Остросюжетный военно-исторический роман

Печать PDF

"Камея "Салидат"

 

«Волга, Волга, мать родная,

Волга русская река,

Не видать конца и края…», - доносилось с верхней палубы парохода. Всякий раз, заслышав знакомые звуки, Ариадна жестом руки останавливала разговор со своим так некстати оказавшимся рядом с ней собеседником, и начинала вслушиваться скорее не в смысл того, о чем пелось, а в густое, раскатистое звучание. «Какой сильный голос! И неожиданно трогательное исполнение?! Широкий диапазон! Но это такая редкость! – отмечала она про себя. Подобными данными, пожалуй, не обладает ни один исполнитель, которого мне приходилось слышать в театрах Европы, здесь, в России, и, конечно же, дома на наших традиционных вечерах по средам, где среди гостей частенько блистают как именитые, так и начинающие артисты».

Отец, князь Константин Александрович Проханов, являясь членом попечительского совета Большого театра, всегда любил удивлять уважаемую публику вновь открытыми талантами. Но то, что уже который день Ариадна слышала на верхней палубе, поражало даже ее, избалованную музыкальными изысками.

- Княжна, вы совсем не хотите меня слушать. И далось вам это исполнение, - с легким укором в голосе произнес приятной наружности молодой человек. - На Руси еще не такие мужики найдутся и с не менее сильным голосом. И что же? Из-за этого надо всякий раз прерывать наш, как мне думается, интересный разговор? Вы только послушайте! Это же стихотворение Саши Черного «В гавани»- самого модного нынче поэта:

Турки носят канифоль.

Ноздри пьют морскую соль,

Поплавок в арбузных корках,

Ноги свесились за мол…

Кто-то сбоку подошел…

Его творчеством восхищается весь Петербург, да и Москва тоже. Неужели он вам не интересен?

- Не понимаю, чем все так восторгаются? – несколько раздраженно произнесла Ариадна. - Какая-то несуразица.

- Вы абсолютно не правы, - настаивал он. - Вслушайтесь в эти строки:

Чайки сели на баркас.

Пароход завыл сурово.

Раз! Как любо снять с крючка

Толстолобого бычка

И крючок закинуть снова! - увлеченно произнес молодой человек, глядя на быстро пробегающую по волнам рябь. Она, легко преодолевая расстояние, сначала ударялась о борт парохода, а затем отталкивалась от него, вновь мерно направлялась к берегу.

- Признаться, мне больше нравится «У дальнего моря» Сергея Гарина. Читайте в «Русском богатстве». Говорят, в сентябре будет окончание, - проговорила Ариадна, всем своим видом давая понять, что ей гораздо интереснее слушать то, о чем пелось на верхней палубе.

- Не кажется ли вам, дорогая княжна, что этому простолюдину вы уделяете слишком много внимания и не без ущерба нашему общению? – вновь с легким укором произнес молодой человек, который был штабс-капитаном, и которого звали Николай Шереметьевский. Ему казалось, что еще чуть-чуть, и он сможет, наконец, завладеть сердцем юной красавицы. Но его прервали на самом важном месте, не позволив довести до логического конца разработанный им план

Но Ариадна и, на сей раз, без внимания оставила его слова, продолжая вслушиваться в так поразившее ее пение. Она знала, что дальше будут романсы Глинки «Ах, ты душечка» и «Ах, ты, ночь ли, ноченька», а потом - «Не искушай меня без нужды»», и, конечно же, «Дубинушка» Римского-Корсакого. Она зазвучит с таким трагизмом, надрывно, что ни одному оперному певцу, которого знала Ариадна, не под силу передать весь драматизм того, о чем поется в этой песне. «И как проникновенно исполняет ее…». Княжна поймала себя на том, что не осмеливается назвать этого вольнонаемного мужика простолюдином, плата которому за исполнение – рюмка водки да тарелка супа. «Как же навязчив этот штабс-капитан со своими новомодными литературными увлечениями, настойчивостью в ухаживаниях. Только все его рассказы о военных подвигах не интересны и однообразны, особенно когда эти слова звучат из уст военного переводчика. До чего же все они: и штабс-капитан Николай и поручик Апполон, который тоже пытается заслужить расположение к себе, одинаковы», - думала Ариадна, не зная, какой на сей раз придумать предлог, чтобы освободиться от общения с ними. Очень хотелось пренебречь приличием, подняться на палубу и наслаждаться, наслаждаться удивительным пением. «Как все-таки красивы русские песни. В них – сила, трагизм, и вместе с тем, столько лиризма, широты, раздольности. Да и исполнитель хорош собой и вовсе не похож на тех, кто из народа. В нем явно чувствуется порода: темно русые волосы, глубоко посаженные синие глаза, высокий лоб. И эта могучая стать. Истинный русский богатырь! Что же это я? - вдруг спохватилась Ариадна. Мне больше нравится исполнение, или исполнитель с его такой необычной красотой?».

- Княжна чем-то обеспокоена? – наклонившись к ней, участливо произнес штабс-капитан. - На вашем лице появился очаровательный румянец. «Опять этот Николя со своим вниманием. А за певца непременно надо хлопотать. У него – великое будущее», - твердо решила для себя Ариадна.

Москва, август 1912 года

Привычную тишину дома нарушали доносящиеся из-за дверей кабинета голоса. Там явно обсуждали что-то важное и весьма эмоционально. Обычно князь в это время работал, и никто из домочадцев не смел тревожить его. Теперь же, уже который день он проводил в жарких спорах с Ариадной. И судя по не принятому в их доме тону, на который перешли отец и дочь, накал страстей нарастал. Каждый стоял на своем, и никто не хотел уступать.

- Отец, вы же сами любите подчеркивать, как велик русский народ. А как же ваши рассуждения о том, что талант всегда пробьет себе дорогу, и что Россия держится на ломоносовых, а не на избалованных, пресытившихся жизнью сынках, - возбужденно говорила Ариадна

- Но это совсем другое! Я – уважаемый в обществе князь, должен просить за неизвестного мне, да еще с какого-то парохода, вольнонаемного, который в порыве эмоций понравился моей дочери! Я его не видел и не слышал! Я ничего о нем не знаю! Нет! Нет! И нет! Я так не могу! - пытался переубедить ее Константин Александрович. - А что скажут в свете по этому поводу?! А если это будет полный провал и пострадает моя репутация? Нет, я не могу идти на поводу вашего легкомыслия! Кстати, штабс-капитан Николай Дмитриевич Шереметьевский, к которому я отношусь с почтеньем, такого же мнения. Он-то его наверняка слышал.

- Но отец! Вы же член попечительского совета и вам ничего не стоит организовать хотя бы прослушивание. И вы сами убедитесь, что место этому, как вы говорите, вольнонаемному и простолюдину, на большой сцене. А что касается Николя, - это просто его уязвленное самолюбие! А еще он не может простить, что его обществу предпочли просто хорошее исполнение. Отец, ну сделайте же это ради меня! – не отступала Ариадна. - Вы же сами обещали исполнить любое мое желание, если пансион будет закончен успешно. В кабинете воцарилась тишина и только эхом расходящиеся в большом кабинете звуки от тяжелых шагов расхаживающего из стороны в сторону князя, свидетельствовали о том, как он взволнован. И окончание пансиона было весомым аргументом, и просьба любимой дочери, отказать которой он не в силах, и в то же время нелепая ситуация на грани каприза, девичьей прихоти. Необходимо было принять решение. Князь резко остановился.

- Хлопотать я за него не намерен. Это может быть дурно истолковано. А вот услышать исполнение, мы, пожалуй, сможем в скорости. Приближается великая дата, когда свершилось Бородинское сражение. Сто лет, прошедшие с момента грандиозной битвы, - это ли не повод вспомнить о великом русском народе? – произнес князь, довольный, что решение может быть найдено.

- Циммерман подготовил новый репертуар: «Музыка к юбилею Отечественной войны». Там большая историческая картина – русские и французские песни, марши, напевы эпохи вторжения Наполеона в Россию, сочинения М.В.Владимирова для фортепьяно и военной музыки. Собрано 35 русских и французских песен этого периода. И ваш певец-самородок будет как нельзя к стати. Посмотрим, посмотрим, так ли могуч его голос.

Ариадна, все еще не веря, что удалось уговорить отца, замерла за дверьми кабинета, который она постаралась побыстрее покинуть, боясь, что он может передумать. «Победа! Пусть маленькая, но все же победа!» Еще немного постояв, приходя в себя после такого тяжелого для нее разговора, Ариадна, отбросив назад разбросавшиеся по плечам вьющиеся каштановые волосы, гордо прошествовала через зал в библиотеку, где ее ждала, сгорая от любопытства, Анастасия, младшая сестра. Она так была заинтригована рассказами Ариадны, что только и мечтала, когда воочию сможет увидеть, судя по рассказам сестры, просто красавца, и, конечно же, услышать его необыкновенное пение.

Уединившись, сестры зашептались между собой, словно боясь, что их может кто-то услышать и это повлияет на решение отца.

- Не пуш-шу! Сказал, не пуш-шу! - стараясь преградить путь полицейскому, суетился распорядитель.

Круглый как мячик, низкого роста, но с сильными короткими руками, сжатыми теперь в увесистые кулаки, он едва сдерживал себя, чтобы не наброситься на стража порядка.

- Не пуш-шу! Сказал, не пуш-шу! - уже выкрикивал он своим высоким пискляво-режущим слух голосом.

- Кончай хлебать! В другом месте дохлебаешь! - небрежно бросил полицейский в сторону сидевшего за столом мужика. Он только закончил петь про русские просторы и едва успел пригубить причитающуюся ему стопку.

- Натворили тут, видать, невесть что, раз шум подняли на весь свет. Сроду такого в этих местах не случалось. Приказано незамедлительно доставить! – почти кричал полицейский, чем привлек внимание посетителей, которые, ничего не понимая, теперь смотрели на странное действо.

И только Федька в синей косоворотке продолжал исправно выполнять свое занятие – раздувать с особым усердием сапогом самовар, исподлобья наблюдая за всем происходящим. Он помнил строгий наказ хозяина: чтобы не случилось, делать вид, будто все так и должно быть. А кому следует, разберутся. Главное, чтобы публика не скучала.

Полицейский на какое-то мгновенье замолчал. А затем, утирая пот со лба, опустился на табурет у стола.

- Не доставить, а препроводить, - уже вполне миролюбиво проговорил он.

- Не доставить, а препроводить, - вновь повторил он, вспоминая предписание начальника.

«Видно, что-то тут не так», - рассуждал он, сидя теперь за одним столом с молодым, могучего телосложения, мужиком, из-за которого все, видать, закрутилось, и поняв вдруг разницу между привычным «доставить» и таким непривычным «препроводить». Судя по тому, как защищал его распорядитель, он и был тем самым певцом, которого понадобилось спешно направить в Москву, да еще к назначенному сроку.

- Не пуш-шу Мелешку! Не пуш-шу, и точка! На него народ валом валит. Что ж нам теперь без заработка оставаться? – не унимался распорядитель.

- Все! Хватит! Надоели! Велено собираться, значит собирайся! – гаркнул полицейский и стукнул кулаком по столу с такой силой, что похлебка, которую так и не успели откушать, разлетелось брызгами во все стороны.

- Следуйте за мной, гражданин Мелетий!- сердитым голосом добавил он, делая подчеркнуто официальный вид.

После торжественного приема в честь русского воинства, прославившего отечество в Бородинском сражении, гости направились в зал, где вот-вот должен был начаться концерт. Возбужденная патриотическими речами публика теперь обсуждала приготовленный князем Прохановым сюрприз. Уж слишком много было разговоров в последние дни вокруг никому неизвестного исполнителя, привезенного из глухой провинции специально к празднествам, который и должен удивить всех своим необычным голосом.

Наиболее любопытные так и норовили расспросить Ариадну о том, кто он и откуда? Ариадна же чувствовала, как при каждом упоминании о Мелетии, краска буквально ударяла в лицо, и она едва сдерживает волнение. А переживала Ариадна действительно сильно: и оттого, что ожидание так томительно, и оттого, что очень боится не оправдать надежды поверившего ей отца, но, пожалуй, больше оттого, что ей предстояло увидеть Мелетия. Ариадна не раз представляла, как сойдутся их взгляды, потом гадала, что же она прочитает в его глазах. «Мелетий в Москве, в театре уже состоялось прослушивание, теперь с ним занимаются педагоги, готовят представить почтенной публике. Все вроде бы складывается так, как задумано», - отмечала про себя Ариадна. Но на душе все равно было неспокойно. Прислушиваясь к себе, она понимала, что больше всего ей просто хотелось видеть его. Внутренний голос подсказывал, что и Мелетий тоже думает о ней. Наплывали воспоминания. Тогда ей казалось, что он пел только для нее одной. Так проникновенно было исполнение, так лучезарен становился его взгляд, когда она поднималась на палубу.

По мере приближения торжества, волнение усиливалось. «Что это я? Что за чувства рожаются в моей душе? Мысли о Мелетии не дают мне покоя? Нет, довольно душевных терзаний. Да и повода для этого вовсе нет. Между нами ничего не может быть общего, кроме любви к хорошему исполнению. Надо взять себя в руки и наслаждаться ожиданием чего-то необыкновенного и очень приятного».

Глядя на суетившегося отца, что было не в его правилах, Ариадна и вовсе успокоилась. Судя по скупым фразам, сказанным за все эти дни в адрес Мелетия, он вполне удовлетворен, как идут дела. Добиться от князя хотя бы какой-то информации о том, что происходит в попечительском совете, было просто невозможно. Он никогда не делился своими соображениями с домочадцами, а предпочитал представить на суд публике уже отшлифованный алмаз. Теперь же он явно был доволен, как все складывается. Не скрывая своих эмоций, он загадочно намекал, что все лучшее еще впереди.

Никогда еще Мелетий так не волновался. Исполнение всегда давалось ему легко, непринужденно. Чарующие звуки сами собой рождались из глубин его могучего тела. Когда он пел, перед ним представали красоты бескрайних русских просторов, а нахлынувшие чувства хотелось передать всей силой своего голоса. Теперь же от него требовалось одно – с педантичной точностью воспроизводить каждый звук. Его так утомили бесконечные прослушивания! Одним он нравился, другим не нравился. Его оценивали какие-то странные люди, которые прерывали пение в самом неподходящем месте и просили повторить все сначала, заставляли принимать разные позы, обряжали в непривычные одежды. Оценив, посовещавшись, его переодевали вновь, при этом много ворчали по поводу неуклюжести, а потом вдруг восхищались умением запоминать все в точности и с первого раза. Но похвал было гораздо меньше. Его больше ругали, особенно за неумение двигаться в непривычной для него одежде. Неудобный фрак так стеснял, что казалось, будто голос звучит неестественно, недостаточно сильно. И это удручало.

Но больше всего не давало покоя какое-то странное чувство. За всей этой суетой, его не покидало ощущение присутствия загадочной незнакомки, которая однажды летом путешествовала на пароходе и всегда, когда он начинал петь, оставляла свою компанию, поднималась на палубу и внимательно вслушивалась в каждый звук. Легкий ветерок слегка шевелил собранные сзади под элегантной шляпкой немного вьющиеся с каким-то особым блеском каштановые волосы, белый кружевной зонтик, защищающий лицо от солнца, стройная хрупкая фигурка с тонкой талией, подчеркнутой широким атласным поясом, летящий, почти воздушный, шарф, красиво перекинутый через плечо, и глаза. В них всегда было столько восторга, восхищения. Никто и никогда не слушал его с таким вниманием.

Ему всегда казалось, что он был никем для полупьяной публики, просто необходимой вещью, атрибутом, без чего не начиналось ни одно застолье. Перед тем, как пригубить, нужно для приличия обязательно сначала послушать, о чем поют. И тем более странным было видеть внимательный, скорее, изучающий взгляд больших добрых глаз с длинными, загнутыми вверх ресницами. Она была вся такая юная, утонченная, воздушная. Мелетия неудержимо влекло к ней. Хотелось, не обращая внимания на публику, Сеньку-распорядителя, зорко следившего за всем происходящим на палубе, подойти к ней, сказать какие-то добрые слова, прикоснуться к ее руке и ощутить трепетное волнение. Но все, что он мог сделать, - наблюдать за юной красавицей, которая всегда, когда он начинал петь, замирала, стоя у самого края бортика, с восхищением глядя на него. И только ее спутники, которые следовали за ней неотступно, всякий раз своим присутствием напоминали, кто он, и кто – она, возвращали в реальность.

- Господа! Приготовьтесь! Ваш выход! - произнес распорядитель торжества.

Последнее, что помнил Мелетий, как перекрестил его Феофан, искренне, как казалось ему, все это время переживавший за него. Он был неотступно с ним, помогал, наставлял, примерял платье, ругался с портными, если замечал оплошность, оберегал от любопытных глаз и пресекал всякие пересуды, с которыми пришлось столкнуться сразу же, как только переступил порог театра. Ему говорили, бросали в лицо обидные слова, посмеивались над его неуклюжестью, называли невеждой. При появлении Феофана, все сразу замолкали и старались как можно быстрее покинуть репетиционный зал. Но когда начинались занятия, недруги так и норовили заглянуть в приоткрытую дверь.

«Увижу ли я распахнутые, с загнутыми вверх ресницами, глаза?», - задавал подспудно себе вопрос Мелетий. Теперь ему хотелось этого больше всего. Он не знал ее имени, но ему почему-то казалось, что если она будет рядом, то все непременно сладится. Мелетия не покидала уверенность, что он обязательно ее увидит. Этот город, эти чужие и непонятные для него люди, утомляющая суета, недруги. И только образ хрупкой юной особы, присутствие которой он ощущал незримо, приносил хоть какое-то успокоение.

- Ариадна! Ариадна! Ты просто молодец, что смогла уговорить отца! - почти кричала от восторга Анастасия, заключив в объятия сестру. Я действительно никогда не слышала такого! А публика! А публика! Она же просто ревела от восторга! А Николя! Он только и делал, что бросал взгляды то на тебя, то на Мелетия. Мне кажется, что Николя в тебя влюблен, и едва не лопнул от ревности!

- Анастаси, это все твои придумки. У Николя просто уязвлено самолюбие. Он никак не может простить, что его обществу вновь предпочли простолюдина из какой-то провинции. Да еще которому рукоплещет чуть ли не весь свет. Не более того. Он так отговаривал отца, а тут такой успех. Разве можно все это пережить? – пытаясь освободиться от объятий сестры, произнесла Ариадна.

- А Мелетий?! Мне кажется, что он тоже в тебя влюблен! – словно сделав открытие, произнесла Анастасия, остановившись и в упор посмотрев на сестру. И как это я раньше ни о чем не догадалась. Вы весь вечер только и смотрели друг на друга, не отводя глаз. Значит и тебе он не безразличен. А если он не безразличен, то значит, именно поэтому ты его сюда и позвала, - выстраивала в некоей последовательности свои рассуждения Анастасия, после каждого сделанного вывода, загибая в подтверждение на руке пальцы, расхаживая по кабинету и делая глубокомысленный вид.

Ариадна замерла, боясь пошевелиться. Все, о чем говорила сестра, было истинной правдой. Но признаться себе в этом она просто не позволяла. А Анастасия, словно читая ее мысли, продолжала произносить их вслух.

- Он так хорош собой, так могуч и вовсе не похож на всех этих апполонов, апполинариев и николя с их подчеркнуто изысканными манерами, что не мудрено влюбиться в такого красавца сразу и на всю жизнь, - мечтательно произнесла Анастасия. - Но он не нашего круга! - тут же с определенной долей разочарования заметила она. Вот в чем беда и по этой причине его общества нам явно не видать, да вряд ли такие связи будут одобрены, - продолжала рассуждать она. - Но есть одно «но». После такого успеха Мелетия, наверняка, примут в театр, ну, хотя бы, стажером. А это значит, что он сможет бывать у нас дома, и мы иногда будем его видеть, - заключила она, опустившись рядом с Ариадной на диван. Но та оставалась неподвижной. В ее душе все бунтовало. Эти бесконечные условности: нашего круга или не нашего круга. Кто-то же их придумал? И почему из-за них люди не могут даже общаться. От обиды хотелось плакать. Она и не заметила, как слезы сами навернулись на глаза.

- Ешь, ешь, не ограничивай себя. Ты заслужил сегодня хороший обед, - приговаривал Феофан, подкладывая Мелетию на тарелку очередное кушанье с господского стола.

Кухня, где суетились повара, прислуга, эконом, была наполнена запахами, от которых кружилась голова. Мелетий сроду не вдыхал таких ароматов. Но аппетита не было, а на душу легла такая тоска, от которой хотелось выть. Было неудержимое желание все бросить, вырваться отсюда, оказаться на берегу любимой Волги, вдохнуть полной грудью утреннюю свежесть рождающегося дня, ощутить свободу и запеть во всю мощь своего голоса раздольную русскую песню, да так, чтобы эхом она понеслась по водным просторам великой русской реки.

Уйти, забыться и не терзать больше свою душу. Среди всего этого блеска, разряженной толпы, он видел только одно лицо. Это была она, так тронувшая его душу незнакомка. Горящие, полные восхищения глаза. Не покидало ощущение, что она вместе с ним проживает каждый миг, воплощенный в музыке. Хотелось пренебречь приличием, подойти к ней, преклонить колени перед ее красотой, добротой. Теперь ему было понятно, что именно ее стараниями он оказался здесь. И если она его позвала, пусть даже и таким образом, значит он тоже запал ей в душу. Но разве он, простой мужик, может на что-то надеяться? Нет, лучше будет, если он вернется обратно в привычную для него жизнь и вычеркнет из памяти все, что с ним произошло.

- Не хочу я ваших кушаний, я обратно, на Волгу хочу. Душно мне здесь у вас. Душа моя ничего тут не принимает. А если душа чего-то не принимает, значит, ничего у меня не выйдет. Да и не надо мне ничего этого. Отпустите с Богом.

Феофан замер от неожиданности и изумления, а затем быстро заговорил: «Мелетий, опомнись! Это же твой шанс. Я не припомню, чтобы еще кто-то имел такой успех. Твоя дорога теперь – на большую сцену!»

- Не хочу я на вашу сцену. Я домой, на Волгу, хочу, - твердым голосом произнес Мелетий. Если добром не отпустите, сам уйду.

Никогда еще в доме не видели князя таким. Он был вне себя от гнева, постоянно требовал позвать то одного, то другого служителя театра. Потом послали за Феофаном. А когда тот явился, кричал на него так, что, казалось, содрогались даже толстые стены дома.

- Найти! Привести! Привести немедленно! Такой успех! Вся Москва только и гудит по этому поводу! И что же? Оказывается, что нет Мелетия. Просто взял человек и ушел. И дела никому нет куда. А его сам Государь слушать собирается!

Переполох стоял страшный. Уже назначена дата. Мелетий должен петь на торжествах по случаю восемнадцатой годовщины вступления Николая II Александровича на престол. Октябрь не за горами, а им предстоит еще столько сделать. Если все пройдет успешно, можно заслужить похвалу от самого императора. Да что там похвалы. Князь хорошо знал, что следует за его вниманием. Свита тут же улавливала нового фаворита, и тогда двери всех кабинетов открываются сами собой, и ты становишься вхож в самые влиятельные круги общества. Князь даже замер от предвкушения всего того, что может произойти с ним в самое ближайшее время. И к своему и без того немалому авторитету он сможет добавить еще и личную благодарность царя. Но все это может рухнуть из-за каприза какого-то мужика.

- Найти! Привести! Привести немедленно! – вновь негодовал князь.

- И что же мне делать? Что мне делать? – заламывая руки, причитал Сенька-распорядитель. - Мало того, что у нас такие убытки из-за этого Мелешки, нет, из-за того, что его не стало, так нас еще и полиция преследует. Ну, нет его у нас на пароходе. И все тут! Ну не знаем мы, куда он делся!

Не успел Сенька-распорядитель излить в очередной раз свою душу на кухне, как туда буквально ворвались полицейские. Один из них, видно самый старший, вмиг придавил его к стенке.

- Говори, рожа твоя жирная, где Мелетий? – орал на него страж порядка. А еще через мгновенье тряс что было силы.

- Не скажешь, где он, я тебя самого на мелкие дольки разрежу и зажарю на твоей же сковороде.

Судя по тому, как полицейский начинал теснить Сеньку к плите, было понятно, что тот не шутит. От страха еще совсем недавно надменный и самоуверенный, чувствующий свою безграничную власть, распорядитель, который безраздельно господствовал на отведенном ему пространстве, не мог вымолвить ни слова. За всю его жизнь на него, пожалуй, никто так не кричал и не угрожал тем более.

- Г…, г…, го-о-о с-подин полицейский, - наконец выдавил из себя Сенька. Г…, г…, г-о-о-ворят, что видели Мелешку недавно недалеко отсюда в трактире у Семки. Пьет он там.

Схватив за ворот, полицейский привлек к себе Сеньку и буквально прошипел ему в лицо.

- Смотри мне, если сбрехал, живьем сгною.

И отшвырнув перепуганного до смерти Сеньку, устремился к выходу.

- Мелетий, может, хватит? И что же ты с собой делаешь? Ай, горе-то какое, - причитал Семка, хозяин трактира, сидя напротив него за столом. - Может, покаялся, попросился обратно. Глядишь, и приняли бы тебя в той Москве. Сгинешь ты тут, истинный Бог, сгинешь, пропадешь ни за что. А там, видать, жизнь совсем другая. Вот и кафтан тебе какой красивый выдали. Тут такого сроду бы тебе никто не дал. Значит, приняли там хорошо. И что же ты наделал, дурья твоя голова?

- Душно мне, на волю хочу. Я как вышел на средину залы, так задыхаться сразу и стал. Кругом люду много. Я никогда столько не видовал. Да все разряженные такие, словно скоморохи какие. От ярких одежд в глазах зарябило. Воздуху нет, кафтан тесный, грудь сжимает, петь тяжко. Нет, я так не могу. Мне больше рубаха по нраву, да воля, - опрокинув очередную стопку, продолжал изливать хозяину трактира свою душу Мелетий.

В сенях послышался шум, грохот от падающего ведра, попавшего под ноги. Не успел Мелетий понять, в чем дело, как его уже буквально волокли в участок.

Княгиня Софья не находила от переживаний себе места. Какой-то простолюдин перепутал все планы их почтенного уважаемого семейства. Она так хотела, чтобы все случилось поскорее, и предпринимала для этого немало усилий, особенно после того, как Николая Шереметьевского произвели в штабс-капитаны, и он вскорости должен отбыть в Петербург к новому месту службы. За него хлопотал сам генерал-майор В.А. Косатовский, под началом которого Шереметьевский служил в Манчжурской армии! У него хорошее будущее и впереди должно быть успешная карьера при дворе самого Государя-императора. Он влюблен в Ариадну. И для семьи это очень удачная партия. Да и дочь хороша собой, образована и может стать настоящим украшением петербургского двора.

Волновало и другое. Княгине неспроста хотелось, чтобы дочь поскорее оказалось под надежной защитой. Все-таки Петербург, двор, достойное окружение. Уж очень все неспокойно стало в России. «Либерализм царя ни к чему хорошему не привел. Да еще безграничное влияние на него императрицы, странных людей, которых приблизили к трону. Все это привело не просто к ослаблению власти. Народу дали слишком много воли, а он все не доволен. Это только временное затишье. Но сердце чувствует надвигающуюся беду. У всех еще так свежи воспоминания о недавних бунтах, которые, казалось, происходили кругом и повсюду», - с грустью отмечала княгиня, откладывая в сторону рукоделие. Она всегда, когда была взволнована чем-то, начинала вязать крючком кружевное полотно, или же вышивать гладью милые сердцу пейзажи любимого Клина, где у них было имение, и где она так любила бывать. Из окон расположенной на втором этаже огромной залы, сидя в уединении, княгиня подолгу любила смотреть на открывающиеся взору бескрайние русские просторы, а потом воспроизводила их красоты в своем воображении, создавая очередной рукотворный шедевр.

Княгиня являлась и постоянной участницей выставок дамских изделий в Петербурге. Здесь всегда была представлена старинная вышивка и кружева, современный костюм и украшения, выставлялись картины женщин-художниц, со многими из которых она приятельствовала. И вообще, ей очень хотелось в Петербург, в привычную атмосферу бурной светской жизни. Унылая Москва в последнее время и вовсе удручала своей скукотищей. Но служба мужа обязывала быть рядом.

Доносившиеся со двора крики, поскрипывание грохочущего тяжелого экипажа заставили княгиню отвлечься от своих мыслей. Она внимательно стала вслушиваться. Двери передней с шумом распахнулись, а потом вдруг все стихло. В кабинет князя вошел Митрофан и произнес как всегда монотонным голосом, лишенным всяких эмоций.

- Прибыли.

- Зови!- нервно бросил ему князь.

Но звать никого и не надо было. Перед ним предстал Феофан, весь взволнованный и растерянный. Увидев его одного, князь Константин пришел в ярость, и только смог выдавить из себя: «Где?»

Феофан отстранился от двери и у входа в залу князь увидел странную картину. В наручниках, в окружении двух полицейских, стоял Мелетий, весь багровый от злости.

- Что за представление вы изволили устроить в моем доме? – теряя контроль над собой, кричал на полицейского князь.

- Так ведь велели доставить, - начал было оправдываться один из них. - А как же доставить, ежели он не дается, да чуть что, в драку лезет. Нельзя его без наручников оставлять.

От таких слов замерли все, не зная, как поступать дальше.

Ариадна вдруг почувствовала, что что-то происходит. Так неспокойно стало на душе. Ускоряя шаг, она уже буквально бежала к дому, ругая себя за то, что поддалась на уговоры еще задержаться на какое-то время в литературной гостиной, где члены общества любителей поэзии горячо обсуждали новые стихи Саши Черного, в которых она ничего не понимала. Распахнув двери, Ариадна замерла от неожиданности. Они стояли напротив друг друга. Весь возмущенный, готовый воздать по заслугам своим обидчикам, могучий и сильный Мелетий, и Ариадна, сtext-align: justify;text-align: justify; ужасом глядя на его руки в наручниках, утонченная, хрупкая, которая никак не могла взять в толк, что же происходит в их доме.

Что-то дрогнуло в душе у Мелетия. Ее образ, от которого он бежал, хотел скрыться, не просто возвратился к нему в его мыслях. Она была перед ним и теперь смотрела в упор удивленно-растерянным взглядом, и казалось, вот-вот расплачется.

У Мелетия сжалось сердце. Ему так хотелось вновь прочитать в ее глазах восхищение, увидеть в них восторг, обожание.

- Снимай! – угрюмо произнес Мелетий, протягивая руки полицейскому. - Никуда я не денусь, тут остаюсь.

- Я же говорила, что вольнодумство не до чего хорошего не доведет. Когда это было видано, чтобы мы о чем-то просили мужика, да еще уговаривали. Выпороть его розгами, как в старые времена, – сразу шелковым станет, - с укором в голосе произносила княгиня Софья, уже в кабинете разговаривая с супругом. - Вот и Ариадна. Ей бы замуж собираться, а она все по каким-то собраниям бегает, модными журналами увлечена. «Запросы жизни», «Современный мир», «Русское богатство». Вы только посмотрите, что читают девицы нынче: «Рабочее движение в России», «Борьба с проституцией» «Женское движение в Америке», - нервно перелистывая страницы книг и брошюр, с нескрываемым раздражением произносила княгиня.

- Или эти рассуждения!? Разве мы могли позволить себе копаться в общественных нечистотах? И восхищаются теперь вовсе не возвышенным, а некой Марией, первой женщиной-извозчиком, опереткой-пародией «Ночь любви», женщинами-парикмахершами. А еще, вот послушайте: «На площади Букингемского дворца в Лондоне уже несколько лет существует брачный кружок, в члены которого могут вступать молодые девушки, собирающиеся выйти замуж. «Женихам» разрешается видеть будущих невест только во время купания». Боже! Какая пошлость! Так и до позора доемному и простолюдину, на большой сцене. А что касается Николя, - это просто его уязвленное самолюбие! А еще он не может простить, что его обществу предпочли просто хорошее исполнение. Отец, ну сделайте же это ради меня! – не отступала Ариадна. - Вы же сами обещали исполнить любое мое желание, если пансион будет закончен успешно. В кабинете воцарилась тишина и только эхом расходящиеся в большом кабинете звуки от тяжелых шагов расхаживающего из стороны в сторону князя, свидетельствовали о том, как он взволнован. И окончание пансиона было весомым аргументом, и просьба любимой дочери, отказать которой он не в силах, и в то же время нелепая ситуация на грани каприза, девичьей прихоти. Необходимо было принять решение. Князь резко остановился./pка/pИ отшвырнув перепуганного до смерти Сеньку, устремился к выходу.титься немудрено. А Ариадна влияет на Анастасию! И вы, князь, сp/p/pлишком либе ральничаете, - не унималась княгиня.

- Времена нынче другие настали. А Мелетий этот нам сейчас, ох, как нужен. Если он Государю понравится, нам от этого прямая выгода, - резко оборвав причитания жены, которые стали частыми и изрядно ему поднадоели, князь всем своим видом дал понять, что больше не желает разговаривать на эту тему. - На торжествах будут ветераны русской сцены: собственной персоной Варламов, Стрельская, Давыдов. К их мнению прислушивается император. Будет и мадам Салина. 20 лет на сцене Большого театра, бешеный успех. Она хоть и не выступает более, но, возможно, что- то исполнит из своих коронных ролей - «Демона» или «Гальки». Мадам понимает толк в опере!

В зал через распахнутые по центру и боковые двери непрерывным потоком устремилась публика. Соединяясь воедино, рассаживаясь по своим, определенным согласно званию и рангу, местам, она постепенно стала составлять единое целое из яркой, пестрой толпы, играющей переливами бриллиантов, драгоценных камней, украшений редкой работы. Первые ряды и ложи были заполнены свитскими генералами, министрами, сановниками.

Пока не подняли занавес, казалось, что все хотели успеть в эти оставшиеся минуты обсудить друг с другом последние новости светской жизни и высказать свои соображения на это счет.

- Моя дорога, я вам настоятельно рекомендую попробовать новый крем Московского института врачебной косметики «Виталь» для сухой и шелушащейся кожи, а еще «Эмалин». Он придает коже совершенно естественный вид. Это как раз для вас. Вы станете еще более привлекательной, - прикрываясь веером, наклонилась к соседке дама в ярких пурпурных атласных одеждах, при этом, не забывая осматривать прибывающую в зал публику.

- Непременно воспользуюсь советом. А я вам хочу посоветовать корсет-пояс доктора Боссара. Новая модель появилась в продаже только на этой неделе, - ответила та, стараясь всем своим видом подчеркнуть, как неинтересно ей слушать про какой-то крем, когда в мире интимной моды произошла почти что сенсация.

- Да?! – с растерянным видом произнесла дама в пурпурном. - А я и не знала.

- Он очень удобен и я сегодня в нем. Корсет и пояс составляют одно целое. А как поддерживает бюст! – закатив глаза от ощущения полного блаженства и одержанной победы над приятельницей, - произнесла соседствующая с ней дама.

- Это же господин Лебедев! Лучший лыжник прошлогодней гонки! – вдруг возбужденно заговорила дама в пурпурном, для которой даже услышанная сенсация тут же потеряла всякий смысл. - Хорош собой, ничего не скажешь. Поговаривают, что он вот-вот обручится.

- Кто вам сказал такую глупость? На него возлагают большие надежды на соревнованиях в Берлине в этом году, - вмешалась в разговор дама, сидевшая сзади, и которая, оказывается, очень внимательно прислушивалась к тому, о чем говорили вокруг.

- Но на январском карнавале он был в обществе красавицы Мерзиной,- возмутилась дама в пурпурном.

- Ах, оставьте! Все это выдумки, и вообще, он похож на ловеласа. Судя по погоде, совсем скоро наступят холода, и можно будет открывать сезон катанья на коньках, - внимательно наблюдая за тем, что происходит в зале и, конечно же, оценивая, кто во что одет, не унималась дама, сидевшая сзади.

- Признаться, я больше с нетерпеньем жду очередных международных состязаний по фигурному катанью. Петербург, Юсуповский сад, фигуристы из Мюнхена, Будапешта, Стокгольма и красавиц Панин.

Мужчины говорили о скачках в Москве с призовым фондом в 38 тысяч рублей и строили прогноз на предстоящие.

В боковой ложе свои места стали занимать члены попечительского совета, и уважаемое общество тут же устремило свои взоры в их сторону, откровенно рассматривая в бинокль, или же прикладывая к глазам пенсне.

- Княгиня Софья с дочерьми как всегда хороша. На ней, кажется, кружевное жабо, видимо, ее новая работа, - тихонько оценивающим тоном произнесла почтенная дама. - Красиво, ничего не скажешь!

- И Ариадна вся светится счастьем, - в тон ей произнесла соседствующая с ней дама.

- Еще бы! Такой красавец сопровождает их сегодня. В нем есть нечто восточное – тонкие черты лица, черные, с немного косым разрезом, глаза, и эти волнистые, зачесанные вверх и аккуратно подстриженные смолистые волосы. Штабс-капитан Николай Дмитриевич Шереметьевский – очень достойная пара, - не без хитринки в глазах произнесла вновь почтенная дама. Ей явно нравилась Ариадна, и было видно, что она одобряет выбор. - И очень перспективный, - подумав, произнесла немного погодя. - Поговаривают, что он скоро отправится в Петербург к новому месту службы. Я так рада за княгиню Софью.

-Князь Проханов очень напряжен, - отметил молчавший до этого супруг. - Это видно невооруженным взглядом.

- Еще бы! Сегодня на суд Государя выносят новые имена, которые, в случае его высочайшего одобрения, будут зачислены в труппу Большого. Да еще сегодня будет петь самородок с Волги. Помните, сколько шуму он наделал после приема у князя, где он исполнял русские песни?

Зал встал и взорвался аплодисментами, приветствуя Государя и императрицу. На сцене медленно стали поднимать занавес.

Княгиня Софья положила свою руку на руку князя, стремясь таким образом приободрить его и выказать поддержку. Его волнение не могло не остаться для нее незамеченным. А волноваться было отчего. Мелетий наотрез отказался петь во фраке, и долго пришлось убеждать князя, что русский репертуар лучше петь все-таки в косоворотке. Но больше всего волнение вызывало предстоящее исполнение партии царя Бориса из оперы «Борис Годунов» Мусоргского, сцены его выхода из Успенского собора после коронации. Князь считал это слишком рискованной затеей. «Справится ли Мелетий с партией? Не будет ли провала?» - читалось теперь на его лице. Княгиня Софья, зная характер мужа, чувствовала, что в душе он ругает себя за то, что поддался на уговоры членов совета.

Да еще в зале, наверняка, присутствует князь Церетели – главный ценитель искусства и устроитель гастролей русской оперы в Берлине. От него так многое зависит! А Мелетий еще сыроват, хотя и голос у него сильный, и педагоги работали с ним отменные.

Но теперь ничего не оставалось, как ждать финала и сохранять хотя бы внешнее спокойствие, и излучать саму любезность.

Под нескончаемые овации публики, наконец, закончилось тяжелое испытание для князя Проханова. Бисировали много раз, заставляя Мелетия выходить на поклон. По робкой неуверенной походке, было видно, как непривычно стоять ему на большой сцене, да и сама обстановка – восторженная публика, овации, крики: «Браво! Брависсимо!» добавляли смущения.

Мелетий боялся поднять глаза и посмотреть в зал. Ведь там был сам Государь-император! Разве он мог подумать когда-то о таком, считая за счастье попасть в сезон поработать на пароходе за сытную еду. Но волнение усиливалось. Мелетий чувствовал, что на него пристально смотрят. Из сотен устремленных в его сторону глаз, он сразу мог узнать ее взгляд. Но посмотреть в ту сторону, не было сил, скорее, это был страх. Пожалуй, впервые в жизни он ощутил, что ему страшно, страшно признаться себе в том, что и сегодня он пел только для нее одной. И восторженно-восхищенный взгляд был важен для него больше всего на свете. Так хотелось не разочаровать эту необыкновенно красивую незнакомку, показать, что он может многое.

Но не посмотреть в ее сторону он просто не мог. Это было выше его сил. Мелетий при очередном поклоне осторожно поднял глаза и обратил их в сторону ложи. Ясные лучистые глаза, восторженный искренний взгляд. Теперь их было только двое в этом огромном, сияющем блеском публики и огнями вспыхнувших люстр, зале. Они смотрели друг на друга, не отводя глаз, и мир, казалось, существует только для них двоих.

Уже опустили занавес и овации были адресованы правой ложе, где приветствовали теперь членов попечительского совета, а Мелетий, стоя посреди опустевшей сцены, все еще ощущал на себе взгляд по-детски распахнутых красивых глаз с длинными загнутыми вверх ресницами.

- Княжна, занавес уже опустили и нас ждут, - беря осторожно за локоть Ариадну, произнес Николай.

Она встрепенулась, и только теперь заметила, что продолжает смотреть в сторону сцены, даже не обратив внимание, что занавес действительно опустили. Государь со свитой покинули ложу, публика стала расходиться.

- Невероятно! Это просто невероятно! Кто бы мог подумать, что здесь, в России есть такие самородки! – восторгался итальянский посол при русском Дворе маркиз Андреа Карлотти ди-Рипарбелло, эстет, признанный знаток и ценитель оперы. - Этому господину место на лучших европейских сценах. И как это вам удавалось столь долго скрывать от публики такое дарование? Можете, уважаемый князь, можете удивлять! - произнес маркиз, обращаясь к Проханову. - Почту за честь принять господина, простите, не запомнил сразу такое сложное имя, в посольском дворце в Петербурге.

- Мелетий, - несколько смущенно произнес князь Проханов, никак не ожидая такого внимания к своему подопечному и еще не привыкнув произносить его имя. Посол Италии был очень уважаем. Представитель древнего аристократического рода северной Италии, отменно разбирающийся в искусстве, его похвала была особенно лестна. Не успел князь Проханов раскланяться с итальянским послом, как навстречу ему уже шел князь Церетели. Раскрыв объятья, шумный, окруженный целой свитой заинтересованных в нем людей, он через мгновенье уже обнимал Константина Александровича.

- Поздравляю, от души поздравляю! Это, право, удача! Необыкновенная удача! Какая стать! Сколько достоинства! И при этом никакого жеманства, любования собой! А голос! Просто фантастика! Можете, любезнейший Константин Александрович, можете удивлять, да и встряхнули вы сонную ленивую Москву! - тянул Церетели. – Я совершенно не согласен с господином послом. Первой страной, где состоится выступление этого русского самородка, конечно же, будет Германия. Она-то и явит Европе новый талант. А там – Париж…, - мечтательно произнес Церетели. И обязательно «Гранд опера».

- Господа! Публика уже собралась! Скоро прибудет Государь, - пригласил обеспокоенный распорядитель всех в малахитовый зал, названный так по расположенным в нем 18 колоннам, выполненным из малахита.

Князь Проханов вместе с окружившими его высокими гостями, продолжающимися все еще восхищаться услышанным, поднялись из просторного беломраморного вестибюля по широкой лестнице в тронный зал.

- Такого в Москве не помнили со времен выступления знаменитой испанки Марии Гай. Прекрасный голос, драматический талант и одно из лучших исполнений партии Кармен. Тогда в Москве был самый настоящий фурор! Не меньше шуму наделал и Мелетий. А самое интересное, что он сам не понимает этого, - произнес князь Проханов, явно довольный собой.

-Но при всем при том, милейший Константин Александрович, нам следует принять окончательное решение. Господин Церетели оказался более чем настойчивым. Мы явно недооценили его способности, - пытаясь вернуть князя к реальным проблемам, произнес князь Ясинский, уважаемый член попечительского совета.

- Да, сошлись два титана, но победила, как всегда, дипломатия маркиза, уважаемого итальянского посла. Право, не знаю, радоваться или же печалиться, - задумчиво произнес Константин Александрович.

- Ну, что вы, уважаемый князь, Государь в восторге, публика ликует, а годик стажировки в Италии, концерты в Германии – это же двойная выгода! Мы получаем для театра хорошие деньги, а как мы знаем, господин Церетели никогда не скупится, если дело того стоит, и через какое-то время весьма профессионального исполнителя, которого уже успеет узнать Европа. Тем более, что пока уладятся все формальности, мы еще увидим Мелетия на нашей сцене, - здраво рассудил князь Ясинский.

- Да, но когда приходит успех, хочется из ситуации извлечь побольше выгоды, - возразил князь Проханов.

- Вот и займемся этим. Тем более, что время еще позволяет, - заключил Данила Гаврилович Ясинский.

«Год, я не увижу его целый год! Это так неожиданно. Да, и произошло все очень быстро», - находясь в полном смятении, рассуждала Ариадна.

Она все еще видела устремленный в ее сторону взгляд Мелетия. Не покидало ощущение, что пел он только для нее одной, и что вовсе не было вокруг почтенной публики, Государя, восторженных слов и оваций, а было все как тогда, летом, на верхней палубе парохода. И только Николя, который время от времени бросал ремарки по поводу неуклюжести Мелетия, напоминали, что это не так. Но воспоминания навевали легкую грусть. И от них вдруг как-то тревожно стало на душе.

«Николя. Он так меня раздражает своим чрезмерным вниманием, обходительностью! А родители его просто боготворят. И сопровождает он нас часто в последнее время. И на пароходе летом он оказался почему-то в нашей компании?..» Ариадну словно осенило. «Наверняка, все это неспроста. Не затевается ли мое сватовство?» Волнение усиливалось. «Но я не хочу замуж за Шереметьевского! Я вообще не хочу замуж!» - готовая расплакаться, в сердцах бросила в тишину кабинета Ариадна. Обида, досада заполняли душу. «Мелетий, скорее всего, вскорости уедет в Германию. Николя начнет просить моей руки. А душа все отвергает, протестует! И что же мне делать?»

- Ариадна! Вот, послушай! Я, кажется, смогу сыграть все, что исполнял Мелетий! – буквально выпалила Анастасия, распахнув двери кабинета и замерев в грациозной позе. Поведя смычком по струнам, она поменяла позу на такую, какую обычно принимал Мелетий, когда начинал петь, придала лицу соответствующее выражение, и взяла первые ноты. Зазвучала раздольная русская песня в трогательном скрипичном исполнении. Ариадна даже замерла. До такой степени Анастасия манерой своего исполнения была похожа на Мелетия. «Все буквально напоминает мне о нем, и даже Анастасия своими импровизациями», - с грустью подумала Ариадна.

