нами пришло в ваши земли много воинов, -- сказал всадник, который своим видом все еще продолжал вызывать трепет у собравшихся здесь радимичей.

- Видим! Чего же хочет князь Олег? -- спросил Бел.

- Князь Олег присоединил к своим владениям земли полян, освободив их от дани хазар, древлян и северян. Князю подвластны Новгород и племена, которые живут в тех землях. У князя -- город Киев и земли вокруг него. Князь спрашивает: будете ли вы оказывать сопротивление его войску или же покоритесь по доброй воле? После этих слов воцарилась гнетущая тишина. Не дожидаясь ответа, киевский воевода развернул пергамент, на котором было записано послание князя, и громко зачитал ультиматум. Им предлагалось платить дань киевскому князю с каждого рала в указанные им сроки и посылать в его войско сто своих воинов, чтобы вместе, одной дружиной сражаться с кочевниками.

- Вашего ответа ждем до темноты. -- Посланцы князя Олега встали из-за стола и, откланявшись, покинули городище. Проводив воинов киевского князя, в скорбном молчании возвратились Бел и Велень к собравшимся на поляне жителям городища. Пожалуй, впервые, стоя перед своими соплеменниками, не могли они огласить никакого решения. Никто из них не решался начать разговор. Никто и предположить не мог, что воины их племени могут кому-то покориться, пусть даже это и всесильный князь Киевский! Как могут они отдать свои земли, за которые не счесть сколько людей полегло, столько крови пролито, столько слез выплакано. Понимали радимичи и другое: откажись они -- пощады от князя Олега не будет! Сохранять независимость от Киева и вести борьбу с кочевниками, чьи набеги на их земли участились, им тоже уже не под силу. Велень, вглядываясь в их лица, на которых читались смятение, волнение, растерянность, понимал, как непросто сейчас этим людям, вспоминал, как нелегко старейшинам было принимать решение, которое предстояло ему огласить.

Сегодня здесь решалась судьба каждого из них, судьба их племени! Какое решение принять? Оно было понятным. Но где взять силы, чтобы принять его, заставить свою душу смириться с тем, что их спасение только в том, чтобы покориться князю Олегу? Велень, еще какое-то время стоя перед безмолвной толпой, пытался найти в себе эти силы, а затем медленно побрел прочь. Он не помнил, как оказался за пределами городища. Какая-то неведомая сила влекла его в сторону леса, туда, где только ему известными тропами пробирались они к болоту, отправляясь в разведку. Велень брел меж заснеженных деревьев, уверенный, что именно в этом месте должна быть твердая почва и есть путь, который обязательно его куда-то выведет. Он шел по знакомым местам, переходя от поляны, теперь покрытой нежным белоснежным покровом, к густому ельнику, а потом свернул в сторону, туда, где вековые сосны всегда приветствовали охотников, возвращающихся с добычей в городище. У Веленя заныло сердце. Только теперь, когда все они оказались перед нелегким выбором, он реально стал осознавать, что значила для него эта земля. Она была его жизнью, смыслом всего того, что он делал. А делал он все только ради нее, родной матери его -- земли радимичей. Как прекрасна была она в пору, когда ранней весной на ней зарождалась жизнь, как хлебосольна была она летом, осенью, отдавая свои дары, щедро делясь ими с радимичами. Как сурова была с ними в зимние дни, посылая нелегкие испытания. И как были благодарны они ей, своей земле за то, что даровала им возможность жить здесь. Пожалуй, впервые в жизни Велень почувствовал, как может плакать душа сильного воина, -- его душа. Простирая руки ввысь, обращаясь к богам, он просил у них совета, просил помощи и прощения за то, что не смог защитить эту землю просил дать силы смириться и принять такое нелегкое решение. На землю радимичей медленно начали спускаться сумерки. В центр поляны, на которой собрались люди, вышел Велень.

- Радимичи! Наш род, который привел когда-то в эти земли славный воин-жрец Радим, храбро бился и вступал в жестокие сечи, когда враг хотел отнять у нас наши городища и селища, наши леса и угодья, пленить людей нашего племени. Но пришло время, когда в одиночку мы больше не можем противостоять кочевникам. Набеги их становятся все ожесточеннее, а дань хазарам все непосильней. Наше спасение в том, чтобы быть вместе с сильным князем Олегом! Мы никому не отдаем наши земли, мы будем жить здесь, строить свои селения, а если придет к нам беда, то будем биться за них, как делали это прежде, но уже вместе с киевским князем и его дружиной. Вместе мы будем защищать наши земли, обильно политые кровью радимичей. Отныне и всегда быть нам вместе! Только сообща мы одолеем врага и принесем мир на эту землю! Еще какое-то время тишина стояла над поляной, а потом вдруг взорвалась возгласами одобрения того, что было сказано из воеводой, их Веленем. И понеслись они расходящимся эхом по городищу, знаменуя то, что впереди их ждет на этой земле некая миссия, которую они должны выполнить во имя будущей, уже совсем другой жизни.

Далеко на востоке ярким светом загорелась звезда. Посланцы рода радимичей приближались к дружине киевского князя Олега, чтобы принести весть о том, что отныне и навсегда будут они вместе служить этой земле!

 

Часть 2.

 

Весть о том, что отныне радимичи будут платить дань киевскому князю Олегу и вместе с его дружиной ходить в далекие походы, быстро разнеслась по всем селениям рода. В один из дней, когда зима еще не спорит с весной, а радует легким морозцем и солнцем, играющим переливами разноцветий на раскинувшемся белоснежном ковре, в городище прибыли посланцы князя Олега чтобы передать его приказ. «Весной, как только зазеленеет трава и распустятся листья на деревьях, со всех племен посылать воинов в Киев-град. Полчища Хазарского каганата этой зимой совершали набеги на земли северян, разгромили многие их поселения, доходили до самого Киева, чем очень разгневали князя. Собирается огромная рать для похода на хазар», -- известили они радимичей и отправились дальше оповещать другие племена.

«Как много еще предстоит нам сделать до наступления весны», -- отмечал про себя Велень, который теперь много времени проводил в лесу, выслеживая зверя, ставя капканы на куницу, лису, горностая, проверяя, не попался ли кто в их коварные тиски. Как и все воины племени, он любил охоту, знал повадки зверей. Ему всегда доставляло удовольствие побродить в лесной тишине. Велень был так поглощен работой, что сначала не обратил внимания на еле уловимый звук, напоминающий скорее посвистывание. Он повторялся через какие-то промежутки времени. Прислушавшись, Велень уже ясно различал его. Это действительно было посвистывание, которое повторялось и повторялось вновь. Оставив занятие, он медленно пошел в направлении этих странных звуков. Казалось, человек, который их издавал, куда-то завлекал Веленя, уводя в глубь леса, подальше от тех мест, где проходили укрепления. Выйдя на небольшую поляну, которую со всех сторон обступили разлапистые ели, он заметил человека, быстро перебегающего от одного дерева к другому.

- Эй! Ты кто? Если хочешь что-то сказать -- выходи! Зачем прятаться? Говори, что тебе надо? -- прокричал Велень. Над поляной нависла тишина. Было видно, что за деревом кто-то затаился и, видимо, раздумывает над тем, какое принять решение.

- Эй! Или выходи, или я тебя заставлю это сделать, но пощады тогда не жди! -- еще раз прокричал Велень. И каково же было его удивление, когда из-за дерева сначала с опаской выглянула, а затем, уже не таясь, вышла Рада. Она стояла перед ним, глядя на него своими распахнутыми глазами, пожирая жгучим взглядом. Велень от неожиданности растерялся, не понимая, как, зачем и почему здесь оказалась Рада. А та уже кружила вокруг него, улыбаясь своей игривой улыбкой. Белизной засияла нежная кожа, по которой начал медленно разливаться румянец входящего в азарт человека. Велень ощутил ее дыхание, прикосновение рук, которые, обхватывая его шею, уже смыкались в крепком кольце.

- Тебя, только тебя одного хочу любить, -- вкрадчивым голосом, словно произнося заклинания, приговаривала Рада, нежно поводя рукой по его лицу. -- Возьми меня в жены. Я всегда любила только тебя. Жить без тебя не могу. Я все ждала, все ждала, когда же наступит мой час, -- продолжала Рада. -- И вот он пришел. Посмотри на меня. Разве я не краше всех, разве может твоя Любуша сравниться со мной по красоте? Да и зачем она теперь тебе? У нее свои заботы, а тебе нужна еще одна жена, сильная и красивая. Такая, как я! Рада уже распахивала его одежды, стараясь прильнуть к сильной груди. Полные страсти и надежды глаза встретились со взглядом Веленя. Он резанул холодом, а еще через какое-то мгновение в нем вспыхнула ненависть.

- Прочь! Пошла прочь! Ненавижу! -- почти прокричал Велень и, с силой оттолкнув от себя Раду, зашагал в сторону городища. Никогда еще не было так мерзко у него на душе. И только смех Рады, который все усиливался, переходя в какой-то истеричный вопль, напоминал о том, что все это произошло с ним.