- Анастаси, тебе бы лучше заняться репертуаром. Чтобы поступить в Петербургскую консерваторию к профессору Ауэру по классу скрипки, тебе надобно очень много заниматься, а не отвлекаться на другие дела, - как могла спокойно произнесла Ариадна. Анастасия вместо похвалы, услышав такие обидные для себя слова, перестала играть, опустила смычок и уже приготовилась парировать сестре на ее, как показалось, бестактность. Но потом, внимательно посмотрев на Ариадну, еще немного постояв, позволила себе вслух произнести то, что вертелось у нее на языке все последнее время.

- Ариадна, да ты же просто влюблена!

От неожиданности сестры растерялись. Ариадна услышала то, что было запрятано глубоко в ней. Анастасия испугалась своих слов и того, как все это может воспринять Ариадна. Они молча стояли напротив друг друга.

- И что же теперь будет? – наконец произнесла Анастасия, медленно опустившись в кресло. Рядышком примостилась Ариадна, не зная, что ответить сестре. Она ведь сказала истинную правду. А что ждет ее впереди? Разве может кто-то сказать ей об этом?

Мелетий не находил себе места. Душно, ему безумно было душно: и от непривычной среды чужих и чуждых для него людей, и от неестественной и тесной одежды, которая становилась просто ненавистной, и от того, что его мнение никого не интересовало, да и слушать мужика вряд ли кто-то станет. Мелетий сравнивал себя с шутом, которого водят по ярмаркам, заставляя веселить и развлекать публику, когда этого вовсе не хочется, когда душа рвется на свободу. Его будто заковали в тиски.

Но обстоятельства были выше всех его эмоций и плохого настроения. Он дал согласие, и отступать - не в его правилах. А теперь и вовсе торг устроили иностранные господа, кто больше за него заплатит, словно на базаре скотину покупают. Как хотелось все бросить и уйти, уйти на Волгу, спрятаться в самой далекой глуши, чтобы никто и никогда его больше не нашел.

Но глаза. То он видел в них взволнованность, и даже обеспокоенность, то в них читалась гордость за него и обожание. Только ее присутствие успокаивало. Тогда отступали волнения. И было ощущение, что в этом большом зале их только двое и его исполнение принадлежит только ей.

- Нам пора, - тихонько произнес Феофан.

Оказывается, его учитель все это время был рядом и не решался нарушить то состояние, в котором он находился.

- Это наше последнее выступление в Москве, прощальное. У князя соберется узкий круг, будут члены попечительского совета, руководство театра, близкие знакомые, но весьма влиятельные люди, - приговаривал Феофан, хлопоча вокруг Мелетия.

Он, как всегда, искренне переживал за него перед каждым выступлением, и всякий раз восхищался его голосом и незаметно стал единственным близким для Мелетия человеком.

- Надо быть очень благодарным князю, надо быть очень благодарным князю, - приговаривал он, при этом что-то поправляя, закалывая на новом сюртуке Мелетия. - Это он выхлопотал у жадного Церетели выгодные условия контракта. Все так удачно складывается, даже не верится, что это происходит с нами. Еще чуть-чуть, и мы – в Германии, а там – Италия, - мечтательно произнес Феофан, находясь в предвкушении предстоящей поездки.

Он даже, закрыв от счастья глаза, на мгновенье замер. Но тут же спохватившись, быстро продолжил работу. «Последнее выступление всегда самое ответственное. Какое впечатление произведешь, таким тебя и запомнят. Я это по себе знаю», - бормотал он уже про себя.

- Я на свободу, на Волгу хочу, - угрюмо произнес Мелетий. - Надоел мне весь этот маскарад.

- Князь Ясинский, княгиня Ясинская, граф, графиня, маркиз …, - словно сквозь строй проводили Мелетия. Дальше шли члены попечительского совета. Застывая в поклоне перед каждым из них, он не забывал произносить фразу, которую отрепетировал перед этим с Феофаном: «Покорнейше благодарю».

Но по мере того, как заканчивалось его представление, волнение усиливалось. Гостеприимные хозяева – княгиня Софья, ее дочери. Впереди была она. Шаг, еще шаг, и он окажется рядом. Мелетий замер, стоя напротив юной, ослепительно красивой и утонченной княжны. «Ариадна… Какое необыкновенно теплое, уютное имя», - в который раз отмечал про себя Мелетий, напрочь забыв произнести заученную фразу, и взяв в свои руки ее узкую, в белой кружевной перчатке руку, не решаясь поднести к губам.

Светло-каштановые волосы, отливающие каким-то особым блеском, собранные в прическу и подхваченные диадемой, большие распахнутые навстречу ему глаза с зеленовато-изумрудным оттенком и длинными, загнутыми верх ресницами, яркие, немного припухлые губы цвета сочной вишни, выступивший на щеках румянец и трепет, который он ощутил от прикосновения. По телу пробежала дрожь. Пауза явно затягивалась, но Мелетий ничего не мог поделать с собой. Какая-то неведомая сила удерживала его. Это же так глупо сказать ей: «Покорнейше благодарю». Он отдал бы сейчас многое, чтобы вернуться в прошлое, оказаться на плывущим по Волге пароходе, где они, как ему казалось, в своих мыслях принадлежали друг другу.

- Господа, позвольте пригласить вас…, - произнес князь Проханов.

Гости начали занимать свои места.

Душа Мелетия отторгала все и вся. «Что я тут делаю, зачем все это и кто я такой в этом непонятном для меня мире?» - задавал он себе вопросы. «И какое я имею право даже мечтать о такой красавице, как Ариадна, девице из знатной уважаемой семьи? Кто я? Бондарь, в сезон сколачивающий бочки для заготовки рыбы? Исполнитель русских песен и романсов для разной публики, которая летом отправлялась на пароходе в путешествие по Волге?

Неустроенность, случайные заработки в семье заставили его совсем мальчишкой уйти на Волгу, которая стала ему родной. И все вроде бы стало налаживаться в его жизни. Но судьба почему-то так круто меняется. Зачем и почему? И эта встреча с Ариадной… Что это? Какой-то особый знак? Или же таким образом она смеется надо мной?» – рассуждал Мелетий, ожидая своего выхода и наблюдая из-за импровизированных кулис за публикой в зале.

«Кто они, все эти господа? В чем их преимущество перед другими, такими, как я? Лишь в том, что родились они в состоятельных семьях и их окружали гувернеры и гувернантки, и по рождению унаследовали имения и земли? Но пришли-то они все ради того, чтобы услышать меня!» - вдруг сделал неожиданный для себя вывод Мелетий. «Значит, не все то богатство, что можно надеть на себя в виде дорогих украшений. Значит и происхождение тут не причем, и даже несметные состояния».

Взгляд Мелетия остановился на молодом штабс-капитане, который, склонившись над Ариадной, что-то нашептывал ей на ухо, вовсе не обращая внимания на то, что происходит на сцене. «Вот и он, внешне холеный и изысканный, молодой, но уже в чине, тоже пришел слушать меня, Мелетия. Значит я, возможно, лучше их, и главное мое богатство - во мне самом? И почему я не могу быть таким же – приятным в общении, обходительным, привлекать своими манерами? Да, теперь я пониманию, зачем все это. Судьба дает мне шанс. У этого штабс-капитана есть внешний лоск, изысканность и пренебрежение к таким, как я. У меня же есть голос и страстное желание быть рядом с Ариадной. А быть с ней я смогу только тогда, когда стану выше всех этих штабс-капитанов, когда стану знаменитым. И я обязательно стану! Я смогу!»

- Мелетий, ваш выход, - тихо произнес Феофан. Никогда еще Мелетий за все время пребывания в Москве не чувствовал себя так уверенно. Он раскланивался, в знак благодарности одаривал публику улыбкой, а, прощаясь с хозяевами, которые как никогда были любезны, уже без смущения поцеловал ручки княгине Софье и ее дочерям. Задержав в своих руках руку Ариадны, впервые открыто заглянув в ее распахнутые глаза, тихо произнес: «Я всегда буду помнить вас, и надеяться на нашу встречу».

- Хорош, хорош Мелетий, ничего не скажешь! А как изменился! В нем даже появился некий лоск! – тянул князь Проханов, явно довольный собой. -Жаль, очень жаль, что в Москве нет Шаляпина. Он бы наверняка разглядел в нем несомненный талант.

- Я в этом не сомневаюсь, - поддержал его князь Ясинский. - Но Шаляпин занят новым делом в Петербурге. Поговаривают, что он ставит теперь спектакль в новом театре Народного Дома Императора Николая II. И публика с большим интересом относится к этому предприятию, а толпы молодежи дежурят у Народного Дома уже почти неделю день и ночь, чтобы захватить бесплатные места, отпускаемые в количестве 300 на каждый вечер. И ставит он неизвестную для Петербурга оперу «Дон-Кихот», написанную специально для него на сюжет знаменитого романа Сервантеса Массеном. Ее впервые поставили, кажется, в 1911 году в Монте-Карло и она имела успех. Теперь весь Петербург находится в предвкушении сенсации.

За окном проплывали незнакомые пейзажи, их сменяли виды маленьких, но ухоженных городков, в центре которых обязательно возвышалась построенная в строгих архитектурных канонах кирха. Красивые дома с аккуратными палисадниками и ровными дорожками утопали в цветах, напоминая скорее иллюстрации к старинным сказкам. Но почему-то не было ощущения радости от встречи с чем-то ему неведомым, легкости, предвкушения чего-то необычного, а, напротив, к Мелетию возвращалось уже забытое чувство – ему казалось, будто вновь на него надели тесный сюртук.

Как и тогда, появлялось желание бросить все и бежать, бежать на волю, туда, где раскинулись волжские просторы. Душно, ему становилось невыносимо душно в последнее время. Не хватало радующих глаз картин русской природы. Казалось, что стоит только вдохнуть хотя бы один глоток воздуха, наполненного запахами и ароматами Поволжья, и к нему обязательно вернется прежнее ощущение свободы. И тогда он сможет жить дальше, не обращая внимания на чопорность и несносную пунктуальность окружающих его людей, их суету по поводу и без повода, навязчивую опеку Церетели, который чрезмерно был озабочен поддержанием своего авторитета в высших кругах немецкого общества. Утренние занятия по вокалу, муштра в изучении немецкого, итальянского и французского, репетиции, вечерние концерты. Мелетий чувствовал, что находится на пределе душевных сил, поэтому был бесконечно рад, что, наконец, едет в Италию и рядом с ним ставший таким родным Феофан, без которого уже невозможно было представить свою жизнь. Она словно выжидала того часа, когда на определенном жизненном отрезке сможет, наконец, их соединить.

Приоткрыв окно, Мелетий полной грудью вдыхал вечернюю прохладу уходящего лета, но и это не приносило успокоения. Там, за опускающимися на землю сумерками, были чужие люди, чужая страна, чужая жизнь со своими, непонятными для него проблемами, незнакомым укладом.

За тот небольшой период жизни в Германии, Мелетий стал желанным на самых званых приемах, где неизменно собиралась элита немецкого общества. Его приглашали выступать, и он пел под неусыпные взгляды Церетели. Когда он видел его сидящим в первых рядах, разговаривающего с очередным нужным и влиятельным депутатом или представителем военного министерства, почему-то вспоминалась Волга, пароход, верхняя палуба и Сенька-распорядитель, пристально следивший за всем, что там происходит. Овации, восторженная публика, представление важным особам. Он ловил на себе восхищенные взгляды. Но ему так не хватало одного, такого дорогого, милого сердцу, взгляда Ариадны. Щемящая боль стала заполнять его сердце. От мыслей о ней, воспоминаний о Москве тревожно становилось на душе. Тревожно было на душе и оттого, что слишком часто приходилось слышать в последнее время разговоры о войне и ее неизбежности с Россией.

Эту тему в высшем немецком обществе обсуждали даже на театральных премьерах, концертах, просто дружеских встречах. И он знал, например, что германский рейхстаг в этих целях пошел на резкое увеличение военного бюджета. На приемах открыто говорили о том, что Германии предстоит воевать теперь на три фронта: на востоке – с Россией, на западе – с Францией, на северо-западе, а именно: на территории Бельгии и Голландии, – с Англией, и что для этого специально усилят некоторые войсковые части, предпримут еще много чего, не совсем понятного Мелетию.

«А если все произойдет так, как обсуждают в рейхстаге? Уж слишком реально ощущается дух предстоящей войны, в которую, судя по приготовлениям, будет втянута не только Россия, но и вся Европа. А как же Ариадна? А как же там, в России? Ни в Москве, ни тем более в провинции, на Волге, наверняка, не подозревают о всей серьезности обстановки, не знают о начатых приготовлениях»

Мелетий пытался отогнать тревожные мысли. Он только сейчас заметил, что все это время сжимает в руке заветный медальон. От него исходило какое-то особое тепло. С новой силой нахлынули воспоминания, а с ними и чувства, обуздать которые было выше его сил.

Разве можно было уехать тогда так просто. Мелетий понимал, чувствовал своим сердцем, что Ариадна тоже томится в безысходности, уж слишком тревожным был ее взгляд при расставании. «Надо что-то предпринять, напомнить о себе каким-то образом, она должна знать, что он тоже думает о ней, что извелся от переживаний», - отстукивало тогда сознание. Как хотелось ворваться в ее мир, и наслаждаться, наслаждаться их встречей.

«Мы сегодня едим к ювелиру». Эти слова Феофана, сказанные именно в момент его душевных терзаний, были так неожиданны. «Братья Фаберже недавно открыли собственную камнерезную мастерскую и привлекли для работы известных мастеров, в том числе и Кремлева с Дербышевым, пожалуй, лучших резцов по камню на Руси. Нынче мода на ювелирные изделия из камня все возрастает. Я позволил себе без вашего согласия заказать у них камею из сердолика и яшмы Орской. Я уверен, что получится нечто удивительное и неповторимое, а самое главное, изображ ение на нем будет уж очень подобно на одну юную особу, по которой так тоскует ваше, Мелетий, сердце», - с хитрецой в глазах произнес Феофан. Мелетий стоял в полной растерянности, ровным счетом ничего не понимая. Смятение Мелетия не могло остаться незамеченным для Феофана. «Зачем? Для Чего? И откуда я возьму деньги, чтобы заплатить за такую дорогую работу?» - наверняка читалось тогда во взгляде Мелетия. Феофан, словно предугадывая все вопросы, только и произнес: «Разве деньги главное? Важно внимание к человеку именно в тот момент, когда его очень ждут. А ждут его от вас, Мелетий, именно сейчас. Когда же вы станете знаменитым и богатым, вспомните о Феофане. Может, и я буду тогда нуждаться в вашем внимании, и вы мне тоже сделаете что-нибудь приятное», - заключил Феофан.

А потом, немного подумав о чем-то, с грустью произнес: «Когда люди становятся знаменитыми и богатыми, они, к сожалению, забывают о тех, кто когда-то был с ними в начале их пути, наставлял, помогал. И не стоит беспокоиться о деньгах. Они в некоторой степени мерило того, чего человек смог добиться в жизни. Я, Феофан Всемирский, был когда-то знаменит и имею некоторые накопления. А для жизни мне нужно ровно столько, сколько нужно. От этого же знака внимания, возможно, зависит и ваша судьба. Вы талантливы Мелетий, очень талантливы. А чтобы добиться высот, очень важно, чтобы покойно было на сердце».

Теплые коричнево-красноватые тона, миниатюрная, вырезанная из камня пластина вытянутой элипсообразной формы с изображением утонченного женского профиля, камея была так искусно выполнена, что от нее невозможно было отвести глаз. Знакомый образ так притягивал.

«Мы дали имя прелестной незнакомке Салидат. Уж очень напоминает она грузинскую княжну, красавицу Салидат. Камея «Салидат», пусть она принесет вам счастье», - проговорил ювелир, вставляя украшение в бархатный футляр, и бросая на Мелетия понимающий взгляд.

Поезд сбавил скорость, на перроне служитель станции ударил в колокол, возвещая о прибытии состава. Граница. Последние метры немецкой земли. Там, за клубами пара, который старательно выпускал пыхтящий паровоз, оставалась часть его жизни, с которой он, как ему казалось, расставался без сожаления.

Удар колокола напомнил ему холодную Москву ранней весны. К нему будто вновь возвращались те чувства, которые он испытывал тогда, стоя на перроне. Поезд вот-вот должен был унести его в неизвестность. Оставались считанные минуты до отправления. Он и сам не понимал своего состояния. Это было волнение оттого, что его жизнь меняется так круто? Или же это был страх перед неизвестностью? Нет, сердце подсказывало, что сейчас должно случиться что-то очень важное, что не стоит спешить, надо задержаться, хотя бы еще немного побыть на перроне. Феофан несколько раз с волнением в голосе приглашал его зайти в вагон, а он так и не мог сделать шаг навстречу той, другой жизни.

Но чуда не происходило. Мелетий помнил, как тяжело было у него тогда на сердце. Он уже ступил на подножку вагона, когда вдруг услышал свое имя. Да, он не ошибся, звали именно его. Раскрасневшаяся, с выбившимися из-под сползающего на плечи платка волосами, по перрону бежала Ариадна. Ей преграждали путь провожающие. Она буквально расталкивала их, пробираясь сквозь толпу.

- Подождите! Пожалуйста! Подождите! Подождите же! – почти молила она. Мелетий бросился ей навстречу.

- Мелетий! У вас совсем нет времени!, - кричал ему во след не на шутку взволнованный Феофан.

- Вот, возьмите, - только и смогла произнести в конец запыхавшаяся Ариадна, протягивая Милетию миниатюрный медальон.

Поезд тронулся. Оркестр заиграл марш. Мелетий едва успел вскочить в свой вагон. Ариадна еще что-то пыталась сказать ему, а потом, поняв, что это бесполезно, скрестив на груди руки, так и осталась стоять на перроне, будто о чем-то умоляя. В ее глаза читалось отчаяние. А уходящий поезд все отдалял и отдалял их друг от друга.

Очередной удар колокола заставил Мелетия возвратиться в реальность. Впереди Италия, Рим, поступление в академию искусств, а значит – и новая жизнь. Только вот какой она будет, эта новая жизнь?..

 

Петербург, зима 1913 года

- Не обольщайтесь, дорогой Николай Дмитриевич. Карьера в России нынче зависит не только от усердия, но и от так называемых, дамских салонов, о которых в последние два года только и рассказывают наши газеты, будто и писать-то вовсе не о чем,- друpОн, как всегда, искренне переживал за него перед каждым выступлением, и всякий раз восхищался его голосом и незаметно стал единственным близким для Мелетия человеком.pРазве можно было уехать тогда так просто. Мелетий понимал, чувствовал своим сердцем, что Ариадна тоже томится в безысходности, уж слишком тревожным был ее взгляд при расставании. «Надо что-то предпринять, напомнить о себе каким-то образом, она должна знать, что он тоже думает о ней, что извелся от переживаний», - отстукивало тогда сознание. Как хотелось ворваться в ее мир, и наслаждаться, наслаждаться их встречей.жески похлопывая по плечу Шереметьевского, произнес полковник Боровский. Руководитель военной разведки Главного управления Генштаба Но теперь ничего не оставалось, как ждать финала и сохранять хотя бы внешнее спокойствие, и излучать саму любезность.Но не посмотреть в ее сторону он просто не мог. Это было выше его сил. Мелетий при очередном поклоне осторожно поднял глаза и обратил их в сторону ложи. Ясные лучистые глаза, восторженный искренний взгляд. Теперь их было только двое в этом огромном, сияющем блеском публики и огнями вспыхнувших люстр, зале. Они смотрели друг на другpа, не отводя глаз, и мир, казалось, существует только для них двоpих.с первой их встречи проникся к нему какой-то особой симпатией. Выправка, отменные манеры, несомненная эрудиция, умение все схватывать на лету, не могли не вызывать к нему уважение.

Именно такие офицеры, фанатично преданные своему делу, по мнению полковника, нужны сейчас, когда с приходом в Военное ведомство нового министра генерала Сухомлинова начат второй этап военной реформы, и когда Главному управлению Генштаба переданы основные вопросы подготовки к войне. Но этот штабс-капитан при всех своих несомненных достоинствах так наивен, так не искушен в придворных иpppнтригах и одержим стремлением к служению отечеству, что появилось желание немного приземлить его к реалиям жизни. Увидев смущение Шереметьевского, полковник добродушно произнес:

- Не стоит делать вид, будто вы этого ничего не знаете. Газеты ведь читают не только в Петербурге, но и в Москве. Назначения, увольнения, вплоть до территории Святейшего Синода включительно происходят теперь в дамских салонах. Дамы защищали Гермогена и Иллиодора. Дамы имели касательство к Григорию Распутину. О дамском салоне упоминалось, когда речь шла об увольнении одного обер-прокурора Святого Синода и о назначении другого. Была даже карикатура, запамятовал, в каком журнале. Сидит дама в кресле, а перед ней склонился сановник, которого та просит передать, что она недовольна образом мыслей и намерениями князя такого-то.

На лице Николая выступил густой румянец. Сколько было волнений, гордости за то, что ему оказана такая честь – служить в Генштабе, который напрямую подчинен военному министру. А тут – все совершенно банально: нужно просто быть приятным во всех отношениях и понравиться какой-нибудь светской особе, желательно приближенной к самой императрице. Полковник Боровский словно прочитал его мысли.

- А все пошло от августейшей императрицы Александры Федоровны. Она, имея влияние на Государя, начала активно вмешиваться в подбор кандидатов на высшие государственные посты, и заметьте, по принципу преданности трону. И остальным дамам ничего не оставалось, как последовать ее примеру, - уже с сожалением в голосе произнес Ермолай Алексеевич.

- Но вам-то беспокоиться не о чем. Ваша очаровательная супруга, Ариадна Константиновна, уже становится подлинным украшением двора, да и князь Проханов очень влиятелен, - остановившись в хитром прищуре, произнес Боровский.

При упоминании имени Ариадны, Николай почувствовал, как его лицо вновь заливается краской. Какое-то чувство безысходности преследовало его все последнее время. Было ощущение, что он совершил чудовищную ошибку, исправить которую уже нельзя, надо смириться и нести этот крест до конца своих дней. Но и без Ариадны его жизнь лишена всякого смысла. Он так долго добивался ее, а когда, наконец, все свершилось, оказалось, что счастье совсем в ином.

Ариадна холодна, неприступна, всем своим видом дает понять, что в нем не нуждаются, и во взгляде сквозит постоянная обида, что ее принудили к замужеству. Все попытки достучаться до ее сердца, остаются тщетными. Внешне - они красивая любящая пара. Но разыгрывать для двора каждый раз спектакль о семейной идиллии, чтобы заслужить хорошую репутацию этого самого двора? Когда-то же может наступить предел. И все же хотелось верить в лучшее. И Николай уповал на то, что время примирит их с обстоятельствами, прошлое уйдет в прошлое, а настоящее заставит принять жизнь такой, какой она есть.

Николай стал замечать, что на службе ему комфортней и поэтому все чаще появлялось желание задержаться на ней подольше. Работа действительно доставляла ему удовольствие, и к счастью, которой становилось все больше и больше. Военная реформа, которую начали проводить с приходом нового военного министра, требовала решения многих вопросов не только в связи с введением в 1912 году новых уставов, в том числе и полевого. Много проблем было и по усилению боеспособности русской армии. Времена наступали уж очень тревожные. А дом пугал пустотой. Николай чувствовал себя в нем неким инородным телом, не покидало ощущение потерянности, опустошенности. Даже перед прислугой приходилось притворяться, чтобы не разнесли молву об их постоянных размолвках с Ариадной. Они с каждым днем отдалялись друг от друга, и даже перестали говорить об интересных когда-то для них вещах, о которых непринужденно болтали раньше. Ариадна все время почему-то тосковала, а у него от этого тяжело становилось на душе.

«Скорее всего, хитрый Боровский меня проверяет на предмет того, насколько я преуспел в светских интригах и не завел ли себе покровителя в лице какой-нибудь влиятельной особы? Но зачем? Он ведь прекрасно информирован об уважительном отношении ко мне Косатовского. И наши симпатии взаимны еще со времен русско-японской войны», - промелькнуло в сознании Николая.

«А может, ему просто не с кем поделиться наболевшим. Но все то, о чем так пространно рассказал мне Боровский, - истинная правда, от которой становится грустно. Он столько лет отдал службе, а тут простая банальность – все могут изменить женские козни, и, к сожалению, очень не безобидные по своим последствиям». Николаю стало искренне жалко полковника, который вынужден анализировать не только большое количество информации, поступающей от агентуры из разных стран, но и вникать в расстановку сил в придворных интригах, четко вычленяя из всего этого словесного хлама нечто такое, что может угрожать империи.

В военном ведомстве Боровский слыл демократом, даже отобедывать любил в обществе не высших чинов, как полагалось ему по долгу службы, а с теми, с кем когда-то начинал работу и с которыми его связывали долгие годы службы. Он был неизменно приветлив, обладал тонким юмором, который не изменял ему даже тогда, когда надо было принимать важные и сложные решения, и казалось, всегда прибывал в хорошем расположении духа. Несмотря на то, что был осведомлен о многом, в том числе и о личных похождениях некоторых своих коллег, Ермолай Алексеевич никому ничего плохого не сделал, хотя и не пропускал возможность дать понять, что всем все известно.

Импонировало то, что своим подчиненным он любил повторять: «Прежде, чем нечто предпринять, нужно еще и еще раз все взвесить и подумать, чем работник специальных служб отличается от мерзавца. А тем, что первый, располагая информацией, никогда не будет использовать ее в своих личных интересах, сводить личные счеты с неугодными. Мерзавец этим только и занимается. Не навреди! Это так важно в нашем ремесле». Но когда дело доходило до работы, был очень педантичен. И что подкупало сослуживцев, знал, не только что потребовать, но и как решить проблему.

- Я готов доложить о рубеже стратегического развертывания на случай войны, - уже по военному четко докладывал Николай, стремясь перевести разговор на тему, ради которой был приглашен.

- Понимаю, понимаю. Любовь, молодость, сомнения. Мне бы ваши годы. Я бы с вами обязательно поспорил за Ариадну Константиновну. Хороша, очень хороша. Смотрите, как бы ваша занятость не закончилась тем, что кто-то более ретивый и настойчивый, не завладел ее сердцем. Насколько мне доложили, вы даже ради работы перенесли свое свадебное путешествие. Молодые барышни, видите ли, очень щепетильны к мужскому вниманию. Я бы не откладывал такие важные вопросы. Ну, а теперь, пожалуй, приступим к нашим делам.

Через минуту они уже склонились над картой, изучая рубеж по линии Вильно – Белосток - Брест, обводя кружочками укрепления, которые предполагалось усилить по Неману – Гродно, Ковно, Брест. Предстояло еще и еще раз проанализировать основные положения разработанной «Большой программы по усилению армии, рассчитанной на 1914 – 1918 годы». Времени оставалось крайне мало. В октябре она должна быть представлена на утверждение Государю, а до этого - одобрена Сухомлиновым, однако, в большей степени начальником Генштаба Николаем Николаевичем Янушкевичем, который имел несомненный авторитет у царя и мог даже некоторым образом повлиять на него.

Для Боровского это поручение являлось особенно ответственным. Именно по протекции Янушкевича он получил назначение в Генштаб, и теперь по его личному указанию в рамках этой программы должен внести предложения по вопросам военной разведки. Более того, ему было поручено заняться вопросами разведки научных исследований, связанных с новыми видами вооружения. Очень уж тревожная информация поступала на этот счет в последнее время от некоторых источников. Но пока это было негласной просьбой Янушкевича. Предстояло еще все проверить и тщательно проанализировать.

А пока перед ними стояла не менее ответственная задача - за оставшийся короткий период необходимо внести предложения по изысканию дополнительных резервов для увеличения армии в среднем на 30-40 процентов, ее техническому переоснащению. Предполагалось в целом реорганизовать артиллерию, увеличить число батарей почти в два раза, предложить меры по усилению флота, улучшению обучения войск, особенно в звене рота-полк, по индивидуальной подготовке рядового и унтер-офицерского состава,

Николай и Ермолай Алексеевич, которым предстояло все это соотнести с поступающими от агентуры данными о ходе военной реформы и военных приготовлениях в Германии, углубились в изучение цифр, предварительных расчетов. Удручало то, что на нужды разведки выделялось чуть более 1,3 млн. рублей, а это 2/3 от необходимой суммы. До начала совещания подразделений Генштаба, которым предстояло скоординировать свои действия, оставались считанные часы.

- Ариадна, ваше решение явно опрометчиво. С Николаем Дмитриевичем вы и в России могли бы провести прекрасно время. Ведь главное, что вы молоды, красивы и влюблены. А чтобы насладиться всей прелестью уединения от всех и вся вовсе не стоит ехать за границу, да еще в такое тревожное время, - с легким укором произнесла княгиня Софья. Она явно была довольна, как все складывается в их уважаемом семействе, а особенно тем, что теперь появилась возможность почаще бывать в Петербурге, выходить в свет, а самое главное, восстановить уже сходившие на нет связи.

- Ариадна, поездка в настоящее время в Париж – это сущее легкомыслие. Да и руководство Николая Дмитриевича вряд ли одобрит такой поступок. В Генштабе слишком напряженное сейчас время,- с явным недовольством, вторил ей князь Проханов.

- Ох уж эти военные. Вам всегда и везде мерещится враг. По-вашему, куда не посмотри, кругом опасность, - стараясь сохранять спокойствие, произнесла Ариадна.

- Я так давно не была в Париже! Я так давно не была в «Гранд опера»! Я так давно не слышала хорошего исполнения! И вообще, я хочу уехать из России, подальше от всех этих разговоров о предстоящей войне, - уже более настойчиво произнесла Ариадна. - Да и опасаться вовсе нет причины. Мы же поедим через Бельгию. А Бельгия, как вам известно, нейтральная страна. В мире всегда было неспокойно. И если жить в состоянии постоянного предчувствия страха, то следует уехать куда-нибудь в глушь, в отдаленное имение, подальше от житейских забот, мировых проблем, куда враг уж точно не доберется.

- Мне импонирует ваша смелость, а желание услышать Мусоргского в Париже более чем патриотично, - не сдержав эмоций, произнес князь Проханов, давая понять, что истинная причина такого настойчивого стремления посетить Париж, ему известна. - Я настоятельно советую подумать о своем намерении и надеюсь на благоразумие, - уже более спокойным тоном произнес он, покидая залу.

За ним последовала княгиня Софья. «Я настоятельно рекомендую прислушаться к совету отца», - немного задержавшись возле Ариадны, произнесла она. «Какой-то простолюдин, пусть даже и снискавший некоторую известность, вовсе не стоит вашего внимания, а тем более того, чтобы рисковать своим положением и благополучием», - небрежно бросила она, всем своим видом подтверждая, что и ей понятна истинная причина такого стремления, и последовала за супругом. Оставшись, наконец, одни, сестры обнялись.

- Что же мне делать? – произнесла Ариадна. - Я не смогу жить, если не увижу Мелетия. Хотя бы одним глазком, пусть даже издалека, не давая знать о себе. Просто увидеть, насладиться его пением, прожить это короткое время в воспоминаниях. Может быть, тогда моя душа обретет покой и я смогу смириться и со своей судьбой, и с присутствием в моей жизни Николя?

- Ариадна, но это же глупо. Маман права. Стоит ли так рисковать своим положением в свете, репутацией. А вдруг обстоятельства сложатся таким образом, что вы действительно встретитесь, и это не понравится Николя, и возникнет скандал. Тогда все будет кончено. Шеремерьевский и так не доволен, что вы все время думаете об этом Мелетии. Это же видно. И причину вашей холодности связывает только с его присутствием в вашем сознании. Неужели вы не понимаете, что это такой позор для семьи. Да и вообще, мне кажется, что ко всему в жизни нужно относиться проще. Все сплошь и рядом только и делают вид, что у них в доме благополучие. Живут с одним, любят другого, влюбляют в себя огромное количество поклонников и вовсе не терзаются по этому поводу. Вот это, я понимаю, настоящая жизнь!

Ариадна, посмотрите, сколько вокруг блистательных кавалеров в чинах и с хорошим положением. Мелетий. пусть и хорош собой очень, и поговаривают, что его популярность в Европе все возрастает, вовсе не стоит того, чтобы связывать с ним какие-то планы. Николай Дмитриевич авторитетен и быстро набирает вес в нужных кругах, - пыталась убедить сестру Анастасия. - По мне, я бы никогда не стала иметь отношения с плебеем, как бы он мне не нравился.

«Разве я могу забыть его?» - рассуждала Ариадна, оставшись одна, и прижимая к груди камею. Выполненная из сердолика, ее любимого, такого уютного камня, она словно хранила тепло рук Мелетия. Ариадне казалось, что камея – незримая связь с Мелетием. Время неумолимо разводит их все дальше и дальше друг от друга. Сначала казалось, что между ними расставание только в год, а теперь все так не ясно. Мелетий становится популярным, у него новые контракты, выступления. Возвратится ли он в Россию? Вновь наплывали воспоминания: раскинувшийся на высоком правом берегу Волги старинный пятиглавый собор Богоявленского монастыря, звонница, белокаменные стены Ипатьевского монастыря, мимо которых медленно проплывал их пароход, неповторимые в своей красоте, картины русской природы. И взгляд, взгляд глубоко посаженных синих глаз, обращенный только к ней. Ариадна, словно заново проживала безвозвратно ушедшее время. Воспоминания. Это все, что осталось в ее жизни.

Николая раздражало буквально все, он просто не находил себе места. Последний разговор с Боровским, который стал относиться к нему все с большим доверием, и даже симпатией, буквально подорвал, казалось, его душевные силы. Он никогда не видел полковника таким. Всегда сдержанный, умеющий даже самые сложные ситуации обращать в совершенно банальные вещи, был, как никогда, возбужден.

- Растерянность власти – это значит, что власть не знает, что делать и растеряла себя. Именно так дословно можно трактовать ставшее весьма популярным в последнее время это неприятное словосочетание. Ее растащили по кускам, – удрученно произнес Ермолай Алексеевич. - Растащили по кускам! Тащили и тащат все, кому не лень, милейший Николай Дмитриевич, и кому подворачивается под руку удобный для этого случай! – поднимая вверх указательный палец, заговорил он, переходя на повышенные тона.

- Но, Ермолай Алексеевич, - попытался перевести разговор на другую тему Николай.

- Вы, наверное, удивлены, что старик Боровский так разоткровенничался? Не отвечайте, не надо. Вы честный и свято верящий в силу верховной власти человек, - прервал его Ермолай Алексеевич. - Но то, что происходит теперь? Кругом засилье бездарей, случайных, а возможно, и не совсем случайных людей. Именно они наводнили охранку, все учреждения, связанные с сыском, и как результат – убийство Столыпина! Подумать только! Целая армия так называемых защитников не смогла уберечь одного человека! И какого?! Важную государственную персону!

Мы дожились до того, что больше заботимся о том, как найти во властных коридорах особу, имеющую влияние на Государя, чтобы он посодействовал продвижению архи важного для страны проекта! – продолжал Боровский. – Сегодня – это Янушкевич! Завтра он вдруг попадет в немилость и что потом? А как же интересы России? - А впрочем, каждое время рождает свой определенный тип человека во власти! – с грустью подытожил он.

Они всегда говорили только на военные темы, обсуждали рабочие вопросы, а тут такое откровение сродни отчаянию. В душе Николай понимал Боровского. Они так спешили, чтобы все выполнить в точности и в установленные сроки, а может случиться, что усилия большого количества людей окажутся бесполезными. А если действительно война? И паралич власти не позволит организовать управление армией. И что тогда? Жесткость, централизация, единоначалие. Именно эти качества так необходимы в сложное для страны время. По всему видно, что полковник на стороне тех думцев, которые высказываются за введение жесткого военно-полицейского режима. Только так можно навести порядок. А уверенности нет, что правительство все-таки решится избрать этот путь.

На душе было неспокойно. «Возможно, Ариадна и права, что хочет на какое-то время уехать из России. Европа с ее совсем другими проблемами, может отвлечь от удручающего настроения, которое довлеет в последнее время над всеми. Интриги в придворных кругах становятся очевидными даже для меня. Весьма дипломатичный князь Проханов только и говорит об этом дома, княгиня Софья обеспокоена тем, чтобы не пропустить момент, и примкнуть к той группе, которая влиятельна. А потом вдруг оказывается, что это самое влияние переходит к другим.

Погоня за конъюнктурой вконец вымотала и Ариадну, такую утонченную, с обостренным чувством восприятия всего, что происходит вокруг, хотя она и стремится занять достойное положение в свете. В последнее время Ариадна предпринимала немало усилий войти в круг приближенных к Александре Федоровне, завести влиятельные знакомства, стала приятельствовать с женами моих непосредственных начальников. Говоря другими словами, начала играть по правилам, установленным при дворе», - рассуждал Николай. Иногда ему даже казалось, что Ариадна входит во вкус и становится настоящей светской дамой. Она заказала себе новый гардероб, хотя не делала этого со времени их свадьбы, и ее глаза говорили, что у нее вновь появляется интерес к жизни.

«В наших отношениях наверняка что-то меняется. Может, нас обстоятельства сблизили, а может, время примирило с обстоятельствами. А может то, что каждому из нас сложно принять то окружение, в котором мы оказались в Петербурге, и вынуждены приспосабливаться к традициям и нравам? »

Николаю очень хотелось верить, что это так. У него даже теплилась надежда, что между ними может восстановиться былое пускай не взаимопонимание, а хотя бы просто искренние, без фальши, отношения. Он ведь стремится понять Ариадну. Было ощущение, что и она понимает происшедшие перемены в его настроении. Может, в их жизни действительно назревают перемены к лучшему, а может, Ариадна так загорелась этой поездкой, что надежда заставила ее преобразиться?

- Госпожа передали, что скоро будут готовы, - прервала его рассуждения служанка. Но Николай продолжал пребывать в состоянии своих пространных размышлений. Страх, что сейчас спустится Ариадна, и он вновь увидит ее отсутствующий холодный взгляд, делали его неподвижным. Пересилив себя, Николай, наконец, произнес: «Вели Матвею подавать карету». А потом, посмотрев внимательно на рыжеволосую Илзу, переступающую с ноги на ногу и не решающуюся что-то сказать, спросил: «Тебе чего?». От этих слов Илза вконец окаменела. Она страх как боялась молодого хозяина, который всегда был предельно учтив с прислугой, но веяло от него каким-то холодком. Не было в нем домашности как в князе Проханове. Илза так любила хозяйский дом в Москве. Там всегда было много гостей, и один знаменитей другого, шумно, весело. Она чувствовала, что к ней хозяева относятся искренне и по-доброму, несмотря на то, что частенько любили подтрунивать над ее рыжим, почти огненным цветом волос и широким скуластым лицом. Но делали это незлобно, называя ласково: «наш латышонок», лишний раз напоминая о ее латышских корнях.

Илза очень любила молодую госпожу, с которой выросла в этом доме и была почти ровесницей с ней. А, повзрослев, стала прислуживать ей. Но скорее это была дружба, пускай и очень разных по своему положению людей, но искренне привязанных друг к другу. Ариадна всегда брала Илзу с собой и на каток, и на салазках покататься. А тут такое событие – в Юсуповском саду открытие самого большого катка в городе. Туда съезжается весь Петербург. Ариадна говорила, что будет иллюминация, фейерверк и много чего интересного. А ей страсть как хотелось посмотреть хоть одним глазком на все это великолепие, а о том, чтобы прокатиться, даже и не мечтала, хотя коньком владела отменно.

- Нам пора, а вы еще, как я вижу, не собраны, - быстро спускаясь по лестнице, с легким укором произнесла Ариадна. - Николя, я готова опереться на вашу руку, - одаривая супруга улыбкой, произнесла она. - А что? И наш латышонок еще в домашнем платье? Илза, передай остальной прислуге, что им тоже сегодня позволено быть на катке.

- Николя! Серафима Николаевна Боровская тоже будет на открытии, а потом мы приглашены к ним отужинать. Ермолая Алексеевича, скорее всего, не будет. Его супруга только и жалуется на его постоянную занятость на службе. Но к вам она проникнута самыми искренними чувствами. Боровский, оказывается, ей об вас много чего хорошего рассказал. «Ох уж этот хитрый Боровский», - только и подумал Николай. «Вот уж у кого воистину выработалась отменная закалка за время работы в военной разведке. Ничто не остается незамеченным, ничто не может ускользнуть от его зоркого взгляда, даже настроение подчиненных. Теперь понятно, почему Боровский так стремился отправить меня сегодня домой пораньше, ссылаясь на то, что хочет самостоятельно поработать с бумагами. И до последней минуты все держалось в тайне. Значит, и Ариадна принимала участие в разработке этого важного плана». На его лице впервые за последнее время появилась улыбка.

- Мне кажется, что все это похоже на заговор и мне ничего не остается делать, как принять приглашение и с удовольствием поучаствовать в нем. Вот только пока не ясно, какая же мне отведена роль? - учтиво предлагая свою руку Ариадне, произнес Николай.

В коротком полуприлегающем полушубке из котика, по краям отделанного темно-серым каракулем, с муфтой в одной руке из такого же темно-серого каракуля, в белоснежном пуховом платке, из-под которого выбивались кокетливые завитки каштановых блестящих волос, утонченная, изысканная, Ариадна была самим совершенством.

 

- Получены срочные донесения от источника в Германии. Подтверждается, что немцы не просто активно готовятся к началу военных действий, а подступаются к ним вплотную. В ближайшее время возможны провокации на Балканах. Эту информацию подтверждают сразу несколько источников – наш резидент в Австрии, источники в Болгарии и Сербии. - раскрыв папку со спецсообщениями под грифом «Особо секретная», как всегда ровным спокойным голосом докладывал Боровский помощнику 1 оберквартирмейстеру ГУГШ полковнику Николаю Августовичу Монкевицу.

Он заведовал военно-статистическими делопроизводствами части 1 оберквартирмейстера и Особым делопроизводством ГУГШ, которое отвечало за служебную переписку с военными агентами, сбор сведений об иностранных армиях и отчетность по расходуемым суммам. С введением новых штатов Генерального штаба Монкевиц осуществлял непосредственное руководство разведкой, а именно: ее добывающими органами и частью обрабатывающих органов.

Теперь Николай Августович внимательно слушал доклад Боровского, которого очень ценил за то, что тот, имея многолетний опыт работы, всегда четко мог вычленить из значительного количества получаемой информации самое главное, обратить внимание именно на то, что вызывало обеспокоенность.

- От источника в Англии получена информация, на которую я бы рекомендовал обратить ваше внимание, - продолжал доклад Боровский.

- Прошу вас, - произнес Николай Августович.

- Британский министр иностранных дел сэр Эдуард Грей встречался с германским послом князем Лихновским. Как стало известно от источника, близкого к его окружению, предмет переговоров – выяснение позиции Англии, которую она займет в надвигающихся международных осложнениях. Зная особенность министра всегда выражаться неясно, его фраза, на которой акцентирует внимание источник, о том, что Англия «не может допустить уничтожения Франции», более чем убедительна, - докладывал Ермолай Алесеевич.

- И это при том, что английская дипломатия в течение всего 1913 года и по сей день поддерживала в Берлине надежду на британский нейтралитет, - заметил Монкевиц.

- Тревожные сообщения и нашего посла в Англии Бенкендорфа на этот счет. Сэр Эдуард Грей после встреч с германским послом в беседе с Бенкендорфом всячески подчеркивал враждебность Германии к России и настаивал на вероятности австрийского выступления.

Николай Августович обдумывал информацию. В кабинете воцарилась привычная в таких случаях тишина. Боровский же, оставшись на какое-то время наедине со своими мыслями, в душе корил себя за вчерашнюю сиюминутную слабость. Иначе как всеобщий психоз, обстановку в российском обществе теперь не назовешь. Но он?! Как он, обладающий всей полнотой информации, мог поддаться этому самому психозу? Ему-то вполне понятна ситуация. Россия на подъеме. Она вошла в число стран, экспортирующих зерно. Быстрыми темпами развивается промышленность. К 50-м годам, если темпы роста сохранятся даже такими, как в настоящее время, Россия обещает стать могущественной державой и далеко после себя оставить ту же Германию», - рассуждал Боровский.

«Разве кто-то в Европе захочет уступить свое доминирование, особенно Германия, где наблюдается небывалый подъем промышленности, и которую просто распирает от сытости. Значит, впереди схватка титанов, не сражение, а битва до полной победы за новый передел в Европе. Судя по последним сообщениям, театр военных действий окончательно переместится в центр континента. Все открыто готовятся к войне.

Но, как ни раз случалось в истории, о ней говорят много, но ни власть, ни армия оказываются к войне почему-то не готовы. Причины? Сегодняшняя ситуация в России – это хорошо организованная и глубоко продуманная диверсия по подрыву государства изнутри через расшатывание и ослабление верховной власти». В этом Боровский не сомневался. Сплетни, интриги, группировки, следующие за ними кадровые чистки, постоянная смена ключевых министров. По его мнению, это и был результат растерянности власти. «Государь по наушничанью особо ретивых ловкачей видит причину неудач в нерадивом чиновничестве, не понимая, что система, именно созданная система власти, тянет гирями на дно страну, в пропасть. И кого бы в эту систему не втолкнули, абсолютно ничего не изменится. Так, внешняя суета, чтобы показать народу, из-за чего в стране нет порядка. И весь этот хаос кем-то очень умело управляется, кому-то он очень нужен». Боровский все прокручивал и прокручивал в сознании ситуацию, которая так повлияла на его вчерашнее настроение.

Для него уже стало привычным одновременно включать сознание и подсознание, когда в момент образовавшихся пауз в ходе доклада можно было еще раз все обдумать, сделать некоторые выводы. Вот и теперь на ум пришло неутешительное заключение: «Одной из причин возможной неготовности к войне может стать несогласованность действий ведомств, ведущих разведывательную деятельность, - МИДа, МВД, куда входят отдельный корпус жандармов, департамент полиции, Главное управление почт и телеграфов, и которые тоже занимаются разведкой, Министерства финансов. Разведывательные сведения и материалы политического и экономического характера добываются Священным синодом, Министерством торговли и промышленности, морским министерством. А единая обработанная информация практически отсутствует».

И это было действительно так. Поступающая из разных источников, ее не с чем было сопоставлять. В МИДе с недоверием относились к фактическим сведениям, имевшимся в распоряжении ГУГШ. Такие же отношения складывались и между другими ведомствами. На памяти Боровского была ситуация, когда председатель Совета министров Коковцев на закрытом заседании правительства потребовал дать оценку характера военных приготовлений Австро-Венгрии и сообщил информацию, полученную по этому поводу от военного ведомства. Министр же иностранных дел Сазонов ответил, что «при помощи своих агентов не может проверить точность данных, которые поступают из различных источников в Генеральный штаб».

На душе было очень не спокойно из-за реального осознания ошибок, которые в военное время могут стать роковыми.