«Предательство, опять предательство! Какое страшное слово… Как они будут теперь жить? Любуша бесконечно верит подруге. А оказывается, любовь Рады была показной, вся ее суета -- обыкновенным лицемерием. И все для того, чтобы идти к своей цели. Как ноет сердце… Горько осознавать, что тебя опять предали, их предали… Ведь его уже предавали, и он знает, что это такое. Но сердце ноет, как никогда. Неужели там открылась какая-то странная рана из нее капает кровь, опустошая его, делая безжизненным?» Велень медленно брел, переступая легкую, пробегающую змейкой поземку, теперь уже не задумываясь даже над тем, в какую идет сторону.

Наступало время состязаний, о котором возвестил старейшина рода Бел. И во все концы их рода понеслись гонцы сообщить, чтобы собирались воины из всех селений на высоком берегу Покоти, там, где она сходится с Сожем. А когда начала пробиваться первая трава, люди сошлись в том месте берега, где когда-то пришлось им сразиться с печенегами. Долго совещались старейшины и решили подвергнуть воинов самым суровым испытаниям, какие приходилось преодолевать радимичам во время их встреч с врагом.

Сначала состязались метатели копья, потом верховые наездники и водная дружина. И, наконец, подошло время сложных испытаний. Состязаться стали лучники. На большой поляне установили пятьдесят тонких прутьев, отмерили от них тридцать шагов. На этом расстоянии поставили пятьдесят воинов и каждому из них дали по три стрелы. Нужно было попасть в эти прутья, расщепив их. Кто окажется самым метким, того допустят к следующему состязанию. С этим несложным для радимичей заданием справились почти все воины. Потом тонкие прутья установили на расстоянии уже пятидесяти шагов. Но выполнить это задание оказалось под силу немногим. А когда прутья установили на расстоянии шестидесяти шагов, попасть в них смогли только трое -- Ратибор, Торок и Велень. Люди воздавали им хвалу, возгласы восторга неслись над берегом реки. Старейшина рода Бел вывел победителей в центр круга, который образовали жители селений, наблюдавшие за состязаниями, и огласил решение всех старейшин. Во главе радимичей, которые отправятся в дружину князя Олега, станет воевода Велень, а его советчиками и помощниками будут воин Ратибор, по силе и меткости которому, пожалуй, не было равных, и Торок, хорошо знающий обычаи кочевников, тоже сильный и смекалистый воин. Он всегда сможет разгадать хитрость хазар и этим уберечь радимичей от возможной беды. Опять над поляной понеслись возгласы одобрения. Правильно все рассудили их старейшины. Велень поведет воинов в Киев на службу к князю Олегу, а два воина, Ратибор и Торок, будут надежно хранить его и оберегать всех радимичей. Победителей тут же наградили оружием, с которым им и идти в дружину к князю Олегу, -- щитами и мечами, украшенными узорчатыми накладками из серебра со знаками племени радимичей. Окончание состязаний по традиции отметили совместной трапезой, после которой стали устраивать уже совсем другие испытания. Воины соперничали в том, кто из них лучше может издавать разные звуки. Подражая диким зверям и птицам. Музыканты играли на дудках и дудах. Кругом звучали веселые песни.

- Что опечалена ты, Люба моя? -- нежно произнес Велень, глядя в полные отчаяния глаза Любуши. -- Поход будет дальним, но мы должны были когда-то объединиться, чтобы уничтожить хазар. Пора положить конец их набегам на наши земли. Страшно было тогда, когда нам приходилось в одиночку сражаться с ними. Сколько разрушено городищ, селений, сколько крови нашей пролито, -- пытался успокоить он ее. Велень не мог знать, что причина волнения не только в этом. А у Любуши разрывалось сердце. Рядом с ним будет Ратибор! Как же быть? Ведь именно от его руки может погибнуть Велень. Но как ему, самому близкому человеку, сказать об этом? Он так верит ратибору, а в последнее время они всегда рядом.

- Вернется из похода наш воевода, наш Велень, -- словно скользящая тень, бесшумно проходя меж них, как бы невзначай произнесла свои предсказания Рада. -- По звездам вижу, что дорога уготована им благополучная, и возвратятся они скоро. Вот только смерть Веленя поджидает не в походе вовсе, звезды так говорят, -- тихим, будто ласкающим голосом проговорила она и исчезла -- растворилась в ночной тьме.

 

Ранним утром собрались радимичи на берегу Покоти, в том месте, где ее воды соединялись с водами древнего Сожа, только теперь для того, чтобы проститься с теми, кто отправляется в дальний путь. Еще зимой они решили, что поплывут в Киев на больших ладьях. Это было наиболее удобно и относительно безопасно. Ведь по обоим берегам Сожа леса, непроходимые болота, и добраться с оружием, провизией, разной утварью до Киева ох как непросто. У берегов Днепра путь им могли преградить разбойники.

Над широко разлившейся рекой стали воины на колени и, повернувшись сначала лицом к ее водам, а затем в сторону родной земли, трижды поклонились. Простирая руки к небу, попросили они своих богов, чтобы послали те удачу, хранили от беды их жилища. Каждый, взяв горсть земли и завернув в тряпицу, положил ее себе возле сердца. Вдруг люди услышали топот приближающегося коня. Все замерли от неожиданности. Всадник направил своего коня к воеводе и передал ему какую-то весть, а потом уже громко возвестил собравшимся, что на их землю пришла новая жизнь, пришел воин, землепашец, наследник по мечу. Первенца решили назвать в честь основателя племени радимичей Радимом. Затрубили трубачи, воины оголили мечи. И над рекой стало волнами разноситься эхо сильных мужских голосов: «Велень! Велень!»

А затем, погрузив в ладьи нехитрый скарб (а воины радимичей были неприхотливы, обходились самым необходимым) -- провизию, утварь, оружие -- и оттолкнувшись веслами от прибрежной отмели, поплыли они, подгоняемые сильным течением вешних вод, вниз по реке. Когда же они доплыли до самого красивого места, где Сож впадает в Днепр и делает резкий изгиб, неожиданно из-за поворота им наперерез устремилось с десяток лодок. Радимичи остановились. Внимательно присмотревшись, они смогли разобрать, что находящиеся в них люди вооружены. Но по странной одежде, необычному вооружению сложно было определить, к какому племени относятся чужаки. Да и на кочевников эти люди не походили!

- Да это никак разбойники! -- первым воскликнул Добрыня, который всегда был рядом с Веленем.

- Готовиться к бою! -- отдал команду Велень. -- Ладьи придержать! Пусть подплывут поближе!

И воины тут же начали грести в обратном направлении, пытаясь удержать передние ладьи на одном и том же месте и дать возможность приблизиться остальным. Они быстро сгруппировались и стали поджидать так неожиданно появившегося на их пути неприятеля.

Но и со стороны Днепра лодки остановились тоже. По всему было видно, что среди находившихся в них людей наступило замешательство. Скорее всего те смогли рассмотреть радимичей и понять, что встретили вовсе не купцов с товаром, а воинов, которые хорошо вооружены и готовы вступить с ними в сражение. Еще какое-то время продолжалось это безмолвное противостояние, а затем лодки развернулись и начали отплывать в сторону Днепра.

Вот тут-то радимичи показали, на что они способны в гневе, да еще когда над ними хотят учинить разбой. Воины налегли на весла и уже вскоре стали нагонять быстро удаляющихся на легких лодках разбойников, при этом посылая в их сторону град стрел. Те, не ожидая такого натиска и поняв, что живым им не уйти, сначала залегли на дно своих лодок, чтобы хоть как-то уберечься от неминуемой гибели, а затем попытались выбраться из них. Зрелище было постыдным. Кто-то вплавь хотел добраться до берега, кто-то пробовал грести, чтобы оторваться от преследователей и уйти побыстрее вниз по течению. Радимичи остановились и, видя беспомощность людей, которые еще совсем недавно демонстрировали воинственный дух, просто веселились. А еще через какое-то время они вытаскивали кого из лодки, кого из воды и, причалив к берегу, переловили остальных «героев».

И каково же было их удивление, когда захваченные оказались людьми из соседнего племени древлян, которые промышляли на этом участке обыкновенным грабежом.

- Что будем делать с ними? -- после того как все пришли в себя, спросил Велень.

- В реку их! В реку! Пусть поплавают! -- неслось отовсюду.

- Всыпать им ремней и отпустить! -- мощным басистым голосом громко произнес Добрыня. -- Может, и другим неповадно будет на людей нападать.

- Правильно! Правильно! -- опять понеслись отовсюду голоса.

 

Рада потайными тропами пробиралась сквозь деревья и вскоре остановилась у знакомой поляны. Сегодня она подошла к осине, а не как обычно -- к дубу, который всегда давал ей силы, подпитывал своей мощной энергией.

Разместившись возле осины, разложив вокруг себя высохшие лепестки дикой розы, Рада стала смешивать васильки, лаванду и лютики с перетертым в порошок корнем валерианы, при этом приговаривая только ей понятные заклинания. Потом добавила в получившуюся смесь немного лаврового листа, который они обычно выменивали у купцов и который очень берегли. Когда же приворотный амулет был готов, она приложила его к сердцу и опять начала приговаривать.

Луна прибывала, и нужно было торопиться. Развернув холщовую ткань, Рада достала просушенные травы. Собрав лепестки роз, она смешала их с тысячелистником. Затем добавила немного мяты, земляничных листьев, измельченный фиалковый корень, других трав и кореньев. Произнося нежные, будто кого-то убаюкивающие слова, Рада стала все перемешивать. А когда луна поднялась высоко, вышла на середину поляны. Опустилась на одно колено и стала бросать травы вверх, к луне, прося пробудить любовь Веленя к ней.

 

Велень никогда не спал таким крепким сном. Ему чудилось, что его призвал бог неба Сварог, и он вдруг поднялся и полетел высоко над землей. Его что-то притягивало и притягивало, зазывало. Наконец он услышал голос, который был таким знакомым. Велень никак не мог понять, кому же он принадлежит. Голос то приближался, то удалялся, становился все отчетливее и отчетливее. Вслушавшись в него, наконец, осознал, что это голос Рады. И он, ведомый этим голосом, устремился ей навстречу. Велень не хотел этого, он не хотел приближаться к Раде. Но сила ее притяжения была так велика, что ничего невозможно было поделать. Его охватил ужас оттого, что они вот-вот должны соединиться. Велень собрал всю свою волю, чтобы противостоять уносящему его ветру. Его порывы пригибали Веленя к земле, пытаясь оторвать от нее. Они были так сильны, что застилали глаза, оглушали своим свистом. Он вступил в сражение с этой стихией и ценой неимоверных усилий смог победить ее. Теперь уже Рада отдалялась от него. Ее лик медленно стала скрывать ночная мгла, и только смех, разносящийся, казалось, по всей вселенной, напоминал, что она была здесь, рядом с ним.

 

- Смотрите! Смотрите! Наверное -- это Киев! -- первым прокричал Торок, вырвав Веленя из страшного сна этими словами.

- Киев! Киев! -- понеслось эхом среди пробуждающихся радимичей. Впереди, на высоком берегу, раскинулся град красоты необыкновенной. Башни, высокие частоколы, городские укрепления, из-за которых выглядывали высокие деревянные хоромы, отражающиеся в зеркальной глади воды. Крик поднимающихся вверх чаек приветствовал путников.

Совсем недалеко от Киева вдруг из прибрежных зарослей им наперерез выскочила небольшая лодка. Быстро скользя по воде, она приблизилась к той, на которой находились Велень и Торок. В ней было трое крепких, коренастых, с окладистыми бородами людей. На смену умиротворенности опять пришла привычная напряженность.

- Эй! Кто вы будете?! Откуда и куда плывете?!

- Радимичи мы! Направляемся к киевскому князю Олегу на службу! -- отвечал Велень.

- Много ли вас?! -- опять последовал вопрос.

- Сто воинов да десять прислужников! -- опять отвечал Велень.

- Это хорошо! От вас столько и надо. Приставайте к берегу!

- Нам в Киев надо, к князю Олегу! Ему служить идем!

- Князь велел всем кто плывет по Днепру сверху, собираться здесь, на берегу. Он сам прибудет сюда и будет смотреть на всех воинов, прибывших из других земель и племен. Вам велено собираться здесь! Плывите к берегу!

Лодка развернулась и направилась в сторону берега, а радимичи, еще немного посовещавшись, медленно последовали за ней.

 

Обучение было хоть и непривычным, но понятным, ведь воины всех племен хорошо владели приемами боя, и приноровиться к условиям степи для них в принципе было нетрудно. Основная сложность заключалась в том, чтобы соединить умение всех воинов и заставить их действовать сообща. Этого никак не получалось. Собравшиеся не могли понять общие команды, а когде те поступали, действовали разобщенно. Самым сложным для них оказалось передвижение в общем строю. Радимичи, как и воины других племен, привыкшие заманивать врага разными хитростями, хорониться и возникать в самых неожиданных для него местах, наносить внезапные удары, появляться там, где их не ждали, никак не могли понять, как можно встать во весь рост и открыто, единым строем идти в наступление на врага. Поэтому после долгих объяснений все повторялось снова и снова, но результат оставался прежним: каждый сам по себе -- отличный воин, вместе -- беспомощная толпа.

Все замерли в ожидании князя Олега с правого фланга, но он со свое й свитой появился неожиданно со стороны левого крыла войска. Придерживая сильного, грациозного белого коня, князь медленно стал объезжать войско, внимательно осматривая устремивших на него свои взоры воинов. Их было огромное количество -- больше сорока тысяч. Даже беглые подсчеты побывавших в сражениях с кочевниками воинов говорили о том, что их войско во много крат превосходит те, что совершали набеги на земли славянских племен. Радимичи заволновались, переглядываясь друг с другом. На их лицах читалось удивление и даже откровенное непонимание того, что они увидели. Наверняка каждый из них задавался сейчас вопросом: кто же этот всадник на белом коне на самом деле? Действительно ли всесильный князь Олег или тот воин, посланник князя, который от его имени вел с ними переговоры зимой у стен их городища? Когда же, проехав от одного конца строя к другому, князь, не задерживаясь, повернул к своей конной дружине и стал впереди ее, всем стало понятно, что он и есть тот самый князь Олег. Привыкших к открытости в отношениях радимичей это привело в смятение.

Протрубили отбой. Княжеская дружина во главе с князем Олегом сразу ускакала в сторону Киева, а вооооевода Боброк велел возвращаться всем на места своего расположения и отдыхать. Не успели радимичи добраться в свой лагерь, как к ним уже бежали навстречу какие-то люди.

 

Скоро должны наступить сумерки. Рада пробиралась сквозь лесные заросли, чтобы дойти до только ей знакомого места. Успев добраться до него тогда, когда природа начинает приоткрывать свои тайны, она стала улавливать направление ветра и слушать его голос. Посреди высоких деревьев с густой листвой легла Рада на землю. Закрыв глаза, прислушиваясь к нежной мелодии легкого ветра, который шелестел в листве над ней, она сначала ощутила, как земля поддерживает ее тело, а затем, еще какое-то время вслушиваясь в переливы звуков ветра, начала различать голоса. Уловив нужные из них, стала Рада посылать свои слова, просить, зазывать.

Затрубили сбор. Воеводы всех племен ранним утром собрались опять на огромном поле. Воевода Боброк передал приказ князя Олега собирать дружины и начинать переправу пешего войска на левый берег Днепра. Оттуда пойдут объединенные славянские дружины в поход на хазар. Когда переправу закончили, по велению Боброка выстроили воинов так, как это делали во время учений. Далеко-далеко протянулись их ряды, заполнив все обозримое пространство. Как и прежде, князь со своей дружиной разместился позади войска, откуда хорошо были видны все перемещения рати. Убедившись в том, что все готово к походу, он взмахом руки подал сигнал двигаться вперед. Мгновенно все пришло в движение. Твердым, размеренным шагом двинулись воины к указанной цели. Затем последовало еще несколько команд для лучников, для копейщиков и конницы. Когда князь Олег убедился, что эти команды выполняются правильно, подал сигнал остановить движение и повелел всем отдыхать до следующего утра. Завтра начинается долгий поход.

Велень не находил себе места. Ему не нравилось все: как их разместили -- на открытом пространстве, где невозможно укрыться в случае нападения врага; как организовано наблюдение за степью; как расположены конные отряды, которые обеспечивали усиленную охрану воинов. Когда он встретился взглядом сначала с Ратибором, Тороком, а затем с Добрыней и другими воинами, то понял, что и они пребывают в смятении. Выступая даже в недалекую разведку, радимичи всегда помнили о тех неожиданностях, которые могли подстерегать их. Поэтому, собравшись на совет, решили выставить дополнительно и свою охрану. Определили несколько смен, в каждой из которых было по печенегу. Те хорошо знали законы степи. И, несмотря на принятые меры, на душе у радимичей было тревожно.

Под утро, как только начал рассеиваться предрассветный туман, Торок поднял тревогу. К нему бросились воины дружины Веленя. Расположенные рядом воины других племен. Поняв, что происходит что-то неладное, уже через мгновение изготовились к бою. А совсем скоро на левом фланге войска сошлись в рукопашной схватке. Слышался звон оружия, нарастали крики вструпивших с неожиданным врагом в сражение воинов, топот приближающейся конницы князя. Разгорелось настоящее сражение.

Дружина Веленя, используя всевозможные хитрости, ни своей численностью, ни традиционными приемами уже не могла сдерживать все усиливающийся натиск наступающих. Медленно стали оседать на землю один за другим радимичи. Подоспевшие Милош, Добрыня, Ратибор, взяв удар на себя, отбивали атаки кочевников, давая возможность остальной части дружины уйти в тыл. Но вырваться из смыкающегося кольца было уже практически невозможно. И когда, казалось, они были обречены, послышались все нарастающие звуки топота княжеской конницы. Услышав ее приближение, Велень с остервенением бросился на стену врагов, круша их своей булавой. За ним устремились уже отступившие радимичи, прорубая широкий коридор.