- У вас еще что-то? – спросил Монкевиц, глядя на разложенные по направлениям сводки с донесениями, которые уже готов был доложить Боровский.

- Из сообщений следует, что помимо Балкан, в ближайшее время следует обратить внимание на направление – Германия – Польша – северо-западный регион, - произнес Ермолай Алексеевич.

- Получено несколько шифровок на это счет от источников в Германии. Они подтверждены данными наших агентов в Литве, Белостоке, Минске, Варшаве. Их анализ показывает, что вполне вероятно может быть разыграна двойная карта у наших западных границ: поляки, используя международные осложнения, вступают в сговор с Германией по вопросу отторжения от России польско-белорусских земель. Определенная часть национально настроенной белорусской интеллигенции вынашивает план вступления в контакт с высшим немецким руководством. Предмет торга – в случае объявления войны поддержка Германского правительства в обмен на гарантии признания провозглашенного самостоятельного национального белорусского государства, - закончил доклад Боровский.

- Но как мы знаем, у национальной, так называемой политической элиты, нет выразительной концепции деятельности на случай нарушения существующего геополитического порядка. Само же население в Белоруссии, которое, как известно, в основном состоит из крестьян, слишком индифферентно как к политическим хитросплетениям, так и к национальному вопросу. Небольшая группа националистов составляет подобие любительского клуба, - продолжал делиться своими соображениями Монкевиц, когда они, по сложившейся традиции, обменивались мнениями уже в неофициальной обстановке, за чашкой ароматного чая. А чаевничали они в последнее время частенько. Боровский вообще стал замечать, что перед самыми сложными аналитическими измышлениями ему обязательно нужно выпить крепкого чая. Казалось, что доставляющий удовольствие процесс, к тому же активизирует его умственную деятельность.

- Этот источник в Германии сто раз прав, что акцентирует внимание именно на такой информации. И отнестись к ней надо более чем внимательно, - задумчиво произнес Николай Августович.

- Предательство отдельной личности, или же группы лиц, всегда приносило гораздо больше вреда, чем проигранное сражения и омрачало, пожалуй, все этапы человеческой истории. И тогда колоссальные усилия многих структур сводились на нет, заканчиваясь сокрушительным поражением. Поэтому даже группки националов с их бредом достаточно, чтобы взорвать ситуацию у наших западных границ. Надо отсечь все их контакты с немцами, создать вокруг них своеобразный вакуум и сделать так, чтобы их энергия ушла на установление контактов с немецким руководством. Пока они будут этим заниматься, их идея захлебнется сама по себе.

У нас с вами еще на памяти прожекты об автономии Белоруссии в границах России, альянсе с польскими социалистами и бредом воссоздать Речь Посполитую с национальными государствами Литвы, Белоруссии и Украины. Или же помните, об автономии Белоруссии с парламентом в Вильно?

- Мне кажется, нужно воспользоваться схемой внедрения своих людей в политические группы в Белоруссии, как это было перед выборами в Российскую думу в 1907 году, - поддержал идею Николая Августовича Боровский. - Тогда операцию провели блестяще и ни один социалист не получил ни одного мандата.

- Вы правы, милейший Ермолай Алексеевич. Упрощаться не стоит. Белорусская эмиграция в Европе немногочисленна. Однако много выходцев с тех краев в недавнем прошлом перебрались за океан. МИД недавно поделился информацией, полученной из посольства в Вашингтоне о том, что выходцы из Виленской, Минской, Могилевской, Витебской, Смоленской и Гродненской областей предпринимают шаги по выходу из состава общерусских организаций. Но, заметьте, не сами, а по подсказке из Вильно. И началась эта работа в Чикаго. Мне кажется, что необходимо усилить разведывательно-информационные группы в этом регионе, - подводя черту под их встречей, заключил Николай Августович.

Но Боровскому все равно что-то не давало покоя. Интуиция подсказывала, что, анализируя информацию, которой в последнее время поступало особенно много, он упустил нечто важное. Мысли крутились вокруг совершенно незначительного, на первый взгляд, упоминания в шифрограмме, поступившей из Германии от «кукловода».

«То, о чем там сообщалось, вовсе не для сегодняшнего дня, - размышлял Боровский. А возможно именно этой проблемой надо начинать заниматься уже сегодня, в ней просматривается некая стратегия в производстве новых видов вооружения, и она может стать вовсе не безобидной по своим последствиям. Но чья это стратегия? Отдельных очень осведомленных и влиятельных людей? Или же уже создано нечто наподобие закрытой исследовательской лаборатории? А если «кто-то» неизвестный стал заниматься этими проблемами, и появилась реальная возможность завладеть сознанием большого количества людей, стран, мира? Тогда оружие, производство которого мы так стремимся увеличить в целях создания военного равновесия в споре с влиятельными странами, покажется таким никчемным, напоминающим обыкновенную груду железяк».

Он проводил аналогии, сопоставлял события, и все сходилось. «Действия толпы, одурманенной идеей, вылились в революцию 1905 – 1907 годов. Не безызвестный Распутин, безграмотный мужик, завладел сознанием царской семьи, которая 300 лет служила народу по совести и чести. А теперь что? Ни тревожные донесения, ни доклады здравомыслящих людей не могут изменить мнения царя, его близкого окружения, большого количества людей. Вывод напрашивается сам по себе: научись владеть сознанием масс и ты завладеешь миром. Но надо найти, разгадать этот код, пароль».

Боровский мысленно раскладывал пасьянс, вычленяя по крупицам какие-то даже отрывочные сведения из полученных в последнее время донесений. И опять все нити тянулись к Германии.

Он вновь перелистывал журнал сообщений. В шифрограмме того же «кукловода», после донесения по сути, сообщалось: «…со стороны военной разведки активизировался интерес к кругу ученых, занимающихся изучением потенциальных возможностей человеческого мозга, проблемами воздействия на сознание человека. В течение месяца состоялось несколько конфиденциальных встреч сначала с профессором из Индии, а затем из США, с некоторыми члена научного общества в Копенгагене. Жду указаний».

Чутье подсказывало, что помимо сообщений о предстоящих приготовлениях к войне, необходимо разрабатывать и эту тему. Как важно, что и Янушкевич, и Монкевиц тоже обратили внимание на это направление. Оно не давало Боровскому покоя. Вконец измотав себя сомнениями, он распорядился подготовить информацию об исследованиях в области изучения возможностей человеческого мозга, влияния гипноза на сознание человека, а главное, какие существуют методики управления поведением, поступками людей, какие разработки и каких ученых на этот счет имеются. Ермолай Алексеевич поручил привлечь к работе специалистов, и сделать все совершенно тайно.

Но больше всего Боровского теперь интересовал Николай Дмитриевич Шереметьевский.

- Шереметьевский Николай Дмитриевич, родился в Москве 26 октября 1884 года, по вероисповеданию православный, из потомственных дворян, закончил Восточный институт по китайскому и японскому отделению, Николаевскую академию Генерального штаба по первому разряду. Во время русско-японской войны служил переводчиком под началом генерал-майора В.А.Косатовского, координатора дальней разведки, активно привлекался к аналитической работе и, как свидетельствуют подготовленные им материалы, обладает весьма тонким умом, - докладывал Боровский Монкевицу.

- Вот некоторые выдержки из подготовленной им докладной записки «О состоянии негласной агентуры»: «Наша негласная разведка военных сил и средств иностранных государств, не имея никакой определенной программы, представляется совершенно случайной, и мы всегда получаем не то, что надо, а то, что доставляет слепой случай». По этому поводу Шереметьевский предлагал следующее: 1) создать единую программу по разведке; 2) всю работу проводить на конспиративной основе; 3) работа должна вестись непрерывно (мир или война); 4) хорошее финансирование; 5) централизованное руководство. - Хочу заметить, что все это крайне актуально и в настоящее время.

- Да, этот молодой человек абсолютно прав. Печальный опыт русско-японской войны подтверждает правильность его выводов. Из-за постоянных разногласий координатора дальней разведки генерал-майора Косатовского и генерал-квартирмейстера Манчжурской армии генерал-майора Харкевича практически все органы русской разведки на Дальнем Востоке работали разобщено, - заметил Монкевиц.

После некоторой паузы Боровский добавил: «Если учесть, что на всю российскую армию мы имеем всего одиннадцать переводчиков с японского, в числе которых состоит и Шереметьевский, его знание языка может сыграть свою роль в операции, если мы на нее решимся. Также он прошел подготовку в особой офицерской группе со специальной рукопашной и стрелковой подготовкой, где технику борьбы преподавали японские инструкторы. Хорошо знаком с системой воинского воспитания в Японии, которая направлена на закаливание воли, развитие энергии, культивирование широкой инициативы. Помимо этого он владеет английским и немецким языками как родными».

Словно предугадывая следующий вопрос Николая Августовича, Боровский добавил: «Шеремерьевский – эстет, увлекается поэзией и любит оперу. Но более всего имеет склонность к наукам. Во время учебы в институте состоял в научном обществе. Совместно с князем Николаем Трубецким, который вместе с ним занимался, и уже достиг неплохих результатов, написал ряд работ. О них известно на Западе и они оценены в научном мире. Сам же князь Трубецкой обещает быть историком, как минимум, европейского уровня. В научное общество входил и ныне известный геополитик, географ Петр Савицкий, тоже уже известный своими работами. Захаживал к ним и Георгий Вернадский, естествоиспытатель, сын самого Владимира Ивановича Вернадского».

Боровский вновь сделал паузу. Николай Августович поднялся из-за стола и зашагал по кабинету, что явно выдавало его волнение, А потом, резко остановившись у стены, где висела большая карта Германии, произнес:

- Я всегда ценил в вас умение неординарно мыслить и просчитывать действия на много шагов вперед. Мистические союзы, масоны, центры, из которых пытаются управлять стихиями и народами, присвоение себе некоей особой миссии, завладение умами масс, вера в свою исключительность и бессмертие. Это старо как мир. Все правители стремились к господству. Легенда о Шамбале в Тибете, Утопия Томаса Мора, Атлантида Платона. Все это можно было бы принять за сказку, наивные мечты, если бы не сообщения нашей агентуры в Германии, источников в США, Франции, Дании. Они стали поступать с завидной регулярностью в последнее время. Наверняка что-то затевается. И почему все крутится вокруг ученых очень узкой прикладной направленности? – задумчиво произнес Николай Августович. - Вот уж поистине правы те, кто утверждает, что: «Денег, патронов и информации никогда не бывает много».

- И Шереметьевский - самая подходящая кандидатура, если мы все же решимся на эту операцию. Немаловажно и то, что он женат на дочери князя Проханова, красавице Ариадне, воспитанной в хорошем вкусе и, несомненно, образованной. У него большие связи в артистических кругах Германии. Он водит дружбу с влиятельными людьми, меценатами, известными артистами, вхожими в немецкую элиту, - бросил ремарку Боровский.

- Это тоже важно, - задумчиво произнес Монкевиц. - И кандидатура Шереметьевского, несомненно, лучшая. Он – хорошо подготовленный для работы за кордоном сотрудник, и, к тому же, перспективный ученый, работающий в практически неизученной сфере, вызывающей интерес, как мы теперь можем предполагать, в высших кругах ряда стран. Отныне, Шереметьевский поступает в ваше непосредственное распоряжение, акцент надо сделать на его подготовку как ученого, популяризацию в нужных нам странах написанных им работ, проводимых исследований, - подвел черту Николай Августович. – А операцию, пожалуй, мы назовем «натуралист», - добавил он.

- Ариадна! Дорогая моя Ариадна! У меня великолепные новости, - заговорчески улыбаясь и пряча что-то за спиной, радостно произнес Николай. v- Николя! Не томите же, прошу вас, не томите! – с явным нетерпением произнесла Ариадна, всем своим видом давая понять, что находится в ожидании чего-то необычного, при этом, пытаясь заглянуть, что же скрывает от нее Николай. Преклонив перед Ариадной колено, он торжественно преподнес ей букет великолепных фрезий, которые она просто обожала:

- Мы едим! Мы, наконец, едим в Германию!

От таких слов Ариадна даже на мгновенье замерла, и теперь ей казалось, что она слышит биение своего сердце. Ариадна еще не могла понять, от чего больше ее переполняют эмоции – от неожиданного известия, или же оттого, что, наконец, сбываются мечты.

- В Берлине состоится конференция с участием самых известных ученых. Там будут светила, мировые имена! И среди них – Свен Гедин. Он же исследовал Лхасу, священный город Тибета. А это как раз то, чем мне так хотелось заниматься. Восток, Тибет, древние манускрипты, тайны человеческого сознания, - больше не сдерживая переполняемые его чувства, с восторгом произносил Николай. - А потом полугодовая стажировка. Мы можем даже получить предложение принять участие в каком-то совместном проекте. Судя по моим последним встречам в академии с немецкими учеными, все идет к тому! Ариадна! Это же такие перспективы! Наука! Европа! У наших ног может оказаться целый мир! – ликовал он. - Как же я обожаю Боровского. Это все благодаря его усилиям я вновь могу вернуться к написанию начатых когда-то трудов.

Ариадна не знала, что и сказать. Она была счастлива, бесконечно счастлива. Ей хотелось обнять весь мир, Николя. Она так благодарна ему за заботу, за понимание ее настроения, за стремление сделать ей нечто приятное.

Обнявшись, они уже кружились от счастья по зале под растерянные и ничего не понимающие взгляды Илзы, прислуги, прибежавшей на непривычный для их дома случившийся переполох. Здесь не помнили, чтобы кто-то смеялся и радовался так искренне. Да и госпожу они видели счастливой впервые.

- Мы можем начинать собираться прямо сейчас, - кокетливо подмигнул Николай Ариадне. На вас должно быть все самое лучшее и изысканное. У вас еще есть время обратиться к лучшим петербургским модисткам.

Книги, мои работы, конспекты. Николай на мгновенье о чем-то задумался.

- Надо не забыть взять с собой альбом с последними фотографиями для Церетели. Ему, наверняка, будут интересны новые, открытые князем Прохановым, имена будущих звезд оперной сцены, - произнес он вслух.

 

Бельгия, август 1914 года.

«Боже, как такое вообще могло случиться? Как такое стало возможным? Бельгия - нейтральная страна, которую оккупировала Германия вопреки всем международным нормам и договоренностям! И я реально нахожусь в этой стране. Все получилось так глупо! Это - соблазн, искушение, желание побыстрее добраться до Парижа. Как я виновата! Как же я виновата! Я во всем виновата только сама! Я искала любой предлог, чтобы поскорее покинуть Германию, несмотря на все возражения Николя, предупреждения об опасности, - корила себя Ариадна. - И чего я добилась? В город не то, что выйти нельзя, нос высунуть невозможно. Брюссель полон немцев. Мадам Эдит говорит, что начались расправы с теми мирными жителями, которые не хотят подчиняться оккупационному режиму. У нас в госпитале каждую ночь появляются целые группы молодых людей, которых скрывать от персонала мадам Эдит уже просто не может. Сначала это были единицы, затем десятки, а теперь и вовсе не счесть, сколько их. Мадам так благородна, что помогает молодым бельгийцам избежать призыва в немецкую армию, переправляя их за линию фронта, чтобы там они могли присоединиться к остаткам разбитой армии бельгийского короля Альберта 1. Слава Господу, она соединилась, наконец, с английскими экспедиционными войсками и французской армией. Но это все так опасно! Это война! Кажется, действительно началась война».

- Мадам Ариадна, мадам Ариадна, привезли раненых, - позвала совсем молоденькая медсестра тихим голосом. Потом, осмотревшись по сторонам, еще тише добавила: «Тайно».

Это означало, что привезли раненных или английских, или французских солдат, которым необходимо оказать срочную помощь и организовать их переправу в войска союзников или бельгийских добровольцев. А тех, кто был тяжело ранен и не мог двигаться без посторонней помощи, предстояло укрыть в госпитале и придумать на случай облавы легенду кто они и откуда, как попали в госпиталь.

Ариадна отложила в сторону рукоделье, которым она занималась в короткие перерывы между сменами, отметив про себя, что раз от раза у нее получается все лучше и лучше. «Это мне, наверное, от маман передалось. Вот уж никогда не думала, что буду заниматься кружевом, чем угодно, но только не этим. А теперь оно оказалось единственным для меня спасением, которое отвлекает от страшных мыслей».

Ариадна содрогнулась, вспомнив сначала скандал с Николя, а потом страшную ловушку, в которую она угодила. Николя никогда не повышал на нее голос, а тут был в ярости. Ссора оказалась такой неприятной, что и сейчас Ариадне становилось не по себе. В те последние июльские дни 1914 ничего не предвещало такой развязки. Ариадне казалось, что Николя смирился с ее предстоящим отъездом, но когда напомнила об этом, взорвался и выплеснул все, что у него накопилось на душе.

- Вы никогда не любили меня! И наши отношения - одно сплошное притворство. Все ваши мысли заняты только этим простолюдином. Да, да, молчите и не перечьте! Простолюдин, он и есть простолюдин, в какие бы одежды его не обрядили и на какую бы сцену не поставили! – меряя шагами кабинет, бросал в лицо Ариадне колкие фразы Николя. Он останавливался лишь только для того, чтобы выплеснуть очередную порцию накопившихся за все эти годы обид.

- Думал ли я, что судьба так жестоко обойдется со мной? У нас авторитет в обществе. В Германии ученые приняли меня как серьезного исследователя, переводчика. Перед нами открываются перспективы! Мы не можем ехать в Париж хотя бы по той простой причине, что скоро состоится международный конгресс, куда съедутся светила. Это же прекрасная возможность войти в их круг, стать своим в мире науки. Мы должны принять обязательно у себя в доме профессуру, высказать им свое почтение. Будьте любезны, возьмите на себя такой труд, - позаботьтесь хотя бы один раз о приеме высоких гостей и о нашем авторитете! От этого зависит наше будущее, и, в конце концов, безопасность! Балканы, Босния, Сербия, Россия уже охвачены войной. Германия вот-вот объявит войну Франции, куда вы так стремитесь! Останется ли в стороне Италия от всех этих событий, еще большой вопрос! Вы так спешите попасть в это пекло, что вам безразлична даже собственная жизнь! О других вы давно уже не думаете!

- Бумаги и билет, или же развод и скандал! – стояла на своем Ариадна. - Бельгия – нейтральная страна и Германия не посмеет вторгнуться на ее территорию. А у Франции – надежный союзник – Англия. Билет или скандал! На шум прибежала перепуганная Илза. Никогда она еще не видела госпожу и хозяина такими – побледневшая, с каменным лицом Ариадна, и багровый от гнева Николай Дмитриевич. Илза замерла от неожиданности, не зная, как поступить.

- Илза! – стальным голосом произнес Николай Дмитриевич. Госпожа уезжает в Париж! Приготовьте все необходимое. У нее очень мало времени. Она нас покидает завтра!

- Билет и сопроводительные документы вы получите немедля! – бросил Николай Дмитриевич в сторону Ариадны и быстрым шагом вышел из кабинета. Еще раз оценив рукоделие, Ариадна бережно опустила его в ридикюль. Оно было спасением от тягостных воспоминаний и тревожных дум, отвлекало от осознания всей трагичности ситуации, в которой она оказалась. А оказалась она в ловушке, которая захлопнулась, и выхода из которой нет.

«Как все-таки быстро человек ко всему привыкает, даже к боли, смерти. Эти стоны, кровь», - размышляла Ариадна, надевая на голову медицинскую косынку. Ей даже не хотелось взглянуть на себя в зеркало. От одной мысли, что в нем она увидит свое отражение, отражение той, чужой, неизвестной ей женщины, на лицо которой легла печаль, становилось не по себе.

Сначала было страшно от всего, что пришлось пережить. Слишком быстрой и разительной оказалась перемена. Еще недавно это был Шарлоттенбург, одно из самых красивых берлинских предместий. От Бранденбургских ворот к нему вела широкая дорога, окаймленная вековыми деревьями. В глубине - уютный особняк, из окон которого открывается вид на Тиргартен – парк, сохранивший характер леса с озерами, гигантскими дубами и вязами, где в северо-западной части расположен один из лучших в Европе зоологический сад, общество, спокойная размеренная жизнь женщины, обласканной всеобщим вниманием, море обожания со стороны мужчин и их неподдельная зависть Николя.

И вдруг это все исчезает, остается по ту сторону границы, и ты оказываешься на самом дне жизни среди изувеченных ранениями людей и счастлив от осознания только одной мысли, что удалось спастись, обрести убежище, пусть даже и такое. «А что дальше?» - задавала себе вопрос Ариадна. Не найдя на него ответ, она в изнеможении опустилась на кровать. Сил не было никаких, преследующие все последнее время воспоминания забирали их окончательно. Перед глазами проплывали картины русских просторов, которые открывались с палубы парохода. Кружащиеся чайки, ветер, развивающий белые атласные ленты на шляпке и задушевное, проникновенное пение о Руси, родной стороне…

«Надо подняться и идти! Меня, наверняка, заждались. Раненных много, а медичек всего-то несколько», - отдавала себе команды Ариадна. Собрав последние силы, она поднялась с кровати и направилась в подвальное помещение, где мадам Эдит обычно прятала раненных от посторонних глаз.

 

Германия, август 1914 года

Источник вновь не вышел на связь. Николай уже которую неделю аккурат в пятницу приходил в оперу в надежде, что на этот раз он получит условный знак, и контакт, наконец, состоится. Некоторые спектакли Шереметьевский смотрел по нескольку раз, знал их на память. В театре его не просто узнавали, а приветствовали у самого входа, напоминая, что сегодня вновь дают оперу, которую господин уже смотрел. И это вызывало, пожалуй, самое серьезное, беспокойство – он привлек к себе излишнее внимание. Приходилось мило улыбаться и делать вид истинного ценителя оперного искусства, который вновь пришел насладиться игрой любимых исполнителей в любимом спектакле. Все это грозило быть причисленным к кругу элиты, фанатично преданной опере, а значит – модные салоны, богема, несколько иной круг общения, связей и контактов, которые вовсе не входили в его планы. «Первая шифрограмма в ГУГШ отправлена в конце июля», - сдерживая волнение, воспроизводил в памяти события Шереметьевский. «В центр передан список ученых, темы докладов конференции в Берлине, отмечены фамилии приглашенных. Скорее всего, они вымышленные, и гости были заявлены в качестве наблюдателей от каких-то неизвестных организаций, возможно, тоже вымышленных. Но этого достаточно, чтобы сделать предварительный вывод о том, что к проблеме человеческого сознания, влияния на его психику, мотивацию поведения проявляется повышенный интерес и со стороны не только ученых».

Николай не находил себе места. Наступила очередная пятница, а уверенности, что встреча состоится, никакой. Даже предчувствий по этому поводу тоже не было никаких.

В Берлине закончил работу научный семинар, его доклад произвел впечатление. Судя по той дискуссии, которая последовала после выступления, вопросы и неподдельный интерес известных людей в научном мире, можно сказать, что на него обратили внимание, и даже оценили. Он сделал первый шаг, чтобы быть принятым в круг уважаемых ученых.

«Мне так нужны сегодня хорошие связи, так необходимо закрепить пускай скромный, но все же успех. Встреча на вилле в Шарлоттенбурге подтвердила это. Приглашение посетить мой дом приняли даже самые педантичные ученые мужи, которые общение в свое личное время с мало известными в мире науки людьми, считают излишним», - оценивал первые контакты Николай.

Но оптимизм сменялся обеспокоенностью. Он еще и еще раз проходился по тем проблемам, которые вызвали наибольший интерес. «На конференции присутствовали военные, это факт, хоть и были они в цивильной одежде. Много слушали, в дискуссию не вступали, что-то брали на заметку. Мое выступление, похоже, конспектировали. Значит, наверняка, что-то планируется по военной линии», - отметил Николай.

«А те выводы, которые были изложены в моем докладе исходя из проведенных очень предварительных исследований еще в Москве, Киеве и Петербурге совместно с нашими учеными? Вот ими больше всего и заинтересовались! Значит, все-таки подсознание человека…», - продолжал рассуждать он. «Но если наука разгадает истинное его предназначение для человеческой сущности, это будет сродни самым значимым в науке открытиям, которые могут изменить представление о возможностях мозга в принципе. Если же исследования перейдут в плоскость практической реализации, последствия могут быть не предсказуемыми! Надо успеть, нам обязательно надо успеть! У нас хорошая научная школа и наработанная база. Мы должны быть первыми. Как необходим контакт с источником! Как необходим контакт с источником именно теперь!»

Шереметьевский ловил себя на мысли, что в его настроении появляется нервозность, чего никогда не было, когда речь шла о работе. Он это расценивал как дурной знак, отголосок его семейных неурядиц. «Надо взять себя в руки. Если и сегодня время будет потрачено зря, значит, необходимо воспользоваться запасным вариантом на случай особых обстоятельств и военных действий. А впрочем, военные действия уже начались», - поймал себя на мысли Николай. Настроение было ни к черту. Надежд на сегодняшний вечер было мало. Но все жмасоны, центры, из которых пытаются управлять стихиями и народами, присвоение себе некоей особой миссии, завладение умами масс, вера в свою исключительность и бессмертие. Это старо как мир. Все правители стремились к господству. Легенда о Шамбале в Тибете, Утопия Томаса Мора, Атлантида Платона. Все это можно было бы принять за сказку, наивные мечты, если бы не сообщения нашей агентуры в Германии, источников в США, Франции, Дании. Они стали поступать с завидной регулярностью в последнее время. Наверняка что-то затевается. И почему все крутится вокруг ученых очень узкой прикладной направленности? – задумчиво произнес Николай Августович. - Вот уж поистине правы те, кто утверждает, что: «Денег, патронов и информации никогда не бывает много».Это означало, что привезли раненных или английских, или французских солдат, которым необходимо оказать срочную помощь и организовать их переправу в войска союзников или бельгийских добровольцев. А тех, кто был тяжело ранен и не мог двигаться без посторонней помощи, предстояло укрыть в госпитале и придумать на случай облавы легенду кто они и откуp style=p style=да, как попали в госпиталь.е теплилась надежда, ведь давали не оперу, а концерт. Церетели как всегда обещал удивить чем-то неожиданным.

Публика медленно заполняла зал, хотя уже прозвенел второй звонок, все предпочитали общаться в кулуарах, обсуждая последние новости, которые, в основном, касались военной темы. Кругом чувствовался патриотический подъем, и Николаю приходилась поддерживать беседу по поводу очередного сообщения об успехах немецкой армии, делать вид вполне удовлетворенного ситуацией человека. Он вырвался из России в самый удобный момент и теперь в свободной Германии сможет заниматься наукой, и именно теми разработками, которые так не понятны в России, и на которые возлагают такие надежды в прогрессивной стране. Это открывало хорошие перспективы. Немецкое правительство проявило к нему лояльность, и он не был выслан из страны в первые дни войны, как это сделали с остальными русскими, находящимися в Германии на момент ее объявления.

Николай раскланивался с очередной влиятельной особой, старался ограничиться только доброжелательной улыбкой, боясь, что его вновь будут расспрашивать о здравии супруги, говорить комплименты по поводу ее красоты и выражать надежду на скорую встречу и возвращение в общество. И каждый раз от таких слов начинало болеть сердце. Оно стонало, кричало изо всех сил, готовое вырваться из груди.

Но он был бессилен что-то изменить. Ариадны нет рядом, она сделал свой выбор. Теперь оставалось только гадать, смогла ли она пересечь Бельгию до начала военных действий. Или же нападение немцев застало ее по пути в Париж. И тогда… Об этом не хотелось думать. От одной только мысли, что Ариадна может оказаться в этом аду, становилось не по себе. Она ведь так беззащитна, ранима. А если неустроенность, плен? В Бельгии, нейтральной Бельгии идет война, реальная война, о которой так много говорили. О том, что там происходит, даже страшно было подумать. Николай гнал от себя тревожные мысли. Нужно сосредоточиться, иначе он не сможет жить дальше, его сердце не выдержит всего этого.

- Господин Шереметьевский, вы абсолютно невнимательны сегодня ко мне, - с укором произнесла почтенная дама, с которой Николай только и встречался в опере все последнее время, и как ему казалось, что на почве любви к музыке они уже породнились. - Мы все находимся в предвкушении чего-то необычного. Говорят, что будут, представьте себе, романсы. В такой момент, когда вся Германия только и живет патриотизмом, вдруг будут звучать русские романсы. Церетели, как всегда оригинален, - продолжала ворчать она. Николай едва сдерживал эмоции, заставляя себя сохранять невозмутимый, и даже несколько отстраненный вид. Но когда на сцену вышла в белоснежном бархатном длинном платье с бледно-сиреневой розой на левом плече роскошная шатенка и полились первые фразы любимого романса Бородина на слова Пушкина «Для берегов отчизны дальней», Николай замер, все еще не веря, что, наконец, это произошло. Он с волнением ждал, когда же прозвучит:

«Но там, увы, где неба своды

Сияют в блеске голубом…»

«Да, я не ослышался, мне подают условный знак», - ликовал Николай, едва сдерживая волнение. А когда исполнение закончилось, хлопал, казалось, громче всех, а потом еще долго бисировал вместе с восторженной публикой. Источник вышел на связь. Но это был условный сигнал особых обстоятельств.

Прохаживаясь по просторной галерее дворца, Николай галантно поддерживал под локоть роскошную шатенку, и немного склонив голову, слушал ее восхищенное щебетание. Регина Асмаловская, так с придыханием поизносил ее имя Церетели, выводя на сцену и представляя публике, теперь пребывала в полном восторге от оказанного приема, прекрасной сцены с потрясающей акустикой, и от такого кавалера, как Николай Дмитриевич Шереметьевский. Он был не дурен собой, и на него то и дело обращали внимание прохаживающиеся рядом дамы.

- Можете, можете, граф, покорять женские сердца, не прилагая при этом никаких усилий. Вы так пленили госпожу Регину, что за весь вечер к ней не может подойти ни один мужчина. Можете, можете, окружать себя самыми красивыми женщинами, - не без зависти в голосе произносил Церетели с легким укором.

Под красивыми дугами тонких бровей горели восхищенные цвета лесного меда глаза. А нежная, с матовым оттенком кожа, делала Регину необыкновенно привлекательной. Она была стройна, изящна и изыскана в своих манерах. Вместе с Шереметьевским они теперь составляли красивую пару, на которую гости смотрели с некой завистью и восхищением. Между тем Николай Дмитриевич рассыпался в комплементах, на которые Регина отвечала с легким кокетливым укором.

- Вам рекомендовано незамедлительно выехать в Данию. Ваше донесение вызвало интерес, об изложенных выводах доложено выше, - мило улыбалась она. - Вашей работой по легализации в Германии остались довольны, как довольны и тем кругом общения в ученой среде, в которую удалось войти. Для продолжения контактов с нужными учеными, вам необходимо в ближайшее время отправиться на отдых в небольшое курортное местечко Эспергард. Это приблизительно в шестидесяти километрах от Копенгагена. Поездка в Данию позволит избежать высылки из Германии в принудительном порядке всех иностранцев – граждан государств, воюющих со страной. Пока вас не тронули, но все так непредсказуемо! Да и обстановка там спокойная. Полиция мало интересуется деятельностью иностранцев.

К концу октября в Данию прибудут ученые из Германии и Америки, ваши новые знакомые. Собирается эдакий закрытый для посторонних глаз клуб интеллектуальной элиты, чтобы в свободной обстановке обсуждать интересующие нас проблемы. Все они считают, что уже в недалеком будущем определяющим в войне будет не оружие, а мозги. Это вытекает из произведенного в управлении анализа их работ, просто высказываний. Есть сведения, что к ним должна присоединиться очень важная особа из военного ведомства Германии. Что-то затевается. Наверняка, затевается большая тайная игра. Ситуация приобретает непредсказуемый характер. Немцы нарушили все обязательства. Бельгия, Франция. Какая страна следующей будет втянута в военные действия?

В Эспергарде снимите меблированные комнаты у госпожи Даниельсон. Для дальнейших указаний на вас выйдет связной. Встреча с ним должна состояться в парке Тиволи в последнюю субботу октября в полдень.

- Передаю очаровательную Регину в ваши надежные руки. Вижу, вижу ваше нетерпение, - любезно раскланивался Николай Дмитриевич, передавая роскошную шатенку Церетели.

- Прекрасный концерт, прекрасный репертуар – Бородин, Римский- Корсаков, Глинка! А исполнение! Русская песня – необъятные просторы, тоска степей, удаль ветра! Теперь я Ваш истинный поклонник! – с искренним восхищением произнес Николай, обращаясь к Регине.

- Вынужден откланяться, - с сожалением произнес он. - Дела. Все было великолепно. Можете, ох как можете вы удивлять публику, уважаемый господин Церетели, - улыбнувшись напоследок своей приятной обворожительной улыбкой, произнес Шереметьевский, покидая здание оперы.

- Низко кланяйтесь Ариадне Константиновне. Надеемся на ее скорое возвращение. Общество без такой красавицы явно скучает, - бросил вдогонку Церетели.

«Ариадна…» Вновь заныло сердце, вновь заплакала душа. «Что же мне делать? Где взять силы смириться с обстоятельствами, с тем, что я оказался всего лишь удобным предлогом вырваться из России. Где взять силы вычеркнуть из сознания, сердца ту, которую так любишь. Где-то теперь Ариадна, успела ли добраться до Франции? Нет, я так просто не сдамся, я буду бороться за свою любовь».

- Госпожа Сабина, вы мне обещали поездку в Копенгаген и прогулку по городу с непременным показом достопримечательностей. За мной - приличный обед в каком-нибудь ресторанчике с хорошей кухней. Очень хотелось бы, чтобы он был расположен в уютном парке. Осень с ее красотами всегда неповторима, особенно здесь, - любезно напомнил за завтраком Николай госпоже Даниельсон. - Вы обещали, - с добрым укором в голосе добавил он. - Буду искренне рад, если к нам присоединится ваш уважаемый супруг.

- Парк, конечно же, должен быть только Тиволи и вам обязательно нужно познакомиться с работой фирмы моего мужа, расположенной недалеко. Вы обещали, - теперь уже госпожа Сабина произнесла с легким укором. - А к обеду он обязательно присоединится.

Госпожа Даниельсон, у которой поселился Николай Шереметьевский, была интеллигентной женщиной весьма приятной наружности, англичанкой по происхождению, дочерью священника и женой владельца небольшой оптовой фирмы, занимающейся импортом ниток для вышивки и производства трикотажа.

С весны до поздней осени она сдавала меблированные комнаты в курортном местечке Эспергард состоятельным постояльцам, которые устремлялись сюда в поисках покоя, тишины и изысканной публики. Именно осенью, когда побережье расцветало яркими осенними красками, сменяя неброские балтийские пейзажи, сюда на отдых приезжала европейская элита. Но теперь шла война и по берегу бродили редкие отдыхающие. Бизнес нес убытки, поэтому госпожа Даниельсон была особенно любезна и бесконечно рада, что заполучила такого постояльца. Приятно, что из всех рекомендаций, он выбрал именно их комнаты. Постоялец был очень хорош собой и являл пример обходительности, и к тому же не сдерживал себя в расходах, что особенно нравилось госпоже и ее мужу, который очень хотел расширить свое предприятие, но испытывал недостаток в средствах. Кроме того, в ближайшее время в Эспергард предполагался приезд его коллег-ученых, в том числе, и из-за океана, и в их честь Николай Дмитриевич Шереметьевский, так звали молодого человека, поселившегося у них, заказал торжественный ужин. Госпожа Даниельсон была от счастья на седьмом небе.

С Террасы уютного немецкого ресторанчика с трогательным названием «Цур Глокке», или же «К колокольчику», хорошо просматривались аллеи осеннего парка. Николай внимательно изучал их расположение,Чутье подсказывало, что помимо сообщений о предстоящих приготовлениях к войне, необходимо разрабатывать и эту тему. Как важно, что и Янушкевич, и Монкевиц тоже обратили внимание на это направление. Оно не давало Боровскому покоя. Вконец измотав себя сомнениями, он распорядился подготовить информацию об исследованиях в области изучения возможностей человеческого мозга, влияния гипноза на сознание человека, а главное, какие существуют методики управления поведением, поступками людей, какие разработки и каких ученых на этот счет имеются. Ермолай Алексеевич поручил привлечь к работе специалистов, и сделать все совершенно тайно. мысленно проходя свой маршрут. Госпожа Сабина, счастливая от такоЧутье подсказывало, что помимо сообщений о предстоящих приготовлениях к войне, необходимо разрабатывать и эту тему. Как важно, что и Янушкевич, и Монкевиц тоже обратили внимание на это направление. Оно не давало Боровскому покоя. Вконец измотав себя сомнениями, он распорядился подготовить информацию об исследованиях в области изучения возможностей человеческого мозга, влияния гипноза на сознание человека, а главное, какие существуют методики управления поведением, поступками людей, какие разработки и каких ученых на этот счет имеются. Ермолай Алексеевич поручил привлечь к работе специалистов, и сделать все совершенно тайно./pго внимания к ним с мужем весьма респектабельного молодого человека, знакомство с которым вот-вот могло перейти в более дружеские отношения, говорила без умолку.

Николай не перебивал, помня золотое правило разведчика – нужно быть непременно любезным с объектом своего внимания и построить беседу таким образом, чтобы этот объект как можно больше информации сообщил о себе и интересующем вопросе, и как можно меньше узнал о собеседнике. И главное – чтобы объект больше говорил сам, нежели слушал. Это позволит ему остаться абсолютно удовлетворенным встречей. Ведь психология человека такова, что каждый стремится показать себя, раскрыться, произвести впечатление. Не даром же говорят: «Он слушает только себя». Ведь слушать другого человека, да еще с его проблемами, так не интересно. Именно к такому типу людей относилась госпожа Даниельсон.

Его же задача теперь заключалась лишь в том, чтобы проявлять участие к тому, о чем так увлеченно рассказывала госпожа Сабина. А она все говорила и говорила, в красках описывая свое детство в Англии, ухаживания будущего супруга, замужество. Особенно импонировало ей то, что с ней теперь общались по-английски. /pНиколай, любезно улыбаясь и всем своим видом давая понять, как ему интересно все, о чем говорит госпожа, кивал в знак одобрении, прокручивая в сознании предстоящую встречу.

К столику подошел официант и с только ему присущей сноровкой стал расставлять бокалы со светлым золотистым пивом перед гостями.

- Не были бы вы так любезны подать темный «гинесс». Мне по душе больше ирландское с густой плотной пеной, - попросил Николай. Через мгновенье перед Шереметьевским стоял бокал темного пенистого отменного ирландского пива.

- Расторопности служителей этого заведения надо отдать должное, - отпивая глоток за глотком ароматное густое пиво, с улыбкой произносил Николай. На душе стало спокойно. Он подал условный знак о своем прибытии и получил подтверждение, что встреча состоится в назначенное время, «почтовый ящик», то есть вспомогательная агентура, в задачи которой входила доставка полученных разведывательных донесений, прибыл.

Супруг госпожи Сабины явно начинал нервничать. Положив деликатно свою руку на руку супруги, мило улыбаясь, он произнес: «Дорогая, мне кажется, что вы сегодня несколько многословны и утомили нашего дорого гостя своим рассказами об Англии».

- Напротив, напротив, мне все очень интересно, - с искренней заинтересованностью произнес Николай. Рассказ госпожи Сабины столь образен, что мне непременно захотелось посетить эту страну.

«Господин Андрэ Даниельсон явно хочет перевести разговор на тему своего бизнеса. Сейчас он наверняка будет намекать на компаньонство», - отметил про себя Николай, внимательно изучая своего собеседника. Как он и предполагал, такое предложение последовало после нескольких обязательных в таких случаях фраз.

- Я подумаю, – уклончиво ответил Николай. - У меня не было намерений заниматься бизнесом в Дании, или входить с кем-то в долю в этой стране. Я располагаю некоторыми свободными средствами, но имею весьма заманчивые предложения за океаном. Знаете ли, время в Европе нынче не спокойное, никто не знает, как долго продлится война. Не хотелось бы рисковать, но я подумаю

На оптимистической ноте при удовлетворении сторон подходил к концу приятный обед приятных собеседников, в конце которого услужливый официант в знак благодарности, что гости выбрали именно их заведение, преподнес от имени хозяев супругам торт, а Николаю – коробочку с ароматными сигарами. Уже дома, вооружившись специальной лупой, Николай перечитывал полученное указание центра, написанное на тонкой папиросной бумаге, которую осторожно достал из сигары, высыпав из нее табак.

Шифрограмма.

 

Центр – «натуралисту».

По имеющимся сведениям среди участников встречи ученых в Эспергарде предположительно может находиться представитель германского контршпионажа. Выясните личность и его причастность к данному ведомству.

Николай прогуливался аллеями парка Тиволи. Казалось, он изучил здесь каждый поворот, каждое дерево. У него появилась хорошая привычка – пройтись ранним утром по старинному парку, полюбоваться его красотами, подышать свежим воздухом, и, набравшись хороших эмоций, заглянуть в полюбившийся ресторанчик, где он стал постоянным посетителем. Выпив чашечку ароматного кофе, который варили тут отменный, перечитав свежую прессу, Николай садился работать над статьей, которую ему заказало научное общество Копенгагена. Здесь было очень уютно, домашняя атмосфера располагала к пространным рассуждениям. К тому же, он очень спешил закончить работу перед встречей на побережье. В неформальной обстановке можно будет обсудить некоторые моменты, в которых он не совсем уверен.

«Скоро должен появиться Карел», - поглядывая на часы, отметил Николай. Чех по национальности Карел Чепек работал в научном обществе Копенгагена, куда был приглашен несколько лет назад, и теперь выпускал журнал по психологии и, казалось, знал весь ученый мир лучше самого себя. Они познакомились еще на конференции в Берлине и были искренне рады, что их контакты продолжились уже в Дании.

- Дорогой Карел, не могли бы вы мне помочь, - мило улыбаясь, проговорил Шереметьевский, после того как они обменялись любезностями и традиционными фразами о настроении, осенней погоде, которая в последнее время не радовала.

- Я всегда к вашим услугам, вы же это знаете, - также мило улыбаясь, ответил Карел.

- Уважаемая мной госпожа Сабина так волнуется по поводу торжественного ужина, который я даю в честь приезда на побережье наших коллег, что с помощью научного общества составила список гостей и очень просила его уточнить, а еще - напротив каждой фамилии по возможности отметить кулинарные пристрастия.

- Я не сомневаюсь в том, что госпожа Сабина, как всегда приготовит отменный обед, ее дом один из лучших на побережье, и это знают все. А вот по поводу списка, пожалуй, помогу.

Они вместе стали пересматривать фамилии, при этом, отмечая научные заслуги каждого, и остановились у незнакомого для Николая имени. Карел как-то странно посмотрел на Шереметьевского. Тот замер. «Наверное, не стоило так рисковать, и открыто интересоваться объектом, - пронеслось в сознании Николая. - Но у меня нет другого выхода, потому что нет времени».

- А вы разве не знаете? – вопросительно посмотрев на Николая, произнес Карел. – Это же наш большой друг – Гюнтер Райх! Очень образован и обладает обширными знаниями по проблеме, имеет научные работы и к тому же чиновник высокого полета какого-то важного ведомства Германии. Скажу вам пока по секрету, планируются исследования, на которые выделяются очень большие деньги, и именно от этого молодого человека зависит, кто из ученых попадет в проект. Предложить его собирается якобы Германия. Но поговаривают, что курировать будут американцы! Намечается что-то грандиозное!

- Я и предположить не мог, что все так серьезно, - растерянно произнес Николай. – Мне казалось, что у нас просто дружеский ужин.

- Ну что вы! Вам обязательно необходимо подружиться с господином Райхом. Он влиятелен, очень влиятелен и у вас есть все шансы попасть в проект, - оглядываясь по сторонам, тихо произнес Карел.

Подошел официант.

- Еще что-то? - спросил он.

- Пока нет, но я непременно зайду за сигарами, они мне понравились и я благодарен за то, что был предложен именно этот сорт. Вы обещали, что заказ доставят завтра, - произнес Николай.

- Будем рады видеть, - учтиво ответил официант.

- А вы не желаете? – обратился Николай уж к Карелу.

- Нет, что вы, я не заядлый курильщик, - ответил тот. - Для меня лишняя чашечка кофе – вот истинное наслаждение.

 

ГУГШ от «натуралиста»

На семинар в Эспергард прибывает высокопоставленный представитель из Германии. Он заявлен под именем Гюнтера Райха. Предположительно из военного ведомства.

 

Шифрограмма.

Центр – «натуралисту».

Гюнтер Райх – сотрудник германской службы контршпионажа, до недавнего времени курировал вопросы новейших разработок в области вооружения, в частности производства субмарин. Заслужил особое доверие руководства после успешно проведенной операции в Северной Африке, где германской разведке удалось вызвать волнения кочевников против французских хозяев. Быстро входит в контакт с представителями различных социальных групп, располагает к себе. В ходе операции Гюнтер Райх также обеспечил прикрытие и вывод из опасной зоны на подводной лодке особо ценного агента, который являлся одним из организаторов волнений, Вильгельма Канариса, действовавшего под именем Рид-Розас. На подводной лодке в условиях блокады территории в Средиземном море французскими подводными лодками «Топаз» и «Опал» сумел путем маневра вывести подводную лодку из окружения, доказав техническое превосходство немецких субмарин. Амбициозен, тщеславен, обладает острым умом и энциклопедическими знаниями, хладнокровен и необыкновенно храбр. В ближайшее время должен прибыть в Данию с особым заданием генерального штаба. Установите контакт, войдите в доверие, выясните цель прибытия. В дальнейшем объект будет упоминаться под именем «лис».

 

Госпожа Сабина от усталости буквально валилась с ног, но, несмотря на это, была бесконечно счастлива. Наконец в их дом вернулась привычная суета. Яркий свет заливал гостиную, слышался звон бокалов, посуды, привычный гул спорящих, или просто беседующих между собой гостей. Их было много, и все они являли собой весьма почтенное общество, имели какие-то ученые звания и даже научные достижения, о которых теперь только и говорили. Госпожа Сабина ничего в этом не смыслила, но по обрывочным фразам, незнакомым для ее слуха словам, которые она улавливала каждый раз, когда тихонько заходила в залу вместе с прислугой, чтобы подать очередное кушанье, понимала, что публика в ее доме собралась очень уважаемая.

Но с особым обожанием и восхищением она поглядывала в сторону своего постояльца господина Шереметьевского. Он был так хорош собой и имел в своем окружении людей очень высокого положения, что гордость буквально переполняла ее. Больше всего ей нравилось, что ему оказывал внимание господин из Германии, к которому все проявляли интерес и с которым стремились завести разговор.

Он тоже был молод и хорош собой. Спокойная, неброская красота -густые рыжеватые волосы, голубовато-зеленые глаза, открытый лоб делали его очень привлекательным. На него хотелось смотреть и смотреть. Но когда госпожа Сабина закрывала от удовольствия глаза, то никак не могла воспроизвести его образ. Открыв глаза, она вновь с восхищением смотрела на него. Весь его вид притягивал и располагал к приятному общению. Видимо поэтому два молодых человека, господин Шереметьевский и господин Гюнтер Райх, так звали гостя из Германии, мило беседовали. А госпожа Сабина радовалась, что у них появился взаимный интерес, и возможно тот еще не раз посетит их дом. А им сейчас ох как нужны хорошие связи и, конечно же, средства. А, судя по элегантному виду, дорогому костюму и башмакам господин Райх их имел.

- Знаете ли, г-н Шереметьевский, русская школа мысленного гипноза всегда была интересной, и мне кажется, является лучшей в мире. Но вы пошли гораздо дальше. Бутлеров, который предложил рассматривать в качестве источника излучений нервную систему и мозг человека, Бехтерев, Блаватская, Циолковский, Рерих – все они подтвердили существование явления мозгового силового воздействия мысли человека на живые организмы, возможность силового мысленного управления, - с восхищением говорил Райх.

- Не скромничайте, господин Райх, я наслышан о ваших успехах, в научном обществе только и говорят о последних результатах исследований в области дистанционного управления людьми. Невольно напрашиваются аналогии с событиями в Северной Африке, в Марокко. Вы не находите? Прокатившиеся там бунты – не лучшее ли доказательство того, что в этой области науки достигнуты некоторые результаты, - в тон Райху произнес Николай.

- А вы, господин Шереметьевский, неплохо информированы о подобного рода исследованиях. Но они очень скромны перед теми, которые проводятся сегодня за океаном. Человек не оставляет надежды вернуть себе право единолично властвовать над природой, данное ему Богом до грехопадения. И это желание подчинить себе материальный мир, стать богом без Бога, не покидает человечество, оно не останавливается ни перед чем, - парировал Райх. - А бунт в Марокко? Сколько на земле нынче недовольных?! А сколько бунтуют?! Но это же не значит, что ими кто-то непременно управляет.

- Да, вы правы. Но все эти явления присутствуют в нашей жизни, а значит, требуют объяснения, и всестороннего изучения, возможно на уровне специальной лаборатории, или же центра, куда будут привлечены известные ученые, - старался поддержать беседу Николай. - Такие исследования требуют абсолютного контроля. Они ведь не всегда безопасны.

- О, господин Шереметьевский, мы-то с вами прекрасно знаем, что научное открытие само по себе не может быть хорошим или плохим. Все зависит от того, какие цели преследуют те представители человечества, которые получили в руки возможность его использования, - продолжал развивать мысли Никлая Райх.

- К сожалению, во все времена научные открытия в первую очередь находили свое применение в том, чтобы превзойти кого-то, доказать силу, и к сожалению, в создании оружия для уничтожения людей в том числе. Разница заключалась только в степени его разрушительности, - вторил ему Николай.

- Но согласитесь, те научные открытия, которые им имеем с вами в виду, делают смерть более гуманной. Если раньше человек погибал от колотых, резаных ран, испытывая страшные мучения, то в 20 веке разрывная сила снаряда позволяет сделать смерть мгновенной. А что будет дальше? Если мы научимся управлять сознанием масс, то можно будет предотвращать бунты, о которых вы так печетесь, или же просто программировать поведение человека в выгодных для определенных групп интересах, и никакого кровопролития, - с некоторым цинизмом в голосе произнес Райх.

- Представляете, если состояние науки станет таким, что позволит вводить в память человека любую информацию без его, например, ведома, и которая будет усваиваться как пища и становиться своей?

 

Особо секретная.

Райх – начальнику генерального штаба, г-ну генералу Фолькенгайну.

Г-н Шереметьевский производит приятное впечатление и демонстрирует глубокие знания интересующей нас проблемы. Нисколько не скрывает своего военного прошлого, службу в ГУГШ и близость к русскому двору. Не скрывает также своего разочарования проводимой политикой императорского окружения, чем мотивирована его отставка. Увлечен наукой и исследованиями возможностей человеческого мозга, способностью управлять человеческим сознанием, влиять на поведение человека. Живо интересуется трудами коллег, особенно созданной в Америке лаборатории-центра по изучению феномена мысленного внушения. В оценках сдержан, контролирует свои действия и высказывания, корректен. Считаю перспективным дальнейшее изучение личности Шереметьевского на предмет причастности к тайным службам и, если мы сочтем полезным, для использования его в наших интересах.

К сведению. Супруга г-на Шереметьевского пропала без вести по дороге из Германии во Францию, предположительно в Бельгии, в первые дни нашего присутствия в стране. Учитывая его волнение по этому поводу и неподдельную любовь Шереметьевского к своей супруге, было бы целесообразным разыскать ее. Это могло бы стать хорошим инструментом влияния (давления) на г-на Шереметьевского в случае его полезности нам.

 

«Кедр, каштан… Какое непривычное сочетание деревьев», - размышляла Ариадна, глядя в узкое отверстие, которое образовалось после возведения укрепсооружения на невысокой горе. Не покидало чувство грусти. Ариадна вглядывалась в даль. «Каштаны и кедры… Какое все-таки странное сочетание. Каштаны, каштаны … Это было так недавно, а кажется, что прошла целая вечность. Тогда они только расцветали. Итальянский сад на Литейном, Петербург, радужные надежды, последние прогулки с Николя перед отъездом в Германию, семенящая позади Илза». Из глаз потекли слезы. «Я виновата, я во всем виновата только сама. Я все разрушила, всех и все предала и этот ад – расплата, очень жестокая расплата за мое легкомыслие, за все мои грехи. Но разве любить – это грех?» - тут же пронеслось в сознании. «Разве любить – это грех?» - повторяла Ариадна. «Но я сломала судьбу Николя. А маман, отец, Анастаси?»

На душе стало невыносимо тяжело. Ариадна сделала над собой усилие, заставляя не думать о том, что случилось. За то короткое время, которое, как ей казалось, было сродни целой прожитой жизни, она научилась принимать обстоятельства такими, какими их посылала судьба. Ариадна заметила, что у нее вообще появилась привычка не оглядываться назад, не вспоминать каждый прожитый день, что она обычно любила делать когда-то, в той, ее прошлой жизни. До этого момента Ариадна думала, что ей это удается. Но нахлынувшие воспоминания вновь растревожили душу. «Сколько было дней в моей теперешней жизни, однообразных, но одинаково опасных и наполненных человеческими страданиями?» - впервые за последнее время задумалась Ариадна. «Кровь, стоны, страх быть обнаруженными. И потом этот неожиданный арест мадам Эдит».

Ариадна содрогнулась. «Оказалось, что мадам возглавляла подпольный центр по переброске в войска союзников бельгийских добровольцев и оправившихся после ранения солдат. Вместе со своими друзьями-врачами она лечила раненных, укрывала их в разных госпиталях, а затем переправляла за линию фронта. Мадам схвачена, ей грозит расстрел. Как это все ужасно!». Ариадна съежилась от нервного озноба.

«Как страшна, оказывается война. Она еще только началась, а уже изломала столько человеческих судеб, льется кровь, гибнут люди. Но самое страшное, что мадам Эдит предали», - все возвращалась и возвращалась Ариадна в своих мыслях к мадам, которая была к ней необыкновенно добра. «Говорят, германской службе контршпионажа удалось раскрыть подпольную организацию только при помощи предателей – близких, очень близких к ней людей. Вот так живешь, всем доверяешь, видишь даже участие к своим проблемам. А тебя, оказывается, уже давно предали и на этом предательстве устроили свою жизнь. Наверное, самое страли общаться в кулуарах, обсуждая последние новости, которые, в основном, касались военной темы. Кругом чувствовался патриотический подъем, и Николаю приходилась поддерживать беседу по поводу очередного сообщения об успехах немецкой армии, делать вид вполне удовлетворенного ситуацией человека. Он вырвался из России в самый удобный момент и теперь в свободной Германии сможет заниматься наукой, и именно теми разрtext-align: justify;- Уважаемая мной госпожа Сабина так волнуется по поводу торжественного ужина, который я даю в честь приезда на побережье наших коллег, что с помощью научного общества составила список гостей и очень просила его уточнить, а еще - напротив каждой фамилии по возможности отметить кулинарные пристрастия.p style=аботками, которые так не понятны в России, и на которые возлагают такие надежды в прогрессивной стране. Это открывало хорошие перспективы. Немецкое правительство проявило к нему лояльность, и он не был выслан из страны в первые дни войны, как это сделали с остальными русскими, находящимися в Германии на момент ее объявления./pp style=шное, что может быть на свете, - это предательство.

Мадам Эдит наверняка что-то предчувствовала, если отправила меня вместе с английскими, французскими солдатами, оправившимися после ранения, пробиваться к англичанам. Ведь госпиталь захватили буквально сразу после того, как мы смогли уйти совсем недалеко. Только и успели подойти к деревушке, расположенной в нескольких километрах от Антверпена, подступы к которой защищали бельгийские карабинеры. Это такое счастье, что удалось соединиться с войсками! Впереди – гора. Неужели до свобо- Пока нет, но я непременно зайду за сигарами, они мне понравились и я благодарен за то, что был предложен именно этот сорт. Вы обещали, что заказ доставят завтра, - произнес Николай.text-align: justify; ды остается всего-то ничего, лишь невысокая гора, которую надо как-то преодолеть. И что нас ждет впереди? Сможем ли морем добраться до Англии? - размышляла Ариадна. Это последний шанс вырваться из ада». Моросил мелкий холодный дождь. Было сыро и холодно. Укрепляли подступы к горе, подтягивая артиллерию, которая беззвучно скользила по глиняному, размытому мягкому грунту. Вдоль окопов потянулись колонны пехоты, а затем замерли, выстроившись в заранее заданной геометрической конфигурации. «Что ждет этих солдат? Что ждет всех нас?» - думала Ариадна, вглядываясь в лица совсем юных солдат, почти мальчишек, из русского добровольческого отряда, прибывшего в Бельгию еще в сентябре из Петрограда и принимавшего участие в защите Льежа. В него вошли славяне из многих государств. Русские добровольцы наравне с бельгийцами несли всю тяжесть осады Льежа и покинули его только тогда, когда последний форт был взорван его защитниками.

«Сколько же подвижничества в русском человеке», - не без гордости думала Ариадна. Оставить Петербург, учебу и приехать сюда, в оккупированную немцами Бельгию, чтобы не допустить распространения войны по всей Европе, в Россию! Это так патриотично!»

Ариадна перевела взгляд на начальника добровольческого отряда. Их взгляды сошлись. «Боже, Александр, оказывается, все это время наблюдал за мной, а я ничего не замечала», - стушевалась Ариадна. Мысли о нем вызвали воспоминания о годах юности, и они тронули душу. Ее охватило волнение. Откуда-то из глубин подсознания стали наплывать давно забытые чувства. Их, девиц из женского пансиона, так забавляло внимание молоденьких офицеров. «Мы нравились, но специально делали вид, что этого не замечаем! Нами были увлечены!» Пришел священник. «Значит, будет молебен и атаки не избежать», - мгновенно пронеслось в сознании Ариадны. Солдаты замерли. Над пространством воцарилось безмолвие. Было ощущение, что слышно, как дышит эта огромная масса людей, составляющая теперь один большой организм.

Священник начал служить молебен. Длинные ряды пришли в движение – все одновременно обнажили головы и опустились на колени – славяне и французы, бельгийцы и англичане, повторяя слова молитвы. На их суровых лицах вдруг появилось просветление, и даже какой-то детский восторг от той торжественной атмосферы, которая вдруг возникла здесь, над каштаново-кедровым лесом, мрачным и неприветливым.

« Господи!», - повторяла Ариадна, осеняя себя перстом. «Господи!»

Неприятный хлюпающий звук уходящих в мягкую глинистую почву сапог нарушил тишину. Шеренги солдат начали расходиться в разные стороны, и вскоре рассыпались по полю. Послышался грохот батарей, окопы заволокло дымом, началась орудийная стрельба и массы ринулись вперед. Атака началась.

Ариадна сквозь дым, повисший над полем, внимательно следила за всем происходящим. Когда же прекращала говорить картечь, пользуясь возникшей паузой, выбиралась из окопа и подползала к раненому солдату. Но их становилось все больше и больше. Не успевая оказать помощь одному, Ариадна уже устремлялась в сторону доносившихся стонов. Кому-то она помогла, кому-то эта помощь уже была не нужна…

Ариадна не справлялась. А через какое-то время, окончательно выбившись из сил, поняла, что помочь всем раненым просто не в состоянии. Они были повсюду. Рассекая воздух, недалеко разорвался очередной снаряд, оставив после себя груды растерзанных тел. Ариадна боялась поднять голову. Она лежала посреди поля, сплошь устланного безжизненными человеческими телами. Оказывать помощь уже не надо было никому. «Смерть занесла над нами свою косу и косит налево и направо», - только и смогла подумать Ариадна. Вновь послышался взрыв снаряда. В сторону Ариадны полетели мелкие камни и земля. Мимо нее бежали солдаты с перекошенными лицами и почти безумными глазами. Когда же над головами разрывалась шрапнель, некоторые посылали ей проклятья и площадную брань, кто-то взывал к Богу. Ее охватил холодный ужас.

Ариадна пыталась встать. «Надо подняться, надо, во что бы то ни стало, подняться и присоединиться к своим», - подгоняла она себя. Но ватное отяжелевшее тело не слушалось. От этого становилось еще страшнее. Ариадна собрала последние силы и ползком стала выбираться из этого страшного месива. «Главное – попасть в «мертвую полосу» и остаться вне обстрела батарей», - только и молила она теперь об одном Всевышнего. Ариадна приподнялась и побежала вперед. Вдруг ее обдал фонтан жидкой грязи, мелких камней, разорванных на куски человеческих тел. Под ногами задрожала земля и она полетела куда-то вниз. «Волчья яма», - только и мелькнуло в ее сознании. Что-то темное и непомерно тяжелое навалилось на грудь. Это последнее, что помнила Ариадна.

Возвратиться к жизни заставил слабый стон. Ариадна открыла глаза и увидела вверху узкий просвет, через который виднелось серое небо. Было холодно и неуютно. Медленно возвращалось сознание. Стон все усиливался. Ариадна попыталась приподняться и замерла от ужаса. Она лежала на холодных трупах солдат. «Но я жива, я – жива… Значит, Бог для чего-то миловал меня и даровал возможность жить. Надо выбираться, надо выбираться во что бы то ни стало, туда, где еще существует жизнь». Ариадна не помнила, сколько прошло времени до того момента, когда она увидела темно-синее звездное небо. Не помнила она и как долго, раздвигая трупы, срываясь и падая вниз, выбиралась наверх. Только этот кусочек неба и все усиливающийся стон были ее ориентирами. Иногда ей хотелось остаться на дне этой ямы и умереть. Такой сладостной и желанной казалась ей смерть. Но она поднимала глаза и вновь видела мерцающие звезды. Там была жизнь.

«Какое, оказывается, счастье – иметь возможность вдохнуть полной грудью, ощутить ночную прохладу - думала Ариадна, вглядываясь в ночное небо, - Теперь надо найти в себе силы двигаться дальше. Но их просто нет».

Вдруг послышался шорох. В ее сторону кто-то подползал.

- Эй, есть кто живой, слышу, что есть, отзовись, - раздалось рядом. Ариадна замерла. Это был до боли знакомый голос, и она лихорадочно перебирала в сознании, кому же он мог принадлежать. «Александр, конечно же, Александр», - радостно забилось сердце. «Я - не одна, я - не одна», - отбивало сознание.

- Есть, есть, жива, - сбивчиво бормотала Ариадна. Она попыталась подняться, но тут же рухнула на землю. Отекли ноги, болело все тело.

- Цела, не ранена? – уже отчетливо слышала Ариадна.

Ее душили рыдания. Она только сейчас ощутила весь ужас пережитого.

Где-то рядом слышался не то стон, не то протяжное завывание. Александр помог подняться Ариадне, и они уже двигались в его направлении. Недалеко, рядом с кустами, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону, сидел в изорванной одежде человек и тихо выл. «Нас забыли... Мы все умрем здесь, на этой чужой земле… Мы все равно умрем», - причитал он.

- Кто вы? Вы ранены? – тихим голосом произнес Александр. В ответ послышались стоны и причитание: «Мы все равно умрем.. Все бессмысленно… Зачем жить? Почему я остался жив?»

- Если мы остались живы, то не умрем. Если вы можете подняться, надо двигаться вперед. Нам необходимо перебраться на ту сторону горы. Там наше спасение. И ночь нам в помощь, - произнес Александр.

Вдвоем с Ариадной они попыталась поднять этого человека. Видимо это причинило ему такую страшную боль, что он уже кричал от невозможности больше сдерживать ее

– Миленький, ну, пожалуйста, - молила его Ариадна. - Нужно обязательно подняться и идти вперед. Скоро рассвет.

Он отнял руки от головы и в темноте, в свете отблесков звездного неба, Ариадна увидела пустые глазницы и оцепенела от ужаса. Шрапнель вырвала ему глаза. Сработали инстинкты, приобретенные за время работы в госпитале. Перед ней был раненный человек, которому необходима была помощь. Она оторвала подол своей юбки и стала перевязывать ему голову.

- Нам надо двигаться вперед, - с тревогой в голосе произнес Александр. - До рассвета необходимо дойти.

- Я ничего не вижу, я не дойду, - стонал раненый.

- Жить! Ты слышишь, мы должны жить! – твердым голосом произнес Александр. - Сам откуда будешь?

- Из западных я, из Белостока, Янеком звать.

Подхватив его под руки, Александр и Ариадна двинулись в путь, сложный и неизвестный.

На землю лег первый снег и теперь за окном представал красивый вполне зимний пейзаж. С наступлением холодов Николай перебрался в столицу и квартировался все у той же госпожи Сабины, с мужем которой у него к тому же начался совместный бизнес. Дел было много и они не позволяли ему пока покинуть Данию. Но это вовсе его расстраивало. Николай стал замечать, что ему здесь было спокойно и уютно, а любимая работа отвлекала от тягостных мыслях о судьбе Ариадны. Ее следы терялись где-то в Бельгии. И никто не мог сказать, что же с ней стало. Николай молил только об одном – чтобы она была жива.

«Сегодня должна состояться встреча с «почтовым ящиком», который прибывает из Англии», - с волнением думал Николай. Он ждал ее с нетерпением. Все последнее время его только и занимали мысли о том, что сказала госпожа Сабина. Она как-то проговорилась невзначай, что к их с мужем добрым приятелям приезжал из Англии родственник, который по службе занимает очень высокое положение. В Копенгагене он был по делам, и встречался, чуть ли не с самим королем Дании Христианом Х, вел с ним какие-то переговоры. Но больше всего впечатлило госпожу то, что он общался с рыжеволосым господином из Германии, который когда-то был на побережье у нее в гостях на званом обеде, который устраивал он, господин Шереметьевский.

«Райх, наверняка, это был Райх», - все вертелось в сознании Николая «Но какова его роль в этих встречах?» - задавал он теперь один и тот же вопрос. «То, что в Дании ведутся какие-то очень важные переговоры на достаточно высоком уровне, уже не вызывает никакого сомнения. И нелегальная агентура, и завербованный источник в окружении государственного советника и доверенного лица короля Христиана Х господина Андерсена подтверждают, что они касаются вопроса о заключении сепаратного мира с одной из стран коалиции. Германия оказалась в затруднительном положении, перед перспективой затяжной войны. А успехи России вовсе не входили в ее планы. Дания готова выступить посредником между Россией и Германией в этих переговорах и это нормально.

Но зачем понадобилась встреча высокопоставленного представителя английского правительства с суперпрофессионалом, представителем ведомства контршпионажа Германии, искушенного в интригах?» Этот вопрос был очень большой загадкой для Николая. «Научные исследования в неизученной, и очень небезопасной области знаний, тайные переговоры, скорее всего по вопросу развала коалиции, участие в них все того же Райха и его тайная встреча с представителем союзного нам государства Англии. Какая между этим всем связь? Какой общий интерес может быть у Англии и Германии – двух враждебных государств?» - анализировал имеющуюся в его распоряжении информацию.

 

Особо секретная.

Спецсообщение.

ГУГШ от «натуралиста»

Данию тайно посетил представитель ведомства контршпионажа Германии «лис», который участвовал в переговорах по вопросу посредничества страны в заключении сепаратного мира с одной из участниц коалиции. После переговоров у него состоялась встреча со специальным представителем британского министра сэра Грея, прибывшего в Данию неофициально. Факт визита высокого чиновника в Данию подтвердил прибывший из Англии «почтовый ящик». Предполагается, что начата подготовка к тайным переговорам между Англией и Германией.

 

Особо секретная.

Спецсообщение.

Срочная от источника во Франции.

Начальником генерального штаба Германии генералом Фанкенгайном 19 ноября 1914 г. направлено письмо канцлеру Бетман-Гольвергу следующего содержания: «Пока Россия, Франция и Англия держатся вместе, мы не можем победить наших противников так, чтобы обеспечить себе приличный мир. Или Россия, или Франция должны быть отделены от коалиции».

 

Ермолай Алексеевич, склонившись над документами, сводками, донесениями, пытался по сложившСвященник начал служить молебен. Длинные ряды пришли в движение – все одновременно обнажили головы и опустились на колени – славяне и французы, бельгийцы и англичане, повторяя слова молитвы. На их суровых лицах вдруг появилось просветление, и даже какой-то детский восторг от той торжественной атмосферы, которая вдруг возникла здесь, над каштаново-кедровым лесом, мрачным и неприветливым.ейся традиции раскладывать пасьянс. Информация, полученная от источников из Франции и Германии, сходилась с информацией военного агента из Швейцарии полковника Д.И. Ромейко-Гурко и военного агента из Дании полковника Д.Л.Кондратова, а также от нелегальной агентуры Англии. Из них следовало, что Германия явно обеспокоена войной на два фронта и ищет выход. Немецкая дипломатия уже начинает предпринимать некоторые шаги на заключение сепаратного мира с Россией, занялась поисками лиц, которые могли бы дать сведения о настроениях императора на этот счет и в его окружении среди влиятельных особ. Информация, на первый взгляд, поступала неожиданная, но для Боровского было ясно, что все это можно было предвидеть.

«Если бы мы имели целостную картину перед началом военных действий, то теперь навязывали бы свои правила игры», - в который раз убеждался Боровский. На душе было неспокойно. «Интриги, интриги, сплошные интриги. Военный министр Сухомлинов отдален от Госу даря, на которого исключительное влияние имеет Великий князь Николай Николаевич Янушкевич, начальник Генерального штаба. Теперь он и министр иностранных дел Сазонов вырабатывают решения и проводят их в жизнь, нередко, оказывая давление на царя, и каждый при этом тянет в свою сторону. А судьбу России определяет не единый центр, а дипломатическая линия и, ставшая такой влиятельной, династическая». Горечь, досада переполняли Ермолая Алексеевича, классного профессионала своего дела. Он все видел, понимал, но не в его силах было что-то изменить.

- А вы, любезный Ермолай Алексеевич, все колдуете над донесениями своих подопечных, - заглянув в кабинет, вполне дружелюбным тоном произнес Николай Августович Монкевиц. - Наверняка Серафима Николаевна заждалась вас сегодня к чаю. А чай она заваривает, прямо скажем, отменный.

- Я рад, что приятные воспоминания о нашем традиционном семейном чаепитии по вечерам в обществе моей супруги добавляет нам немного благодушного настроения, - произнес Ермолай Алексеевич. Ему всегда приятно было, когда добрым словом вспоминали его Серафиму Николаевну. В такие минуты ему особенно хотелось оказаться дома, и, уединившись с любимой Симочкой, взять в свои руки ее нежную руку и просто тихонько сидеть рядом и молчать, молчать, прекрасно понимая, как его любят, и бережно хранят чувства, которые принадлежат только им двоим.

- У меня хорошие новости, - уже серьезно, даже с некоторым волнением в голосе, произнес Николай Августович.

- Через Великого князя Николая Николаевича Янушкевича все-таки удалось убедить Государя начать финансирование мероприятий, связанных с получением сведений об исследованиях в области изучения человеческого сознания. Так что операция «натуралист» вступает в свою решающую стадию, и вы можете продолжить работу с господином Шереметьевским по индивидуальному плану теперь на вполне законных основаниях. К вам подключится Потапов. Отныне он вместе с вами будет курировать это направление. Государь в ходе беседы был снисходителен, задавал много вопросов, но идея, похоже, его увлекла. Он много вспоминал о своей поездке в Париж вскоре после коронации и встрече с Папюсом, французским оккультистом, который потом несколько раз бывал в Петербурге, о встрече с бурятским ламой Доржиевым, говорил об исследованиях природы и скрытых, еще неизученных возможностях человека. Правда и на этот раз все решилось в обход военного министра Сухомлинова. Но что поделаешь, если сегодня «свой» человек при дворе Янушкевич, а не он.

- Мне кажется, его бравирование по поводу того, что за последние 20 лет он не брал в руки ни одной книги по военному делу, сослужила военному министру недобрую службу. Да, и интриги, интриги, сплошные интриги играют не последнюю роль, - тяжело вздохнув, произнес Ермолай Алексеевич. - Но в главном вы правы – наше предложение принято.

- Что-то мне подсказывает, что мы стоим на пороге большой исследовательской войны и впору создавать «боевые» отряды, привлекая в них ученых, - рассуждал Монкевиц. - Прогресс в Америке, Германии достиг невиданного размаха, который и спровоцировал новый передел мира. Научная разведка становится актуальной, особенно в части непознанных возможностей человеческого мозга. А если раскрыть потенциал человека как вида? А война разумов? Она таит столько опасностей!

- Расшифровано еще два донесения, - вместо ответа протянул Монкевицу папку со спецсообщениями Ермолай Алексеевич.

Даже беглое прочтение вызвало у него тревогу. На какое-то мгновенье в кабинете воцарилась тишина.

«Натуралист» сообщал: «… по информации завербованного источника, близкого к руководству научного общества Копенгагена следует, что тайно начат отбор кандидатов из числа ученых, работающих в области психологии и медицины над проблемами мозговой деятельности человека, для участия в какой-то специальной программе. В этих целях где-то в Европе планируется, или же уже создан закрытый научный центр».

Сообщение источника в США содержало, на первый взгляд, странную информацию о закупках немецкой компанией по добыче угля в Америке большой партии установок для бурения почвы. Источник обращал внимание на очень большую сумму сделки, и прикладывал сведения с анализом запасов угля на территории страны. Среднегодовая его добыча свидетельствовала, что потребности в закупке такого количества оборудования нет.

 

«Все-таки Дания – чисто деревенская страна», - думал Шереметьевский, вглядываясь в скромный, однообразный пейзаж из окна поезда. Он направлялся на другой конец Дании с целью, вовсе не связанной с его научным интересом. Ему предстояло сделать серьезные приобретения, если все, конечно, сложится. «Кругом ухоженные поля, хотя земля, судя по всему, посредственного качества. И сколько же труда надо местному хлебопашцу, чтобы ее обработать. Но вот сельские дороги – не в пример нашим, российским. Они в отличном состоянии, твердые, гладкие, пролегают среди полей. Но ничто не может сравниться с великолепными буковыми и сосновыми рощами, несмотря на то, что леса тут мало. Поэтому и охраняется он с особой любовью. Всякий датский лесочек производит впечатление парка для прогулок», - отмечал про себя Николай. Потом скромные пейзажи Дании сменили однообразные селения, с каменными постройками, похожими друг на друга. Они красиво белели среди зелени полей, а в центре каждой деревни возвышалась обязательно высокая колокольня приходской церкви.

Николай уже в который раз перечитывал сельскую газету, еженедельник, напечатанный по традиции крупным шрифтом, и без которого немыслимо было датское село. Сокращенные воскресные проповеди, рассказы из отечественной старины, базарные цены на хлеб. Николай остановил свой взгляд на объявлениях, и перечитал сообщение о продаже молотилки, которую он намеревался приобрести на паях с Андрэ Даниельсом.

Чтобы иметь возможность почаще бывать в Дании, а главное, не утратить и закрепить сложившиеся связи и знакомства, нужно располагать для этого весомым предлогом. Поэтому Николай, после долгих переговоров, все-таки дал согласие стать компаньоном г-на Андрэ в его новом предприятии, чему тот был несказанно рад. Теперь предстояло встретиться с приходским судьей по поводу оформления покупки, третьим человеком в иерархии сельской интеллигенции. Но местный фермер не только продавал молотилку, но и разводил редкую в Европе породу лошадей - датскую, и был известен на всю страну. Николаю не терпелось взглянуть на маленьких выносливых и быстрых, как их еще звали, «шведок», которые без передышки преодолевают 12 – 14 верст в час.

Нужное ему объявление затерялось среди извещений о рождении детей и о предстоящих бракосочетаниях.

- Рене, - просто представился фермер, и пригласил Николая в дом.

- Признаться, мне не столько интересна молотилка, - произнес Николай. - Ее мы с моим компаньоном обязательно купим по причине потребности в нашем новом предприятии. Но я имею некоторую слабость к лошадям. А вы, как мне стало известно, не только разводите их, но и вывозите в Северную Германию.

На лице Рене впервые за все это время появилась улыбка. Ему явно льстило, что о нем знают в Германии, а не только в родной стране. Глаза его супруги Марты заискрились счастьем. Сбыт лошадей – это хорошее подспорье в их фермерском хозяйстве. А тут намечается серьезная покупка. Она внимательно наблюдала за Рене и при этом сильно нервничала. Ее волновало и даже раздражало спокойствие супруга. Не выдержав, Марта робко произнесла.

- Не желаете ли пройти на конюшню?

Рене бросил на нее недовольный взгляд, от которого Марта вся сжалась.

- Отчего же, с большим удовольствием, - произнес Николай. - Всегда мечтал поближе познакомиться с датскими четвероногими красавицами.

Марта с облегчением вздохнула. И теперь уже она смотрела на Рене с укором: «Если бы ни ее настойчивость, семья могла бы лишиться такой хорошей прибавки к их скромным доходам». А мужчины тем временем отправились на конюшню. Невозмутимый Рене начал что-то спокойно, даже несколько флегматично объяснять покупателю.

- Ваша информация проверена. В недрах немецкого разведывательного ведомства действительно зреет идея создания некой специальной лаборатории. Судя по кругу ученых, которыми заинтересовались его представители, речь идет все-таки о выработке методик влияния на сознание человека, производстве средств воздействия на психику людей. Только поверхностный анализ их работ говорит о том, что нервно-паралитический газ покажется детской игрушкой в руках тех, кто собирается испытывать эти методики на людях, - медленно, растягивая слова, произносил Рене, поглаживая рыжую коренастую низкорослую лошадь. - Есть сведения, что работы уже начаты. Николай любезно улыбался в знак одобрения. Вся многочисленная семья во главе с Мартой наблюдала украдкой за тем, как идет торг и молила Всевышнего, чтобы сделка состоялась.

- Вам необходимо выехать в Германию и найти предлог продолжить контакты с «лисом», - продолжал Рене. - По имеющейся информации, именно он рекомендован для назначения куратором секретной лаборатории. Также вам необходимо вступить в более тесные отношения с теми учеными, кого планируют пригласить для работы в этой лаборатории. Список фамилий, дальнейшие инструкции вы получите уже в Германии с партией поставленных лошадей.

Быстрой походкой к ним приближался приходской судья.

- Извините за опоздание. Дела, дела, дела. Все хотят, чтобы правда была только на их стороне, - быстро заговорил он. - Но теперь я свободен и мы можем оформить сделку.

А потом все собрались за большим массивным столом в доме Рене, чтобы после удачно совершенной сделки насладиться беседой за бокалом хорошего пива. К тому же на столе появились разные яства домашнего приготовления – солонина, баранина и вдоволь разной рыбы.

- Не забудьте в Германии перековать лошадей. Датчанки не приспособлены к немецким дорогам. Будьте особенно внимательны к рыжей Эллис. Она горда и своенравна, - наставлял покупателя Рене.

Тайник был заложен в подкове, которую на счастье подарил Николаю кузнец на конюшне, куда прибыла партия лошадей из Дании, и где их тут же перековали. Вооружившись специальной отверткой, он извлек его с внутренней стороны. Между двумя тонкими пластинами находилась записка с зашифрованным сообщением. Николай достал из книжного шкафа томик любимых стихов Андрея Белого, открыл нужные страницы и, пользуясь ключом, расшифровал предназначаемые для него инструкции. Перечитав несколько раз, он тут же их сжег в элегантной малахитовой пепельнице, а пепел высыпал в камин. Вооружившись бархоткой, Николай принялся натирать подкову, чтобы повесить ее над дверью своего кабинета. Илза как всегда после полудня подала хозяину ароматный кофе. Его запах теперь заполнял весь кабинет. Она же на мгновенье задержалась в кабинете, рассматривая, как хозяин выбирает место для своего очередного приобретения. Он ведь был большим оригиналом, и разных безделушек в доме накопилось большое количество.

Николай улыбнулся про себя. Пожалуй, Илза была самым искренним существом на свете. Она так радовалась его возвращению, что не знала, какой предлог придумать, чтобы лишний раз войти в кабинет и справиться о его пожеланиях. Илза была такой домашней и от нее исходила такая теплота, что невольно вспомнился Петербург, зима, каток и раскрасневшаяся от счастья служанка, которую взяли с собой на праздник, чаепитие в гостях у супруги Ермолая Алексеевича и Ариадна. Они тогда были счастливы, между ними, наконец, восстановилось долгожданное взаимопонимание. Мимолетное счастье. Николаю так захотелось оказаться и в том времени, и в Петербурге хотя бы на мгновенье, на миг.

Приоткрылась дверь, в которую вновь заглянула Илза. «Когда прикажите подавать?» - робко спросила она. Николай улыбнулся дружелюбной улыбкой.

- Илза, вы можете быть свободны, я еще поработаю, - произнес он.

На лице Илзы отразилось разочарование. Она топталась у порога, не решаясь что-то спросить.

- Мне, к сожалению, ничего не известно о госпоже Ариадне, - тихо произнес Николай, угадывая ее мысли.

Илза бесшумно притворила дверь.

Николай который раз проходил одним и тем же маршрутом, засекая время. Затем заходил в небольшой пивной бар, что был недалеко от военного ведомства Германии, чтобы выпить бокал светлого пива. «Гролс» здесь был отменным, поэтому он растягивал удовольствие, наслаждаясь его мягкостью, ароматом, и разглядывая через окно куда-то спешащих прохожих. Ровно в полдень отворялись двери, и оттуда выходил Райх. Он садился в автомобиль и направлялся на обед в небольшой ресторанчик, что располагался на параллельной улице, и находился там ровно тридцать пять минут и не минуты более, дорога обратно занимала еще пять минут, и педантичный Гюнтер возвращался, как и положено, на свое рабочее место загодя.

«Значит, я должен уложиться именно в этот временной отрезок», - отметил Николай.

- Приготовьте автомобиль, - приказал Николай служителю гаража.

- Но вы? Вы... – пытался что-то сказать тот.

- Да, с сегодняшнего дня я решил отменить свои пешие прогулки по Берлину. Лучший способ изучить город, это пройти его своими ногами. А теперь хочется вновь сесть за руль, и насладиться его красотами уже с ветерком.

Новенький, ухоженный до блеска «Мерседес» притормозил за углом военного ведомства. Как всегда в полдень отворились его двери, оттуда вышел Райх и быстрой походкой направился к автомобилю. Николай нажал на газ. Удар. Звон стекла разбившихся фар. Перепуганный Шереметьевский выскочил из машины.

- Боже, какая неприятность, меня предупреждали, меня же предупреждали не садиться за руль, - бормотал весь побледневший Николай, подбегая к владельцу автомобиля. – Я все возмещу! Я все возмещу за свой счет! Не стоит только волноваться! Вы?! Этого не может быть!

Николай замер. Он так растерялся, что ничего не мог произнести.

Райх, осмотрев машину, направлялся в сторону Шереметьевского.

- Вы?! Какая неожиданная встреча! Если бы не этот досадный случай, я бы непременно обрадовался! – произнес Райх с сожалением.

По выражению его лица было видно, что он действительно раздосадован.

- Но я все возмещу, не беспокойтесь, дорогой Гюнтер. Мне так неприятно, что это случилось с вами, искренне мной уважаемым человеком. И я готов искупить свою вину, - придя в себя, проговорил Николай.

- Что уж теперь переживать, случилось то, что случилось! – с грустью в голосе произнес Райх.

- Мне кажется первое, что мне необходимо сделать, пригласить вас на обед, которого вы можете лишиться из-за моей нерасторопности.

- Да, пожалуй, оставим эту ситуацию полицейским и агенту, а обед должен состояться при любом раскладе, - поддержал идею Райх.

Ровно через несколько минут Райх и Николаp style=На землю лег первый снег и теперь за окном представал красивый вполне зимний пейзаж. С наступлением холодов Николай перебрался в столицу и квартировался все у той же госпожи Сабины, с мужем которой у него к тому же начался совместный бизнес. Дел было много и они не позволяли ему пока покинуть Данию. Но это вовсе его расстраивало. Николай стал замечать, что ему здесь было спокойно и уютно, а любимая работа отвлекала от тягостных мыслях о судьбе Ариадны. Ее следы терялись где-то в Бельгии. И никто не мог сказать, что же с ней стало. Николай молил только об одном – чтобы она была жива.p style=p style=p style=й уже мило беседовали в небольшом ресторанчике на параллельной улице, успокаивая друг друга и извиняясь за нелепый случай, который вновь их свел вместе. Потом, как всегда заговорили о научных исследованиях, об ученых, которые в них преуспели. Они так увлеклись, что это грозило Райху и вовсе не попасть на работу.

- Спасибо за обед, господин Шереметьевский. Вы теперь в Берлине, и я думаю, что наше приятное общение продолжится. Я ваш должник и непременно что-то придумаю, - произнес он на прощанье.

- Господин Райх, вы меня интригуете, - произнес Николай. - Вся эта таинственность, увлекательная прогулка.

- Господин Шереметьевский, мне искренне приятно провести с вами немного своего свободного времени и показать красоты Германии. Я рад нашему знакомству.

- Вы мн- Из западных я, из Белостока, Янеком звать. /pе льстите, дорогой Гюнтер, можно я так буду вас называть в знак того, что наши отношения переросли в дружеские?

- Несомненно, господин Николай. Ильзенбург непременно вам понравится. Да и чудо человеческого изобретения – скорый поезд, на котором от Берлина да Гарца можно теперь добраться всего за пять с половиной часов, просто грех не опробовать.

По мере приближения к Гарцу, где располагался Ильзенбург, за окном стали проплывать многочисленные долины, а вскоре показалась высокая цепь Брокена, на гранитных срезах которого вольготно раскинулась непривычная для Николая северная флора. Она была разнообразной: на возвышенностях верхнего Гарца господствовали хвойные породы, и только в глубине долин виднелся лиственный лес, а в text-align: justify;нижнем Гарце, чем дальше на восток, тем чаще попадались лиственные леса из бука, дуба и березы.

Их уже ждали. Миловидная хозяйка дома средних лет, жена местного сапожника, госпожа Бригитта с нескрываемой радостью встретила Райха. С Шереметьевским они обменялись любезностями. Судя по тому, как она суетилась, стараясь показать уютные чистенькие квартирки в своем доме, приготовленные для гостей, было видно, что Николай ей явно понравился. При этом она не уставала повторять, и не без гордости, что ее муж - известный в городе сапожник, но не простой, а «майстер».

Для Николая, хорошо знавшего, что такое сапожник в России, было противоестественным соотносить это понятие с «чистым уютным домом». При мысли о сапожной мастерской он, как русский человек, представлял сырое подвальное жилище с пьяными подмастерьями и жалкого вида учениками. Здесь же, в Ильзенбурге, все было по-другому. Дом выходил в красивый маленький садик. Внутри его все было мило убрано – элегантная ясеневая мебель, удобные кресла с подушечками, на столах и комоде вышитые салфетки, на диванах – вязаные одеяла. Все сияло белизной. Кругом было чисто и даже изящно.

Они много гуляли, спорили. Николай наслаждался чистотой горного воздуха и прелестью Ильзенбурга – небольшого милого городка, с одной стороны примыкающего к живописным горам, покрытым почти сплошь великолепным лесом, а с другой – к равнине с превосходно обработанными полями, лугами и бесчисленными деревнями. Но больше всего его поражали горные ручьи и ручейки с чистой прозрачной, как кристалл водой, повсюду проложенные дороги и тропинки, которые позволяли забираться далеко в лесную чащу, или же на каменную скалу.

Поднявшись на одну из них, под названием Ильзенштейн, где находилась крошечная площадка, на которой могли едва разместиться два человека, они любовались прелестным видом на Ильзенбург с его красными крышами, красиво выглядывающими из-за зеленых аллей. В скалу был вдавлен железный крест, изображенный здесь, видимо, в честь каких-то событий. Райх подошел к скале и надавил на него. Послышался нарастающий гул. Он исходил откуда-то из глубин земли. Часть скалы медленно выступила вперед, и образовался проход. Николай от неожиданности замер. Он изначально понимал, что его прогулка с Райхом в Гарц задумана вовсе не для того, чтобы наслаждаться местными красотами. Мысленно Николай все это время задавал себе один и тот же вопрос: «Зачем понадобилась эта поездка, да еще так далеко от Берлина?» и постоянно находился в ожидании чего-то непредвиденного. Он чувствовал, что приятное общение закончилось и затевается какая-то очень большая игра. Вот только какая роль отведена в ней ему?

Райх кивком головы пригласил Николая подойти поближе. До них доносился поскрипывающий звук – тросы, перекинутые через массивные колеса, тащили наверх шахту. Вскоре она поравнялась с площадкой. Металлическая решетчатая дверь бесшумно открылась и Райх вновь кивком головы предложил войти во внутрь.

Николай на мгновенье замер, не решаясь сделать шаг вперед. Подспудно он понимал, что это ловушка, из которой можно уже не выбраться. Окинув взглядом окрестности, Шереметьевский только сейчас заметил, что с противоположного склона на него в упор смотрят какие-то люди, явно напоминающие сотрудников из ведомства Райха. Он глянул вниз. Там тоже были такие же. «Я окружен со всех сторон», - пронеслось в сознании Николая.

Дверь за ними закрылась бесшумно и в сопровождении застывшего в неподвижной позе охранника в форме стального цвета без каких бы то ни было опознавательных знаков, у ног которого замерла, словно окаменела, немецкая овчарка, в полной тишине они медленно поехали вниз. Послышались звуки, напоминающие стремящиеся водные потоки. Николай глянул вниз. Под ними река Ильза уходила под землю. Стало не по себе, и даже жутко от сырости, темноты, едва различимых камней, которых там оказались россыпи. Ему невольно вспомнились все чудовища из сказок его детства. Шахта остановилась на врезанной в скалу платформе. Стена медленно раздвинулась. Из шахты они ступили в бункер. Им преградили путь наглухо задраенные двери. Охранник нажал на рычаг, нахождение которого было известно только ему.

Послышался щелчок – сработал механизм. Тяжелая массивная дверь отворилась.

- Карел?! – невольно вырвалось у Шереметьевского

Перед ними в такой же серой, как и у всех тут находящихся форме без опознавательных знаков, вытянувшись в струнку, стоял Карел Чепек. Он даже не взглянул в сторону Николая и его вопрос повис в воздухе.

Райх кивком головы подал знак. Ступив на платформу, они вновь медленно, уже втроем, поехали вниз. Николай быстро собрался с мыслями. «Скорее всего, это не последний сюрприз, который меня ждет. Неожиданная ситуация – хороший психологический прием для давления на объект», - отметил про себя Шереметьевский. Карел, Карел… О его причастности к этому предприятию не трудно было догадаться. Слишком уж был он настойчив в желании вызвать интерес к проекту. Но у меня тогда не было другого выхода». Память цепко фиксировала все увиденное. Этажи, двери, двери, бесконечные двери. У каждой – пост, охрана с каменными лицами, рычащими овчарками, готовыми в любой момент броситься на человека.

В глаза ударил яркий свет. Платформа остановилась, и они оказались в начале длинного коридора.

Там, за толстым стеклом, сновали спешащие люди в белых халатах и высоких белых бахилах на ногах. Шапочки, марлевые повязки. Все это напоминало одну большую идеально стерильную операционную. И только то, что они периодически исчезали за металлическими дверьми и появлялись вновь, говорило, что это не так. Райх кивком головы подал знак и Карел нажал на механизм в стене. Стеклянное заграждение медленно поползло вверх, и перед ними предстал полноватый, интеллигентного вида мужчина средних лет, одетый, как и все, кто тут находился, в белый халат, бахилы и шапочку.

- Дэвид Керенц, - представил его Райх Николаю. - Он в некоторой степени распоряжается всем этим хозяйством и будет нас сопровождать.

- Рад, очень рад, - заговорил тот, любезно улыбаясь. - Рад, очень рад приветствовать вас, господин Шереметьевский. Я знаком с вашими работами и наслышан о ваших успехах. Мне приятно с вами познакомиться лично. Позвольте, я пойду вперед. Так будет удобнее. Райх подал знак Карелу, что в нем больше не нуждаются, и тот мгновенно исчез за одной из многочисленных дверей. Николай и Райх последовали за Керенцем. Вскоре они оказались на площадке, напоминающей мини вокзал. Подали открытый вагон на восемь пассажиров. Когда они разместились, он медленно тронулся, управляемый безмолвным вагоновожатым.

- Прикройтесь, - мило улыбаясь, произнес Керенц, подавая толстый плед из овечьей шерсти сначала Райху, а затем Николаю. - Путь наш будет долгим.

- Берите, берите! Керенц прав, нам предстоит долгая дорога, и у нас будет возможность по достоинству оценить его заботу, - произнес Райх. - Да, господин Шереметьевский, у вас будет возможность еще раз оценить чудо человеческого изобретения, только вот уже под землей, - заметил он, интригующе улыбаясь.

Туннель, длинный нескончаемый туннель и полная темнота. Если бы не прикрепленный фонарь на кабине вагоновожатого и грохот тяжелого вагона, можно было бы подумать, что здесь, в этом страшном подземелье заканчивается жизнь и начинается дорога в ад.

Как долго они ехали, неизвестно. Николаю казалось, что время утратило свое истинное значение. «Часы, сутки, который теперь час?» - только и задавал он себе мысленно вопросы, на которые у него не было ответов. Наступало состояние полной потери временной ориентации. Наконец появился свет в конце туннеля. Они приближались к какому-то открытому пространству.