Влеень не помнил, что произошло потом. Туман медленно стал застилать ему глаза. Он не ощущал времени, своего состояния. Он не помнил, как долго так пролежал. Вдруг откуда-то из небытия вновь стали нарастать звуки. Они все усиливались и усиливались. Это были победные крики устремившегося далеко вперед конного отряда.

Веленю казалось, что он остался один в этом безмолвном пространстве, где только тишина оберегала вечный покой покинувших сей мир людей. Собрав последние силы, Велень поднялся и медленно стал обходить место недавнего сражения, вглядываясь в лица погибших сородичей. Казалось, можно было привыкнуть к неизбежности того. Что в любом сражении есть победители и поверженные. Но никогда еще не было такого щемящего чувства. Как все глупо, бессмысленно. Они потеряли столько людей из-за того, что не смогли правильно и надежно организовать охрану, из-за того, что дружина каждого племени была сама по себе. В какое-то мгновение он вдруг почувствовал, что откуда-то повеяло холодком. Не успев полностью развернуться, Велень увидел занесенный над собой меч. Извернувшись, выхватив булаву, он нанес сильный дуар. «Кто еще посмел поднять меч на них, пришедших сюда защитить эту землю? Почему они должны погибать, еще не успев вступить в лютую схватку за нее?» С такими мыслями, развернувшись уже лицом к врагу, Велень вновь занес над собой булаву, но она словно застыла в его руках. Он смотрел на нападавшего и не мог поверить своим глазам. Это был Ратибор! Оцепенение, сковавшее Веленя, тот использовал, чтобы своим могучим телом поовалить и прижать его к земле

-- Ненавижу! Ненавижу тебя и весь твой род! -- шипел Ратибор, побежно глядя своими желто-серыми глазами на Веленя. -- Как я ждал этого момента! Как же я счастлив, что наконец смог увидеть тебя беспомощным и поверженным. Как ждал мести за то, что забрал у меня Любушу. Моя! Только моя должна быть она и будет только моей, но не любимой, как мечтал, а рабой! И как раба искупит свій грех за то, что допустила кровосмешение с чужеродцем. За все ответит! И служить будет мне до конца своих дней! По безмолвной степи разносился животный смех Ратибора, возбуждающий ненависть у Веленя. Сделав над собой усилие, он попытался вывернуться, освободиться от Ратибора. И началась схватка уже на земле. В какое-то мгновение Велень смог оттолкнуть его от себя. Отлетев в сторону, ратибор с еще большим остервенением бросился на Веленя и снова сбил его с ног. Навалившись сверху, он начал вытаскивать из ножен кинжал. Получив сильный удар в грудь, вновь отлетел в сторону, но быстро вскочил и, блеснув острым лезвием, бросился на Веленя. Тот, схватив Ратибора за запястье, стал сжимать так, чтобы кинжал выпал из его рук. Но Ратибор удерживал оружие и, воспользовавшись тем, что Велень был обессилен борьбой, начал медленно приближать кинжал к его лицу.

-- Наконец пришел мой час! Неужели сейчас, в это мгновение, я увижу твои муки, твою смерть! -- почти кричал Ратибор, продолжая сверлить Веленя Холодным, переполненным ненавистью взглядом.

Он ревел от восторга, упиваясь предчувствием близкой победы. «Конец! Это конец! Непобедимый воевода! Ха-ха-ха-ха! -- неслось над степью и отдавалось эхом в утренней тишине. -- Ха-ха-ха-а-а…» Вдруг дикий рев вырвался из гортани Ратибора, а затем оборвался на полузвуке. Еще недавний победитель, он медленно начал оседать на землю и через какое-то время и вовсе онемел. Велень тоже лежал неподвижно в безмолвной теперь степи. Было ощущение, что навсегда покидает этот мир. Но, заслышав шаги, которые были где-то рядом, он, собрав последние силы, все-таки заставил себя открыть глаза. Над ним хлопотал Торок, который, увидев, что жизнь снова вернулася к воеводе, возопил от счастья. Это он поднял тревогу, обеспокоенный судьбой Веленя и радимичей, и решил возвратиться к месту сражения. Здесь он увидел страшную картину -- Ратибора, пытающегося убить их воеводу. У него не было выбора. Счет шел на мгновения. И не приди он на помощь, гибель Веленя была бы неминуемой.

 

На высоком берегу древнего Сожа собрались семьи рода радимичей. Наступало время разводить большой огонь. Наступал день Перуна. Именно тогда, по подсчетам радимичей, их дружина, посланная к князю Олегу, должна выступать в дальний поход. Уже несколько дней под руководством старейшины рода Бела готовили площадку для будущего костра. Он должен быть таким, чтобы уходящее ввысь пламя донесло до всесильного Перуна их молитвы, чтобы покровитель воинов охранял от беды радимичей в дальнем походе. Для этого надо было добыть живой огонь.

Двенадцать самых сильных воинов их рода вышли к заходу солнца на большую поляну на высоком берегу Покоти, там, где ее воды сходились с водами Сожа. Поклонившись трижды родной земле, прочитав обращенные к божествам молитвы, они стали вдавливать в землю большое бревно-веретено и приводить его в движение. Прикладывая все больше и больше усилий, радимичи равномерно вращали его. Люди, собравшиеся на берегу Сожа и образовавшие большой круг, стали исполнять обрядовые песни, взывая к небу и славя стихию огня. Когда же пламя наконец вырвалось ввысь, встретили его криками восторга. Как только запылал огонь -- зазвучала труба, за ней вступила другая, третья, десятая… И вот уже огонь охватил все кострище, поставленное конусом. Пространство взорвалось многоголосьем огромных берестяных труб, обращенных к небу. Этот звук, уходящий ввысь, по силе был подобен грому. Затем зазвучал мощный хор мужских голосов с призывными песнями, обращенными к Перуну, забили барабаны. Пламя, змейкой пробежав через лабиринты костра, ярко взвилось ввысь и озарило все вокруг. Вновь зазвучали песни, славящие силу огня, милость и всесилие Перуна. А потом от кострища зажгли факел. И словно только что рожденное дитя, стали передавать по цепочке друг другу, чтобы каждый радимич мог прикоснуться к нему, ощутить силу огня и зажечь от него свой факел.

А в этом время тут же, на берегу, Рада вместе с Любушей, Ладой, другими мастерицами из их семьи плели большой венок. Исполняя обрядовые песни, умелыми движениями они ловко связывали льняными узкими красно-белыми поясками сильные ветви дуба. Еще с древних времен досталось им поверье от первых радимичей, пришедших на эту землю, что венок из правильно подобранных сплетенных трав отводит беду, помогает в походах и сражениях воинам, только в него обязательно надо вдохнуть силу своей любви и пожелания скорой победы.

Каждая девушка, стремясь послать весточку своему любимому, вплетала в этот венок свой цветок. И вскоре он запестрел разноцветием руты, мяты, иван-да-марьи, розы, купалки, василечков, иван-чая и других купальских трав, которые, по преданиям радимичей, охраняли от злых духов, давали силу и здоровье. Потом радимичи, выстроившись в ряд, стали передавать освященный молитвами венок из рук в руки к берегу реки. Там они бережно погрузили его на плот, покрытый соломой, положив на крест, в центре которого горела свеча, зажженная от живого огня. Старейшина рода Бел вместе с самыми уважаемыми людьми рода оттолкнул плот от берега, и тот поплыл на середину реки. Еще ярче запылало пламя костра, еще мелодичнее зазвучали песни радимичей, провожающих в дальнюю дорогу священный символ их рода. Под звуки напевов опустили воины на воду венок и, подтолкнув, отправили вниз по течению, туда, где воды седого Сожа соединяются с водами могучего Днепра, туда, где их соплеменники готовятся в дальний поход.

 

А на левом берегу Днепра хоронили погибших. Никогда еще не было так горько на душе у Веленя. Почти тридцать человек по/pДружина Веленя, используя всевозможные хитрости, ни своей численностью, ни традиционными приемами уже не могла сдерживать все усиливающийся натиск наступающих. Медленно стали оседать на землю один за другим радимичи. Подоспевшие Милош, Добрыня, Ратибор, взяв удар на себя, отбивали атаки кочевников, давая возможность остальной части дружины уйти в тыл. Но вырваться из смыкающегося кольца было уже практически невозможно. И когда, казалось, они были обречены, послышались все нарастающие звуки топота княжеской конницы. Услышав ее приближение, Велень с остервенением бросился на стену врагов, круша их своей булавой. За ним устремились уже отступившие радимичи, прорубая широкий коридор.теряли они в этой бессмысленной бойне. Кто-то погиб, а кто-то был ранен и больше не мог уже выступать в поход.

- Воевода, как будем хоронить Ратибора? -- тихим голосом, боясь нарушить состояние Веленя, спросил Торок. Над окружающим пространством повисла тягостная тишина. Они молчали.

- Как радимича, храбро сражавшегося и погибшего в бою, -- таким же тихим голосом через какое-то время отозвался Велень -- Богов нельзя обмануть, но пусть простят они меня за то, что скрываю от людей правду. О прощении буду просить их всегда в своих молитвах, но поле боя

- не место для выяснения отношений. Он был достойным воином племени, хотя и ненавидел меня. Ну что же, наши боги рассудят нас, когда мы встретимся на небесах. Об одном только жалею, что не встретился с ним в честном бою. Никто не должен знать о предательстве Ратибора и о том, что тот погиб как подлый трус. В моем сердце ему прощения нет!

 

- Русы! Русы! Идут русы! -- быстро распространялась весть по степи среди воинов каганата.

- Огромное войско русов движется на наши степи! -- доносили хазарские воины верховному хазарскому правителю Обадию в его столице Итиль.

«В это невозможно поверить! Лучшая часть моего войска почти вся уничтожена. Мой храбрый брат Амин погиб», -- Обадий метался в гневе. Судя по поступающим тревожным сообщениям, у русов, так звали кочевники дружину князя Олега, огромное войско, и князь не собирается дожидаться, пока рать каганата подойдет к славянским землям, а сам идет в его владения.

Сошлись на том, что необходимо перегруппироваться и продолжить поход. Причем наступать решили стремительно, чтобы не дать каганату собраться с силами. Наверняка кочевники думают, что серьезно потрепали дружину киевского князя, и выжидают, какое решение он примет. Это еще одно временное преимущество. Надо во что бы то ни стало не дать хазарам собрать Большое войско. Если это произойдет, противостоять ему они уже не смогут. А это значит -- опять набеги кочевников на их земли.

 

Душа Любуши металась. Приметы указывали на то, что все должно быть в порядке с ее Веленем, но на сердце было неспокойно. Уже который раз она доставала сосуд, внизу которого читала изображенные календарные знаки. «Вот и кресень прошел, вот и дуги уже пересеклись, и зигзаги заканчиваются, а это значит, что и серпень подходит к концу. Глядишь, незаметно и листопад подоспеет. А там не за горами студены», -- размышляла Любуша, водя пальцами по днищу сосуда и перебирая в памяти месяцы, прожитые без Веленя, которого так ждала и которого все не было и не было. Как не хватало его теперь, как хотелось именно сейчас ощутить его силу и надежность. А еще хотелось рассказать о том, как они здесь жили, как подрастает маленький Радим, который с каждым днем наливается силой и уже скоро начнет делать свои первые шаги по этой земле.

- Угу-ууг-гу, у-гу-гу, -- нараспев тянул своим голоском крошечный Радим, улыбаясь беззубым ротиком.

- Гуля-гуля, гуля-гуля, -- подхватывала Любуша ему в такт, нежно поглаживая по головке.

Она не могла нарадоваться на своего сыночка. «Такой маленький, совсем кроха, а уже смышленый и все понимает, только не может сказать об этом», -- думала Любуша, глядя на него. Радим совсем мало плакал, больше бормотал что-то только ему понятное, на своем младенческом языке, всегда внимательно всматриваясь в Любушу, будто стараясь что-то прочитать на ее лице или же что-то понять. Она, погруженная в свои мысли о Велене, тихонько покачивала колыску, сплетенную из лозы дядькой Белом, напевая про себя грустную мелодию.

Скоро должна прийти подруга Рада. Только она знает, какую наметку, длинный оброчный рушник, нужно отнести на прощу, чтобы богиня -- дева с белой длинной косой, хранительница всех вод, -- приняла их дар и отвела любую беду от Веленя и остальных воинов. Вот уже все лето провели те в походе, сражениях, а ей так хотелось приблизить время их возвращения. С этими мыслями Любуша открыла веко своего кубла, в котором лежали подаренные и сотканные ею самой полотна. Вот рушник, на котором она выткала узор, говорящий об их с Веленем любви: в центре -- дерево жизни, на нем дубовые веточки с множеством отростков, а на ветках по обе стороны ствола -- два голубя, с любовью обращенные друг к другу. Множество веточек на дубе она выткала для того. Чтобы множился их род, рождались и подрастали им на смену дети.

Рады все не было и не было. Любуша тревожилась. Она почему-то вдруг вспомнила, какой рушник той весной ткала Рада. Закончив свою работу, Любуша стала наблюдать за ловкими движениями подруги. Та изобразила распаханное и засеянное поле. Затем небесные светила, которые покровительствовали пахарям во время земледельческих работ. Выткала дерево жизни, на ветвях которого пара голубей сидела врозь. Почему врозь? Что хотела сказать этим Рада? О ком она думала, когда ткала рушник? Не решившись спросить об этом тогда у подруги, она тихонько отошла в раздумье. Теперь Любуша поняла, что рада ткала рушник, чтобы разрушить чью-то любовь.

Дядька Бел, глядя на маленького Радима, часто подолгу задерживал на нем свой взгляд, а затем, совсем как о живом, начинал рассказывать, каким сильным, красивым и смышленым был его сынок. Вспоминал, как в семь годков посадил его на коня, как учил стрелять из лука, играть в камешки, помогать искать кремень, как начинал приобщать к кузнечному делу. После таких воспоминаний он замыкался в себе, уходил в кузню, ставшую уже родным домом, и подолгу пропадал в ней. В работе находил дядька Бел успокоение. Да и привыкли радимичи к нему такому -- немногословному, рассудительному, строгому и справедливому старейшине их рода.

 

Они прожили очень сложное время, хотя оно было мирным и спокойным. Роду пришлось решать многие проблемы. Лучшие воины ушли в дружину князя Олега. Из капища Перуна еще не вернулись молодые воины, которых они отправили на учебу к жрецам. Род лишился хороших охотников, а на зиму необходимо было делать запасы, такие же, как и раньше, чтобы прокормить семьи. Отдушиной в минуты короткого отдыха были рассказы бабки Раины, которая знала несметное множество преданий. Ее любили слушать все: и детвора, и взрослые, особенно дядька Бел.

Вот и теперь она собрала в центре городища, на своем любимом месте, детей, чтобы рассказать им, кто же они такие, радимичи. А вскоре к собравшимся присоединились после тяжелого дня соплеменники -- послушать истории из уст старой Раины. -- Много преданий известно о наших предках, много говорят о тех, кто когда-то пришел в эти земли. Жрецы считали, что радимичи пошли от бога Рода. Старейшины рода спорили о том, что самое старое поселище племени -- это Радомля, между реками Бася и Проня за Прупоем, вверх по Сожу. А мой прадед Мацко сто десять лет прожил и нам еще малым рассказывал, что некогда от ляхов пришли сюда со своими родами два брата -- Радим и Вятка. Вятка повел своих сородичей на оку, и от него вятичи там осели. А Радим осадил свой род на Соже и укрепил городки Гомий, самую большую нашу крепость, Чичерск, Прупой, где Синий Колодец и Девичья гора, Кречют, неподалеку от которого капище Перуна. И от того Радима расплодился наш род и укрепился на этой земле. Это он, Радим, научил наш род жить в мире с соседями, вместе отбиваться от врагов, а еще землю любить, хозяйствовать на ней, от лесов и рек, от болот свою корысть иметь. Жрецы нашего рода заповедали традиции наши хранить, предков своих помнить и чтить, многим ремеслам и секретам дедов-прадедов научили. От Радима, волота нашего, который все наши роды собрал вместе и привел сюда, и мы радимичами называемся.

 

Дружина князя Олега подходила к Дону. Во всем чувствовалась тревога. Каждый понимал, что завтрашний бой будет беспощадным и кровавым. Отступить не должен и не может никто. За Обадием -- его каганат, столица Итиль. Если он потерпит поражение, для русов открывается прямая дорога в его владения. Противостоять дружине киевского князя уже не сможет никто. Все силы, которые только возможно, Обадий уже собрал. Проигрыш в сражении означает конец его власти и власти каганата. Для дружины князя Олега поражение -- это новое порабощение хазарами их земель.

Около полудня конное хазарское войско стало приближаться к месту, где должны были находиться, по их сведениям, русы. Посланные вперед передовые отряды хазар неожиданно для себя оказались совсем на близком расстоянии от выстроившейся дружины князя Олега. Увидев, что воинов в ней не так много, как доносила разведка, хазары, не дожидаясь, пока подойдут основные силы, сразу вступили с ними в сражение, храбро бросившись на шедших впереди лучников. Но в мгновенье на них обрушился дождь из метко пущенных стрел. Причем сыпались они как по центру, так и с флангов, где, казалось, вообще не должно было быть никаких людей. Остановившись, хазары попятились назад, а затем попытались развернуться и ускакать обратно. Но сзади на них уже напирали другие отряды кочевников, не видящие, что происходит впереди, и полагающие, что сражение выиграно: русы бегут, и остается только расправиться с ними окончательно. Под их напором волна хазар, пытавшихся повернуть обратно. Еще больше приближалась к лучникам, попадая под град стрел, которые летели беспрерывно. Потери стремительно росли. Пытаясь их избежать, хазары яростно бросались на своих же воинов, пытаясь расчистить себе дорогу для бегства. По всему было видно. Что среди них началась паника, а вместо организованного войска образовалась настоящая свалка.