Здесь был целый подземный город с улицами и дорожными разметками, перекрестками, застывшими в неподвижной позе охранниками, но без людей. Пустынный город, над которым нависла гнетущая тишина... Только тяжелый ход вагона нарушал ее.

«А этот русский держится неплохо, - отмечал про себя Райх. Хорошая психологическая подготовка, ничего не скажешь. Делает даже заинтересованный вид, будто ничего не понимает. Другие были подавлены, оказавшись в этом подземелье. Значит, никакой он не ученый. А хорошо подготовленный русский шпион, которому плохо удалась игра в отречение от своего военного прошлого», - думал Райх, гладя на Николая, пытаясь вывести его из равновесия своим долгим немигающим взглядом. Николай смотрел на него откровенным изучающим взглядом.

Они въехали в бункер. Дэвид Керенц любезно откланялся, вагон покатился обратно, за Николаем и Райхом медленно закрылись двери.

- Господин Шереметьевский, вот мы и в секретной лаборатории, сведения о которой вы так стремились собрать, и в которую хотели проникнуть любыми путями по поручению вашего руководства. Не так ли? Остается только набрать неизвестный вам код, откроется дверь и там, за стенами бункера то, что так интересует вас, и не только вас, а многие разведки мира.

- Господин Райх. Я безмерно благодарен вам, что наше путешествие имеет такое логическое и практическое завершение, и вы доверились мне, демонстрируя, сколь далеко продвинулась наука при вашем непосредственном участии. И мне как ученому это все не безынтересно.

- Господин Шереметьевский, игры закончились, - жестко произнес Райх. - Нам известно о ваших намерениях и планах ГУГШ заполучить сведения относительно новейших разработок в области средств влияния на сознание человека. А впрочем, у вас будет время подумать и ответить на вопрос: «Кто вы? Шпион, ученый, способный любитель-самоучка? В этом вам помогут истинные ученые. Кстати, это будет повод апробировать на вас разработанные самые последние методики. И еще, не пытайтесь найти отсюда выход. Мы уже не в Германии, а вот на территории какой страны, об этом не догадываются даже те, кто тут работает и руководит исследованиями».

Не дожидаясь ответа, Райх набрал код, дверь приоткрылась, и он исчез в недрах секретной лаборатории.

«Ловушка захлопнулась. Да, я оказался в самой настоящей ловушке, и к тому же под землей, и не известно, на территории какой страны - Бельгии или Дании, а может Франции, или Польши, полностью изолированным от внешнего мира, путь к которому мне не известен», - сделал для себя неутешительный вывод Николай.

В маленьком курортном городке Брайтон, что на юге Англии, уже который день жители могли видеть прохаживающуюся в одно и то же время красивую молодую леди с пышными каштановыми волосами, убранными в прическу. Ушедшая глубоко в себя, она напоминала мадонну. На ее лице застыла печаль.

«Бабье лето», наверное, везде одинаково красиво. Оно неожиданно врывается в жизнь, в сырую осень с промозглым дождем и предчувствием скорого наступления холодов», - с грустью думала Ариадна. В этот редкий для англичан день Брайтон буквально утопал в золоте осеннего убранства деревьев, и казалось, что туманов в Англии не бывает и вовсе. «Еще чуть-чуть и все это великолепие исчезнет. И произойдет это так же неожиданно, как и все в нашей жизни. Яркие краски в одно мгновенье сменят серость и пустота. И будет все как в моей теперешней жизни. Боже, как хочется домой, в Москву, в родительский дом. Как хочется, уединившись с Анастаси, проговорить всю ночь напролет о самом сокровенном, как это было в девичестве, забыть навсегда весь кошмар, который пришлось пережить».

- Госпожа Ариадна! Госпожа Ариадна! Как хорошо, что я застал вас здесь. Мне необходимо вам столько всего сказать, - быстро заговорил Александр. Ариадна, услышав, что зовут ее, от неожиданности остановилась. Для нее было странным, что кто-то в этом городке может вообще обращаться к ней. Непривычным было слышать и свое имя. Время, проведенное в госпитале, палатная тишина, заботливые сестры милосердия, которые старались все делать бесшумно. Тишина, тишина, сплошная тишина… Это то, чем она жила все последнее время. Ей даже казалось, что так оно и должно быть в жизни, что это единственное спасение от страшных воспоминаний. Ей просто некому напоминать о них. И вот теперь этот голос возвращает в прошлое. Ариадна замерла на мгновенье, вглядываясь в образ Александра, словно все еще не веря в реальность его присутствия.

- Госпожа Ариадна, я так боялся, что больше не увижу вас никогда. У меня совсем мало времени, я возвращаюсь в Бельгию. Долг обязывает меня быть с товарищами. Вы – необыкновенная, вы даже не представляете, какая вы необыкновенная, - быстро заговорил Александр, путаясь в мыслях. От волнения на его лицо лег густой румянец. Ариадна оставалась неподвижной. «Война, Бельгия, мадам Эдит, трехэтажный пароход, где стадо быков с понурыми головами заняло средний этаж, а сбившиеся в кучу овцы битком набили верхний, а внизу между сеном и какой-то кладью они, укрывшиеся от посторонних глаз … Но это все осталось где-то в прошлом. Как хочется тишины, покоя, как хочется домой», - думала Ариадна, глядя на Александра отсутствующим взглядом.

- Я понимаю, вам тяжело. Вы такая красивая, богиня, пережили весь этот ужас. Но я … , я …, я не знаю, как смогу жить без вас, - быстро заговорил Александр, взяв осторожно в свои руки руку Ариадны в ажурной черной перчатке. Но, не ощутив никаких эмоций с ее стороны, поцеловал и быстро зашагал прочь. Ариадна с грустью посмотрела ему во след.

- Дорогая Ариадна, вот вы где? А мы с Бенкендорфом вас обыскались, - произнесла супруга посла, распахивая дверцу и выходя из машины с открытым верхом. Я ненадолго составлю вам компанию. Негоже такой красавице быть в одиночестве. Но скоро к нашему обществу присоединится и сам посол. Он обещал пригласить нас в какое-нибудь интересное местечко.

- Госпожа Ариадна, ваша идея с возвращением мне не совсем нравится. Здесь, в Англии, вы в безопасности. О вашем пребывании на излечении в Брайтоне уже направлена депеша в Москву и уважаемый мной князь Проханов может быть спокоен за вашу судьбу. В Европе все очень тревожно, там идет война, настоящая война и это очень опасно, - в который раз пытался убедить Ариадну посол.

Но она стояла на своем. И даже роскошный вид, открывающийся с террасы уютного прибрежного ресторанчика, забавные чайки, которые так и норовили что-то выпросить у прогуливающихся отдыхающих, теперь вовсе не интересовали Ариадну.

- Я знаю, что такое война, - резко ответила Ариадна и замолчала. Слово «война» возвращало ее к тем страшным дням, которые пришлось пережить. Но, собравшись с мыслями, она произнесла задумчиво: «Я прекрасно знаю, что такое война, я очень хорошо знаю, что такое война. Но я теперь знаю и другое – как можно выжить в этой войне».

- Дорогая Ариадна, я не могу идти на поводу вашего, извините, женского каприза. В конце концов, у меня есть ответственность перед уважаемым мной князем Прохановым и вашим супругом, также искренне уважаемым мной, - пытался переубедить Ариадну посол.

- Но я не хочу быть в Англии, я хочу домой, я хочу быть полезной своему отечеству, а не убивать время попусту на бессмысленных встречах, на всяких приемах и тратить его на бессмысленные разговоры. В Европе война, в нее втянута не только Россия. Бельгия, Франция, Балканы. Я видела страдания людей и то, как необходима им помощь. Сотни, тысячи добровольцев сегодня отправляются на фронт, а мне что, уготована участь наслаждаться беседами? Нет! – твердо ответила Ариадна. - Если вы мне не поможете вернуться, я сама придумаю, как это сдp/pелать.

- В этом и есть сложность вопроса, как же это сделать, когда Германия планирует блокаду Великобритании с моря и вот-вот ее начнет. Известно, что отдан приказ топить даже щепку, если она плывет в сторону Англии, или же обратно. Страна должна задохнуться в кольце немецких подводных лодок. Через пролив ходит изредка только одно гражданское судно под флагом «Красного креста». Но гарантий, что оно дойдет до берегов Франции, нет никакой, - с грустью произнес посол.

Он молчал, молчала и Ариадна. Каждый из них думал о своем. Неловкость ситуации не могло сгладить беспрерывное щебетание супруги посла, которая изо всех сил пыталась найти темы для разговора, которые заинтересовали бы Ариадну. Но та приняла упертый вид, а надутые пухлые яркие губки говорили о том, что она может вот – вот расплакаться. Теперь эта красавица напоминала обиженного ребенка. Сердце посла в какой-то момент дрогнуло.

- Дорогая Ариадна. Нет ничего плохого в том, если еще какое-то время вы будете наслаждаться морским воздухом доброй старушки Англии, а я постараюсь что-нибудь устроить. Не могу же я наблюдать за тем, как печалится всеми любимая Ариадна, одна из умнейших и красивейших женщин русского двора, - уже более добродушным голосом произнес посол.

Секретная.

МИД, ГУГШ от посла в Великобритании. В настоящее время на территории посольства нахРайх кивком головы пригласил Николая подойти поближе. До них доносился поскрипывающий звук – тросы, перекинутые через массивные колеса, тащили наверх шахту. Вскоре она поравнялась с площадкой. Металлическая решетчатая дверь бесшумно открылась и Райх вновь кивком головы предложил войти во внутрь.pодится дочь князя Проханова, прибывшая в Англию с союзными войсками из Бельгии, где она оказалась в результате начала Германией военных действий, следуя через эту страну во Францию. Однако госпожа Шереметьевская имеет намерение продолжить путь во Францию и оттуда возвратиться в Россию, невзирая на то, что в Европе идет война. Учитывая ее настойчивость в этом вопросе, при вашем согласии полагаю целесообразным удовлетворить просьбу госпожи Шереметьевской. Кроме того, по причине патриотической настроенности, а также с учетом тех сложностей, которые возникли в последнее время при доставке информации в центр, полагаю возможным использовать ее в качестве курьера. Можно рассмотреть вопрос об организации встречи с источником во Франции и Польше. Жду указаний.

 

«Боже! Как медленно тянется время. И как можно вообще любить такой образ жизни – встречи, долгие беседы ни о чем, бесконечные сплетни. Как глупо и бездарно я сама еще недавно проводила время, пытаясь быть в центре всех событий светской жизни. И как это все становится неважно, когда попадаешь в совсем иную ситуацию, когда видишь и понимаешь, что есть иная жизнь, иные проблемы, и есть, оказывается мир, где гибнут люди и в котором бывает просто страшно».

Ариадна ловила себя на мысли, что в душе даже была благодарна судьбе за то, что та дала ей возможность побыть наедине со своими мыслями. Иногда она с ужасом отмечала, что ни разу не вспомнила о Шереметьевском. «Где он? Что с ним? Николя так увлекся наукой, забросил воин/ppскую службу и, наверное, счастлив, что нашел себя. Как наш дом в Шарлоттенбурге? И чем занята теперь Илза?»

На мгновенье Ариадна прислушалась к себе, своему внутреннему голосу. Она хотела ответить на вопрос: «Жалеет ли она о случившемся, о том, что оставила Шереметьевского, Германию, уютный особняк, новых приятелей?» Но к своему удивлению не ощутила щемящей боли, тоски. Где-то там, очень далеко, в каких-то потаенных глубинах ее души и было только сожаление, что она не успела добраться до Франции, минуть ад, через который пришлось пройти.

Она и сейчас с трудом вспоминала, что же тогда произошло. Последнее, что помнила Ариадна, это страшный грохот от налетающих друг на друга вагонов, крики обезумевших от страха людей, страшные крики. И все. Очнулась она только в подвале какого-то не то заброшенного, не то разрушенного здания, где было много раненых. Кто-то из них стонал, кто-то стойко переносил боль. Между ними сновала женщина средних лет, старясь успеть хоть чем-то помочь этим людям. Ариадна открыла глаза и увидела перед собой очень доброе лицо и ласковый взгляд миловидной госпожи. «Слава господу! Очнулась. Вы должны благодарить судьбу, что у вас был только тяжелый шок. Вы – полька? У вас такая утонченная красота», - тихо спросила она, вглядываясь в ее черты. «Нет, я – из России», - только и смогла произнести Ариадна, погружаясь в глубокий тяжелый сон.

С этого момента начался отсчет ее новой жизни – без документов, без принадлежности к какой- то стране, какому-то сословию. Она была мадам «никто», которой нужно было просто выжить в тех обстоятельствах. Да, ее все это время преследовало только одно чувство – чувство досады оттого, что она не успела добраться до Франции, увидеть любимого Феофана и, конечно же, Мелетия. При упоминании его имени защемило сердце.

- Госпожа Ариадна, госпожа Ариадна. Вас приглашает господин посол, - взволнованным голосом произнес советник посольства. - Я едва вас отыскал. Вы поменяли место своих прогулок?

- Здесь все так необычно, - задумчиво произнесла Ариадна. - В самом центре многомиллионного Лондона среди высотных домов вдруг возникает кусочек девственной нетронутой природы. Эти зеленые парки, которые раскинулись на огромном пространстве. Мне кажется, что я прошла уже более двух верст по одному направлению, а Гайд-парк все уходит и уходит куда-то вдаль со своими зелеными лугами, огромными развесистыми деревьями и пасущимися овцами. Это так необычно.

Ариадна не заметила, как преодолела многочисленные ступеньки красивой резной лестницы старинного особняка, в котором размещалось посольство, и стремительной походкой буквально ворвалась в приемную посла. Чопорный вид его помощника, немигающий взгляд и глухая тишина, которую нарушал только мерный ход больших и таких же старинных, как и сам особняк, часов, заставил ее остановиться.

- Вас пригласят, - тихим, едва уловимым для слуха голосом, произнес тот, кивком головы указывая на кресло у камина.

Ариадна покорно села на его край, подчиняясь приказанию помощника, вид которого был уж слишком суров. Учащенно билось сердце. Что-то подсказывало Ариадне, что в ее жизни должно произойти нечто очень важное.

В приемную вошел посыльный и на стол помощника лег конверт с массивными сургучными печатями. Внимательно изучив адресата, помощник посла картинно поправил мундир, положил почту на предназначенный для этих целей поднос, и, взявшись за ручку массивной тяжелой двери, бесшумно отворил ее. Она с легкостью покорилась. Помощник быстро исчез за ней, растворился в пространстве. А через минуту дверь распахнулась, и на пороге кабинета стоял сам посол, мило улыбаясь и любезно приглашая Ариадну войти.

- Прошу извинить моего помощника за нерасторопность, за то, что заставил вас ждать, - глядя в его сторону с укором, произнес посол.

Под недовольным взглядом помощника Ариадна проследовала в кабинет.

- Дорогая Ариадна. Разговор будет нелегким. Вы должны будете сделать очень важный в своей жизни выбор и принять решение, - уже серьезно произнес посол, когда они остались в кабинете одни.

У нее было еще несколько минут. Думать не хотелось ни о чем – ни о прошлом, ни о настоящем, ни о том, что ждало ее впереди. За окном была весна и это главное. Жизнь продолжалась. Послышались шаги.

- Госпожа Ариадна, если ваш выбор осознанный, и если вы готовы служить отечеству и принять участие в патриотической борьбе «особыми средствами», мне остается только пожелать вам удачи и доброго пути, - сдержанно произнес посол. В его голосе едва улавливались грусть и сожаление.

- Благодарю, - как-то по особому произнесла Ариадна, а Бенкендорф поймал себя на мысли, как же она изменилась.

«В ней действительно умерла великая актриса – никакой светскости, от изысканных манер не осталось и следа. С ней очень хорошо поработал наш военный агент при посольстве и теперь перед нами милая простушка – кружевница из тихого провинциального Кента, типичной английский деревни, что в 60 километрах от Лондона, - с удовлетворением отметил он.

И отправляется эта озабоченная домашними делами крестьянка во Францию на семинар таких же кружевниц – домохозяек. А потом все вместе эти простушки отправятся в Италию состязаться в искусстве плетения. Они так одержимы своим занятием, что даже пренебрегли тем фактом, что в Европе идет война, повсюду немцы, и линия фронта теперь проходит по территории Франции недалеко от провинции Шампань».

Господин посол поцеловал руку Ариадне, которую она теперь подала как-то робко, неуверенно, стесняясь, что такой уважаемый человек оказывает ей, простой крестьянке, знаки внимания. Ариадна на какое-то мгновенье задержала свой взгляд на нем и, повернувшись, вышла из небольшой комнаты с низким потолком, что размещалась на первом этаже двухэтажного каменного дома. Мадам Лили, как теперь звали Ариадну, быстрым шагом пошла по узкой деревенской улице мимо колониальной и булочной лавки, затем мясной, дошла до «Королевского дуба», так назывался местный трактир, и направилась в сторону станции.

«Да храни господь это дитя. Ариадна даже не представляет, что ждет ее впереди», - тихо произнес посол. Время, прожитое в этой деревне, быт, общение с местными жителями, легенда о кузине, приехавшей в Кент из небольшой деревни под названием Нетерская Гора, чтобы перед поездкой во Францию выучить новый узор плетения у здешних мастериц, - все выполнено Ариадной безукоризненно. Она оказалась способной ученицей, только вот как все сложится дальше?»

Посол от волнения стал расхаживать по тесной комнате. На душе было тяжело, ныло сердце. «В какое все-таки жестокое время довелось нам жить. Думала ли эта утонченная княжна, что на ее долю выпадет столько испытаний. А как стойко она их переносит, а сколькой в ней подвижничества, патриотизма. В этом - весь русский человек».

Это невероятно! Это просто невероятно! Этого не может быть! Неужели слухи, которые циркулировали в ведомстве, становятся реальностью?!» Ермолай Алексеевич не находил себе места. «В это сложное время, а война – это и есть самое сложное время, вместо того, чтобы укрепить службу разведки и контрразведки Ставки, многолетнего опытнейшего начальника Особого делопроизводства ГУГШ, куда входит и контрразведывательное отделение, генерала Манкевица откомандировывают в действующую армию в качестве начальника штаба корпуса!» - сокрушался Ермолай Алексеевич. «Но это еще половина беды! Самое страшное, что больше привлекаться к работе по линии разведки и контрразведки он не планируется! Но ведь вся «кухня» варится именно здесь, в центре, а агентура - это лишь исполнители в той большой игре, которая проигрывается на верху, в ГУГШ. И в это сложное время мы остаемся без профессионалов! Как это глупо и бездарно!».

«Натуралист» не выходил на связь. Все попытки связаться с ним через запасные каналы связи оказались безуспешными. Он молчал. Манкевица изымают из разведки в самый неподходящий момент, кругом непонятно что происходит. Ермолай Алексеевич был просто в отчаянии. Единственное, что радовало его в эти мрачные дни, так это то, что нашлась Ариадна. Но когда он начинал думать о ней, эмоции брали верх. Ермолай Алексеевич вставал, начинал ходить по кабинету. Почему-то очень хотелось закурить, несмотря на то, что он никогда не делал этого, и не переносил запах табачного дыма.

«Ну, куда? Куда ввязалась эта глупая девица? Она даже не представляет, что это такое! Жесткие, и даже жестокие мужские игры, где нет сострадания, а есть только цель, поставленная задача, которую необходимо выполнить любой ценой, даже ценой собственной жизни». Внутри все кипело. «Ариадна, утонченная Ариадна, теперь мадам Лили, становится участницей большой игры, где есть опасность, каждодневный риск, а еще и ее непосредственной подчиненной. Ей бы наряды менять, да пленить своей красотой, а она?..» Чувство досады оттого, что время все перепутало в этой жизни, не покидало его.

В кабинет бесшумно вошел начальник отдела шифрограмм и протянул сообщение. Пробежав глазами, Ермолай Алексеевич понял, что он ждал именно это донесение. Резидент во Франции сообщал, что мадам Лили прибыла в Париж и уже посещает семинары кружевниц. За ней установлено наблюдение. Готовятся мероприятия, чтобы выйти с мадам на связь. В конце сообщения была приписка о том, что удалось спешно договориться о выгодных гастролях в Испании, куда уже отправился объект. Ермолай Алексеевич не подал вида, что удовлетворен сообщением. Многолетняя привычка в любой ситуации не проявлять своих эмоций позволила ему, как всегда, внешне оставаться индифферентным к тому, что он читал в многочисленных донесениях. Когда же остался один, то достал из шкафа небольшой изящный графинчик, в котором держал на случай непредвиденных обстоятельств «бордо» хорошей выдержки, и успокоился только после того, как выпил этого ароматного французского вина. Ариадна с ее женским капризом непременно побыть настоящей шпионкой и было тем самым непредвиденным обстоятельством. А для него теперь еще и очень важно, чтобы Ариадна не встретилась в Париже с Мелетием. Испытывать ее чувства было бы кощунственным, да и делу это может здорово навредить. Она ведь не профессионал. Пусть лучше живет надеждами. «Больше забот у меня, оказывается, нет, как разбираться в делах сердечных капризной девицы», - негодовал Ермолай Алексеевич и вновp style=text-align: justify;ь запил свое волнение стаканчиком французского вина. Пожалуй, это был первый случай в его жизни, когда он не мог управлять своими эмоциями.

 

Париж показался Ариадне совсем не таким, каким она помнила его еще с детства. Направляясь от вокзала к центру, она будто открывала его заново, пройдя одну улицу, переходя на другую, разглядывая дома, цветники, спешащих куда-то людей. У нее не было экипажа, она не принадлежала ни к какому обществу, ее не ждала яркая разряженная толпы гостей. «Как это было давно и в какой-то совсем другой жизни», - пронеслось в сознании. «Конечно, не со мной. Это же было с Ариадной. Но ее больше нет. Есть только мадам Лили со своими весьма прозаическими заботами».

Но что-то все рано не давало покоя. Это были воспоминания из той, прошлой жизни, а ноги сами несли к заветному месту. Наконец, показались знаменитые парижские бул text-align: justify;ьвары с удивительно красивыми каштанами, с широкими как мостовая тротуарами, с ресторанами, м везде одинаково красиво. Оно неожиданно врывается в жизнь, в сырую осень с промозглым дождем и предчувствием скорого наступления холодов», - с грустью думала Ариадна. В этот редкий для англичан день Брайтон буквально утопал в золоте осеннего убранства деревьев, и казалось, что туманов в Англии не бывает и вовсе. «Еще чуть-чуть и все это великолепие исчезнет. И произойдет это так же неожиданно, как и все в нашей жизни. Яркие краски в одно мгновенье сменят серость и пустота. И будет все как в моей теперешней жизни. Боже, как хочется домой, в Москву, в родительский дом. Как хочется, уединившись с Анастаси, проговорить всю ночь напролет о самом сокровенном, как это было в девичестве, забыть навсегда весь кошмар, который пришлось пережить».агазинами, вывесками и, конечно же, цветами. Только в Париже были такие необыкновенные цветы: яркие, душистые, с жемчужными капельками росы на нежных лепестках, фрезии, фиалки, левкои. Их аромат заполнял все пространство, повисая в воздухе. И казалось, что розы распускаются на каждом перекрестке, а орхидеи цветут на всех парижских подоконниках.

Париж оставался Парижем даже в это тревожное время. Глядя на публику, необыкновенную публику, которая есть только в этом городе, вовсе не ощущалось близкое присутствие линии фронта, а скорое наступление лета создавало благодушное настроение, и вообще не хотелось думать о войне. По мере приближения к центру становилось более многолюдно. Спешащие по своим делам люди, дамы, уже одетые в светлые наряды, и обязательно в шляпках с цветами.

Реклама, объявления. Ими пестрел весь Париж. Ариадна глазами искала афиши и, наконец, остановившись у театральной тумбы, замерла от волнения. Она несколько раз обошла ее, но так и не увидела имени Мелетия Волжского. «Этого не может быть! Этого просто не может быть! Мелетий обязательно должен гастролировать в Париже в это время! Я знаю!» Ариадна еще и еще раз обошла тумбу со всех сторон, и, когда уже окончательно отчаялась, вдруг, заметила кусочек яркого рекламного листа, который виднелся из-под наклеенной одна на одну афиши. «Феофан всегда любил, чтобы все было ярко, броско, и чтобы сразу обращали внимание именно на его афишу. Но она заклеена?!» - удивленно-растерянно тихо произнесла Ариадна.

А потом, оглядевшись по сторонам, и не заметив никого рядом, стала осторожно отрывать плотную бумагу в том месте, где обычно указывалась дата и время спектакля. Там значилось 7 мая 1915 года. «Сегодня 15 мая. Это же было недавно. Значит, Мелетий должен быть в Париже. Он же всего неделю тому назад выступал в опере!» От волнения сильно забилось сердце. Казалось, что оно вот-вот вырвется из груди. Ариадна бросилась к Площади Оперы, и уже совсем скоро поднималась по ступенькам к парадному входу.

У двери ей преградил путь строгий служитель. «Мадам, вы явно что-то перепутали! В таком виде сюда не ходят, да и не для таких как вы, это уважаемое заведение», - недовольно пробасил он. Но Ариадна будто его не слышала, и, обойдя с другой стороны, устремилась вперед. За ней вдогонку бросился строгий служитель театра. «Мадам! Мадам! Я же вам сказал, что таким как вы, тут делать нечего! Остановитесь! Я вынужден буду позвать полицию, и вас арестуют!» Ариадна, уже взявшись за ручку двери, резко остановилась, и на изящном французском, который звучал теперь из ее уст очень жестко, буквально выпалила: «Такие как я бывали здесь не раз, и размещались в королевской ложе, в той, что справа от сцены, и где на столике с инкрустацией всегда отменный «шардане» с фруктами из колоний». Служитель театра остолбенел и начал пристально вглядываться в странную мадам. Она же скрылась за тяжелой массивной дверью, отметив про себя, что раньше ее перед ней распахивали. Ариадна стояла у афиши, которую по каким-то причинам еще не успели снять. На нее смотрел уверенный в себе холеный красавец своими синими, глубоко посаженными глазами. Ариадна много раз представляла себе их встречу где-нибудь в Милане или Париже. При любом воспоминании о нем замирало сердце. Но теперь нахлынуло столько чувств, воспоминаний, что сдерживать эмоции уже не было сил. Ей хотелось мчаться через весь театр к гримеркам, туда, где она должна увидеть его и обязательно любимого Феофана.

«В Испании они уже неделю. Наверное, имеют успех, как и здесь. А афишу мы не снимаем потому, что не вы одна, мадам, полюбоваться на него приходите. А голос какой! Вы бы слышали! Господин Мелетий хоть и из России, но – наша гордость!» - произнес театральный служитель, который, догнав Ариадну, смотрел на нее теперь даже с какой-то жалостью. А потом, подумав, добавил: «Да какой он русский. Наверное, уж и позабыл, когда в Росси то был!» Досада, досада и еще раз досада, горечь, отчаяние. Ариадну душили рыдания. Она бросилась прочь из театра.

«Провал! Это полный провал! Ариадна, оказавшись в Париже, забыла обо всем, о чем ей говорили, предупреждали, наставляли». Ермолай Алексеевич не находил себе места. Он корил себя за то, что так легко поддался на уговоры, ввязался в эту авантюру. После того, что случилось, всякие контакты с мадам Лили становились невозможны. Лили не просто привлекла к себе внимание. Она наверняка очень запомнилась служителю театра своими изысканными манерами, которые вовсе не свойственны обыкновенной простушке, и, конечно же, знанием французского, какому в деревне, пусть даже и английской, не учат. По всем законом жанра Лили теперь должна остаться одна со своими проблемами. Всякую связь с ней необходимо прекратить. «Что с ней будет? Какое решение примет она? Станет ли добираться до России, или же останется во Франции, и будет ждать встречи с источником? В состоянии ли она оценить свои действия и сделать соответствующие выводы?» Вопросы, вопросы, от которых кругом шла голова. «Материал, с которым нельзя работать!» - говорило сознание. Но ведь речь шла об Ариадне, любимице Ариадне. «А что я скажу князю Проханову?» Ермолая Алексеевича терзали сомнения. Он вызвал начальника отдела шифрограмм и продиктовал ему текст.

 

ГУГШ – резиденту во Франции.

Установите наблюдение за прибывшим объектом. В контакт не вступать, но регулярно докладывать о всех его действиях и передвижениях. В случае грозящей объекту опасности принять меры по нейтрализации источника угрозы.

 

Ариадна в назначенный день и в условленный час вновь шла на центральный рынок Парижа. Среда, 12 часов – это время, когда с ней должны выйти на связь. Но среды проходили одна за другой, а на контакт не было никакого намека. Ей казалось, что она выучила на память все товары и продукты, которые находятся в каждом из двенадцати павильонов рынка, в этих огромных, построенных из стекла и бетона, сооружениях. И каждый раз у нее разбегались глаза. На прилавках, пожалуй, было все, что может взять человек от природы, и все, что употребляет в пищу. Но больше всего ей нравилась сама атмосфера рынка, такая не похожая на ту, что присутствует на базарах в России. Все торговцы, чисто и опрятно одетые, очень приветливы, и составляют какую-то особую почтенную корпорацию булочников, портных, кучеров, прачек, разных других торговцев. Они ловки, проворны, отлично считают.

Для Ариадны сначала было в диковинку видеть между корзинами фасоли и зеленого горошка маленькую конторку, где элегантно одетая дама ведет свою бухгалтерию, хранит счета, корреспонденцию, книги, визитные карточки с названием улицы, где живет, и номером дома. Ни криков, ни споров. Кругом только и слышится: «Благодарю, мадам! Здравствуйте мадам! На три су петрушки, мадам? Как вам будет угодно, мадам!»

Однажды Ариадна даже стала свидетелем, как одна дама опрокинула лоток с вишнями другой дамы. И каково же было ее удивление, когда она услышала сначала: «Ах, извините, мадам!», а потом в ответ всего лишь: «Нужно быть ловчее». «На нашем базаре пришлось бы уж точно разнимать торговок, да и без полицейского не обошлось бы!» - в сердцах подумала тогда Ариадна. Теперь же она вновь входила в лавку, где уже успела стать постоянной и желанной покупательницей. Ее любезно встретила очень приветливая мадам и вынесла красивую корзинку с аккуратно уложенными горкой свежими абрикосами, которые регулярно доставлялись во Францию из колонии. Обменявшись любезностями, они мило распрощались.

Ариадна, едва сдерживая волнение, уже дома, а квартировалась она недалеко от рынка, выкладывала на стол абрикосы, стараясь побыстрее освободить содержимое корзинки. «Карточка, где же визитная карточка? Она обязательно должна быть или же между фруктами, или же на дне корзинки! Я ничего не перепутала, я знаю, я сделала все, как мне велели. Седьмой павильон, лавка, где мадам Эмилия торгует абрикосами. На мою просьбу продать мне порядочный запас фруктов, мадам должна вынести красивую корзинку с уложенными горкой свежими абрикосами. Но ведь все так и есть, только вот нет никакой визитной карточки. Что это? Возможно, что-то случилось? Мне не подают условного знака! Со мной не выходят на связь!»

Ариадна буквально трясла корзинку, но она была пуста! «Что же мне делать? Курсы кружевниц заканчиваются через неделю, и мне надо будет выехать в Италию. Но как я могу уехать из Франции, не встретившись со связным, не передав сообщение от господина посла, не увидев Мелетия. А как я могу отправляться в Россию, не имея при себе нужных документов, какой-то важной информации, которую мне должны передать. Я даже не знаю, через какие страны мне необходимо направиться в сторону русской границы, и где самый безопасный путь. Надо что-то делать, надо что-то предпринять. Мадам Эмилия, наверняка что-то знает, но по каким-то причинам не хочет, или не может мне все объяснить».

Ариадна почти бежала в сторону рынка. Скоро все павильоны закроются. А ей обязательно надо успеть к мадам Эмилии. Она буквально ворвалась в лавку, где торговали абрикосами.

- Мадам что-то забыла? - удивленно спросила мадам Эмилия.

- Я, я.. , я бы хотела сделать большой заказ, - задыхаясь от волнения, произнесла Ариадна.

- Передайте сборщикам абрикос, что через неделю я отправляюсь в Италию, и своим итальянским родственникам непременно хотела бы привести в подарок свежие французские фрукты, - буквально выпалила она.

- Но в Италии свои отменные фрукты, - корректно заметила мадам Эмилия. - Вряд ли вы сможете удивить своих итальянских родственников, привезя им в подарок абрикосы из французской колонии. Моя дорогая мадам Лили, я вам хочу пожелать хорошей дороги, а перед отъездом посоветовала бы зайти в весьма популярный среди парижской публики магазин «Лувр». Он рядом. Там вы, наверняка, найдете что-нибудь достойное для ваших родственников. Да, и еще. Я бы вам порекомендовала подняться на четвертый этаж с той его стороны, которая выходит на улицу Риволи. Там есть магазинчик, где за недорогую цену вы сможете приобрести платье свежего рисунка и нового фасона. И если ваши родственники не совсем придирчиво относятся к моде, не гонятся за тонкостью и изяществом, вы сможете порадовать их хорошей обновкой.

Ариадна была в полной растерянности. Ей открытым текстом говорили, что никакого контакта с ней не будет, и что она должна просто уехать из Франции. «Но что же делать? Может, напрямую расспросить обо всем мадам Эмилию? А вдруг это ловушка, куда ее заманивают?» Ариадна стояла посреди лавки, не зная, что делать. Пауза затягивалась. Мадам Эмилия всем своим видом давала понять, что пора покинуть ее лавку по причине того, что ей пора закрываться.

- Да-да, я понимаю, уже поздно и все павильоны закрываются, мне пора. Но подумайте над моим предложением. Я непременно перед отъездом загляну к вам еще разок, - только и смогла произнести Ариадна.

 

Секретная.

ГУГШ - от источника в Париже.

Со стороны интересующего нас объекта неоднократно предпринимались попытки выйти на связь по ранее оговоренной схеме. Непонимание того, что происходит, а также чрезмерная эмоциональность, могут привести к непредсказуемым действиям объекта, что крайне нежелательно. Жду указаний.

 

«Лувр», четвертый этаж, магазин модной одежды, - прокручивала в сознании Ариадна слова мадам Эмилии. Возможно, таким образом мне хотели что-то сказать?» Ариадна терялась в догадках, но, поразмыслив, все же приняла решение идти в «Лувр». Ей даже было интересно сравнить тот «Лувр», который она знала в Петербурге, с тем, что был в Париже и имел множество своих отделений, в том чисде в Лондоне, Мадриде, Нью-Йорке, Сиднее. Магазин снискал репутацию дешевого, но с разнообразным и хорошим товаром. По этой причине сюда каждый день спешили наведаться тысячи и тысячи людей, без преувеличения сказать, со всего света. Поэтому, когда Ариадна оказалась в его власти, то вовсе не удивилась, что там творилось что-то невообразимое, будто шла битва между продавцами и покупателями, точнее, покупательницами. Дамы захватили все четыре этажа и тормошили приказчиков, кассиров, перебирая, бракуя, примеряя и перемеряя все, что им попадалось на глаза. А сам магазин напоминал один огромный улей.

Ариадна, сколько могла, тянула время, рассматривая себя в зеркало в очередном наряде. То ей что-то не нравилось, и она просила другую модель. То ей не нравилась какая-то деталь, и молодая, элегантно одетая и хорошо причесанная приказчица, видимо, привыкшая к постоянным капризам посетительниц, без каких бы то ни было эмоций разворачивала перед Ариадной очередную коробку с новым платьем.

«Неужели так никто и не даст о себе знать, а слова мадам Эмилии вовсе не были каким-то знаком, а просто советом?» - проносилось в сознании Ариадны. Она больше часа вертелась у зеркала, и становилось уже неприличным обременять приказчицу своими просьбами. Та смотрена на нее с явным снисхождением – крестьянка, приехавшая в столицу купить наряд, на который копила деньги целый год, и теперь никак не может с ними расстаться. Именно это читалось на ее лице. Но под конец их общения приказчица явно была чем-то озадачена. Теперь на ее лице было скорее выражение явного недоумения.

- Мадам имеет такой утонченный вкус и так хорошо разбирается в моде, в последних ее тенденциях? - только и смогла произнести она.

- Я – сельская модистка и кружевница, У меня есть очень требовательные клиентки, которые просят, чтобы все было как в Париже, - спохватившись, быстро произнесла Ариадна.

- У вас не только отменный вкус, но и прекрасная фигура. Мы могли бы снять мерки и специально для вас сшить новую модель, которая еще не поступала в продажу. Ариадна была в отчаянии. Все ее предположения не имеют под собой никаких оснований, а предпринятые действия – напрасны. Дальнейшее нахождение тут бессмысленно.

- Да, непременно, я буду вам признательна, - едва выдавила она из себя кислую улыбку. Перед ней в миг предстал портной. Любуясь ее фигурой и обходя со всех сторон, он произнес с милой улыбкой:

- Вам на какое-то время необходимо уехать в Нормандию, в Трувиль. На набережной найдете мастерскую господина Бурлье и предложите свои услуги кружевницы по плетению жабо. Там же получите необходимые документы. В Италию вам пока нельзя, она вступила в войну на стороне Антанты. Там опасно, да и в Париже оставаться для вас не безопасно.

Ариадна замерла от неожиданности. Когда не осталось никакой надежды, с ней, наконец, вышли на связь. И пускай все идет не так, как планировалось ранее, она все равно была на седьмом небе от счастья.

- Вы очень любезны, но я хотела бы подумать и придти в другой раз, - радостно улыбаясь, произнесла Ариадна.

- Как вам будет угодно, мадам, - ответил портной, любезно откланиваясь. Рядом стояла приказчица, которая только и смогла пожать плечами. Она потратила столько времени на мадам, а та отказалась даже от пошива платья особого кроя по индивидуальным меркам, да еще чему-то так обрадовалась.

 

Особо секретная

Райх – начальнику генерального штаба, г-ну генералу Фолькенгайну.

В Париже удалось установить место нахождения супруги г-на Шереметьевского, куда она предположительно прибыла из Англии под видом английской крестьянки для участия в семинарах кружевниц. Это дает основание полагать, что г-жа связана с русской, или иной разведкой и имеет вполне конкретное задание. За ней установлено наблюдение. Судя по поведению, она находится в ожидании контакта с кем-то очень важным для нее. Г-жа неоднократно проявляла настойчивость и несколько раз посещала одну и ту же лавку по продаже фруктов на парижском рынке, делала большой заказ, который по финансовым затратам не соответствует возможностям особы в ее нынешнем социальном статусе. Это позволяет сомневаться в ее профессионализме. Целесообразно дальнейшее наблюдение с целью выяснения причины пребывания во Франции, ее связей и контактов. Также целесообразно последующее препровождение г-жи в Германию для организации давления на г-на Шереметьевского.

 

Особо секретная.

Спецсообщение.

ГУГШ – от резидента во Франции. Зафиксировано наблюдение за интересующим нас объектом со стороны сотрудников германской службы контршпионажа, цели и планы устанавливаются. Агентами названной службы к объекту проявляется устойчивый интерес.

 

Ариадна давно не пребывала в таком хорошем настроении. Уложив свои вещи, распрощавшись с подругами по семинару под предлогом необходимости срочно навестить своих родственников в Нормандии, она отправилась на вокзал. А вскоре уже любовалась красотами нормандского побережья. Ей казалось, что время пролетело незаметно, тем более, что рядом оказалась приятного вида собеседница, которая всю дорогу только и нахваливала прелести нормандской деревни, особенно полей с их сеяными травами, которые дают здесь по два урожая. К ним присоединился не менее приятного вида мужчина лет сорока, видимо, из той самой деревни, которую так нахваливала ее соседка. Он с интересом включился в беседу и с упоением рассказывал о преимуществах Нормандии в сравнении с югом Франции. При этом он бросал на Ариадну взгляды, которые заставляли ее краснеть.

До Трувиля оставалось две остановки, и близкое нахождение моря чувствовалось по свежести воздуха, который заполнял теперь все пространство. Поезд начал притормаживать, готовый остановиться у перрона.

- Не желает ли мадам прогуляться на время остановки. Потом начнется совсем другой пейзаж, а фруктовые сады Нормандии – это что-то незабываемое. Я готов на это короткое время составить вам компанию, и ваша соседка, я думаю, посоветует вам сделать то же самое.

Ариадна выглянула в окно. Дорога буквально утопала в зелени фруктовых садов, на которых вот-вот начнут созревать фрукты. Вдалеке виднелся тенистый парк с вековыми деревьями, окружившими большой старинный замок, – неотъемлемый атрибут, судя по рассказам ее попутчиков, любой нормандской деревни. Прекрасный летний день, радужные надежды, чувство покоя от того, что в ее жизни, наконец, может появиться определенность, - все это создавало настроение некой беззаботности, и Ариадна с легкостью согласилась. Она, захватив с собой ридикюль и опираясь на руку своего нового знакомого, сошла на перрон и, помахав рукой своей соседке, которая высунувшись по пояс из окна, подставляла свое лицо ласковому летнему солнцу, стала чинно прохаживаться по платформе вместе с остальными пассажирами. Казалось, весь состав вышел прогуляться перед тем, как деревенские пейзажи сменят прибрежные красоты. Людей было много, и это создавало угрозу затеряться в толпе. Но кавалер Ариадны галантно поддерживал ее под локоть.

Вдруг что-то заставило Ариадну остановиться. Было ощущение, что на нее кто-то смотрит. Осмотревшись, она увидела в конце перрона двух мужчин, одетых в официальный костюм, которые о чем-то переговаривались, время от времени бросая взгляды в ее сторону. Внутри все похолодело. «Неужели это ловушка, в которую я так легко угодила?» - пронеслось в сознании Ариадны.

- Что-то случилось, мадам? Вы стали невнимательны, - произнес ее спутник.

- Нет, нет, что вы, все так интересно, что я даже задумалась над тем, сколько бы я потеряла в этой жизни, если бы не увидела такие красоты, и если бы не встретила такого интересного попутчика, - уже игриво-кокетливо произнесла Ариадна.

«У меня есть еще минут двадцать», - отметила она про себя. Ариадна вновь перехватила взгляд переговаривающихся мужчин. Он был устремлен к окну вагона, где ее недавняя соседка в этот момент выхватила дамский платочек и стала им энергично обмахиваться. После чего скрылась за окном вагона. «Это, наверняка, какой-то условный знак. Что же делать? Сомнений нет. Я попала в ловушку. Только кто ее подстроил и с какой целью? Неужели кто-то следил за мной от самой Англии?» Попутчик Ариадны, галантно поддерживая ее под руку, ненавя/p/pзчиво подталкивал вперед, в ту сторону, где в конце перрона были два одинаково одетых мужчин, на которых она обратила внимание. Теперь ей отчетливо был виден автомобиль, который стоял у дороги недалеко от них.

- Ах, какая незадача, мои нитки! – почти прокричала Ариадна и бросилась в противоположную сторону догонять покатившийся клубок, который из-за ее неосторожности выпал из ридикюля.

На помощь ей бросились прохаживающиеся пассажиры. Вместе с ними за клубком побежал и попутчик Ариадны, которого за собой увлекла толпа людей. Он хотел развернуться, схватить за руку Ариадну, но у него ничего не получалось. Его оттеснили в другую сторону.

Раздался удар колокола, люди бросились к вагонам и быстро стали рассаживаться по своим местам. Посредине перрона с клубком ярких ниток стоял мужчин лет сорока и растерянно оглядывался по сторонам, словно пытаясь кого-то отыскать глазами. Но перрон был пуст.

- Месь/pе, мы отправляемся, извольте занять свое место в вагоне, - произнес проводник обеспокоенным голосом.

 

Вечерело. Надо было подниматься и куда-то идти. Но куда, Ариадна не знала. Тело не слушалось ее, онемели руки и ноги. Ей ка залось, что, не двигаясь, она пролежала целую вечность. Все прелести Нормандии с ее ландшафтами, густой колосистой пшеницей, какой никогда не вид- Да-да, я понимаю, уже поздно и все павильоны закрываются, мне пора. Но подумайте над моим предложением. Я непременно перед отъездом загляну к вамp еще разок, - только и смогла произнести Ариадна.ывала она на российских полях, высокой травой, о которой еще недавно рассказывала ей ее собеседница, теперь ощутила на себе. Она не помнила, как оббежала поезд с другой стороны, как буквально мчалась через сад к лугу, а потом, упав на землю и утонув в высокой траве, сначала затаилась, а затем медленно, чтобы не обнаружить себя, стала отползать к полю, где колосилась пшеница. Ариадна вслушивалась в каждый звук, в каждый шорох, боясь пошевелиться. Кругом была гнетущая тишина. «Мои преследователи, скорее всего не ожидали такой развязки, и просто не успели сообразить, что произошло. А потом подумали, что я возвратилась в вагон, пока была суматоха, и видимо стали искать меня именно там», - размышляла Ариадна.

Только теперь она поняла, сколько непростительных ошибок допустила, которые, наверняка, привлекли к ней внимание. «А если за мной еще и следили от самой Англии? Конечно, следили, если я попала в такую сложную для себя ситуацию!» Ариадна была в отчаянии. «Как глупо все получилось, до обидного глупо!» Надо было подниматься и куда-то идти, но ее не покидало чувство страха. «А вдруг те двое где-то затаились и поджидают меня?» Ариадну душили рыдания, хотелось выть от безысходности. «Но я же жива, и мне удалось обмануть своих попутчиков, которые оказались вовсе не попутчиками. Значит, судьба мне не случайно дает для чего-то этот шанс. Значит, я должна им воспользоваться, а не распускать нюни. Меня ведь предупреждали об опасности, но я стояла на своем. Значит, я должна довести до конца задуманное», - уговаривала себя Ариадна.

Но проходило время, и она вновь терзалась сомнениями. «Знать бы только, кто те двое, которые, наверняка, поджидали именно меня на вокзале, и кем все-таки были мои попутчики, и кто организовал весь этот спектакль? И этот портной, который так настойчиво рекомендовал мне отправиться в Трувиль. Кто он и на кого работает? Возможно, меня пустили по ложному следу и в городе меня уже поджидали, чтобы арестовать?

Но тогда зачем меня хотели ссадить с поезда за две остановки от Трувиля и увезти куда-то. Значит, знали, что я направляюсь именно туда, и хотели не допустить этого. Кто-то был очень заинтересован в том, чтобы я не доехала до города. И что же такого опасного для меня было в этом Трувиле? Кто все эти люди и кто за ними стоит? В любом случае мне нельзя появляться ни в этом городе, ни в Париже».

Ариадна была в отчаянии. Теперь она отчетливо понимала, что сама не сможет ответить ни на один из этих вопросов. Сомнения не было только в том, что ее разыскивают, а значит, кто-то ей неизвестный знал о ее приезде из Англии. «Моя легенда раскрыта? А самое страшное, что произошло, - я осталась абсолютно одна в чужой стране без всякой надежды на встречу с теми, с кем она должна была состояться», - сделала для себя неутешительный вывод Ариадна.