Обадий понял, что произошло ужасное. Среди его воинов паника. На горизонте показалась конная дружина князя Олега, которая преследует их.

- Горе мне! Горе! -- завопил каган, поняв, что проиграл сражение, фактически не начав его. -- Опять этот проклятый Горудж поспешил! Долой его голову! -- в гневе кричал он своей свите.

- Остановить! Я приказываю остановить мое войско! -- продолжал Обадий взывать уже в пространство. Затем, влившись в поток воинов, которые разворачивали в обратную сторону колесницы, он, бросив свой шатер, кибитки, гарем с сотней наложниц, ушел далеко в степь.

- Великому князю Олегу слава! -- взорвалось пространство здравицей в честь князя-победителя.

- Слава! Слава! Слава! -- все нарастая и нарастая, неслись по степи победные крики воинов.

Еще не понимая, что же на самом деле произошло, не осознавая всю важность победы над каганатом для них и их земель, они победными криками выражали восторг оттого, что. Пожалуй, впервые видели постыдное бегство некогда грозных, наводящих ужас хазар. Объединившись, славяне стали грозной силой.

Еще неизвестно, как поведут себя хазары, обозленные таким нелепым поражением, как быстро соберут они свое войско и опять двинутся на славянские земли. А пока это был первый победный поход собравшихся в одну дружину племен. Это была первая победа, их общая победа, которая рождала доселе неизвестные ощущения их общего счастья…

И только после долгих раздумий князь Олег принял решение возвратиться обратно. Перед дружиной изначально стояла задача оттеснить хазар далеко в степь, не допустить их скорых набегов на славянские земли. И они эту задачу выполнили.

В душе этому радовался каждый. Путь обратно предстоял долгий, но появилась надежда на возвращение домой. Дорога в родные земли была тоже трудной.

За добрую службу князь Олег щедро отблагодарил, раздав не только гривны, но и разделив добытые трофеи. Радимичам князь пожаловал повозки с добром, лошадей, скот. И когда Велень уже благодарил князя, на середину поля Боброк вывел красавицу Гюль и передал ее воеводе радимичей.

- Князь жалует тебе лучшую из наложниц в знак признания твоих заслуг! Он не забыл твоей храбрости! -- громко произнес он. -- Будет и у тебя теперь заморская жена! А еще князь жалует твоим воинам двенадцать наложниц! На забаву! -- размеренным голосом продолжал Боброк, не обращая внимания на то, как реагировали на диковинный княжеский дар воины. Пожалуй, впервые за последнее время Велень растерялся. Он густо покрылся краской, действительно не зная, что делать и благодарить ли за столь необычную награду.

- Что же мы с ними будем делать?! -- растерянно и с надеждой услышать хоть какой-то совет обратился он к Добрыне, поворачиваясь в его сторону.

- Пусть помогают готовить пищу да приглядывают в дороге за скотиной, -- стараясь скрыть свое смущение, наконец произнес тот неуверенно.

- А когда домой вернемся, в городище будут помогать по хозяйству.

- Да они и сами-то себе, поди, не смогут приготовить пищу, не говоря уже о том, чтобы приготовить ее кому-то, -- лаконично заключил Милош, глядя на этих холеных, несмотря на долгий путь, красавиц. -- Они только одно ремесло знают. Все дружно захохотали, сбросив с себя все напряжение от этого сложного похода.

- Домой! -- только и слышалось теперь в их разговорах.

Это была последняя ночь перед дальней дорогой домой.

Велень перед дальней дорогой обходил импровизированный лагерь, временно разбитый его дружиной. Наслаждаясь ночной тишиной, он полной грудью вдыхал осеннюю прохладу. На душе было спокойно как никогда, им никто не угрожает, впереди -- дорога домой.

Вдруг внимание Веленя стали привлекать какие-то странные звуки. Вслушиваясь и идя в их направлении, он заметил, что приближается к своей шатру. Приостановившись и опять прислушавшись, он вдруг понял, что звуки исходят действительно оттуда. Схватившись за рукоятку кинжала, Велень медленно стал подходить к своему временному жилищу. Осторожно приблизившись к нему, он увидел, что внутри горит неяркий свет.

«Кто же мог проникнуть туда и развести огонь?» -- лихорадочно перебирая в памяти всевозможные варианты, думал Велень. Еще немного выждав, он стремительно ворвался внутрь, готовый уже вступить в схватку с находившимся там неизвестным человеком, и замер в изумлении. Посреди шатра на разбросанных лисьих шкурах -- хазарских трофеях -- сидела Гюль и горько плакала. Это было так неожиданно для Веленя, он так растерялся, что не знал, как поступить. Женщины его племени редко плакали, редко жаловались. Если приходила беда, вместе с мужьями сражались за свои очаги. Суровыми были их лица, когда приходилось искать выход, как выжить в условиях подступающих болезней. Но чтобы вот так просто плакать ни с того ни с сего? Это было так странно и непонятно! «Какие же загадочные эти заморские красавицы! И навязались же они на наши головы! Лучше бы еще пару лошадей дали. Все меньше мороки было бы с княжескими дарами», -- думал Велень, глядя на плачущую Гюль.

Увидев Веленя, она подняла на него свои бархатисто-вишневые глаза, в которых застыла мольба. На густых, завивающихся вверх ресницах сначала задержались капельки слез, а затем, через какое-то мгновение, они вновь стали стекать тонкими ручейками. Не зная, как успокоить Гюль, Велень присел рядом с ней.

- Если бы я мог знать, отчего ты плачешь? Если бы ты могла сказать, в чем причина твоих слез? Я бы смог тебе чем-то помочь. Но я не знаю вашего языка, а ты не понимаешь нашего. И что же мне делать? -- говорил в пространство Велень.

Гюль перестала плакать. Приподнявшись на коленки и повернувшись лицом к Веленю, глядя в его глаза, в которых искорками играл, отражался огонь, она стала вслушиваться в мелодичные звуки, которые тот произносил и которые назывались славянской речью. От этого могучего человека исходило какое-то тепло, которое она никогда не ощущала ранее, находясь рядом с мужчиной. В нем не было злости, он не стремился повелевать, ничего не требовал и не угрожал ей. Он даже не разозлился, что она самовольно вошла в его жилище, а просто сидел, размышляя о чем-то, глядя на нее. Слова его были такими спокойными, сказанные тихим, мягким голосом. Гюль вспомнила чувства, которые когда-то испытывала и которые были подобны тому, что она ощущала сейчас. Это было так давно! И это была совсем другая жизнь. Там осталось ее детство, люди, которые любили ее, и она всегда чувствовала их доброту. Да, это была доброта, которая исходила теперь от чужого ей человека. У Гюль защемило сердце. Ей на мгновение показалось. Что вовсе она не наложница, а просто остановилась здесь погреться у очага, рядом с этим добрым человеком, который говорит ей ласковые слова своей мелодичной, красивой речью. И от осознания того, что кто-то когда-то отнял у нее ту, другую жизнь, в которой она могла бы быть счастлива, жить среди любящих ее людей, у Гюль опять потекли слезы. Ей безумно стало жаль себя, свою несчастную жизнь. Как никогда ранее, теперь она осознавала, что может быть только наложницей и никогда не станет свободной. Ей не суждено полюбить и быть с тем, кого любишь. Ей суждено быть только с тем, с кем прикажут, ублажать и отдаваться ему по приказанию, когда это потребуется. Иначе ее ждет жестокая расправа.

Велень смотрел на Гюль. Она так прекрасна! Смуглая нежная кожа цвета лесного прозрачного меда, точеные черты лица, густые смолистые волосы, обрамляющие его нежный овал. «Дорого, наверное, очень дорого заплатил каган за эту красоту. Но что же мне теперь делать с этой красотой? Отпустить? Но ей и идти-то некуда», -- продолжал размышлять Велень. Гюль опять плакала. У Веленя сжималось сердце. Он уже не помнил, как его руки потянулись к ней, как он стал утопать в струящемся потоке ее шелковистых жгуче-черных волос. Осторожно, словно боясь причинить ей боль своими сильными руками он скользил по ее смуглому бархатистому телу. Казалось, что он растворялся в бездне какого-то особого счастья. Велень ощущал, что обретает душевный покой, и на смену тревогам наконец приходит умиротворение.

 

Любуше снился странный сон. Возле городища вдруг появился Велень. Завидев знакомый силуэт, она бросилась в его сторону. Но чем больше она к нему приближалась, тем более он отдалялся от нее, а Любуша все бежала и бежала. Она спотыкалась, падала, поднималась и вновь продолжала бежать. Но он почему-то не стремился к ней. И когда, казалось, она уже добежала до него, Велень, ее Велень, стал медленно удаляться и, наконец, совсем исчез, растворился среди сосен густого леса. Любуша проснулась. Ей было страшно.

Рада металась в гневе, не находя себе места. Ощущение, что случилось непредвиденное, будоражило в ней те чувства, которые долго хранились в глубинах ее подсознания. И теперь они стали неуправляемыми, вырвались наружу. Ревность, злость от бессилия что-то изменить переполняли ее душу. В эту ночь как никогда ярко сияли звезды на осеннем холодном небе. Как никогда ясно по ним можно было прочитать судьбу. И то, что она увидела, поразило ее воображение. Неужели еще кто-то встал на ее пути? Неужели еще с кем-то ей предстоит вступить в схватку за свою любовь? Она никому не отдаст Веленя, чего бы это ей ни стоило!

- Моим, только моим будешь ты! Всем, кто встанет на моем пути, мстить буду страшно! -- Как голодная волчица, мечущаяся в поисках добычи металась Рада по своему жилищу, не зная, что предпринять.

 

После недолгих сборов дружина готова была двинуться в путь. Как и договорились ранее, разделились на две группы. Часть поделенного между семьями имущества, дары князя Олега погрузили сначала на лодки для тех селищ, что находились на Покоти. Воинов именно этих селений во главе с Добрыней решили отправить водным путем.

Остальные воины пойдут вместе с Веленем по суше. Там опаснее. Дорогу хорошо знали воины, живущие на левом берегу Сожа. Они-то и поведут по нему скот и обоз с повозками.

Велень подал команду садиться в ладьи и вместе с оставшимися с ним воинами помогал все погрузить, разместить всех так, чтобы в случае опасности люди могли быстро перегруппироваться и дать отпор при неожиданном появлении врага. Наложниц посадили по центру, защищая таким образом от возможных нападений.

Когда же первые ладьи отчалили от берега, Велень дал команду в последний раз перед дальней дорогой осмотреть все повозки проверить, хорошо ли подкованы лошади, накормлен ли скот. Вдруг он заметил, что кто-то прячется за одной из повозок. Приблизившись, Велень не поверил своим глазам. Кутаясь в лисью шкуру, оберегая себя от осеннего утреннего холода, там стояла Гюль, одинокая, беззащитная, не решаясь присоединиться к общему обозу.

- Гюль! Что же ты наделала?! Как же теперь б ыть с тобой?! -- растерянно-удивленно произнес Велень. -- Может, поднять тревогу и попытаться вернуть хотя бы последнюю ладью? -- продолжал он размышлять вслух. Полный решимости Велень даже бросился к берегу. И вдруг его взгляд встретился со взглядом Гюль. Она стояла, словно осиротевшая, глядя на него своими огромными глазами с загнутыми вверх ресницами, и с такой надеждой смотрела на Веленя, что тот невольно остановился. Гюль продолжала смотреть на него своим кротким молящим взглядом. Велень показал рукой в сторону Днепра. В ответ она только покачала головой и медленно пошла вперед, туда, где выстроившийся обоз и люди уже были готовы двинуться в путь.

Обоз двигался по левую сторону Днепра -- по неприметной дороге, которая петляла меж редких лесов, высоких кустарников, кое-где выходя на открытое пространство.

У Веленя сжималось сердце, когда он смотрел на своих сильных воинов, которые, казалось, уже привыкли ко всем сложностям походной жизни. Сейчас они выглядели уставшими. Двигались практически без остановок, делая привалы только на короткий ночлег.

 

Вечерело. Дул холодный осенний ветер, шурша опавшими листьями и заставляя волноваться высокие деревья. Он заглушал все остальные лесные звуки, и казалось, ему были подвластны голоса птиц, людей, зверей. Он успокаивал, убаюкивал. Даже Веленю, ехавшему впереди обоза с несколькими всадниками, стало казаться, что с ними и вовсе ничего не может произойти.

- Кричат! Кто-то кричит! Слышите?! -- спохватился один из них.

Велень приостановил коня. Все стали вслушиваться. Теперь уже отчетливо были слышны крики. Развернувшись, они бросились в конец обоза. Петляя между деревьями, продираясь сквозь кустарник, обнажая на ходу оружие, они, наконец, обогнув перепуганное стадо, выскочили на дорогу туда, где должна была быть замыкающая часть обоза с повозками и сопровождающими их воинами. То, что они увидели, поразило их воображение. Все было так неожиданно. В одном месте сгрудились повозки из которых выпрягли лошадей и, видимо, угнали. Прямо на земле валялось много разбросанных вещей. По всему видно было, что грабители, явно торопясь, выбрасывали из них все содержимое и хватали, что успели, что попалось на глаза. «Где же все? Где Милош? Где воины, которые охраняли эту часть обоза? -- мгновенно пронеслось в сознании Веленя. -- Гюль! Она была здесь! Где же Гюль?!» Велень уже мчался к повозкам. За ними наверняка кто-то должен быть. Приблизившись, он услышал едва уловимые стоны.

- Милош! Это он! -- прокричал Велень, подавая знак остальным.

Те уже мчались на его крики.

- Милош! Милош! -- продолжал кричать Велень, соскочив с коня и подбегая к нему, лежащему недалеко от повозок. Он увидел распластанное бездыханное тело.

- Милош, Милош, -- уже тихим голосом стал звать его Велень. Но тот молчал. Велень опять позвал его, но тот не отзывался. Велень наклонился над ним и стал слушать биение его сердца. До него, словно издалека, стали доходить слабые, прерывающиеся, едва уловимые удары.

- Жив! Сюда! Скорее на помощь! Он жив! -- кричал Велень.

Подоспевшие воины помогли поднять Милоша. Только сейчас они увидели, что на затылке у него зияла рана, из которой тонкой струйкой сочилась кровь. Видимо, пытаясь его оглушить, нападавшие сзади нанесли чем-то сильный удар. Убедившись, что Милош жив, оставив его хлопотавшим над ним воинам, Велень бросился туда, где должны были оставаться люди. Обогнув повозки, он остановился в изумлении. Внизу, у повозки, прислонившись к колесу, сидела Гюль. Ее неподвижные, все еще прекрасные, бархатно-карие глаза были устремлены в небо. Казалось, что сейчас она переведет из на Веленя, улыбнется своей искренней улыбкой, в которой будут восхищение, любовь, надежда, покорность. Он боялся приблизиться к ней, отказываясь верить в то, что с Гюль могло что-то случиться, что душа ее уже покинула этот мир, и лишь ее прекрасное тело. Все еще оставаясь здесь, напоминает о том, что она была среди них, в этой жизни.

Подойдя, Велень опустился рядом с ней на колени. Вглядываясь в прекрасный, застывший навсегда лик, он провел своими сильными руками по ее шелковистым, жгуче-черным волосам, нежному овалу лица. Последний раз заглянув в широко открытые глаза, закрыл их, чтобы она навеки заснула спокойным сном, запомнив этот мир таким, каким он был в ее жизни. Подхватив Гюль на руки, Велень увидел нож, который по рукоятку вонзили в ее нежное сердце какие-то страшные, жестокие люди, которых не смогли остановить ни эта юность, ни эта красота. Жажда наживы, животные инстинкты оказались сильнее человеческого сострадания, жалости. Он нес перед собой хрупкое тело, все еще не веря, что Гюль больше нет. По его щекам текли слезы, которые н и не пытался скрыть. Какие еще испытания ждать от судьбы?! Что на сей раз уготовила она им? Придя в себя после того, что произошло, радимичи подсчитывали потери.

После долгих споров решили разделиться на передовой отряд и отряд, который будет замыкать обоз. Еще несколько воинов должны охранять скот по его центру. Передвигаться они должны, максимально приблизившись друг к другу. Ни у кого не было сомнения, что, окрыленные успехом, разбойники обязательно предпримут новое нападение.

Не успели воины изготовиться к бою, как с двух сторон на них бросились поджидавшие в засаде люди. «Как вовремя они успели сгруппироваться и тем самым обезопасить себя, укрывшись за повозками. Будь это еще в пути, даже на группы разбиваться не пришлось, уничтожили бы всех сразу», -- только и успел подумать Велень, отдавая команду к бою. Никогда еще не охватывало его такое чувство мести. Хотелось отомстить за погибших сородичей, которые храбро сражались в дружине князя Олега, прошли такие испытания и шли в родные земли победителями. Им оставалось совсем немного до возвращения домой, а погибли так нелепо. Погибла Гюль. Беззащитная, она никому не сделала ничего плохого, никому не причинила зла. Не успели они выстроить воинов, как впереди раздались голоса. Они все нарастали и нарастали, превращаясь в один сплошной гул. Воины на мгновение растерялись. Они никак не ожидали опять кого-то встретить.

- Велень! Милош! Цвилик! -- неслось над лесом уже недалеко от них. Не услышав ответа, люди продолжали выкрикивать имена. И опять неслось над лесом:

- Милош! Велень! Цвилик!