 

Она только сейчас заметила, что прижимает к себе ридикюль, который не выпускала из рук все это время. Она осторожно отрыла его, словно не веря, что он действительно существует, находится с ней, и никуда не потерялся. Там все было на месте, кроме ниток, - документы на имя мадам Лили, деньги, какие-то необходимые в дороге вещи, любимое зеркальце, миниатюрное, в позолоченной оправе и ажурной ручкой, с которым она никогда не расставалась. Оно было из набора, подаренного ей Анастаси на совершеннолетие, где красивые дамские вещицы поражали воображение. У нее тогда просто разбегались глаза – красивой формы большие и маленькие бутылочки для духов и ароматов, душистое мыло разных форм и сортов, обернутое в бумагу ярких цветов, шкатулочки из фарфора для пудры и украшений и это зеркальце. Теплотой в ее душе отозвались воспоминания о том времени, с его беззаботностью, подарками и сюрпризами, которые так любили делать друг другу в их доме.

Ариадна осторожно достала зеркальце, и какое-то время держала в руках, не решаясь заглянуть в его отражение. Она поймала себя на мысли, что боится, боится вдруг увидеть там не себя, а совершенно незнакомого ей человека. Ариадна так и сидела, одной рукой прижимая к себе ридикюль, а в другой – держа зеркальце. Еще немного поразмыслив над чем-то, она вернула его обратно, захлопнула сумку, осмотревшись по сторонам, медленно поднялась и, не заметив ничего подозрительного, пошла в сторону вокзала.

Надо было найти дорогу, которая шла параллельно железнодорожным путям. Ариадна приняла решение направиться по ней в противоположную сторону, попытаться обойти злополучную станцию и добраться до Руана. В толпе шумного многолюдного города затеряться не составит труда, а потом оттуда можно будет направиться совсем в противоположную сторону, в Лилль. Эта территория оккупирована немцами. Ее документы на имя кружевницы вряд ли смогут вызвать подозрение. Если этого не произошло, когда она переправлялась через Ла-Манш во Францию, то теперь сработает наверняка.

Вряд ли в тылу немецкой армии ее начнет искать кто-то из Парижа, преследовать. А едет она к такой же, как и она, кружевнице Алисе Дюбуа, с которой они вместе прибыли на одном корабле из Англии, какое-то время посещали семинары и даже подружились. Мадам Дюбуа была также как и она молода, хорошо воспитана и производила впечатление образованной женщины из аристократической, но обедневшей семьи. Она нисколько не боялась немецкого присутствия и даже имела знакомства в среде оккупантов. Ариадна рассуждала, что на время сможет укрыться у мадам Алисы, найдя какой-то предлог. У нее там появляются варианты. Она может тайно переправиться в Бельгию, а оттуда в Германию, возвратившись к Николя, и вновь стать госпожой Шереметьевской. «Но как же мой новый образ? Легенда? Патриотическая борьба особым способом, о которой предупреждал меня Бенкендорф? И к тому же за мной следят. Это уже очевидный факт и в Германию мне нельзя. Это может навредить Николя и закончится большим скандалом, а то и того хуже». Эти вопросы возникали в ее сознании, на которые она пока не могла ответить. Ариадна засыпала под стук колес поезда, уносящего ее в сторону Лилля, что был на северо-западе Франции, у самой границе с Бельгией.

 

«Натуралист» не выходил на связь. «Неужели – это полный провал», думал Ермолай Алексеевич, все еще пытаясь успокоить себя и обнадежить, что случились какие-то непредвиденные обстоятельства. Мысли о предательстве он даже не допускал. «Его информация о тайных переговорах союзников с представителями высших кругов Германии оказалась своевременной. Англичане всегда для своей разведывательной деятельности любили использовать нейтральные скандинавские страны. Мы имеем сообщения из Швеции на этот счет. Но как важна оказалась информация еще и из Дании. Она помогла сделать пусть и не окончательные, но хотя бы предварительные выводы о той ситуации, которая складывается в отношениях группы стран – Германия – Россия – Англия – Балканы. А «натуралист» нащупал, интуитивно почувствовал ее значение. И «лис», хитрый лис оказывается именно в эпицентре этой интриги. Не связаны ли секретные исследования с попыткой повлиять на дальнейший расклад в отношениях между государствами, нарушить коалицию. У кого появится новый вид вооружения, тот и будет диктовать условия».

Ермолай Алексеевич был в неведении о своем подопечном и оттого пребывал в скверном расположении духа. Ко всем проблемам добавилось еще и то, что последние встречи у Государя не принесли никакого результата. Он и слышать не хотел ни о каком сепаратном мире с Германией. И это на фоне активизировавшихся встреч, и, как /pправило, тайных представителей правительственных кругов Англии и Германии.

«Что это?» - задавал себе вопрос Ермолай Алексеевич. «Англия как всегда страхуется, боясь возможного сепаратного мира России и Германии? Лондон остается верен себе, и там давно уже все просчитали? В случае победы в этой войне Антанты, у России могут оказаться турецкие проливы. Но в течение 200 лет Англия блокировала все наши попытки выйти на просторы Средиземного моря через Босфор и Дарданеллу. Англичане понимают, что поливы отдавать нам нельзя, однако она обязана будет это сделать, если оставаться верным союзническим обязательствам. Но можно не отдавать, если Россия рухнет», - сделал не утешительный для себя вывод Боровский, раскладывая очередной пасьянс из поступающих сообщений.

 

Особо секретная

Из донесения русского посланника в Швеции А.В.Неклюдова

В начале июля 1915 года в Швецию из Берлина прибыл директор «Deutsche Bank». Он встретился с русским коммерсантом, имевшим коммерческие связи в Берлине, и говорил с ним о желательности для Германии сепаратного мира с Россией и об его условиях: о пересмотре границ в Польше и Галиции и вознаграждении России Константинополем и проливами. При этом было подчеркнуто, что Англия, верность которой соблюдает Россия, никогда не решит вопрос о проливах в пользу своей союзницы, и более того, она готова примериться с Германией.

Донесение было снабжено собственной оценкой Неклюдова. «Помимо германских опасений за исход войны, эти новые предложения директор- Мадам имеет такой утонченный вкус и так хорошо разбирается в моде, в последних ее тенденциях? - только и смогла произнести она.а банка указывают на усиленные старания немцев внести рознь среди союзников».

«Как все подобно ситуации 1912 года, когда была заложена пороховая бочка на Балканах, на которой оставалось только взорвать Россию и Германию, втянув их в войну.

Для России это означало бы страшное кровопролитие. Тогда удалось убедить Государя не вмешиваться в балканский конфликт. Он понял все губительные последствия для страны, и войну удалось предотвратить.

Но теперь Государь непреклонен. «Нет рядом опытного и влиятельного Монкевица. Все мои записки по поводу пользы для Росси в столь тревожное время сепаратного мира с Германией остаются без внимания. Даже неграмотный старец Распутин не перестает слать из своего захолустья телеграммы императору с просьбами не ввязываться в войну», - в сердцах сожалел Боровский, перечитывая одну из них, попавшую в распоряжение его ведомства. «Положат до последнего человека», - говорилось в ней. «Но уже поздно, - констатировал он. Мы увязли в этой войне и, судя по раскладу, Россию к гибели ведут не только враги, а главным образом, «союзники». Сильная Россия никому не нужна», - заключил он.

На душе было паршиво. Разведывательное ведомство оголено, поступающая информация от военных агентов, нелегальной агентуры, которая становится все более тревожной, анализируется вскользь, потому что уже есть свое сложившееся мнение.

В Копенгаген еще 3 июня направлена депеша – ответ царя на телеграмму короля Дании Христиана по поводу посредничества в переговорах с Германией: «Мой ответ может быть только негативным».

Министр иностранных дел С.Д.Сазонов оправдывается на весь свет, заявляя, что «Никакой сепаратный мир невозможен. Война будет еще долгой и жестокой, она будет продолжаться до тех пор, пока мы не обеспечим гарантии прочного мира». Очернительство царской семьи приобретает невиданные масштабы, а вся страна охвачена стачечным движением. И это происходит на фоне вполне благополучной ситуации с продовольствием, неизменного образа жизни в России. Создается впечатление, что на нас испытывают какое-то секретное оружие по управлению поведением масс в этой непростой для страны ситуации, манипулируют сознанием Государя. Почему «натуралист» не выходит на связь?»

 

Очень болела голова, открыть глаза не было сил, такими тяжелыми казались веки. До него доносились приглушенные голоса. Николай не мог понять, откуда они исходили, вспомнить, и даже предположить, где находится. «Кто я? Как меня зовут? Зачем я вообще существую? А существую ли я вообще и в какой форме? Я – сгусток сознания, или какой-то неизвестный организм? Или я парю над миром? Я - плоть? Живое существо?» - задавал себе вопросы Шереметьевский. Возникшие на миг какие-то мимолетные проблески сознания, вновь исчезли. Николай погружался в тяжелый сон без всяких сновидений. Его окружали тишина и сплошной мрак.

 

Откуда-то издалека доносились голоса. Николай напрягал память, но начинала болеть голова. Собрав свою волю, он пытался вслушиваться в них, чтобы ответить на вопрос, знает ли тех, кому они принадлежат? И это создавало для него неимоверные трудности. Головная боль усиливалась. Голоса то возникали, то становились едва уловимыми, то вдруг наступала полная тишина. «Нет, я точно никого не знаю из этих людей», - отмечал про себя Николай, вновь прилагая неимоверные усилия, чтобы включить сознание и заставить работать память. От этого начиналось сильное головокружение, и уже казалось, что голова раскалывается на части. Медленно возвращалось осознание, и Николай даже начинал задавать себе вопросы: «Где я? Что со мной? Кто я? Но если я задаю себе вопросы, значит, я существую, только вот в какой форме разума и каком виде?»

Николай, открыв глаза, окидывал взглядом незнакомое помещение. Он пытался напрячь память. «Нет, я никогда тут не был, это точно», - только и успел подумать Николай, как перед ним возникло лицо какого-то человека в белом халате и такой же белой медицинской шапочке. Он взял его за руку и стал измерять пульс, при этом отдавая кому-то какие-то распоряжения.

- С возвращением, господин Шереметьевский. Наши специалисты весьма гуманные люди и не могли допустить, чтобы вы, один из лучших представителей специальных служб России, и при этом известный и подающий надежды ученый, покинули этот мир навсегда. Вы нам еще пригодитесь, если, конечно, будете благоразумны и вольетесь в наши ряды для того, чтобы внести вклад в исследования в весьма деликатной научной сфере, и поделиться пережитыми ощущениями, - произнес кто-то очень знакомым голосом.

Николай вглядывался в расплывчатый силуэт. «Я наверняка где-то слышал этот голос, и этот образ мне тоже знаком».

- Не стоит так напрягать свой мозг, выход из не совсем комфортного состояния всегда очень болезненный и тяжелый. Вы пришли в себя и этого нам достаточно, чтобы оценить степень эффективности эксперимента. Отдыхайте, господин Шереметьевский. У нас еще будет время все обсудить, - проговорил кто-то таким знакомым для него голосом.

Воцарилась тишина. Николай погрузился в глубокий сон. Он не помнил, как долго проспал, но пробуждение только добавило вопросов. Николай не без усилий поднялся и стал осматривать помещение, где теперь находился. Каменный мешок с белыми стенами, потолком и полом, где невозможно было даже определить, есть ли тут дверь и как вообще можно попасть в это помещение, возле кровати – прикрученный к полу металлический столик, - это все, что его окружало. Николай сделал несколько шагов, но закружилась голова, и он вновь присел на кровать. «Да, теперь я вспоминаю. Гарц, мы были в Гарце, потом спустились в подземелье», - перебирал события в своей памяти Николай. Возникший вдруг из ее глубин лязг тяжелых захлопывающихся дверей в мгновенье возвратил его к тем событиям. «Райх, секретная лаборатория, опыты на человеческом сознании. Боже, я же в ловушке, и надо мной ставили опыты, наверняка проверяя степень моей информированности и о проблеме, и о секретных исследованиях, и самое страшное, о моем истинном лице и задачах, которые поставлены передо мной», - с ужасом думал Николай. Взглянув на свои руки, где свежи были следы от уколов, он понял, что ему вводили еще и какие-то препараты. Внутри все похолодело. «Знать бы, до чего им удалось докопаться, и как глубоко они научились проникать в сознание и подсознание?» - анализировал ситуацию Николай. «Остается только ждать, ждать, что же скажет Райх. Разговор, а он обязательно должен состояться, покажет, что они смогли узнать. Нужно собраться с мыслями и ждать», - рассуждал Николай, окончательно взяв себя в руки.

- Мой дорогой друг, вот вы и снова с нами, и надеюсь, что не в обиде. На нашем месте вы поступили бы точно также. Разница лишь в том, что мы создали вам комфортные условия, а ваши хозяева заточили бы нас в лучшем случае в одном из подвалов Петропавловской крепости, а в худшем – в кандалах по этапу отправили бы в Сибирь, из которой вряд ли кто-то возвратился. Не правда ли? – с явным цинизмом в голосе, делая акцент на своем привилегированном положении, надменно произносил Райх.

- О противнике ведь надо знать все: и о степени его информированности, и о целях, которые он преследует, тем более, если настойчиво пытается войти в круг людей определенных интересов, проникнуть в сердце секретной лаборатории. Но вы держались молодцом. Подготовка в тайных ведомствах у русских, прямо скажем, отменная. Агентов у вас готовят по каким-то особым методикам, нам не известным, но это мы тоже надеемся узнать, и не без вашей помощи, - продолжал он таким же тоном.

- Я право, не понимаю, о чем идет речь, - спросил Николай, демонстрируя абсолютное спокойствие. «Если Райх пустился в пространные рассуждения, значит, вытащить из меня им удалось немного», - отметил он про себя.

- Не претворяйтесь, господин Шереметьевский, мы с вами не дети и прекрасно знаем, что делаем и для чего. Вы – русский шпион, которого интересуют новейшие разработки в области воздействия на сознание человека с целью управления его поведением. Не так ли?

- Если вам легче от того, что я – русский шпион, пускай так и будет. Знаете ли, есть такое понятие, как навязчивая идея. Видимо эта мысль засела слишком глубоко в вашем сознании и требуется серьезное и длительное лечение. Мания – это страшная штука, когда кругом мерещится, что тебя окружают одни враги и шпионы, - парировал Николай.

Райх явно был застигнут врасплох. Он совсем не ожидал такого поворота в их разговоре. На лице застыла растерянность, хотя он продолжал еще пребывать в состоянии победителя.

- Райх, игры закончились, скажите, что вам надо и что конкретно вы ждете от меня? И к чему весь этот спектакль. Возможно, он представлял бы интерес для меня, если бы не эксперименты над моим здоровьем и нестерпимая головная боль, - достаточно жестко говорил Николай, пытаясь своим напором несколько остудить пыл Райха. - Судя по реакции моего организма, вы погружали меня в глубокий транс. Но это так старо и не современно. Да еще кололи черт знает что. Это и вовсе говорит о неэффективности опробованного метода. Если цвет вашей науки только и владеет такой методикой, мне очень жаль немецких налогоплательщиков, которые и не догадываются, что их деньги тратят на пустые забавы взрослых мужчин в военной форме. Все это может делать любая цыганка на городском рынке, а более менее уважающая себя знахарка из глухой деревни расскажет вам и того более, чем ваши хваленые специалисты.

- Вы или действительно очень хорошо подготовлены к ведению разведывательной деятельности, или ваши ученые добились выдающихся результатов, или вы и вправду не имеете отношения к шпионажу? – произнес Райх. Он даже не пытался заглянуть в глаза Николаю, видимо, боясь увидеть в них подтверждение своим мыслям, и покинул помещение через едва заметную в стене дверь.

Николай с облегчением вздохнув, опустился на кровать. Первый раунд был выигран. Он посеял сомнение у такого опытного разведчика, как Райх. «Значит, они ничего не смогли вытащить из меня такого, что давало бы основание утверждать о моей причастности к контршпионажу».

Николай в который раз в душе похвалил себя за то, что всегда доказывал важность подсознания для контроля за чувствами, эмоциями, а главное, для блокировки той информации, которую выдавало сознание при определенном влиянии на него из вне, или же погружении в глубокий транс. Поэтому никогда не переставал тренировать свое подсознание. В нем была сокрыта не только интуиция, чутье, но и сигнал «стоп», когда речь шла о допустимой границе вмешательства в его сознание. Даже в разговоре именно от подсознания исходил тот особый сигнал, который напоминал о том, где есть предел того, что можно, а чего нельзя. Николай окончательно собрался с мыслями и пребывал в своем привычном состоянии душевного равновесия. К нему возвратились хладнокровие и трезвость рассудка, лихорадочно работало сознание. «Что это за секретная лаборатория? Какие опыты тут проводят? Одно ясно, - не те, что ставили надо мной!» - отмечал про себя Николай, теперь вспоминая и сам подземный город, и длинные коридоры с множеством дверей, и охрану, которой тут было много, и рычащих собак, готовых в любой момент броситься на жертву.

Но главным было не только ответить на волновавшие вопросы, но и собрать всю возможную и невозможную информацию, найти выход из этого подземелья, или же того, кто сможет помочь в этом. «Нужно спешить! Нужно спешить!» - отстукивало сознание. Но первое, что необходимо сделать, - каким-то образом дать о себе знать.

 

Николай подошел к тому месту в стене, где была невидимая дверь, за которой недавно скрылся Райх, и прикоснулся к ней. Она отворилась, и он оказался в пустынном коридоре, где в неярком свете было хорошо различимо множество дверей. «Интересно, какое теперь время суток: утро или вечер, а, может, ночь?» Он медленно шел по коридору, рассматривая тяжелые металлические двери, где не было ручек. «Все закрыто герметично, значит, они открываются по особой команде, скорее всего с единого пункта управления», - отмечал про себя Николай, переводя свой взглядя на сводчатые потолки. «Сколько же вложено труда человеческого, чтобы создать это поистине грандиозное сооружение. Разве мог кто-то из тех многочисленных отдыхающих, прогуливающихся аллеями парка и наслаждающихся красотами Гарца, даже предположить, что в его глубинах существует дорога, ведущая в огромный подземный город, где идут какие-то сверхсекретные работы?»

Вдруг вспыхнул яркий свет, он осветил весь коридор. «Господин Шереметьевский! А вы смелый человек и вас даже не пугает неизвестность!» - эхом неслось по пустынному коридору из громкоговорителя.

- Эй! Ты кто!? – прокричал Николай. - Выйди и покажи свое лицо! Если тебе есть, что сказать, - скажи! Если вы меня сюда заманили, то знайте, я в вашем каменном мешке сидеть не намерен. Или мы прекратим играть в прядки и начнем работать, или выпустите меня отсюда. У меня еще много дел в жизни. Или же вы предпочитаете воровать людей, их знания и выдавать за свои? Только зачем? Ведь почерк ученого все равно виден в его исследованиях, как бы вы не пытались это скрыть! Да и во имя чего?!

- А вы к тому же еще и философ, - произнес Райх, выходя из одной из дверей, расположенной в противоположной стороне коридора и направляясь к Николаю. Тот присел на корточки, всем своим видом давая понять, что ему все это надоело. - И тактику вы избрали хорошую – тактику нападения, перехватывания инициативы, индифферентность и подчеркнутое безразличие ко всему происходящему, - продолжал Райх. - Но это хорошо работает там, наверху, где есть возможность для маневра, но не здесь, в замкнутом и весьма ограниченном пространстве. Вы попали в безвыходную для вас ситуацию, где должны подчиняться правилам игры, установленным в этом непривычном для вас заведении, хотя бы ради того, чтобы остаться в живых и еще разок увидеть свою уважаемую супругу, госпожу Шереметьевскую. Вы ведь об этом так мечтали и предпринимали немало усилий, для того, чтобы ее найти? Николая словно ударило током. «Ариадна… Что с ней и где она? Но судя по тому, что меня пытаются шантажировать таким образом, она жива. И это сейчас главное. Я знаю, что Ариадна жива. А может Райх просто блефует, испытывая мои нервы, нащупывая мои слабые стороны, на которые можно надавить? Значит, Райх находится еще на стадии изучения объекта».

От этих мыслей пришло даже некоторое успокоение. «Но где я допустил ошибку? Что сделал не так? Предательство? Но кого и на каком этапе?» - мгновенно пронеслось в сознании Николая. «Но, нет. Скорее, это избранная нами тактика открытой игры дает свои вполне ожидаемы результаты. И судя по всему, немецкое ведомство контршпионажа, которое славится своим искусством сыска, не готово к такой манере общения с противником. Вроде бы все на поверхности – бывший офицер ГУГШ, бывший приближенный ко двору, который этого вовсе не скрывает, недовольный тем, что творится в высшем руководстве России, порывает со своим прошлым, увлечен наукой и хочет заниматься исследованиями в стране, где для этого есть возможности и интерес к предмету исследования. Они, скорее всего, прорабатывают версии».

- Ну, что же вы молчите, господин Шереметьевский. Даже ваше самообладание не позволяет вам скрыть охватившее вас волнение. Я никогда не поверю, что вам безразлична судьба вашей супруги. Николай продолжал сидеть на корточках, глядя в сводчатый потолок, а затем, повернув голову в сторону Райха, небрежно бросил:

- Вам пора сменить манеру общения. Это все старо как день и не интересно. Давайте лучше поговорим о деле, если дело вообще существует и если вы в принципе намерены что-то обсуждать.

- Как говорят у вас в России: «Утро вечера мудреней». Уже поздно, ночь не лучшее время для обсуждения серьезных дел, - явно неудовлетворенный разговором, произнес Райх, стоя перед дверью в конце коридора. - У нас с вами завтра много работы. Дверь бесшумно отворилась, и Райх скрылся за ней.

 

«Наверное, что-то произошло», - думал Николай, анализируя прожитый день, наполненный, в отличие от других, множеством событий. Время тянулось бесконечно долго, но его нужно было пережить. Известный хрестоматийный прием деморализовать противника, подавить психологически – создать вокруг него атмосферу неизвестности и оставить на неопределенное время со своими мыслями наедине. Человек ничего не понимает, теряется в догадках, начинает паниковать, утрачивает контроль над собой. И в момент психологического надлома самое время начать работать с объектом. Николаю стоило немало силы воли и самообладания, чтобы пережить состояние полного вакуума и сохранить присутствие духа. С ним никто не встречался, его не беспокоили, его никуда не звали. Только открывалась бесшумно тяжелая дверь, под строгим взглядом охранника ему приносили еду. Дверь закрывалась, и он вновь оставался наедине со своими мыслями на неопределенное время.

В один из дней его заточения стремительной походкой в его не то камеру, не то палату вошел Райх в окружении целой свиты, среди которой Николай узнал Дэвида Керенца.

- Мы закончили изучение показаний приборов, которые фиксировали все колебания вашего мозга в ходе проводимого эксперимента, - заговорил он жестко, чеканя каждое слово. - Нам все известно, собирайтесь!

- Для этого не стоило прилагать такое количество усилий и отвлекать столько сотрудников вашего таинственного ведомства ради того, чтобы подтвердить уже известную информацию. Вам оказалось недостаточно моего рассказа и имеющихся обо мне сведений? А вы, господин Райх, весьма любопытны и одержимы желанием узнать то, чего даже я не знаю о себе, - цинично бросил Шереметьевский Райху.

- Мне нравится выбранная вами тактика, и держитесь вы уверенно. Это внушает к вам уважение, - уже более мягким тоном произнес Райх. Они шли по коридору, перед ними бесшумно открывалась очередная дверь. Они входили в помещение, и Райх коротко давал характеристику проводимым в лаборатории исследованиям, сотрудники которой, вытянувшись в струнку, замирали в ожидании возможных указаний.

- Мы познакомили вас, господин Шереметьевский, с видами исследований, которые проводятся в лаборатории, и предлагаем выбрать предмет дальнейшего вашего изучения, - со знанием дела произносил Райх.

- Как вы смогли убедиться, вам предоставлена возможность послужить Германии и человечеству своими знаниями и будущими научными разработками, а возможно, и открытиями, если у вас нет, конечно, иных целей. А впрочем, отсюда еще никому не удавалось выбраться, а если у вас и получится когда-нибудь это сделать, вы вернетесь уже в совершенно другой мир, с другими людьми и другими порядками. И о вас к тому времени уже забудут ваши хозяева. Поэтому вы имеете небольшой выбор – или навсегда бесследно исчезнуть в лабиринтах этого каменного подземелья, или начать работать во имя будущего человечества. У нас ведь честная открытая игра. Не так ли, господин Шереметьевский? Вы же сами навязали такой стиль общения.

- Чтобы принять решение об объекте моего дальнейшего исследования, надо хотя бы знать, ради чего организовано все это мероприятие и каковы наши цели? – совершенно спокойным тоном произнес Николай.

- Не стоит думать, что мы так наивны, чтобы все вам рассказать, а вы так глупы, что не понимаете происходящего. Вы же известный, подающий большие надежды ученый, и вам все должно быть понятно уже с первого взгляда. Хватит, господин Шереметьевский! Вам и так уделено слишком много внимания, и вы начинаете пользоваться нашими дружескими отношениями. У вас безвыходная ситуация, и не позднее завтрашнего дня я жду ответ. К стати, госпожа Шереметьевская – во Франции, а там наши войска и с ней, не ровен час, может что-то случиться, - покидая помещение, как бы ненароком обронил фразу Райх.

Оставшись один, Николай не находил себе места. «Ариадна даже не подозревает, что за ней установлено наблюдение и ей грозит опасность, в любой момент может произойти все что угодно. А я не в состоянии ей чем-то помочь. Как она оказалась во Франции? Каким образом удалось выбраться из охваченной военными действиями Бельгии? Ее безопасность теперь только в моих руках», - сокрушался Николай, не видя возможности что-то изменить в сложившейся ситуации.

Успокоившись, он, как всегда, стал раскладывать пасьянс, - привычка, позаимствованная у Боровского. «В принципе, все идет по прописанной Райхом схеме, и чтобы не навредить, надо придерживаться навязанных им правил игры. Что мы имеем? Меня собираются использовать в каких-то серьезных разработках и подвергли проверке. Я ее прошел, и мне даже приоткрыли завесу того, что здесь происходит. Но Райх блефует. Все, что я видел, это так наивно. Наверняка за всем этим скрывается нечто более серьезное.

Сознание, мозг человека, влияние на психическое состояние людей, методики, изменяющие мотивацию их поведения, погружение человека в глубокий транс, и в этом состоянии сильное воздействие на его подсознание с целью внушения ему определенного типа поведения – все это вполне легально изучается и с успехом обсуждается среди ученых, работающих в этой сфере деятельности. Здесь совсем другое. Дэвид Керенц – в первую очередь химик и биолог, вместе с Морганом совсем недавно, в 1910 г., открывшим и обосновавшим хромосомную теорию наследственности, предпринимает попытки объяснить природу сочетания генов. Нет, здесь явно что-то другое. В лаборатории проводятся очень серьезные и совершенно секретные исследования. Я должен докопаться до истины. Игра предстоит более чем опасная».

 

Совершенно секретная.

Райх – начальнику генерального штаба, г-ну генералу Фолькенгайну.

Примененные к г-ну Шереметьевскому методики дали определенные результаты и позволяют говорить о его скорой готовности работать над обозначенной проблемой. Вместе с тем, его личность требует постоянного наблюдения и изучения. Несмотря на то, что он оказался в безвыходной для него ситуации, продолжает сохранять спокойствие, и нацелен на получение максимально полной информации о проводимых в лаборатории опытах в надежде переправить своему руководству в Россию. Полагаю целесообразным использовать г-на Шереметьевского в исследованиях, максимально оградив от контактов с персоналом /ppи охраной, он обладает тонким умом, устойчивой психикой, хорошо владеет собой в экстремальных ситуациях, психологическое состояние людей умело использует для решения своих задач и в свою пользу.

Также полагаю целесообразным ускорить поиски супруги Шереметьевского и представить доказательства ее присутствия во Франции с целью дальнейшего давления на объект. Знания Шереметьевского и его методы анализа крайне важны для нас.

 

К донесению прилагался полный отчет о результатах исследований, проведенных в лаборатории. Райха раздражала в последнее время медлительность его руководства в принятии решений. Надо было действовать, действовать быстро, энергично не во имя сегодняшнего дня, а во имя будущего. «За океаном активно ведутся исследования и там уже добились серьезных результатов. Мы собрали лучших ученых и пока ни в чем не уступаем, но может настать момент, когда перевес будет не на нашей стороне. И все из-за т/pого, что перспективные вопросы откладываются, их рассматривают в последнюю очередь, рассуждают о целесообразности отвлечения людских ресурсов и средств на их разработку в принципе», - с досадой отмечал Райх, готовя к отправке донесение.

«Стратегической ошибкой, видимо, было то, что с началом военных действий руководящее ядро разведки переведено на фронт. Из немногих военных, о - Чтобы принять решение об объекте моего дальнейшего исследования, надо хотя бы знать, ради чего организовано все это мероприятие и каковы наши це ли? – совершенно спокойным тоном произнес Николай.бученных специфике шпионского ремесла, основная часть распределена между командирами армий в качестве офицеров разведывательной службы. По общему представлению, секретная служба, шпионаж должны найти себе применение главным образом на театрах войны. Мы быстро стали продвигаться на Запад, и это сыграло свою роль в теперешнем отношении к разведке. В армейском командовании начал господствовать сильный скептицизм насчет возможностей и пользы шпионажа. Это глубокое заблуждение и время подтвердит, что нужно было сохранить целостность разведки», - с сожалением думал Райх.

Он был очень благодарен Вальтеру Николаи, полковнику, талантливому офицеру генерального штаба, руководившего военной разведкой Германии, который тоже понимал всю губительность для ведомства в целом таких действий. Сам же он мечтал о широкой, в мировом масштабе, разведке Германии, которая стала бы предметом не просто политического исследования, но и практического внедрения в жизнь. Они были единомышленниками, и это давало Райху надежду на то, что проводимые эксперименты будут востребованы потому, что на верху есть человек, который понимает всю важность исследований в будущем для устройства армии и для контроля за действиями противника.

 

Ариадна, оглядев еще раз себя в зеркале, и не заметив ничего такого, что могло бы привлечь к ней внимание, захватив корзинку для рукоделия, вышла из дома и направилась в сторону окраины Лилля, где находились германские тяжелые батареи и склады боеприпасов. В ее задачу входило изучение расположения объектов, их количество, размещение постов. Она выполняла очередное поручение мадам Дюбуа и была горда, что та стала доверять ей самые сложные и ответственные задания. Волнения не было. Она со своими друзьями, которых всех объединила вокруг себя мадам, видела конкретные результаты своей опасной работы, их пользу, поэтому готова была идти на любой риск. Чувствовалась только усталость. Вместе с Андрэ де Гейтером, химиком, владельцем частной лаборатории, они до утра подменяли фотографии в паспортах, и вместо одних фамилий незаметно вписывали другие. Затем Ариадна прятала новые изготовленные документы на дне своей корзинки, поверх клала готовое кружево и мотки с нитками и отправлялась по указанному мадам Дюбуа адресу.

Там ее уже ждали. Она раскладывала выполненную из тонких шелковых ниток работу, расхваливая новый узор, а затем, получив условный знак, что все в порядке и им не угрожает опасность, доставала завернутые в кружевное полотно паспорта, брала новый заказ и отправлялась к другим клиентам. Их появилось у Ариадны много. Молва о ней, как отменной кружевнице, разнеслась быстро, и многие местные модницы стремились заказать у нее или жабо, или кружевной воротничок, или нарядную скатерть. Ариадну так увлекло это занятие, и она так вошла во вкус, что ей и вовсе казалось, будто рождена она истинной кружевницей. Ариадна собирала узоры, участвовала в местном обществе таких же, как и она рукодельниц, и ей доставляло удовольствие общение с ними, многие из которых действительно создавали из ниток удивительно красивые вещи, и у которых было чему поучиться.

Но это решало и многие другие вопросы – Ариадна могла свободно перемещаться по Лиллю и его окрестностям, имея на то основания, не вызывая подозрений охраны, и что немаловажно, быть в курсе всех местных новостей. С приятной в общении мадам Лили, любили поболтать ее клиентки, видя в ней интересную собеседницу. Кроме того, она завела много знакомств как среди таких же, как и она рукодельниц, так и состоятельных заказчиц.

Мадам Алиса Дюбуа не только приняла Ариадну, помогла устроиться, но и посвятила в свои дела, стала все больше доверять ей в последнее время. Оказалось, что мадам получала какие-то тайные задания от разведывательного отдела британского военного министерства. В задачи созданного ей подпольного центра входило следить за всеми действиями оккупантов, собирать интересующую англичан информацию и переправлять в Англию. Вместе с друзьями она изобрела много способов передачи сведений. Их прятали в плитках шоколада, в игрушках, в зонтиках, в деревянном протезе калеки. Месье Андрэ при помощи чертежного пера и лупы даже ухитрился составить копировальное донесение в тысячу шестьсот слов на обратной стороне почтовой марки, которую они наклеили на открытку и отправили в Англию на подставной адрес секретной службы Ее Величества.

Здесь, в Лилле Ариадна участвовала в патриотической борьбе за освобождение Европы и ее родной России против Германии и оккупантов теми самыми «особыми средствами», о которых ей говорил господин посол еще в Лондоне. И это придавало ей силы.

 

Ариадна шла медленно по небольшому проходу, который ежедневно организовывался для местного населения, направляющегося из Лилля в Ленс и обратно.

- Быстрее! Поторапливайтесь! Не останавливайтесь! – подгонял охранник людей, которые, наконец, дождались открытия пропускного пункта, чтобы минуть окрестности Лилля. Вдруг от толпы отделилась молодая мадам и побежала в сторону военных укреплений.

-Мадам! Вернитесь! Куда вы! – кричал охранник, бросившись за ней в след.

- Ах! Мои нитки! Помогите! Помогите же мне их собрать! – обращалась уже молодая мадам к охраннику.

- Мадам! Как же вы нерасторопны! Ваша корзина развалилась в самом неподходящем месте!

Присев на корточки, он уже помогал собирать ей клубки с нитками, раскатившимися по всей территории, спешно заталкивая их в корзинку, помогая подняться и покинуть это место.

- Поторапливайтесь! Проходите быстрее! Не задерживайтесь!

В Ленсе Ариадна направилась по адресам разносить заказ. Надо было спешить, документы позволяли находиться на его территории только до вечера. Ровно в 18.00 она должна пройти пропускной пункт и вернуться в Лилль. Оставался последний заказчик. Ариадна уже подходила к дому по указанному мадам Алисой адресу, как еще издалека увидела возле него толпящихся людей. Подойдя поближе, она узнала в них немецкую охранку. К дому никого не подпускали. Ариадна присоединилась к прохожим, спешащим побыстрее обойти это место, и, дойдя до конца улицы, свернула в сторону пропускного пункта.

Там тихо переговаривались женщины в ожидании, когда же к назначенному времени прибудет сопровождение из охраны, чтобы провести их через расположение немецких войск на окраине Лилля. «Раскрыта какая-то подпольная организация. Немцам удалось выследить патриотов и им грозит смертная казнь», - говорила одна. «Тише, нас услышат, лучше обо всем этом не говорить и не думать. Время тревожное и его надо пережить. Нам только беды еще не хватает. Наверняка, в городе начнутся обыски, облавы. Лучше лишний раз посидеть дома», - доносились до Ариадны едва уловимые голоса. Ее охватило волнение. «В Ленсе раскрыта подпольная организация, значит, схвачены их товарищи, надо думать, что облавы начнутся и в Лилле. Об этом надо как-то предупредить мадам Алису, если только я уже не опоздала». Вопреки заведенному порядку, их никто не подгонял, не требовал поторапливаться. Наоборот, теперь пропускали по одному человеку, осматривая и проверяя вещи, и особенно тщательно, если замечали что-то подозрительное. Ариадну охватило волнение, сильно билось сердце. Перед ней прошло несколько женщин. Приближалась ее очередь. «Надо собраться, надо обязательно собраться», - отдавала она себе команды.

- Ваш пропуск, мадам, - суровым голосом произнес охранник.

Ариадна замерла, на лице застыл испуг и растерянность.

- Пропуск…, пропуск…, - бормотала она. Где же мой пропуск? vЗаглянув в корзинку, Ариадна вновь забормотала: «Пропуск. И куда же он мог запропаститься?»

- Господин офицер, будьте так любезны, подержите мою корзинку. Пропуск, куда же я могла засунуть этот пропуск?

Охранник, раздраженный невнимательностью странной мадам, взял в руки корзинку и стал пристально наблюдать за тем, как та пыталась найти документы. Она так растерялась, что позабыла все на свете и теперь засовывала руки во все карманы – сначала в те, что были в юбке, потом в коротком пальто, затем, расстегнув его, стала искать пропуск в карманах блузы.

- Мадам, вы всех задерживаете. Разве можно быть такой невнимательной. Может, у вас и вовсе нет пропуска, и вы морочите нам голову? – с нескрываемым раздражением говорил охранник.

- Ах, извините, вот он. Я и забыла, что спрятала его понадежнее, во внутренний карман, - сияя от счастья, произнесла Ариадна, протягивая листок с разрешением на перемещение по территории Лилля и его окрестностям.

- Мадам, проходите и впредь заранее готовьте документы для предъявления, - строго произнес офицер, отдавая корзинку и возвращая документы Ариадне.

Ей стоило неимоверных усилий, чтобы, сохраняя улыбку и все еще растерянный вид, пройти расстояние от пропускного пункта до поворота, где был вход в город, походкой уставшей, обремененной заботами и пережившей такие волнения мадам. И как же она заспешила потом, когда скрылась из поля зрения охраны. У нее от волнения и напряжения подкашивались ноги, она не помнила, как вошла в свою маленькую квартирку и захлопнула за собой дверь. Прислонившись к ней и прижав к себе корзинку, Ариадна дала волю слезам. Под потайным дном лежали схемы расположения немецких военных объектов в Ленсе.

Дом погрузился в полумрак. Ариадна, не решаясь зажечь свет, неподвижно сидела за столом небольшой гостиной, не зная, что ей делать дальше, как поступить. На улицу выходить нельзя, город на военном положении и она может привлечь к себе внимание. «Но как предупредить мадам Алису?»

В дверь тихонько постучали. Ариадна встрепенулась, прислушалась. Да, она не ошиблась. В дверь действительно стучали. Ее сковал страх. «А если в городе начались облавы и раскрыта деятельность нашей организации», - пронеслось в сознании Ариадны. Схватив со стола корзинку для рукоделия, она уже металась по комнате, пытаясь выбрать место, куда бы можно было ее спрятать. Стук в дверь усиливался. Ариадна остановилась и замерла посреди комнаты. «Мадам Лили, мадам Лили, откройте, свои, это месье Андрэ», - услышала она знакомый голос. Ариадна с облегчением вздохнула и направилась к двери. Выглянув в окно, и не заметив там ничего подозрительного, она отворила дверь. В комнату быстро вошли месье Андрэ с каким-то незнакомым мужчиной.

- Месье Тристан, наш человек, журналист, работает в Европе, освещает ход военных операций, у него неприкосновенность и свобода перемещения. Он следует из Дании и Бельгии в Англию. Мы должны срочно передать с ним все схемы расположения немецких военных объектов на территории Лилля и в его окрестностях, - быстро заговорил Андрэ.

Ариадну будто ударило током. Она вглядывалась в черты этого журналиста, и он явно ей кого-то напоминал. На мгновенье они задержали друг на друге взгляд.

- Мадам Лили, нам надо спешить, до рассвета месье Тристан должен покинуть Лилль.

Захватив корзинку, Ариадна пригласила гостей на кухню, оттуда по черному ходу они спустились в подвал. Посмотрев на неожиданного гостя с недоверием, а затем на Андрэ, который утвердительно кивнул головой, передала схемы расположения немецких военных объектов в Ленсе. Но Тристана больше всего интересовали тяжелые батареи немцев, которые располагались там, где находился пропускной пункт, на окраине Лилля.

- Нет, немного левее, - тихо говорила Ариадна, указывая место, где располагалась одна из четырнадцати тяжелых батарей.

- Вы точно уверены, что там находится четырнадцать батарей? – задавал вопрос Андрэ. Ариадна, закрыв глаза, пыталась сосредоточиться. Воспроизведя в памяти увиденное, она уже с уверенностью повторяла: «Да, самая последняя батарея находится немного левее», и указывала на карте точное место. Андрэ выполнил миниатюрную карту окрестностей Лилля, и теперь наносил на нее расположенные там объекты.

- Склады боеприпасов находятся справа от пропускного пункта, - продолжала Ариадна. - Вот здесь. И Андрэ аккуратно наносил обозначение.

Когда работа была закончена, месье Тристан снял очки и передал Андрэ. На глазах Ариадны вершились по истине чудеса. Андрэ аккуратно отделил ту часть роговой оправы, которая находилась на ее внутренней стороне, и заложил во внутрь скрученную трубочкой миниатюрную карту. Затем часть оправы вернул на место, проверил, все ли надежно закреплено, и отдал очки хозяину.

Тристан первым покидал дом. Ариадна все вглядывалась и вглядывалась в его черты. «Как же мне знакомо его лицо. Где и когда я могла видеть этого человека?» - терзалась она сомнениями.

 

В Лилле было спокойно. Проведя несколько дней дома за работой, Ариадна окончательно пришла в себя, волнения улеглись сами собой. Она заканчивала выполнять заказы и теперь ждала указаний мадам Алисы. Утром забежала миловидная девчушка, с которой Ариадна успела подружиться. Люси, так звали ее, обычно приносила ей очередной заказ своей хозяйки, богатой мадам, которая обожала кружево и использовала возможность заказать побольше вещей, пока в Лилле есть хорошая кружевница. Люси была к тому же родственницей мадам Алисы и обычно сообщала время и место их следующей встречи.

На этот раз все были очень взволнованны. То, что должно произойти в ближайшие дни, было несопоставимо с тем, что они делали раньше. Теперь их группа становилась участником важной, очень важной операции, от которой, возможно, будет зависеть изменение линии фронта. Придуманная мадам Дюбуа сигнализация при помощи церковных колоколов должна была сработать безукоризненно. Это - ориентир для союзной авиации и артиллерии. На ошибку они не имеют право.

К утренней службе зазвонили колокола особым перезвоном. Вскоре послышался гул приближающихся самолетов. На окраине Лилля послышались первые взрывы. Одна за другой на немецкие батареи падали бомбы. Началась паника. Склады боеприпасов охватил огонь. Заговорила артиллерия, которая казалась, стояла уже на подступах к Лиллю. Едкий дым распространялся на город, обволакивая его так, что невидимыми становились дома, прохожие, которые спешили поскорее покинуть городские улицы. Только все продолжали и продолжали звонить колокола.

Ариадна с замиранием сердца вглядывалась в небо. Они все сделали правильно. Колокольный звон не позволил самолетам сбиться с курса, и союзная авиация наносила и наносила точные удары по расположению немецких батарей.

 

- Уважаемый господин Шереметьевский! У меня для вас есть хорошие новости. Не хотите ли взглянуть? – произнес Райх, хитро улыбаясь. Надеюсь, это поможет принять вам правильное решение.

- Вы, как всегда, пытаетесь говорить загадками, уважаемый господин Райх, - в тон ему произнес Николай. На стол легла стопка фотографий. Даже одного взгляда было достаточно, чтобы похолодела душа. «Они нашли, они все-таки нашли Ариадну», - пронеслось в сознании Николая. Пытаясь сохранять присутствие духа и неизменное выражение лица, он стал перебирать фотографии.

- А вы, господин Райх, шутник. Нашли какую-то простушку, облачили ее в странные одежды и пытаетесь выдать ее за госпожу Шереметьевскую. Надеюсь, вам известно о происхождении моей супруги и принадлежности к русскому двору. Я бы вам посоветовал не устраивать маскарад, а действительно приложить усилия, чтобы найти мою супругу. Вы правы, она мне очень дорога, - спокойным тоном произнес Николай, отодвигая от себя фотографии.

- А вы действительно имеете крепкие нервы и устойчивую психику, господин Шереметьевский. Вам можно позавидовать. Только вот на фото - действительно госпожа Шереметьевская, и не надо делать вид, что вы ее не узнали, - не без раздражения в голосе произнес Райх, собирая в стопку фотографии. - И не все так просто и безобидно. У нас есть неопровержимые доказательства, что госпожа работает на английскую разведку, - бросил он небрежно, закрывая за собой дверь. - Советую вам обо всем хорошенько подумать.

«Боже, какой кошмар! Такое не могло привидится даже в страшном сне! Ариадна! Английская разведка! Образ какой-то простушки?! Что случилось?! Что такое могло произойти с Ариадной?!» Николай не находил себе места. То, что на фото была Ариадна, у него не вызывало никаких сомнений, как и то, что Райх и его служба сделают все, чтобы схватить Ариадну. От этих мыслей хотелось выть, но и этого он не мог себе позволить.

 

Город погрузился во мрак, над ним нависла гнетущая тишина. Ариадна молилась у алтаря за всех, кого знала – родных и близких, своих друзей, которые принимали участие в тайной операции, за их благополучие.

- Мадам Лили, мадам Лили, - тихо позвали ее.

Оглянувшись, в полумраке она узнала священника. Он указывал ей на выход. Перекрестившись и поднявшись с колен, Ариадна устремилась к двери, что была в дальней части храма.

- Пойдете через кладбище, оттуда выйдете на дорогу, огибающую город. Постарайтесь до рассвета незамеченной добраться до деревни, там вас будут ждать. Все во власти и божьей. Будим молиться за мадам Алису, за вас, за всех наших товарищей. Не забудьте, третий дом от края деревни.

Захватив свой нехитрый скарб, Ариадна обошла храм с тыльной его стороны и пригнувшись, чтобы быть вровень с густорастущими кустами, которые одновременно служили и оградой, стала пробираться к кладбищу. Было страшно. Ей казалось, что она вторглась в другой мир, где бал правит ночь, и души умерших людей воскресают, вселяясь на время в призраков. Хотелось поскорее пройти это место, выйти на дорогу. Но когда она добралась до нее, стало еще страшнее. Кругом было открытое пространство, и ее единственным спасением оставалась ночь.

Ариадна почти бежала, бежала от того ужаса, который пришлось пережить за эти месяцы скитаний. Германской контрразведке удалось выследить мадам Алису, она схвачена и приговорена к смертной казни. «Неужели это случится? Говорят, что ее могут заменить многолетним заключением». От страха начинал бить нервный озноб. Немцы перетрясли весь Лилль. Если бы не маленькая Люси, не известно, чем бы все закончилось. Какие-то считанные часы отделяли ее от расправы. Хватали всех без разбора. Кого-то потом выпускали, но почти все члены их группы арестованы. Несколько недель она скрывалась у священника. Но оставаться там было уже не безопасно. Немцы не раз приходили к нему, чтобы расспросить о том, что он делал в день налета авиации союзников, не заметил ли чего-нибудь подозрительного. «Какая же мадам Алиса изобретательная! Никому и в голову даже не пришло обратить внимание на звон колоколов, который был таким естественным в жизни города! Только очень жаль мадам Алису», - с тревогой в душе думала Ариадна.

Вдруг кто-то сильный схватил ее за руку, и, зажав рот рукой, привлек к себе.

- Слушайте меня внимательно и молчите. Сейчас мы с вами развернемся и пойдем в другую сторону, - произнес этот «кто-то» ей незнакомый. Ариадна от неожиданности замерла, но, придя в себя, стала пытаться оттолкнуть преследователя. А то, что он преследовал ее от самого города, сомнения не было. Ариадну охватил ужас. «За мной все это время следили и шли буквально по пятам. Значит, меня предали! Но кто?!»

- Вы правы, мадам! Вас предали! Вы же наверняка подумали сейчас именно об этом? - произнес этот таинственный «кто-то». - Вам в деревню нельзя, там вас уже ждут, и вовсе не представители местной полиции. За вами охотятся от самого Парижа, а вы как наивная дурочка доверяетесь всем, кто только поманит вам пальцем, или же назовет адрес, по которому вам надо отбыть. Мадам, вы же ввязались в недетские игры, и у них, к сожалению, не всегда бывает счастливый конец. Мы - на войне. А в этой войне есть еще и другая, более опасная война. Надо же иногда думать, что вы делаете!

Ариадна замерла от неожиданности, не понимая ровным счетом ничего. Она оказалась на пустынной дороге одна, ночью, и совершенно беззащитной. Ее удерживает незнакомый ей человек, да еще предлагает отправиться абсолютно в другую сторону.

- Госпожа Ариадна, вы – в опасности и нам надо спешить, очень спешить. Надеюсь, теперь вы от нас никуда не сбежите, - уже более дружелюбным голосом произнес этот «кто-то».

- Мадам Лили, - тут же поправила Ариадна.

- Бросьте, госпожа Ариадна, все эти басни и легенды не для нас, - парировал незнакомец.

Внутри все похолодело. «Он знает мое настоящее имя. Я полностью обезоружена, и попала в ловушку. Это конец. Впереди арест, пытка. Нет, лучше умереть. Надо бежать!»

Ариадна с силой оттолкнула от себя незнакомца и бросилась бежать. Но, не смогла сделать и нескольких шагов, как ее схватили за руку и залепили пощечину. Она остановилась как вкопанная. Это было впервые в ее жизни. С ней так никто и никогда не обращался! Горела щека, от обиды текли слезы.

- Извините мадам, так получилось. Видимо все уговоры до вас не доходят. Время сентиментов закончилось. И из-за ваших капризов я больше рисковать не стану. До вас почему-то слишком медленно доходит вся степень опасности, которая вам грозит, а теперь и всем нам из-за вас, - зло произнес незнакомец. - Нам не известно, что вы такое натворили, но ведомство контршпионажа Германии шутить не любит и свою жертву достанет из-под земли.

Сжав посильнее руку Ариадны, он буквально потащил ее за собой, и все ускоряя шаг, уже почти бежал, останавливаясь лишь только для того, чтобы дать передохнуть Ариадне. Они свернули на узкую тропу, которая шла полем, а затем, минуя его, выбрались на незнакомую дорогу, и, дойдя до поворота, буквально наткнулись на автомобиль. Он был хорошо различим в легком предрассветном тумане. Ариадна замерла от ужаса. Это был тот самый автомобиль, который она видела во время остановки на станции, когда направлялась в Трувиль. Из него вышел мужчина, в котором Ариадна теперь узнала Тристана. «Значит, я попала в поле зрения англичан, и не просто попала, а оказалась в их власти», - пронеслось в сознании Ариадны.

 

- Господин Райх, не были бы вы так любезны сообщить, где же моя супруга? Или она выполняет очередное задание английской разведки, и ей было не досуг с вами встретиться? – иронично произнес Николай.

- Всему свое время, господин Шереметьевский. И не стоит иронизировать по этому поводу. Кто его знает, какое задание и какой разведки теперь выполняет ваша супруга. Вы действительно попали в очень сложную ситуацию, а госпожа Шереметьевская и того более, - спокойным тоном произнес Райх. - Давайте лучше продолжим наши научные рассуждения.

Они углубились в изучение отчетов о проведенных опытах. «Райх - отменный специалист с очень цепким аналитическим умом. И зачем он ввязался в шпионаж? У него есть все задатки стать великим ученым», - отметил про себя Николай. «Я действительно попал в сложную и весьма странную ситуацию», – рассуждал он. Мой куратор, если так его можно назвать, - мой же потенциальный убийца. От него во многом зависит теперь жизнь Ариадны. А мы с ним мило беседуем об исследованиях, радуемся любой мелочи, которая позволяет продвинуться вперед, закрепить высказанные ранее предположения. Странная все-таки штука жизнь, а может страсть к науке заставляет забыть хотя бы на время обо всем, что происходит вокруг?»

Они вплотную подбирались к тому, чтобы в ближайшее время доложить о возможности создания принципиально нового типа оружия. Но о конечных результатах исследований пока не хотелось думать. Николай реально представлял их вовсе не безобидные последствия. Опыты, опыты, сплошные опыты. Их было много и когда забывалось об истинной цели, ради которой они проводились, был неподдельный интерес к проблеме и даже некоторое удовлетворение.

- Господин Шереметьевский, исходный материал доставлен, продолжим, - произнес Райх.

Перед ними стояло семь молодых мужчин. Шесть из них ввели в состояние глубокого транса. Один – сохранял трезвость рассудка. Из помещения, напоминающего больше будку, начали подавать команды. Сеансы силового мысленного внушения они регулярно проводили на людях с разным складом психики, разных возрастных и социальных категорий. Опыты неоднократно подтвердили их выводы: передача мысли на расстоянии реальна. Они были доказательны и с точки зрения электромагнитной теории, а также накладывались на исследования по изучению клеточного излучения. Их суть заключалась в том, что отдельные фотоны, падая на покоящуюся клетку, приводили к ее делению. Делящаяся клетка с помощью биополя, в свою очередь, побуждала соседние клетки к делению.

«Значит, мы в состоянии наносить сильнейший удар по мозгу на расстоянии и на основе проводимых исследований можем говорить о реальности создания аппарата по дистанционному управлению людьми, говоря другими словами, созданию особого типа оружия». Николай был готов к таким выводам, но все равно его охватил холодный страх. «Это перевернет мир! И кто первым начнет применять это оружие, тот завладеет этим самым миром! Как мне вырваться отсюда?! Как передать информацию?!» Эти мысли не давали покоя, но один случай все-таки вселил хоть и маленькую, но все же надежду.

Они столкнулись по чистой случайности. Видимо произошел какой-то сбой в системе управления, и сначала открылись те таинственные двери, за которыми каждое утро скрывался Дэвид Керенц. Обычно они с Райхом заходили в свою лабораторию первыми. За ними в строгой последовательности в коридор запускали для прохода в свои лаборатории прибывших, скорее всего, из подземного города сотрудников.

Николай неожиданно для себя увидел, как за решеткой, в помещении, напоминающим клетку, скучившись, стояли привезенные для опытов люди. Их доставляли заблаговременно с какой-то другой стороны. «Значит, отсюда все-таки есть еще один выход», - мгновенно пронеслось в сознании Николая. «Я знал, я знал, что должна быть хоть какая-то зацепка, за которую можно ухватиться», - ликовала его душа. «Но что за опыты там проводятся? Мое чутье не подвело меня. Основные исследования проходят не здесь, а там, за закрытыми и тщательно охраняемыми дверьми. Я должен, я обязательно должен узнать, что же здесь происходит на самом деле».

Теперь ему стало понятно, почему подземный город, при наличие большого количества охраны, выглядел абсолютно пустынным. Каждый день именно оттуда в лабораторию доставляли людей для различных опытов. Райх тоже заранее заказывал обезличенных особей мужского пола разных возрастов. «Скорее всего, их держат в специальных помещениях, возможно, боксах, отсеках, врезанных в скалы бараках. Их в подземелье должно быть много. Некоторых после опытов мы должны содержать в полной изоляции, иногда людей привозили группами, значит, есть другие помещения, а значит и другие выходы. Но если людей в подземелье много, значит и опытов проводится много. Но что это за опыты?» - размышлял Николай.

Лихорадочно работало сознание. «Надо что-то предпринять. Надо обязательно найти хоть какую-нибудь зацепку, предлог, чтобы попасть в другие лаборатории этого подземелья.

- Господин Шереметьевский, вы стали рассеяны. Это на вас не похоже. Видимо, появились какие-то очень серьезные основания, которые отвлекают вас от работы.

- Да, вы очень наблюдательны и как всегда правы. Мне кажется, что наши исследования однобоки, рассматривают только одну сторону мысленного внушения. Я думаю, что есть более короткий и эффективный путь влияния на человеческое сознание, - произнес Николай, делая сосредоточенный вид.

- И что же вы предлагаете? – поинтересовался Райх.

- Подсознание! Именно подсознание должно стать предметом нашего более пристального изучения. В совокупности с уже имеющимися некоторыми выводами первоначальных исследований мы сможем получить убедительные результаты. От Николая не могло ускользнуть, как резко изменилось выражение лица Райха. Он даже вздрогнул от неожиданности, но быстро взял себя в руки.

- Ваше предложение заслуживает внимания, но нам необходимо закончить начатые эксперименты в этом направлении и поспешить с заключением. Оставшись один, Николай анализировал ситуацию. «Всегда выдержанный Райх почему-то не смог скрыть своего волнения. Фактор неожиданности позволил застигнуть его врасплох? Это дает основание полагать, что в лаборатории проводятся какие-то очень серьезные опыты на подсознании, к которым меня не подпускают. Возможно, как специалиста в этой области, даже опасаются, боятся, считая, что я смогу применить свои методики и получить какие-то нежелательные для них результаты. Мне все еще не доверяют и держат на опытах, более менее, нейтральных.

Лежа на кровати и глядя в потолок, Николай раскладывал в уме пасьянс. Его взгляд скользил по белым стенам и остановился на коробе, под которым скрывалась проводка, проходившая по всей лаборатории. Его словно ударило током. «Двери открываются с единого пульта управления в определенной последовательности. Следовательно, есть запрограммированная схема, определенная цепь и последовательность соединений». Николай не мог сдержать волнения. Он поднялся с кровати и уже внимательно рассматривал короб. Под ним должны были проходить провода и ток высокого напряжения. «Что же делать? Каким образом можно проникнуть во внутрь этой коробки и рассмотреть схему соединений? Если это удастся сделать, можно изменить ее, а это позволит изменить порядок команд на пульте!» - осенило Николая. «Но как эp- Слушайте меня внимательно и молчите. Сейчас мы с вами развернемся и пойдем в другую сторону, - произнес этот «кто-то» ей незнакомый. Ариадна от неожиданности замерла, но, придя в себя, стала пытаться оттолкнуть преследователя. А то, что он преследовал ее от самого города, сомнения не было. Ариадну охватил ужас. «За мной все это время следили и шли буквально по пятам. Значит, меня предали! Но кто?!»то сделать?»

Неожиданно распахнулась дверь, в комнату быстрым шагом вошел Райх. Увидев Николая, стоящего рядом с коробом, на его лице застыло удивление.

- Интересуетесь? – резко спросил Райх.

- Да, в некотором роде. Приходится в силу обстоятельств, - несколько раздраженно произнес Николай. - Мы сутками работаем, а отдохнуть нет никакой возможности.

Этот монотонный звук. Он хоть и едва уловим, но очень действует на нервы. Знаете ли, ваша коробка воспроизводит эффект медленной казни. Вы хотите, чтобы я сошел с ума? Вы эти цели ставите перед собой? А как же наши опыты и совместная работа, в необходимости которой вы еще недавно так настойчиво меня убеждали? Райх прислушался.

- У вас действительно особенная психика и утонченный слух. Не даром вы слывете эстетом и ценителем оперного исполнения. Я, например, ничего не улавливаю, но все равно распоряжусь на этот счет. Возможно, долгое пребывание в одиночестве так на вас повлияло.

- Извините, господин Райх, вы зачем-то приходили?

- Да… Видите ли, я долго думал над вашим предложением, и пришел к выводу, что вы правы, и нам надо к нашим исследованиям еще присовокупить исследования на подсознании. Тогда картина в итоге будет более полной и убедительной, - произнес Райх, стараясь сохранить нейтральный тон разговора.

- Вы предлагаете использовать уже существующие меppтодики? Но это намного осложняет процесс. Мы с вами добились определенных результатов и знаем, чего нам не хватает для полноты эксперимента. Я думаю, что такой подход не совсем эффективен.

- Скорее всего, вы правы и я подумаю, как нам устроить собственные опыты на подсознании, - задумчиво произнес Райх. - Вы скоро веревки из меня начнете вить, - бросил он на ходу, скрываясь за дверью.

«Значит, моя камера – палата прослушивается или каким-то образом просматривается, и я нахожусь под пристальным контролем даже здесь, в одиночестве. Мне не доверяют. И это понятно. Но они и не собираются этого делать. После окончания опытов я подлежу или уничтожению, или же меня вновь будут шантажировать, чтобы принудить к участию в более сложных исследованиях, - сделал неутешительный для себя вывод Николай. Надо искать еще варианты. Искать, искать и еще раз искать, предложить нечто принципиально новое, чтобы заинтересовать и тянуть время. Я обязательно должен найти возможность выбраться отсюда, или же каким-то образом передать информацию».

 

Ариадна, приоткрыв занавеску, выглянула во двор. На одной линии с домом находилась конюшня, перпендикулярно к ней – клуня, сзади которой – фруктовый сад и огород. Двор представлял собой замкнутый четырехугольник, в его центре располагался обыкновенный колодец, недалеко от него - сложенный в аккуратную кучу навоз. «Нет, так просто мне отсюда не выбраться», - подумала Ариадна и в который раз стала осматривать свое новое жилище.

С наружи дом казался двухэтажным, но в нем оказалось всего лишь две комнаты и кухня. Зато второй этаж составлял большой чердак с широкими окнами. Ариадна на цыпочках, чтобы не разбудить хозяев, стала подниматься по ведущей наверх лестнице. Чердак был доверху заполнен зерном, продуктами, сундуками и плетеными корзинами для сбора урожая. «Пожалуй, здесь можно укрыться на время в случае опасности», - отметила она про себя, тихо спускаясь вниз.

Зайдя в комнату, предназначенную для стряпни, Ариадна рассматривала камин, служивший для приготовления пищи. Такие она видела только на картинках своих любимых книжек со сказочными героями, а теперь даже могла прикоснуться к нему. Крюк, вбитый в стену, на котором висела железная зубчатая полоса, поддерживающая котел, служивший для варки пищи, хлебная печь, - все так было не привычно для нее. Но больше всего поражали камины для отопления дома. Они так не похожи на те, что были в их имениях – всего лишь обыкновенная площадка под навесом, прислоненная к стене и открытая по бокам и спереди. На площадку клали дрова, по обыкновению длинные поленья, которые подвигали по мере сгорания. Тяга в этом сооружении была слабая, что создавало много неудобств при отоплении. «Скоро рождество», - подумала Ариадна, глядя на камин. «В Москве, наверное, снег, а здесь и намека нет на него. На Патриарших прудах наверняка залили каток и теперь все наши там. Нет, хватит! Никаких воспоминаний!»

- Госпожа Шереметьевская, я вижу вам совсем одиноко, или тяжелые думы замучили вас. Вы так глубоко ушли в себя, что даже не замечаете моего присутствия. Ариадна вздрогнула и, обернувшись, увидела Тристана. Он смотрел на нее в упор холодным немигающим взглядом.

- Мадам Лили. Я устала повторять, что я – мадам Лили, - парировала Ариадна.

- Бросьте притворяться. Нам все известно, - грубо произнес Тристан. - И чем скорее вы перестанете быть мадам Лили, тем короче окажется ваш путь домой. Вы же к этому стремились? Только вот еще предстоит уточнить, где же все-таки ваш дом и ваше место в жизни: в небольшой английской деревушке, откуда вы изволили прибыть, в Германии в респектабельном районе близ Берлина, или же в России в числе приближенных его императорского величества. Сознайтесь, госпожа Ариадна. Мы примем любой вариант. Ваши заслуги перед Британией столь велики, что она готова оказать вам любую услугу.

- Вместе с товарищами в Лилле я участвовала в борьбе против оккупантов. Так сложились p style=Город погрузился во мрак, над ним нависла гнетущая тишина. Ариадна молилась у алтаря за всех, кого знала – родных и близких, своих друзей, которые принимали участие в тайной операции, за их благополучие.Ариадна с силой оттолкнула от себя незнакомца и бросилась бежать. Но, не смогла сделать и нескольких шагов, как ее схватили за руку и залепили пощечину. Она остановилась как вкопанная. Это было впервые в ее жизни. С ней так никто и никогда не обращался! Горела щека, от обиды текли слезы.обстоятельства, и это было моим долгом, - парировала Ариадна. - Я ценю ваш поступок и намерение оградить меня от преследования и готова вновь вступить в борьбу, а не скрываться непонятно где и неизвестно во имя чего.

- Ваше стремление более чем благородно. Но мы далеко от линии фронта и здесь вы в полной безопасности. Однако в любой ситуации лишнее появление на людях и ненужные расспросы и вовсе ни к чему, - говорил Тристан спокойным голосом, медленно расхаживая по комнате.

- За вами охотятся сотрудники контршпионажа Германии. Заметьте, не полиция. Значит, произошло нечто такое, что их очень заинтересовало. А, следовательно, ваша жизнь в опасности. Послужить же общему делу вы сможете и, не вступая в открытое противостояние с оккупантами. Ведь Англия и Россия – союзники, мы преследуем одни и те же цели в этой войне. И не только. Война ведь когда-нибудь закончится, а союзнические обязательства остаются. Так почему же не послужить интересам наших стран ради достижения будущих целей.

Резко остановившись, Тристан произнес уже доброжелательно: «Ариадна, или мадам Лили, или как вам будет угодно. Вы нужны нам в России и ваша близость к русскому двору может быть полезна для общего дела. Русский царь как никогда слаб, безволен и растерян. Я – военный корреспондент, часто бываю в районах боевых действий и хорошо знаю ситуацию. Русско-германский фронт проходит уже по линии Минск – Вильно – Ковно, немцы продвинулись далеко вглубь России.

Управление русской армией практически утрачено. Военное производство не покрывает нужд армии, солдатам в окопах практически нечем отстреливаться. Россия стоит на пороге краха. Мы готовы сделать все, чтобы помочь вам добраться до границы, а оттуда до Москвы. Но если вы будете настаивать, мы примем любой ваш вариант. Подумайте хорошенько над нашим предложением. Нам нужна вся полнота информации о том, что происходит в окружении царской семьи. Зная ее, мы сможем помочь России, вашей, Ариадна России».

Его слова остались без ответа и повисли в полной тишине.

Подождав еще немного, и видя всю бесполезность своего присутствия, Тристан покинул помещение, а Ариадна вновь осталась одна со своими мыслями. «Куда я теперь хочу больше: в Россию или в Париж? До России далеко, а в Париж мне нельзя тоже. А как же Мелетий, Феофан, я так стремилась туда, чтобы вот так просто взять и сбежать? Да и бежать-то мне некуда», - с досадой подумала она.

 

 

- Ищите, переверните весь дом, прочешите окрестности, она не могла раствориться, исчезнуть, уйти в никуда, - орал Тристан на прибывших с ним людей и хозяев дома.

- Месье, мы были в доме неотлучно и не знаем, как все произошло, пытались оправдываться они.

- Ее нигде нет, мы проверили все, - сообщил один из людей Тристана. У нее оставались мгновенья, чтобы выскользнуть из дома, пока хозяева вышли за калитку провожать прибывших гостей. Она едва успела добежать до колодца и спрятаться за навозной кучей, как послышались голоса возвратившихся хозяев.

- Вот беда-то какая, теперь придется деньги возвращать, - сетовал хозяин дома.

- А неприятностей сколько, - вторила ему супруга. - И как могло такое случиться?

- Может самим все хорошенько проверить? Возможно она на конюшне, или в огороде, или еще где спряталась, - произнес с досадой хозяин дома.

Сердце Ариадны заколотилось с такой силой, что казалось, вот-вот вырвется из груди. Если хозяин выйдет во двор, она будет обнаружена!

- Там уже и без нас все проверили. Лучше на чердаке еще раз хорошенько поискать. Мадам частенько туда заглядывала, да все расспрашивала, почему хозяйство у нас так устроено, иначе, чем в английской деревне.

Ариадна затаилась, с мольбой глядя на небо. Зимний день, пусть даже и в бесснежной Франции, короткий. Главное, чтобы хозяева не пошли искать ее снова. Из трубы вырвался дым. Значит, затопили камин. «Еще немного, еще совсем немного надо потерпеть», - уговаривала себя Ариадна. Затекли ноги, от холода стыла душа. Единственно, что радовало, это воздух, который она теперь могла вдыхать полной грудью. Ариадна с содроганием вспомнила место своего укрытия. Под плетеной корзиной под тяжестью зерна просидела она на корточках, как ей показалось, целую вечность. Осторожно обойдя конюшню, так, чтобы не учуяли лошади, Ариадна под покровом ночи добралась сначала до сада, затем до огорода, а оттуда бросилась бежать в сторону дороги, огибающую деревню со стороны поля.

 

Неспокойно было на душе у Феофана все последние дни. Тревога, тоска, досада не давали покоя, хотя причин для появления таких чувств не было никаких. Он все сделал правильно: оформлен багаж, заблаговременно отправлен реквизит, проверены апартаменты на корабле, на котором Мелетий отправился за океан, прислуге даны все указания. У него остается несколько дней, чтобы уладить дела в Париже, подготовить новые контракты, и отправиться в Нью-Йорк. У них все складывалось удачно. В это тревожное время самым разумным было покинуть Европу и пережить его на другом континенте, тем более, что появляется возможность заявить о себе на весь мир. Мелетий популярен, ему сопутствует успех. «Как он напоминает мне самого себя в мои лучшие творческие годы!» – с ностальгией предался воспоминаниям Феофан.

Но все равно на душе было неспокойно. По обычаю, он допоздна задерживался в театре. Феофан не мог представить себе свою жизнь без особенных запахов сцены, волнения, которое всегда охватывает стоя за кулисами, оваций, создающих особое, ни с чем не сравнимое настроение приподнятости, уверенности в себе.

Даже когда заканчивался спектакль, и все уже было прибрано и разложено по своим местам, оставаясь один, Феофан любил зайти в гримерку, посидеть там какое-то время, а потом - в костюмерную. Развешанные на вешалке в строгой последовательности костюмы создавали ощущение все еще присутствия героев спектакля. Казалось, что они продолжали жить здесь своей невидимой для человека жизнью. Но сегодня ему почему-то хотелось уйти из театра. Какая-то неведомая сила заставила подняться. Выйдя на улицу как всегда с черного хода под удивленные взгляды консьержа, который не мог поверить, что Феофан так рано покидает театр, он остановился, словно предчувствуя, что именно сейчас должно произойти чего-то очень важное.

- Феофан! – послышалось рядом. Феофан!

«Боже! Этого не может быть! Какой родной знакомый голос», - пронеслось в сознании Феофана. Он медленно обернулся. Перед ним стояла молодая женщина в наряде простой горожанки, голова которой была покрыта платком из грубой ткани. Им она прикрывала лицо так, чтобы не быть узнанной.

- Феофан! Милый, дорогой Феофан! Неужели я вас нашла! - тихо произнесла незнакомка. Из ее глаз потекли слезы.

- Этого не может быть! Вы?! Ариадна?! Девочка моя, княгиня, несравненная Ариадна, что с вами стало? Что случилось? Почему вы в Париже и в таком странном виде?

Ариадна рыдала. Феофан прижал ее голову к своей груди и пытался успокоить: «Будет вам, княгинюшка, все уже позади. Вы здесь и мы вместе. Вижу, вижу, что нелегко пришлось вам, наверняка многое пережито. Но и здесь неспокойно. Пойдемте, пойдемте же отсюда поскорее. Посторонние взгляды нам вовсе не к чему». Обняв Ариадну за плечи, он заглянул ей в глаза. В них было все – радость встречи, страх, что ее узнают опасные для нее люди, безысходность. Феофан предложил ей свою руку. «Позвольте, госпожа Ариадна, если не побрезгуете, пригласить вас в свои апартаменты, скромное жилище старика Феофана». Они свернули на другую улицу и теперь напоминали чинно прохаживающуюся пару парижан с хорошими манерами, но очень скромного достатка.

Ариадна даже не успела начать своей рассказ, как Феофан произнес взволнованным голосом: «Дорогая княжна, ничего не надо говорить, я вижу, что вы в опасности и вам нельзя оставаться в Париже. Я понимаю, что когда думаешь о любви, забываешь обо всем на свете. Но, к сожалению, на этом свете есть такая вещь как война, которая не щадит никого».

Ариадна молчала. Было ощущение, что она попала в привычную для нее обстановку. Хлопочущий добродушный Феофан, расклеенные по стенам афиши, с которых теперь на нее смотрел Мелетий. Его взгляд был разным – сосредоточенным и добрым, немного лукавым и по-детски озорным. Но глаза. Эти глубоко посаженные синие глаза. Казалось, что он видит и ощущает ее присутствие, а их связывают незримые нити.

«За океан попасть вам не получится, большие сложности с документами, билетами. К сожалению, с Мелетием вы разминулись всего лишь на несколько дней, и вряд ли скоро встретитесь. У него контракт. Я вскорости должен тоже покинуть Париж, но ненадолго. Я старею, время берет свое. Мне надо проверить, все ли в точности исполняет импресарио, как прислуга организовала жизнь Мелетия, не испытывает ли он каких-нибудь проблем, и возвратиться обратно. Видите ли, творческий век исполнителя недолог, и пока популярен, надо использовать все предоставляющиеся ему возможности. А Мелетий так популярен! И особенно в Париже!» Феофан от восхищения закатил глаза. «Боже! Какой божественный голос! А какая стать! А манеры! От прежнего неуклюжего мужика не осталось и намека! Ариадна! Вы разыскали на просторах России драгоценный алмаз! И ваша любовь! Она такая искренняя!»

Из глаз Феофана потекли слезы. «Я прожил долгую жизнь, а так и не испытал этого таинственного непознанного мной чувства. Играл на сцене много влюбленных героев. А самому бог не дал. И как же болит мое сердце, когда я вижу, что вы страдаете. Но испытания посылаются нам не зря. Они закаляют нас, делают сильными. Вот и вы, ради любви столько пережили. И теперь передо мной совсем не юная утонченная княжна, а сильная бесстрашная Ариадна. Вам надо успокоиться и отдохнуть. А старик Феофан обязательно что-нибудь придумает».

«Как страшно начался 1916 год. С Анастаси мы когда-то так мечтали, что она в этот год, закончив консерваторию по классу скрипки, наконец, займется серьезно вокалом. А после одобрения попечительского совета, выйдет на большую сцену. Ах, Анастаси, Анастаси! Знали бы мы тогда, что с нами станет в этот год?» - думала Ариадна, сидя в одиночестве в пустой комнате старика Феофана. Он днями пропадал в театре и хлопотал о каких-то ее делах, с кем-то встречался, о чем-то договаривался через знакомых, знакомых других знакомых.

- Ариадна, у нас мало времени, - произнес взволнованный Феофан в один из дней. - Как только стемнеет, нам нужно будет добраться до окраины Парижа. От экипажа придется отказаться, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Ничего не спрашивайте, все узнаете потом. Главное, что вам готовы помочь вырваться из этого ада и вернуться домой, в Россию. Феофан на мгновенье задержал свой взгляд на Ариадне, словно не решаясь что-то спросить. «Я ничего не знаю о Шереметьевском. Всех русских и иностранцев из стран-союзниц России департировали из Германии. В их числе мог оказаться и Николя, несмотря на то, что он был приглашен в страну ученым советом», - тихо произнесла Ариадна.

Они дождались, когда погаснет иллюминация, украшающая вечерний Париж, и теперь пробирались по незнакомым Ариадне улицам к его окраине. Из-за угла дома перед ними неожиданно выросла фигура незнакомого мужчины. Ариадна отпрянула в сторону. «Не волнуйтесь», - тихо произнес Феофан, заслоняя ее собой.

- Принес? – раздался тихий голос.

Феофан достал из-за пазухи небольшой мешочек и протянул его незнакомцу. Тот, на ощупь определив его содержимое, сунул в карман, и кивком головы подал знак следовать за ним.

Уже далеко позади остались окраины города, а они все шли и шли, обходя какие-то овраги, полуразрушенные строения, и, наконец, вышли к дороге. На обочине была чуть различима повозка. Едва сдерживая лошадь, извозчик заметно нервничал.

- Можно было и побыстрее, - недовольно проворчал он.

- С нами мадам, - только и произнес их проводник.

- Ариадна, пришло время нашего прощания, я отдаю вас в надежные руки, - с грустью проговорил Феофан. - Вам надо спешить и до рассвета добраться до цыганского табора. С ним вам придется пройти долгий путь домой. Он будет сложным и опасным, но вы должны все это выдержать, и, наверняка, выдержите, потому что вами движет любовь. Вы обязаны сохраниться хотя бы ради того, чтобы встретиться с Мелетием. Берегите себя! Храни вас господь. На лице Ариадны застыл немой вопрос.

- Я все расскажу Мелетию, в его сердце тоже живет любовь к вам, мое дитя, и вы обязательно встретитесь в этой жизни.

- Нам пора, - произнес проводник.

Феофан поцеловал Ариадне руку, и вложил в нее тоже небольшой мешочек.

- Возьмите это с собой. Мне старику уже мало что нужно, и некоторые сбережения я могу отдать вам. В дороге может произойти всякое, драгоценности вы сможете обменять на деньги, вещи, кругом ведь война. И еще, наденьте это колечко. Видите ли, для некоторых, заинтересованных в вашем возвращении людей, это будет условным знаком, что вам необходима помощь, - почти шепотом произнес Феофан. - Прощайте, дорогая княжна, не поминайте лихом старика Феофана.

Повозка тронулась, а Ариадна еще долго вглядывалась в темноту, пытаясь не потерять из вида одиноко стоящего у дороги Феофана и сохранить в своей памяти его образ.

Их встретила старая цыганка. Проводник тихо что-то сказал ей, та кивнула в знак согласия и подошла к Ариадне. Осмотрев ее со всех сторон пристальным оценивающим взглядом, она только и произнесла: «Пошли».

Жизнь цыганского табора была устроена по своим, особенным, законом. Они минули окружившие его кибитки, и подошли к расположенному в центре шатру. Сначала во внутрь вошла цыганка, затем, вернувшись, легонько подтолкнула Ариадну к входу. Она поняла, что ее уже ждут. Забилось сердце, почему-то охватило волнение, даже страх. Ариадна осторожно приоткрыла завесу шатра и в ужасе отпрянула в сторону. Рядом с цыганским бароном, мило улыбаясь, сидел Тристан. Они о чем-то приятно беседовали.

- Вот мы и свиделись, госпожа Ариадна. Только путь к нашей встрече оказался уж слишком странным, - надменным голосом произнес Тристан.

- Вы не находите, неуловимая госпожа Ариадна?

Цыганский барон изучающее смотрел на Ариадну. Взгляд черных горящих глаз был таким тяжелым, что выдержать его стоило для Ариадны неимоверных усилий. Но она все же заставила себя смотреть на него в упор, не отводя глаз, и давая понять, что не боится ни его, ни Тристана, и готова к любому повороту событий.

- Хороша, очень хороша, настоящая княжна, старик не обманул, - произнес барон голосом, в котором были и надменность, и восхищение одновременно. Кивком головы он подал знак. Тут же появилась старая цыганка. Она взяла Ариадну за руку и повела за собой.

- Переночуешь здесь. И никуда не высовывайся, пока за тобой не приду! Поняла?! – произнесла она хриплым сердитым голосом, подталкивая к кибитке. А потом, глянув на Ариадну, на которую падал лунный свет, с грустью произнесла: «Как несправедлива бывает жизнь: создала такую красоту, а судьбу уготовала страшную», и побрела в противоположную от кибитки сторону.

Оставшись одна, Ариадна дала волю своим чувствам. Ее колотил нервный озноб. Она отказывалась понимать увиденное и все, что с ней произошло. «Феофан, простой служитель театра, Тристан, военный корреспондент, работающий на английскую разведку, его связь с цыганами. Она вполне могла быть объяснима. Это не только хороший канал связи, но и надежный способ переброски своих агентов вместе с табором в любую часть страны или за ее пределы. Но причем здесь Феофан? Скорее всего – это чистая случайность. Он ведь не мог знать, кто находится в таборе. А то, что Тристан связан с цыганами, сомнений не вызывает. Только вот до какой степени? Он их просто использует, или же барон тоже работает на английскую разведку? Феофан завтра отбывает за океан и скоро увидит Мелетия. Он обязательно расскажет ему, как я желала нашей встречи, и какой путь проделала, чтобы она состоялась. А встреча непременно состоится. Ведь в жизни сбывается все, чего очень желаешь. Феофан, конечно, ничего не мог знать о Тристане, они никак не могут быть связаны», - засыпая, окончательно сделала для себя выводы Ариадна.

 

-Надень на себя это! – швырнула в кибитку одежду старая цыганка. Скоро Аурика придет. Она тебя всему обучит и все расскажет. Слушайся ее и не высовывайся! Когда надо будет, за тобой придут.

От этих слов Ариадна вздрогнула. Они вернули ее в реальность. Пожалуй, впервые за долгие дни своих скитаний и неопределенности она так крепко заснула. Ароматы свежего сена, мягкая обдающая теплом ее тело перина, в которой она утонула, множество подушек, разбросанных по кибитке, запахи трав и сушеных цветов, сделали свое дело. Она спала безмятежным сном. Открыв глаза, Ариадна сначала не могла понять, где находится, что с ней происходит, так это все напоминало запахи ее родного дома.

Теперь же, забившись в угол кибитки, чтобы оставаться незамеченной, если кто-то заглянет в нее, Ариадна рассматривала яркие одежды, в которые ей предстояло облачиться. Несколько юбок, платки, рубаха. Во всем этом нужно было как-то разобраться. Но вернулось чувство тревоги. Ариадна прислушивалась к каждому шороху. Ей казалось, что в любую минуту может приподняться завеса и перед ней предстанет Тристан, чтобы увести с собой в неизвестность. «Как он тут оказался? Преследовал меня, или же это случайность? И почему Феофан договорился именно с этим табором, где Тристан водит дружбу с цыганами? Что он хочет от меня? Чего добивается? Как я могу работать на него и выполнять его просьбы, если вынуждена скрываться. А путь в Россию предстоит действительно очень сложный». Ариадна терялась в догадках. Вдруг она почувствовала чье-то присутствие. Возле кибитки кто-то топтался, не решаясь войти. Она замерла от страха. «Тристан, это наверняка Тристан!» - пронеслось в сознании. Завеса резко открылась. Ариадна отпрянула в сторону. В кибитку стремительно поднялась, словно влетела, миловидная цыганка. Приложив палец к губам, она подала ей знак молчать. Они затаились, прислушиваясь к каждому шороху.

- Аурика! Бесстыжая твоя душа! Опять всю ночь с Милкой у реки провела! Ой, накликаешь на себя беду, девка ты бедовая! Поднимайся! Пора за дела приниматься! – ворчал, видимо, ее отец, хлопоча где-то рядом.

Аурика взъерошила волосы и, высунувшись из кибитки, сонным голосом произнесла: «Спала я, скоро встану, рано еще, табор спит».

- Дорога не ближняя предстоит, а дел много впереди, - уже более миролюбивым тоном произнес он, удаляясь, скорее всего в ту сторону, где паслись лошади. Они заржали, приветствуя хозяина.

- Одевайся, – быстро заговорила Аурика, подавая Ариадне рубаху и раскладывая перед ней юбки в строгой последовательности.

На мгновенье она задержала на ней свой взгляд.

- Плохо душе твоей. Внутри тебя пустота. Все растеряла ты на своем пути, - качая головой, произнесла Аурика.

- Поесть тебе Роза принесет. А мне в дорогу все собрать еще надо. Табор сегодня снимается. На север наш путь лежит. Барон приказал, - произнесла Аурика и выпорхнула из кибитки.

 

- Слушай меня внимательно, - заговорила Аурика, когда табор тронулся в путь. В селе, куда мы направляемся, есть музыкальное общество, каких по всей Франции не счесть. В нем участвует почти вся молодежь. Каждую субботу музыканты на главной площади села дают концерты для сельчан, а в эту там же устраивают праздник. Будет даровой концерт для крестьян в честь начала посевных работ, поэтому людей соберется много. Барон приказал нам петь, плясать, ворожить, сколько сил хватит. Голодно нынче, надо зарабатывать, чтобы выжить. Смотри!

Аурика раскинула карты. Достав из колоды «пиковую даму», она положила ее напротив Ариадны. «А теперь запоминай!», - произнесла она и стала веером раскладывать карты, приговаривая: «Это – на сердце! Это – что было! Это – что будет!» Вдруг она замерла, и немного поразмыслив над чем-то, перемешала карты.

- Ладно, учить ворожить я тебя не стану. С этим надо родиться.

- Что? Судьба моя тебя напугала? - с грустью произнесла Ариадна. Мне и самой страшно, страшно вспомнить, что было, страшно подумать, что будет. Что нас всех ждет впереди, знает один только господь. Сбудется то, что предопределено судьбой. Будем молиться, и просить милости у Всевышнего.

Аурика замолчала. Ей так не хотелось говорить о том, что ждет эту очень красивую мадам, а по-другому ее не учили. Молчала и Ариадна. В душе она молила господа, чтобы отвел от них беду. Так они ехали почти до самого села. Ариадна немного успокоилась. Страх от ощущения близкого присутствия Тристана постепенно прошел. «Скорее всего, наши пути разошлись в разные стороны. А может, на какое-то время? Его ведь интересует Россия, в сторону которой мы начали свой долгий путь. Впереди все оккупировано немцами, а за Германией – Польша, тоже оккупированная ими, белорусские земли. Тристан говорил, что линия фронта подошла к Смоленску», - размышляла Ариадна. Ее мысли прервала Аурика.

- Скоро село. В кибитке будешь сидеть до тех пор, пока не начнется хоровое пение. Это знак для тебя, что надо быть готовой. Когда же запоют цыгане, спустишься вниз и присоединишься к ним незаметно. Вместе с ними подойдешь к самой площади, смешаешься с толпой, затеряешься и пойдешь в сторону церкви. Чтобы не выделяться особо, накинешь этот платок. Он серый и неприметный. За углом тебя будет ждать Роза.

Кибитка остановилась. Аурика накинула на себя яркий цветастый платок, расправила такие же яркие цветастые юбки и спрыгнула на землю. Перед тем, как закрыть завесу, она произнесла: «Линия жизни твоя длинная. Только много на ней крутых поворотов, неожиданностей, будь осторожной, смири гордыню и принимай обстоятельства такими, какими они есть, если хочешь встретить того, по ком сердце стонет. Видится мне, что и наши пути когда-то, но очень нескоро, пересекутся. Бывай, красавица!».

 

Они пробирались дорогой, что шла за сельскими домами, минули один огород, другой, по тропинке поднялись вверх и с тыльной стороны вошли в дом. Едва открыв дверь, они услышали грубый окрик: «Что? Привела? Показывай товар!». От неожиданности Ариадна оторопела. Им навстречу вышла стриженая размалеванная девица с длинной папиросой во рту. Поставив ногу на табурет, она стала подтягивать сползающий чулок в сеточку.

- Что вытращилась? – грубо произнесла она, не выпуская изо рта папиросу. - Раз пришла, значит надо тебе это, и нечего пялиться. Новенькой будешь.

Из лифчика она вытащила свернутые трубочкой деньги и протянула их Розе.

- Здесь достаточно, - небрежно бросила она цыганке.

- Вижу, я деньги и без твоего чувствую, - ответила та.

- Если еще кто приглянется, приводи, заплачу хорошо, - также небрежно кинула она в сторону спешащей покинуть это место Розе.

Аридна в ужасе замерла. «Я, кажется, попала в притон, и меня продали за хорошие деньги!»

- Девка я! Потаскуха! Спец по мужикам, понимаешь, о чем я?! - расхохоталась обитательница этого странного дома.

Ариадна вся сжалась, готовая провалиться куда угодно, исчезнуть, только, чтобы не видеть и не слышать всего этого.

- Чего смотришь? Проституток не видала, что ли? Жить-то сама хочешь, да чтоб не замараться? Так не бывает! Жизнь наша теперь там, где оккупант ходит. Натерпелись солдатики, простого счастья хочется, а нет его там. Вот и платит клиент хорошо. И всем от этого обоюдная польза. А кто покраше, так и к высокому начальству в постель попасть может. Тогда и совсем праздник наступает. Да ты не бойся! Кому ты такая нужна. На войне всем некогда, им сговорчивые требуются, да по желанию собственному. Станут они на тебя время тратить. Пока будут думать, как подойти, какой разговор завести, как уговорить, атака начаться может. Да и пухнуть ради такой, как ты, никто не станет, - хохотала она уже во все горло. - Манерных и в расход отправить могут. Ночью пойдем! Кругом свои люди! Проведут! Не суетись! Отдыхай! – бросала она слова начальническим тоном, явно довольная своим превосходством над какой-то неопытной перепуганной овечкой. - Дорой меня звать! Ариадна в соседней комнате осторожно присела на край кровати, которая была единственной приличной мебелью в этом доме и просидела так до темноты. У нее не было никаких чувств, никаких переживаний, никаких желаний. Пустота, одна сплошная пустота заполняла душу. Наступило то страшное состояние, когда все становилось абсолютно безразличным.

- Одевайся! – пробасила Дора, бросая на кровать какое-то барахло. Не на маскарад идем, а к культурным людям, представителям цивилизованной нации удовлетворять их законный плотский интерес! К французам мы всегда успеем, да и жадные они, не интересные. Больше говорят, чем дело делают, платят плохо, а то и вовсе могут не рассчитаться. А вот немецкий солдат – это совсем другое дело! А еще если кто из начальства попадется! – мечтательно закатила глаза Дора. Ариадна сидела неподвижно. «Лучше умереть, чем такое бесчестие», - пронеслось в сознании. «Что же мне делать? От Доры я не отверчусь, да и уговаривать ее бесполезно. Она живет этим промыслом».

- Что расселась? – орала на нее уже Дора. - Если бы не колечко на твоем пальчике, я бы тебя уже давно придушила! Ненавижу таких, как ты, - чистеньких, правильных, манерных, да еще когда вы так чинно под ручку расхаживает с каким-нибудь старым козлом из высшего света, беседы умные с ним ведете, а сами только и думаете о том, как в постель к нормальному мужику залезть. Все вы там, в конечном итоге, оказываетесь, только манерности сколько, охов и ахов! А у таких, как я, - все по-честному. Люблю я этим делом заниматься и точка, - сказала – отрезала Дора.

«Значит колечко это – мой оберег, значит, Феофан все предвидел и все предусмотрел, значит, Дора выполняет чье-то задание, и может все и обойдется. Но Дора – алчная натура, своего не упустит. Ей главное – соблюсти свой интерес и хорошо заработать», - размышляла про себя Ариадна, медленно поднимаясь и раскладывая перед собой какие-то странные, скорее, вульгарные одежды.

- Так-то лучше, - пробасила Дора, обсмотрев Ариадну, и вышла в другую комнату.

Ариадна с облегчением вздохнула, когда осталась одна. Она всегда боялась такого типа людей – с грубыми манерами, напором и непомерной энергией. А из Доры ее просто перло. «Вот уж радость ждет, наверняка, целый батальон», - подумала Ариадна и тут же испугалась своим фривольным мыслям. «Боже, прости меня за эти непристойные думы! О людях так нельзя! Видимо и меня война делает совсем другой». Увидев себя в каком-то осколке старого пожелтевшего зеркала, Ариадну охватил ужас. «Нет, лучше туда не смотреть», - отпрянула она от него. Перекрестившись, Ариадна вышла к Доре.

К ним присоединилось еще несколько мадам, и насколько могла в темноте рассмотреть Ариадна, оказались они весьма юного возраста. Впереди шла Дора. Ее мужская сильная сбитая фигура с широкой костью, твердый шаг, уверенная походка не оставляли места для волнений и страха. «Видимо, она очень хорошо знает дорогу, и мы обязательно куда-нибудь дойдем. Вот, только куда?» -думала Ариадна, покорно следуя за Дорой. Та периодически оглядывалась и весело подмигивала. Ее настроение явно улучшалось по мере приближения к цели. Через какое-то время Дора остановилась, остановились и все, идущие за ней. Она стала прислушиваться. Из темноты вышел мужчина, скорее всего, проводник. Дора направилась к нему навстречу. О чем-то тихо переговорив, она подала знак девицам следовать за ним. Завидев оставшуюся стоять Ариадну, он бросил на нее оценивающий взгляд и, о чем-то поразмышляв, резко повернул в ее сторону. Дора тут же преградила ему путь, подняв руку и показав пальцем вверх. «Для самого! Целенькая! Новенькая!» - самодовольно произнесла Дора. От восхищения у проводника вздернулись брови. «Да,- а, -а…?! Хороша! Ничего не скажешь! Может, потом дашь попробовать? »

- Дорого обойдется! Замечай, как я стараюсь! – гордо произнесла Дора, и, взяв Ариадну за руку, поволокла за собой. А насчет «потом», это как обстоятельства сложатся. Я твою заботу помню!

Теперь уже проводник преградил им путь, осматривая Ариадну, обходя со всех сторон, причмокивая от восхищения.

- Ладно, нам пора, «сам» ждет! – произнесла Дора, грубо подталкивая Ариадну вперед. - Чтобы всех вернул к назначенному часу, а то больше не придем, - сказала она уже более дружелюбным тоном.

Они почти уже бежали.

- Отпустите меня! Я не хочу! Я никуда не хочу! Я никого не хочу видеть! Если меня хоть кто-нибудь тронет пальцем, я его задушу! Пустите же меня!

- Ох, как же ты мне надоела! - приостановившись, произнесла Дора.