Теперь они уже отчетливо слышали голоса своих сородичей. Это Добрыня басом во всю мощь своих легких пытался кричать громче всех. Ему вторили голоса Мудрика и, кажется, Бела. Воины прислушались. Да! Это был он, их любимый дядька Бел, их старейшина, которого они все так почитали, так хотели видеть, чтобы поскорее рассказать о своем походе. Но он сам не выдержал этого томительного ожидания и с Добрыней, его группой которая уже добралась до городища по реке шел им навстречу.

- Идут! Идут! -- на все голоса неслось по городищу, и люди журчащей живой рекой стекались навстречу своим защитникам.

- Радимичи возвращаются! Радимичи идут! А с ними целый обоз! Скот ведут! Целое стадо! -- вновь неслось по городищу.

Охрана, наблюдая за приближающимся обозом сверху, продолжала передавать вести обо всем, что видела, а мальчишки мгновенно разносили их по городищу.

Люди, бросая свои занятия, спешили к месту традиционного сбора, чтобы поскорее узнать новости, не опоздать встретить победителей.

Схватив на руки маленького Радима, успев только накинуть на себя платок, Любуша бежала уже за городище. Там, на подступах к нему, совсем близко, идет Велень. Ее Велень. Как ждала она его! Как истосковалась ее душа. По-разному она представляла себе эту встречу. Но она знала, что он обязательно вернется, и что бы ни случилось, она будет любить его еще сильней.

На берег сошли воины. Их встречали радостными криками. Ликованию не было предела. И вот наконец к берегу подплыла последняя лодка. Сначала старейшина Бел, а затем Добрыня и Велень сошли на берег. Их приветствовали возгласами восторга.

- Велень! Велень! Веленю слава! Дружине слава! Велень! -- неслось эхом по берегу реки. Сородичи славили победителей, их силу. Велень! Это был ее Велень! Любуша шла ему навстречу, не осознавая еще, что все это уже реальность, что еще совсем немного, всего несколько шагов отделяют их друг от друга, и что стоит пройти какое-то расстояние, и она сможет наконец обнять его. Ей почему-то стало страшно оттого, что все это может оказаться очередным миражом из ее долгих бессонных ночей, что стоит только открыть глаза, и все исчезнет вновь: и эти люди, и ее Велень, и вновь начнется время бесконечного ожидания. Любуша остановилась, не решаясь сделать шаг вперед, продолжая вглядываться в милые черты.

В распахнутых лучистых глазах Велень увидел смятение, даже страх. «Что могло случиться? Что произошло?» -- тоже придя в смятение, думал Велень. Вдруг в них вспыхнули знакомые искорки. Они заискрились таким счастьем! Любуша. Это была его Любуша, любимая, милая сердцу Любуша!

 

На высоком берегу Сожа, где собрались все семьи, чтобы воздать славу победителям, догорали последние костры. Сородичи, обращаясь к богам, к всесильному Перуну, благодарили их за то, что воины возвратились с победой. Под звуки песен, прославляющих их подвиги, радимичи вновь и вновь изображали в танце, как шли они на хазар, как бежал поверженный враг, как охраняли они князя Олега, как труден был их путь в родные места. А сородичи все просили и просилp style=и их повторить свой рассказ.

Велень, подхватив на руки Любушу, нес ее к их жилищу. Как хотелось ему насладиться их счастьем, как истосковался он по ней, сколь томительно было его ожидание. Он вглядывался в любимые глаза. Они были такими же прекрасными, лучистыми, как и прежде. В них он читал столько любви, надежды, страсти. Простоволосая, с расходящимися по покатым плечам волнами русых волос в отблеске лунного света, она казалась богиней.

Как никогда Велень ощущал сейчас, как согревала Любуша его своей теплотой, все это время была хранительницей его судьбы, их очага. Нежно прижав ее к своей груди, наклонившись у входа в жилище, чтобы внести туда Любушу, он вдруг услышал свист пролетающей стрелы. Интуитивно Велень отпрянул в сторону, закрыв Любушу своим телом. По тупому звуку Велень понял, что стрела вонзилась где-то рядом. Подняв глаза, он увидел ее над своей головой, чуть выше, над входом в дом. Не успей он отстраниться вовремя, она пронзила бы его насквозь. Прикрывая Любушу своим телом развернувшись так, чтобы вступить в схватку с тем, кто угрожает ему, Любуше, преследует их, все еще не покидая надежду расправиться с ними, он замер в изумлении. Напротив, изготовившись пустить в него еще одну стрелу, стояла Рада. Она уже не таилась, никуда не убегала. Она не пыталась даже что-то сказать, а стояла напротив, готовая расправиться с ним, безоружным, не подозревавшим, что здесь, у своего дома, его может поджидать опасность. Между ними были мгновения. Они смотрели друг другу в глаза -- Велень своим открытым взглядом и Рада -- полными ненависти глазами, натягивая тетиву лука, целясь в его сердце.

- Нет! Нет! Н-е-е-е-т! -- закричала Любуша. -- Не надо! Н-е-е-е-т! -- кричала она, бежавшая уже навстречу Раде.

- Забери все, что ты хочешь! Забери все, что у меня есть! Я отдам тебе Веленя, только не пускай стрелу! Он должен жить! -- кричала Любуша, продолжая бежать уже навстречу летящей стреле.

- Н-е-е-е-э… захлебнувшись в крике, медленно опускалась на землю Любуша.

За ней бежал Велень, пытаясь догнать, остановить. Ему не хватило доли секунды, чтобы закрыть ее своим телом. Свои телом она закрыла его.

На крики со всех сторон городища бежали люди. Когда же они достигли жилища Веленя, то замерли в оцепенении. Вокруг воцарилась мертвая тишина. Люди все подходили и подходили, присоединяясь к этой тишине, боясь нарушить ее. У своего дома сидел Велень, держа на руках бездыханную Любушу, сердце которой было пробито стрелой. Он гладил ее разбросавшиеся по плечам прекрасные русые волосы, вглядываясь в застывший лик, в прекрасные бездонно-синие глаза.

Обхватив своими сильными руками, словно убаюкивая, он тихим голосом нашептывал только ей принадлежащие слова: «Люба, Люба, голуба моя!

Как же это? Почему боги так наказали меня? Как долог был мой путь, как стремилась моя душа к тебе, а теперь твоя душа собралась в дальний путь, чтобы уже с небес взирать на то, как мы живем, что происходит на нашей земле. Не уходи! Очнись! Не покидай нас с Радимом! Как же мы будем теперь без тебя?!»

Велень целовал ее, отказываясь верить в то, что произошло. Когда же осознал, что она мертва, провожая в дальний путь душу Любуши, продолжал нашептывать: «Ты будешь тосковать, я знаю, но, паря над землей, не станешь желать нашей скорой встречи, а будешь хранить, оберегать нашу жизнь. Люба, Люба, моя ты голуба! Яркой звездочкой теперь ты будешь всходить на небе каждую ночь, напоминая о себе и посылая нам свою любовь. К тебе будем обращаться в трудный час, тебе воздавать славу как хранительнице и заступнице нашей. Ты защитила меня, сохранила мне жизнь, а я беречь буду сына нашего Радима. А душа твоя всегда будет со мной. Никто и никогда больше не сможет нас разлучить».

 

Бросив в сторону лук, Рада выбежала за огорожу. Петляя сначала между деревьями, захватывая охапки сухих осенних листьев и подбрасывая их вверх -- в сторону пробивающихся сквозь ветви деревьев лучей лунного света, она победно выкрикивала какие-то только ей ведомые заклинания. Потом кружилась в вихре победного танца и, наконец, дала волю всем своим истинным чувствам. Как долго хранила она их, берегла, скрывала от чужих глаз. Как долго пришлось ей притворяться! И вот пришел этот час, которого она так ждала. Она увидела его беспомощным и потерянным. Она увидела в его глазах страх. Это она, Рада, нанесла ему жестокий удар! Он сейчас, наверное, переживает такую же боль, как и она, когда впервые увидела его, сильного, красивого, статного, когда видела его влюбленные глаза, которыми он смотрел на Любушу, а не на нее, красавицу Раду, когда поднимал на руки своего первенца Радима.

«Моим, ты будешь моим!» -- уже никого не таясь, громко выкрикивала Рада. «Больше никто и никогда не встанет на моем пути. Впереди долгая жизнь. В ней все еще переменится!» -- прокричав в пространство эти слова, она растворилась в мраке наступающей ночи.

Раду не преследовал никто. Ее отпустили с миром. Самый главный судья -- это жизнь. Она все и рассудит.

 

Три дня правили тризну по погибшим в походе на хазар воинам, по Любуше, которую, облачив в белые одежды, похоронили тут же, у городища, насыпав курган, чтобы напоминал он потомкам о сильных людях, что жили здесь и звались радимичами. Три дня гусляры пели песни об их подвигах, о силе своего воеводы Веленя, славили Любушу, слагали гимны во славу этой земли.

 

Жизнь продолжалась…