- Навязали мне тебя на мою голову, больше печали не было. Жить хочешь – иди!

Она схватила Ариадну за руку и вновь поволокла за собой. Они продирались сквозь кустарник, ползли под колючей проволокой, а потом еще долго перебегали от одного дерева к другому, прислушиваясь к каждому шороху и стараясь оставаться нез- За вами охотятся сотрудники контршпионажа Германии. Заметьте, не полиция. Значит, произошло нечто такое, что их очень заинтересовало. А, следовательно, ваша жизнь в опасности. Послужить же общему делу вы сможете и, не вступая в открытое противостояние с оккупантами. Ведь Англия и Россия – союзники, мы преследуем одни и те же цели в этой войне. И не только. Война ведь когда-нибудь закончится, а союзнические обязательства остаются. Так почему же не послужить интересам наших стран ради достижения будущих целей.амеченными. Забрезжил рассвет.

- Дальше пойдешь сама. До хутора совсем недалеко. Там тебя ждут. Колечко не потеряй, - произнесла Дора, каким-то другим, не таким как прежде голосом. В нем не было бравады, а скорее обеспокоенность. Дора была очень сосредоточена. И даже в этой фривольной испачканной одежде больше не напоминала девицу непристойного поведения.

- А вы? Как же вы? А вы куда? И что все это зна чит? – только и смогла произнести Ариадна.

- Мадам, не стоит задавать глупых неуместных вопросов. Я и так вам слишком много сказала, - произнесла Дора и резко повернувшись, направилась в обратную сторону.

- Господин Шереметьевский. У меня для вас новости, - загадочно произнес Райх.

- Вы, наконец, добились разрешения на самостоятельное проведение опытов на подсознании в рамках нашей программы? И мы теперь сможем/pp style= обосновать более доказ- Бросьте притворяться. Нам все известно, - грубо произнес Тристан. - И чем скорее вы перестанете быть мадам Лили, тем короче окажется ваш путь домой. Вы же к этому стремились? Только вот еще предстоит уточнить, где же все-таки ваш дом и ваше место в жизни: в небольшой английской деревушке, откуда вы изволили прибыть, в Германии в респектабельном районе близ Берлина, или же в России в числе приближенных его императорского величества. Сознайтесь, госпожа Ариадна. Мы примем любой вариант. Ваши заслуги перед Британией столь велики, что она готова оказать вам любую услугу./p ательно наши с вами исследования?– произнес Николай, сохраняя насколько это было возможным, спокойный дружелюбный тон, подспудно понимая, что речь пойдет о чем-то другом.

- Уважаемый господин Шереметьевский, неужели вы думаете, что я не замечаю, как вы обеспокоены. И вовсе не наши с вами исследования волнуют вас теперь больше всего. Вы просили сообщить, где же находится ваша супруга? Мы постарались выполнить эту просьбу. Только право, не знаю, как вы воспримите это известие. Хочу сказать только одно, я бы на вашем месте никуда и никогда не отпустил от себя такую утонченную краса«Как страшно начался 1916 год. С Анастаси мы когда-то так мечтали, что она в этот год, закончив консерваторию по классу скрипки, наконец, займется серьезно вокалом. А после одобрения попечительского совета, выйдет на большую сцену. Ах, Анастаси, Анастаси! Знали бы мы тогда, что с нами станет в этот год?» - думала Ариадна, сидя в одиночестве в пустой комнате старика Феофана. Он днями пропадал в театре и хлопотал о каких-то ее делах, с кем-то встречался, о чем-то договаривался через знакомых, знакомых других знакомых.вицу, - назидательным тоном произнес Райх и разложил перед Николаем фото.

Похолодела душа. Странный вид девицы, напоминающей больше девку для забав, вроде бы ничем не напоминал Ариадну. За руку ее держала размалеванная мужиковатая барышня в очень откровенной одежде. Снимок, скорее всего, был сделан, когда стемнело и несколько издалека. Поодаль, в темноте плохо были едва различимы силуэты людей. Да и изображения двух мадам, находящихся на переднем плане, были не совсем четкими.

Николай с безразличным видом рассматривал фото. Конечно, он узнал Ариадну – pее мягкий овал лpица, глаза, губы, непослушные завитки, которые не укладывались в прическу. «Какие страшные испытания должны были выпасть на долю Ариадны, если она оказалась в такой ситуации!» - с ужасом подумал Николай.

- Вы удивлены, мой дорогой друг? – победным тоном произнес Райх.

- Да, господин Райх, удивлен, и очень. Вы уже не первый раз подсовываете фотографии каких-то странных особ и пытаетесь убедить меня в том, что это и есть моя супруга. Зачем вам все это? Знаете ли, ничего интересного в этих мадам нет. Даже при самом большом мужском голоде, я бы на них не соблазнился. Давайте лучше займемся делом, - попытался перевести разговор на другую тему Николай.

- Все гораздо серьезнее, чем вам кажется. Мы удивлены больше вашего, - жестким тоном заговорил Райх и положил перед Николаем еще несколько фото. Взгляните на это.

Николай стал рассматривать снимки.

- Узнаете? – поинтересовался Райх. - Да, да. Не сомневайтесь! Это та самая известная английская летчица Доротта Смит, прославившаяся своей храбростью и отменным летным мастерством. Предвоенные снимки были напечатаны в «Дейли Телеграф». А теперь взгляните на эти фото. Вы не находите, что, несмотря на все старания измениться до неузнаваемости, перед нами одно и тоже лицо, – дешевая проститутка и отважная воздухоплавальница, состоящая на службе в английском разведывательном ведомстве.

Так вот, - продолжал Райх, расхаживая по лаборатории, где они пока были одни и ждали прибытия материала для исследований, - на время военных действий девицам запретили летать, и известную мадам решили использовать в несколько иных целях. Нынче она, просто мадам Дора, промышляет по постелям высоких французских чиновников, собирая таким способом нужную англичанам информацию. И тогда она выглядит даже элегантно и соблазнительно, несмотря на некоторые особенности своей фигуры.

Райх разложил перед Николаем целую стопку фотографий, где мадам Доротта выглядела хорошо одетой, мило улыбающейся в обществе вполне респектабельных молодых людей.

- А вот когда она выполняет задания, используя свой особенный, но эффективный и проверенный способ, на оккупированных нами территориях, то становится вполне доступной простому народу, в чем вы смогли убедиться сами. Сложная у нее и очень ответственная задача – ходить на передовую и удовлетворять потребности наших солдат. Мы располагаем сведениями, что она и тут весьма преуспела – создала целый отряд проституток, который успешно трудится в нужном для английской разведки регионе. Остается только восхищаться и порадоваться за своих английских коллег, что у них на службе состоят такие самоотверженные сотрудники, которые ради страны готовы выполнять задания любыми доступными средствами.

- А что вы, собственно говоря, хотите от меня? Или ожидаете? Чтобы я признал в девице странного вида свою супругу? Вы явно переоцениваете свои возможности, господин Райх.

- От вас мы пока ничего не хотим и не требуем, кроме добросовестной работы на благо науки, - жестким тоном произнес Райх. - Мы просто выполнили просьбу. Вы же должны знать, чем занимается ваша супруга. Ситуация отслеживается, мы работаем и пытаемся ответить на многие интересующие нас вопросы. Вы – здесь, и работаете на русскую разведку, всеми путями стремитесь выбраться отсюда, не учитывая многих обстоятельств. В мире все очень быстро меняется. Россия утратила свое доминирование в этой войне, она даже не обороняется, а стоит на пороге краха. В руководстве – хаос и растерянность, страна охвачена народными волнениями. И вашим кураторам, которые уже давно потеряли связь с вами, вовсе не до вас и ваших опытов, открытий и наших совместных исследований. Мне кажется, что они сейчас больше озабочены своей судьбой и своим будущим.

Ваша супруга оказалась более дальновидной и вступила на путь сотрудничества с английской разведкой. Вот только до какой степени, нам и предстоит выяснить. Возможно, все ее и ваши действия – это хорошо спланированная операция. А вот когда мы это выясним, и все нити сойдутся, то, наконец, сможем ответить на вопрос, кто же такой на самом деле господин Шереметьевский и на кого работаете вы и ваша супруга, и каковы ваши цели и дальнейшие планы. Кстати, она попала под покровительство одной очень влиятельной организа/ppции, а это говорит о p многом, в том числе и о не последней роли мадам в ее иерархии. Шутник, вы, однако, господин Шереметьевский, так все запутали, - уже более дружелюбным тоном произнес Райх.

Наверное, вы правы, давайте продолжим наши исследования, скоро прибудет материал для опытов. И еще, наши специалисты не нашли ничего угрожающего психики человека в ваших теперешних апартаментах, но на всякий случай установили еще один короб для надежности.

 

Николай, лежа на кровати, тупо смотрел в потолок. Никогда так мерзко не было у него на душе. «Что произошло с Ариадной, я не знаю. Ясно только одно - она в опасности, ходит по острию бритвы, рискуя быть схваченной в любой момент. За каждым ее шагом следят. Я нахожусь в полной изоляции от внешнего мира и лишен всякой информации, выбраться отсюда нет никакой возможности. Если бы не опыты и мои тренинги, эффективность которых теперь приходится испытывать на себе, я бы сошел с ума», - сделал неутешительные выводы Николай.

Загорелась лампочка – сигнал, что следует быть готовым к выходу. Дверь отворилась, и вместе с Райхом по длинному коридору они отправились в лабораторию.

- Господин Райх, вы сегодня явно чем-то взволнованы, - с легким подтруниванием произнес Николай. - У вас особенное настроение и, кажется, вы хотите сообщить мне какое-то важное известие.

- Как же вы наблюдательны, господин Шереметьевский, и от вас не может ускользнуть ни малейшее изменение в настроении человека. Вам бы заниматься эмоциями. А что? Подумайте? Это малоизученная тема и здесь вы явно сможете преуспеть, - парировал Райх. - Психолог, психолог, вы отменный психолог, - с некоторой бравадой в голосе произносил он. - А новости есть, новости действительно есть, и вы о них скоро узнаете. Не стоит торопить события. Бесшумной походкой в лабораторию вошел Дэвид Керенц и, наклонившись к Райху, что-то тихо стал говорить. Тот кивал в знак одобрения, а затем поднялся и пригласил Николая следовать за ними. Отворились двери и они вошли в лабораторию, которая буквально была напичкана радиоприборами.

- Ну, как вам это все нравится? – произнес Райх, не скрывая гордости. Узнаете?

- Да, это – фантастика! О таком оборудовании можно только мечтать! – не сдержал своих эмоций Николай, переходя от одного прибора к другому. Это устройство, скорее всего, рассчитано на механические колебания выше 100 Гц, а вот этот, наоборот, на очень низкие частоты, пожалуй, можно получать ниже 16 Гц. Боже, отсюда не хочется уходить! С помощью этих приборов можно вызывать раздражители разных уровней! И это позволит глубоко внедряться в подсознание! Господа! Это же путь к совершенно новым открытиям! Эффект может оказаться совершенно неожиданным! – с восхищением говорил Николай, продолжая рассматривать приборы и уже не обращая внимания на присутствие Райха и Керенца.

Про себя он только и подумал: «Вот если бы все это увидели Потапов, Монкевиц, и, конечно же, Ермолай Алексеевич. Разве осталась у них хотя бы доля сомнений о целесообразности и важности таких исследований. И как далеко продвинулись здесь не только по созданию принципиально нового типа оружия, но и в целом по изучению психики человека, дистанционному управлению его сознанием, нащупано много новых направлений. Судя по обрывкам даже тех редких разговоров, которые доводилось слышать, в лабораториях исследуют, по всей видимости, и сверхспособности человека».

Николай, в который раз, с досадой отмечал про себя, что именно Германия добилось серьезных успехов в таких исследованиях. Но вдруг его сознание сфокусировало внимание на том, что тут трудились люди, собранные, казалось, со всех частей света. Его словно осенило. «И почему я раньше до этого не додумался Значит - это не просто исследовательская лаборатория, а какая-то очень серьезная научная база, в создании которой возможно заинтересована не одна, а группа стран. Курирует ее только Германия или еще кто-то – союзники, Америка? Возможно, это какие-то очень влиятельные международные группы, претендующие в будущем на получение принципиально нового типа оружия с целью установления контроля над всем миром?» Чем дольше находился Николай в этом подземелье, тем больше вопросов возникало у него.

- Я знал, что это вам понравится! Теперь мы с помощью господина Керенца и его лаборатории, наверняка, сможем более аргументированно обосновать наши с вами исследования, - заключил Райх, победно улыбаясь. Он явно был доволен тем эффектом, который произвел на Николая. - Теперь мы ждем от вас полной отдачи. Это же ваша тема!

- Видите ли, господин Шереметьевский, мы достаточно долго проводим эксперименты на подсознании и уже имеем некоторые результаты, - вмешался в разговор Керенц.

- Но время нас поджимает, а ваши наблюдения, работы, с которыми я смог познакомиться, очень интересны, и могли бы способствовать более быстрому достижению результата, - заметил Керенц. Он обладал интеллигентной внешностью, деликатными манерами и вкрадчивым голосом. Теперь же создавалось впечатление, что он извиняется перед Николаем за то, что обращается к нему с просьбой подключиться к совместным исследованиям с некоторым опозданием.

- Ну, что ж! Располагайтесь, господин Шереметьевский! И помните, как высоко мы вас ценим, готовы создать всяческие условия для исследований! И доверяем! На этом слове Райх сделал особый акцент и многозначительно улыбнулся.

- Оставляю вас на какое-то время на попечение господина Керенца! Желаю успехов! А мне надо заняться еще некоторыми другими делами, – произнес Райх, покидая лабораторию.

- Господин Керенц, не могли бы вы мне предоставить записи уже имеющихся наблюдений для анализа? – попросил Николай Дэвида, когда они остались одни. Вдруг послышались странные звуки. Николай замер от неожиданности и стал прислушиваться. Они напоминали душераздирающий крик. Он доносился с той стороны, где были двери, ведущие в другие помещения лаборатории. Он также неожиданно оборвался, как и возник. Керенц, переждав, когда вновь наступит тишина, и, улыбнувшись милой улыбкой, протянул Николаю журнал. Из-за двери уже доносились вой и стоны, больше напоминающие вопли животного. Было очевидно, что там происходит что-то странное. Николай вопросительно посмотрел на Керенца. Тот улыбался несколько растерянной, виноватой улыбкой. Николай переводил свой взгляд то на двери, из-за которых доносились странные крики, то на добродушного Керенца.

- Видите ли, господин Шереметьевский, мы уже имеем некоторые результаты наших исследований, - сохраняя приятную улыбку, все тем же спокойным голосом произнес Керенц. - Это результат опытов, которые проводились на бельгийских военнопленных. Я сам лично отбирал их для исследований по возрастным признакам и принадлежности к разным национальностям. Бельгия оказалось очень интересной страной в этом плане. На ее территории воевало много добровольцев из разных стран, и это облегчило нам подбор исследовательского материала.

Из числа бельгийских военнопленных мы смогли сформировать даже целые группы по национальному признаку, вычленить, в том числе, и славян. Прямо скажу, интересный, и очень устойчивый тип психики к внешним воздействиям. Причем как у мужчин, так и женщин. С этой группой вам и предлагается поработать как человеку, хорошо знающему особенности строения психики этой категории людей и найти объяснение, почему славяне реагируют на методы дистанционного управления сознанием несколько иначе, чем те же бельгийцы, или французы, или англичане?

Николая словно ударило током. Только сейчас до него дошло, что это оборудование предназначено для проведения вовсе не безобидных опытов, и сопряжены они с людьми, их психикой, здоровьем, жизнью, в конце концов. Стало не по себе. Он никогда не стремился к получению научного результата такой ценой, ценой человеческой жизни. «Боже, что же мне делать? Это – насилие, насилие над личностью. Мне придется ставить опыты на живых людях, своими глазами видеть их мучения! А я не в силах что-то предпринять. Все, что я могу в сложившейся ситуации, - попытаться сделать более щадящими опыты над ними. Я всегда считал, что самый большой грех - распоряжаться людскими жизнями. Нам на это никто не дал права. А теперь сам попал в такую ситуацию. Но у меня нет выбора. Я должен узнать все, что здесь происходит», - пытался привести в порядок свои мысли Николай.

- Господин Шереметьевский, мы можем приступать прямо сейчас, - произнес Керенц. Николай не помнил, как поднялся, как, мило улыбаясь Керенцу, пошел с ним в сторону дверей, которые вели в соседние с лабораторией помещения, как они отворились.

От увиденного похолодела душа, его сковал страх. На каменном полу в конвульсиях корчились люди. Кто-то неистово орал, обхватив голову руками, и раскачиваясь из стороны в сторону, кто-то выл, кто-то хватал ртом воздух, задыхаясь от его нехватки. На полу лежало немало бездыханных людей. Видимо, они умерли от остановки сердца, и теперь их осматривали врачи, записывая свои наблюдения в журнал.

- Мы получили хорошие результаты, - при этом говорил Керенц своим вкрадчивым голосом. - Процент пораженных людей от воздействия механических колебаний, прямо скажем, неплохой. Но есть среди них и очень крепкие особи с особенным строением психики. Мы планируем отобрать их в отдельную группу и повторить над ними опыты, еще раз проверить методики, направленные на то, чтобы подтвердить гипотезу о возможности такого влияния на психику человека, в результате которого утрачивается восприятие реальности, принадлежности к какому-то определенному типу живого существа, нарушается ориентация в окружающем мире. Николай молчал, окидывая взглядом низкое, каменное, вырубленное в скале, помещение. «Здесь где-то должен быть выход. Здесь где-то обязательно должен быть выход. Надо тянуть время», - мгновенно пронеслось в сознании. Теперь Николай боялся только одного – вдруг Керенц именно сейчас пригласит его вернуться обратно в лабораторию. Пауза затягивалась.

- Да, ваше предложение очень интересно. Надо для эксперимента выбрать наиболее стойких к внешнему воздействию особей. Пожалуй, вот тот, сидящий в углу. По-моему, у него всего лишь сильное головокружение и он сохраняет признаки вменяемости, - произнес Николай.

- Видите ли, господин Шереметьевский. Мы не склоны к многоразовому использованию подопытного материала. Он уже отработан, и его целесообразно утилизировать, а проводить испытания на особях, не подвергшихся исследованиям, - мягким приятным голосом произнес Керенц. - Перед нами стоит пока задача выявления первичного результата после воздействия на массы людей определенного типа психологического оружия. Вы же это понимаете.

- Я не совсем с вами согласен, - парировал Николай. - Одноразовое воздействие не позволит ответить на многие другие вопросы и в первую очередь о последствиях на психику человека дистанционного управления сознанием, способна ли она к восстановлению, и как долго происходит этот процесс, или же человек навсегда утрачивает какие-то поведенческие признаки. Вот, например, тот, сидящий в углу. Он наверняка относится к группе стойких к внешним воздействиям особей. Сейчас прямо мы это и проверим.

Николай направился к сидящему в углу с закрытыми глазами мужчине, возраст которого из-за его худобы было сложно определить.

- Ваше имя? – спросил он.

- Александр, - после некоторой паузы медленно произнес тот.

- Откуда вы прибыли в Бельгию?

Пауза затягивалась. Мужчина взялся за голову и сдавил ее руками.

- Из России, - едва слышно произнес он.

- Конкретнее можете ответить?

Александр замолчал, на его лице отразилось полное безразличие. Он так и сидел с закрытыми глазами, обхватив голову руками.

- Нам очень важны вторичные признаки, - подытожил Николай. - Я бы просил еще раз провести опыты именно на этой группе людей, понаблюдав за восстановительным процессом их организма в течение нескольких дней. Желательно применить рацион питания, позволяющий компенсировать потери клеток мозга. О прогулках на свежем воздухе мечтать бессмысленно. По всей видимости, здесь замкнутое пространство, не так ли, господин Керенц? А вот первое реализовать вполне в наших с вами силах.

- В чем-то я с вами согласен, господин Шереметьевский. Но я не принимаю решений, но о вашем пожелании непременно доложу господину Райху.

 

- Господин Шереметьевский! У нас не курорт, а серьезное исследовательское заведение, где ставятся сложнейшие опыты! И организовывать особый рацион питания я ни для кого не собираюсь! – жестко произнес Райх.

- Но, - пытался парировать Николай.

- И у нас даже не медицинское заведение. Не стоит путать опыты в военных целях с опытами мирного времени. Перед нами стоит задача получения такого типа оружия, которое позволит парализовать сознание масс в момент его применения, или же дистанционно управлять ими так, чтобы не допустить вообще зарождения в сознании людей мысли об агрессии, предотвратить ее. Зачем я вам это рассказываю? Вы все прекрасно знаете и без меня. А что с кем будет потом? Какое нам дело до того, что станет с психикой того или иного человека?

- Но ведь люди, которые подвергнутся воздействию этого оружия, в большинстве своем не погибнут, - парировал Николай. - Какая-то часть скончается от удушья, остановки сердца и других причин, вызванных особенностями организма. Но оставшиеся люди должны будут работать, создавать блага, которыми мы с вами намерены пользоваться. И нам должно быть вовсе не безразлично, какие люди, и с какой психикой будут их производить. Даже рабы, в которых мы стремимся превратить добрую половину человечества, оставив на земле только группу разумных особей, должны осознанно выполнять доверенный им труд.

В кабинете воцарилась тишина. Райх изучающее смотрел на Николая.

- Как же вы хитры, господин Шереметьевский. В вас заговорила славянская благодетель, и вы ищете любой способ, чтобы подольше повозиться с этими, как вам кажется, несчастными людьми. Я и не ожидал другой реакции на увиденное вами в лаборатории господина Керенца. Для вас – они несчастные люди, - цинично произносил Райх. - Но если вы вдумаетесь, кто и зачем посылал их пусть даже в Бельгию, то ответите на все свои вопросы. Их туда никто не посылал и они знали, на что идут. Это война! А их выбор был добровольным. По законам военного времени, они должны были быть уничтожены, но мы с ними возимся, продлеваем их жизненный путь, пытаясь найти более гуманный способ остановить агрессию в мире. Они боролись за мир, и мы боремся за мир. Только способы борьбы наши несколько разные. И эти пленные, в некотором роде, участвуют в процессе, приносят себя в жертву ради мира. Вы разве со мной не согласны, господин Шереметьевский?

- С вами нельзя не согласиться, - произнес Николай, не желая уступать. - Но мы должны использовать любую возможность продвигаться в своих исследованиях вперед. У господина Керенца есть интересное предложение: собрать в одну группу наиболее устойчивых к внешним воздействиям особей, которые уже подвергались испытаниям, и продолжить эксперименты с ними. Я думаю, что целесообразно поработать хотя бы с некоторыми из них по предложенной мной методике, если вы не согласны в целом на эксперимент. Это вовсе не нарушит общих планов.

 

Николаю казалось, что он сходит с ума. Уже несколько дней они испытывали воздействие на организм механических колебаний выше 100 Гц. Для человека они остаются незаметными, но достаточно эффективно, как они могли убедиться с Керенцем, влияют на мышление и нервную систему. У Николая перед глазами все еще стояли муки людей, которые после таких экспериментов бились в конвульсиях. У кого-то было сильнейшее головокружение, у кого-то расстройство зрения и дыхания. На его глазах у людей начинали рваться капилляры и сосуды после воздействия на психику очень низких частот. Они погибали с застывшим на лице выражением ужаса.

«Нам удалось установить, что собственная частота колебаний тела человека составляет примерно 8 – 15 герц. То есть, каждое движение мышцы тела вызывает затухающую микросудорогу всего тела. Однако эти колебания ничем не грозят. В случае же облучения организма инфразвуком, колебания тела попадают в резонанс, и амплитуда микросудорог увеличивается в десятки раз. Зафиксировать это сознанием человек не может, но у него возникают сначала неприятные чувства, переходящие в панические настроения и состояния ужаса, а потом наступает этот кошмар, когда лопается все, что только можно», - прокручивал в сознании Николай последовательность влияния на организм воздействия механических колебаний.

Его мутило, к горлу подступала тошнота, ему казалось, что он сейчас сам умрет от одного только осознания тех мук, которые пережили эти люди, или как их еще называли тут, исследуемый материал. «Надо держаться, надо, во что бы то ни стало собраться с силами и работать дальше. Я должен собраться. Самое простое, оказывается в этой ситуации, умереть. И как сложно жить со всем этим, да еще быть причастным к преступлению против беззащитных людей! По-другому это не назовешь. Но я должен собраться!» - уговаривал себя Николай.

- Как ваше самочувствие, господин Шереметьевский? Мне кажется, что вы несколько бледны, – мягким вкрадчивым голосом произнес Керенц. - Скоро прибудет господин Райх, а с ним еще какие-то важные персоны. Нам необходимо подготовиться к новому эксперименту. Мы безукоризненно должны продемонстрировать «варку мозгов». От этого зависит не только дальнейшая судьба исследований, но и в некотором роде наша с вами, - несколько смущенно произнес Керенц, пододвигая к Николаю чашку крепко заваренного чая с лимоном.

- Я не понимаю вас, господин Керенц, что вы имеете в виду? - безразличным тоном произнес Николай. - Нам доверена великая миссия – трудиться на благо высокой науки и мы это с вами делаем, как мне кажется, добросовестно и с полной отдачей сил.

- Да, да, вы правы, только добросовестный труд позволит добиться выполнения поставленных перед нами задач, - залившись краской, произнес Керенц. - Понимаете, мы все здесь подневольные, а там, - он глазами показал вверх, - нас ждут, беспокоятся, и их судьба тоже зависит от успеха наших экспериментов, - едва слышно добавил он.

Николай сделал вид, что эти сказанные слова остались для него не услышанными, несмотря на то, что они очень его насторожили. Внешне мягкий, услужливый, деликатный и немногословный Керенц, он всегда был для него «вещью в себе», жившим в своем замкнутом пространстве, никого не впуская в него. Поэтому услышать от него такое было, по крайней мере, странно. «Значит, и его Райх включил в свою игру». То, что Керенц докладывает о каждом его шаге, движении, выражении лица, настроении, не вызывало у него никакого сомнения. «Психологический анализ моей личности производится ежедневно. Что еще нужно этому Райху?» - думал Николай.

За дверью послышался шум.

- Нам пора, - произнес Керенц. Прибыл исследовательский материал. Нам нужно еще поработать и с ним.

«Где же выход? Где же выход из этого замкнутого пространства?» - думал Николай, прощупывая пульс у очередного подопытного, украдкой бросая взгляд на серые однородные стены. Перед ним была сплошная каменная стена.

- Назовите свое имя, - произнес Николай, подойдя к очередному подопытному и щупая его пульс. Вы помните свое имя? В прошлый раз вы мне его называли.

- Александр, - тихо произнес тот.

- Кто вы и откуда? – вновь спросил Николай.

В ожидании ответа они замерли вместе с Керенцем. От этого зависело, смогут ли они ответить на вопрос, какое время для восстановления организма требуется после воздействия на него механических колебаний, и сохраняет ли дееспособность объект в принципе. Александр молчал. Секунды, минуты показались вечностью.

- Я думаю, наши предположения не подтвердились. И мне кажется, что человеческий организм восстановлению не подлежит. Мы обследуем последнего человека из группы, а результат одинаковый, - произнес Керенц.

- Но прошло слишком мало времени, тем более, что объект осознает свою идентичность, называя свое имя. Это явный признак того, что может обозначиться некий прогресс, - не соглашался Николай.

- Но если нет результата, нам никто не позволит продолжать подобного рода наблюдения, перед нами стоят совсем иные задачи, в реализации которых мы существенно продвинулись вперед. Я, пожалуй, сделаю итоговые записи в журнале, и давайте, господин Шереметьевский, приступим к нашим основным опытам, - произнес Керенц, направляясь к металлическому шкафу, где хранились записи с результатами всех исследований.

При упоминании фамилии Николая, Александр едва заметно встрепенулся и поднял на него глаза. Он смотрел осмысленным изучающим взглядом, создавалось впечатление, что он пытается что-то вспомнить.

- Господин Керенц, у него появилась реакция! – возбужденно произнес Николай.

- Александр, я повторяю свой вопрос: «Кто вы и откуда?» - более настойчиво вновь произнес Николай.

- А кто вы? – едва слышно спросил Александр.

От неожиданности Николай замер. «Если Александр пытается что-то вспомнить, или же я ассоциируюсь в его сознании с кем-то, значит, к нему вернулось не только ощущение себя как человека, но и какая-то часть воспоминаний из его прежней жизни».

- Господин Керенц, давайте не будем спешить, я думаю,- мы на правильном пути. Реакция есть, процесс восстановления информации начался. Время! Нам надо время! – быстро заговорил Николай, продолжая повторять Александру вопросы.

- Я – из России, - тихо произнес тот, и, обхватив голову руками, стал раскачиваться из стороны в сторону. Керенц, сидя за столом перед раскрытым журналом, теперь наблюдал за всем происходящим поверх сползших на нос очков. Николай наклонился к Александру и, приподняв веки, внимательно рассматривал состояние капилляров на глазном яблоке.

- Отвечайте же, отвечайте на мои вопросы! От этого зависит не только ваша жизнь, но и всей вашей группы! – едва слышно проговорил Николай.

- Я последний раз повторяю свои вопросы! Вы готовы отвечать на них? – громко произнес Николай.

Александр сначала замер, о чем-то размышляя, или что-то вспоминая, а потом вполне осознанно произнес:

- Я – из России, я – из Петербурга, воевал в Бельгии добровольцем.

- Видите! Вот видите! Я же говорил! Я чувствовал, что это возможно! – возбужденно заговорил Николай. К нему возвращается память, и он вспомнил даже больше, чем перед нашим последним экспериментом!

- И что же вы мне прикажете записать в журнал, уважаемый господин Шереметьевский? - произнес Керенц весьма озабоченным голосом, когда они остались одни. - Расписаться в собственном бессилие? Мы доложили о результатах, а оказывается, что после воздействия на людей механических колебаний по предложенным нами методикам, они спокойно могут выспаться, отдохнуть и представлять вновь реальную угрозу? - деликатно замет- Видите ли, господин Шереметьевский, мы достаточно долго проводим эксперименты на подсознании и уже имеем некоторые результаты, - вмешался в разговор Керенц.p style=ил он.

- Но мы и проводим для этого опыты, чтобы определить степень воздействия на человеческую психику потенциального оружия в целях его дальнейшего совершенствования. Мы не имеем права односторонне подходить к исследованиям, - вдохновленный полученными результатами, говорил Николай.

Керенц, что-то пробурчав себе под нос, стал старательно записывать в журнал наблюдения.

 

- По-правде говоря, вы нас очень разочаровали. Право, я даже не представляю, что теперь докладывать на самый верх, - удрученно произне - Кто вы и откуда? – вновь спросил Николай.с Райх. - Мы провели столько опытов, вроде бы получили результат, а оказывается, это вовсе не результат, а так, кратковременное воздействие на психику человека. И если не применить традиционные средства уничтожения, эти люди через какое-то время будут вновь представлять реальную угрозу, и при этом, более серьезную, потому что память их возвратит к пережитому.

Керенц, опустив голову, тупо смотрел в журнал, ги с особенным строением психики. Мы планируем отобрать их в отдельную группу и повторить над ними опыты, еще раз проверить методики, направленные на то, чтобы подтвердить гипотезу о возможности такого влияния на психику человека, в результате которого утрачивается восприятие реальности, принадлежности к какому-то определенному типу живого существа, нарушается ориентация в окружающем мире. Николай молчал, окид Николай направился к сидящему в углу с закрытыми глазами мужчине, возраст которого из-за его худобы было сложно определить.ывая взглядом низкое, каменное, вырубленное в скале, помещение. «Здесь где-то должен быть выход. Здесь где-то обязательно должен быть выход. Надо тянуть время», - мгновенно пронеслось в сознании. Теперь Николай боялся только одного – вдруг Керенц именно сейчас пригласит его вернуться обратно в лабораторию. Пауза затягивалась.де он сделал запись. Судя по выражению его лица, он не сомневался, что подписал себе смертный приговор. Но он был, в первую очередь, ученым и как никто другой понимал, к каким последствиям могут привести исследования, если отталкиваться не от полученного результата, а от желания любыми путями и средствами иметь ожидаемые, или только предполагаемые выводы.

- Я распорядился доставить завтра для исследований ту же группу, с которой мы работали сегодня. Эксперимент следует продолжить. Мы должны до конца разобраться, в чем причина такого непродолжительного воздействия на психику человека нашего метода. Это особенности организма каждой отдельно взятой особи, или же просчеты в наших расчетах, - тихо проговорил Керенц без всякой надежды быть понятым. - Без этого мы не сможем двигаться дальше. Процент людей с летальным исходом не очень большой, где-то тридцать процентов.

- Я вижу, господин Керенц, вам понадобилось совсем немного времени, чтобы попасть под влияние господина Шереметьевского. Если дело и дальше так пойдет, он начнет командовать всем, что здесь происходит, - уже орал Райх.

- Но ведь господин Шереметьевский прав. В нашем случае мы должны сделать акцент именно на последствия от воздействия электромагнитных колебаний разного уровня и частоты. А для получения желаемого результата они в настоящее время более важны, чем сам факт простого воздействия на психику человека, - несколько осмелев, произн/p/pес Керенц.

- Черт знает что! Черт знает что происходит в этой лаборатории! Не исследования, а дискуссионный клуб закадычных друзей, эдаких гурманов от науки! Я знал! Я нутром чувствовал, что этот Шереметьевский очень непростая штучка: умный, хитрый, и так научился обставлять все свои действия, что и придраться не к чему! Мы с ним еще попадем в историю! – в сердцах ворчал Райх, углубляясь в изучение сделанных в журнале записей.

 

Николая терзали сомнения, в который раз пытаясь проанализировать ситуацию, ответить на вопрос, где допустил оплошность, и что вообще могло произойти. Его отстранили от опытов, и он не был в лаборатории уже много дней. Казалось, о нем и вовсе забыли. Уже который день Николай пребывал в неведении, находясь один на один со своими мыслями. «Что стало с нашей группой? Живы ли люди?» - с тревогой думал Шереметьевский. «Главное – Александр, главное, чтобы ему сохранили жизнь. Он пошел со мной на контакт и это моя единственная надежда узнать хоть что-нибудь». Эмоции брали верх над рассудком, внутри все холодело от осознания того, что продолжение опытов могут признать нецелесообразным и людей просто уничтожат. Затем Николай пытался взять себя в руки и заставлял успокоиться.

Дверь распахнулась и на пороге, как всегда, неожиданно появился Райх.

- Вы завтра сможете продолжить свои опыты. Но у вас очень мало времени, - проговорил Райх, в голосе которого был сплошной металл. - Оно есть толькppо на повторный эксперимент и несколько дней на изучение его последствий. И не вздумайте тянуть время, - небрежно бросил Райх, закрывая за собой дверь. - Ваши цели мне понятны.

«Значит, Керенц, несмотря на всю трагичность ситуации, все-таки решился показать реальные результаты. Он действительно великий ученый, но, как и каждый, кто сюда попал, поставлен в очень непростые условия, где нужно выбирать между собственной жизнью и научным экспериментом, проводимым на людях. Он сделал выбор в сторону более гуманного отношения к ним». В душе Николай радовался за Керенца, который проявил неслыханную в этой ситуации смелость.

Утром они как обычно обменялись традиционными дежурными фразами с пожеланиями доброго дня, но в интонации каждого присутствовала некая теплота, звучали те, едва уловимые нотки, которые говорили и о душевной близости, и о том, что они действительно рады видеть друг друга. Но предстояло повторение страшного эксперимента, последствия которого надо будет фиксировать на живых измученных людях. Николай волновался. «Смогут ли они выдержать это испытание? Оно ведь повторное! Кто-нибудь из них вообще останется в живых?» Этот вопрос не давал возможности сосредоточиться. За тяжелыми массивными дверьми послышался грохот.

- Пройдемте, господин Шереметьевский, нам надо осмотреть прибывших, - произнес Керенц, как всегда своим ровным спокойным голосом.

Это был шанс, возможно, единственный и последний. Николай пытался скрыть волнение, но, видимо, впервые в жизни ему это плохо удавалось, если Керенц сначала подошел к нему и взял за руку, нащупывая пульс, а затем тихо произнес: «Я понимаю, привыкнуть к этому невозможно, но у нас нет другого выхода». Вместе с медленно отворяющейся тяжелой дверью, где был вход в преисподнюю, как ее про себя называл Николай, отворилась дверь лаборатории и в нее стремительной походкой вошли Райх в сопровождении целой свиты.

Райх как всегда занял свое место в аппаратной, просматривая материалы последних наблюдений, свита о чем-то тихо переговариваясь, изучающе-оценивающе рассматривала исходный материал для исследований. Керенц и Николай стояли посреди лаборатории в ожидании команд, или же каких-то объяснений, не решаясь приступить к осмотру. «Хитрый лис и интриган Райх вновь оказался верен себе и вносит в игру все новые и новые элементы», - пронеслось в сознании Николая. «Он больше не доверяет нам с Керенцем, или же, являясь тонким психологом, просчитал наперед все мои ходы, разгадал намерения и поэтому решил сменить команду? Скорее всего, эти люди - сотрудники других лабораторий, приглашенные для проведения независимой экспертизы».

Мгновенья показались вечностью. Николай глазами искал Александра. Его взгляд медленно скользил по лицам узников этого страшного подземелья, и он вдруг поймал себя на мысли, что не воспринимает их больше как разумные существа, принадлежащие к человеческой природе. Исхудавшие, измученные, с отсутствующим взглядом, и каким-то странным выражением, застывшим на лицах, они казались одной сплошной безликой однородной массой. «Что это со мной?» - с ужасом подумал Николай. «Неужели и я утратил чувство сострадания, неужели и для меня эти несчастные люди стали просто исходным материалом для исследований? Неужели поговорка, что человек привыкает ко всему, оправдала свой смысл, и я тоже привык к тому, что передо мной вовсе не люди?»

Александр был в последнем ряду выстроившихся в несколько шеренг заключенных, такой же, как и они, – безразличный ко всему происходящему. У Николая все холодело внутри. «А если нас отстранили от опытов, и я потеряю последнюю надежду? Как же хитер и коварен этот Райх!»

Кивком головы Райх подал команду, и прибывшие с ним сотрудники мгновенно рассредоточились по пространству. Каждый из них занял свое место и стал выполнять вполне определенную операцию. Кто-то осматривал заключенных, кто-то записывал показания в специальную тетрадь. Сомнений не было – они хорошо подготовлены и знают проблему.

Рассматривая теперь прибывших с Райхом людей, одетых в комбинезоны защитного цвета, и казавшихся такими же одинаковыми, Николай к своему удивлению заметил среди них миловидную блондинку. В глаза бросалось то, что она явно была обеспокоена больше других: то и дело помечала что-то в своем журнале, прерываясь лишь для того, чтобы бросить оценивающий взгляд на ту или другую группу. Через какое-то время к ней подходили коллеги, что-то тихонько докладывали, а она все старательно заносила в журнал.

«Боже, неужели Райх заточил в это подземелье и женщин? Неужели у него не осталось ничего святого?» - только и пронеслось в сознании Николая.

Керенц вопросительно посмотрел в сторону Райха, Тот, прищурив глаза, свербил его своим взглядом. «Выдержит ли это испытание Керенц?» - подумал про себя Николай.

Миловидная блондинка подошла к Райху и стала что-то говорить ему, тот кивком головы подал команду Керенцу и Шереметьевскому приступать. Они присоединились к остальным сотрудникам. Николай, переходя от одного подопытного к другому, старался двигаться так, чтобы опередить других и самому подойти к Александру. Его охватило волнение, хотя Николай и стремился сохранять на своем лице выражение полного безразличия. Шаг, еще шаг.

- М /pне кажется, что вот этих исследуемых больше не стоит подвергать опытам. Они - не адекватны. С полной уверенностью их можно отнести к категории людей с последствиями воздействия электромагнитного излучения с нелетальным исходом, – сделал заключение Николай, подходя к Керенцу и указывая на ряд сбившихся в небольшую группу людей. - Они не реагируют ни на какие команды и вряд ли когда-нибудь смогут вспомнить, кто они и откуда. Доложите Райху. Это в некоторой степени повысит процент пораженных от первоначального воздействия, и не подлежащих восстановлению.

Керенц внимательно стал осматривать эту группу, к нему подошло еще несколько человек из числа прибывших сотрудников лаборатории и они начали задавать вопросы, определять степень реакции на них, делать соответствующие записи. Николай же вновь направился обследовать оставшихся подопытных.

- Александр, вас зовут Александр? – спрашивал он.

- Да, - тихо отвечал тот. А как зовут вас?

- Речь не обо мне, - едва слышно ответил Николай.

- Как вас сюда доставляют, откуда привозят, и где отсюда выход? – быстро заговорил Николай. - Ничего не говорите, просто покажите глазами.

Александр какое-то время молчал, глядя на Николая. К ним приближался Керенц.

- Прошу вас последний раз ответить на мой вопрос, - громко проговорил Николай.

Александр опустил голову и уставился в пол, тихо повторяя: «Меня зовут Александр, я – из Петербурга, живу возле набережной. Она из такого же камня, как этот каменный пол».

Николай, взяв его за руку и прощупывая пульс, стал медленно окидывать взглядом все, что могло находиться на полу, или напоминать какое-то отверстие, выход. Только теперь он заметил едва уловимые по всему периметру вдоль стен щели. «Значит, подопытных поднимают откуда-то снизу в клетке на специальной платформе и выхода отсюда нет!» Когда он поднял глаза, то увидел, что на него в упор смотрит Райх, которому в это время что-то поясняла миловидная блондинка. Только теперь у нее был холодный взгляд очень расчетливого, хорошо организованного человека. Николая словно обдало холодом. Керенц уже осматривал Александра, а через мгновенье в их сторону направилась блондинка, которую, судя по выражению ее лица, вряд ли можно было назвать миловидной.

- Я не думаю, что опыты следует продолжить. Это пустая трата времени и денег. Картина понятна и без них. Будем ориентироваться на средний процент и работать над тем, чтобы его увеличить. Возможно, перенесших эту процедуру особей, мы присоединим к новой группе и посмотрим результат от повторного воздействия, хотя в этом тоже нет особой необходимости, - произнесла она тоном, не терпящим возражения.

- Но фрау, - попытался было возразить Керенц.

- У нас другие цели, а со вторичными признаками и так все понятно, - резко парировала она, не позволив Керенцу даже развить свои мысли. - А вам, господин Шереметьевский, советую не вторгаться в исследовательский процесс, не нарушать его и не вводить нас в заблуждение. Наука – жесткая штука и к этому пора привыкнуть, - продолжала она тоном весьма уверенного в себе человека, обращаясь уже к Николаю. Их взгляды встретились.

На фрау смотрел красавец, в котором было нечто восточное – тонкие черты лица, черные, с немного косым разрезом, глаза, и волнистые, зачесанные вверх, смолистые волосы. От неожиданности она на какое-то мгновенье замерла. На лице выступил легкий румянец. Николай откровенно рассматривал фрау. «Совсем не красавица, но что-то в ней есть такое, что очень привлекает. Наверное, большие зеленые глаза, в которых читается глубина мысли, так не свойственная женщине. Вот только какова ее роль во всей этой игре, если Райх мнение этой фрау принимает как окончательное, не подлежащее обсуждению? А если это так, значит, она имеет определенный вес в каких-то влиятельных кругах, возможно, научных, и вполне владеет темой, предметом наших исследований», - думал Шереметьевский.

- Надеюсь, фрау, - проговорил Николай как можно спокойнее своим приятным голосом.

- Фрау Анна, - перебила она его. - Фрау Анна Гёльштен.

- Фрау Анна, я надеюсь, что сделанные вами записи по итогам сегодняшних наблюдений подскажут несколько иные выводы. Извините за бестактность, но женщинам так свойственно принимать скорополительные решения. Вы же, как мне кажется, имеете определенное отношение к исследованиям и сами сказали, что наука – жесткая штука, и пора привыкнуть, что она не терпит быстрых, не проработанных всестороннее, выводов.

Фрау Анна от неожиданности даже растерялась, ее лицо побагровело. Никто не осмеливался перечить ей, а тем более вступать в дискуссии и читать нравоучения. Но перед ней стоял молодой мужчина необычной эффектной внешности и смотрел на нее спокойным взглядом своих черных бархатистых глаз, от которых исходило какое-то магнетическое действие. Ее словно обезоружили. Но, быстро собравшись, она уже более доброжелательно произнесла: «Мои выводы предварительны, и я все проанализирую еще не один раз, как того требует метод исследования. А вам советую придерживаться разработанного графика. У нас очень мало времени». Фрау резко повернулась и направилась к выходу, где ее ждал Райх.

- Это победа, это пусть маленькая, но победа! – с восторгом заговорил Керенц. - Только вы, господин Шереметьевский, со своим обаянием смогли растопить лед этой холодной акулы. А потом, спохватившись, что сказал что-то не то, быстро забормотал: «Ой, извините, вырвалось как-то само собой. Фрау Анна исключительная женщина, молода, умна, влиятельна, к ее мнению прислушиваются».

Шереметьевский с грустью смотрел на Керенца. «Как же его запугали, как запугали всех, кто здесь находится. Любое неосторожное слово, и тебя лишат жизни. Какая страшная цена за право выжить», - думал про себя Николай.

- Да, вы абсолютно правы, фрау Анна замечательная женщина, и по всему видно, очень сведуща в исследованиях, которыми мы занимаемся. Ее мнение и сделанные выводы будут очень полезны нам всем, - заключил Шереметьевский, провожая взглядом Александра, которого вместе с остальными заключенными охрана стала заталкивать в клетку и готовить к отправке, и который смотрел на него вполне осмысленно, понимая свою обреченность.

 

- Получено срочное спецсообщение. Мне кажется, это именно то, что вы ждали, – не скрывая своих эмоций, произнес начальник отдела шифрограмм, подавая Боровскому журнал, где он должен был расписаться.

Пожалуй, впервые за время работы в центральном аппарате разведки ГУГШ он позволил выразить свое отношение к полученному сообщению таким образом. В ведомстве это не приветствовалось, и даже не допускалось. Но он видел, что все последнее время у Ермолая Алексеевича явно неспокойно было на душу. Всегда выдержанный Боровский, нервничал. Когда приносили на доклад папку с расшифрованными донесениями, он сначала справлялся, нет ли среди них сообщений от «натуралиста», или же какой-нибудь информации о нем.

Когда же по выражению лица понимал, что никаких сведений нет, равнодушно брал папку с донесениями и углублялся в их изучение. Боровский, который теперь возглавлял Центральное военно-регистрационное бюро, иначе ЦВРБ, и работал под началом Потапова, сменившего Монкевица, все больше пребывал в плохом расположении духа. Наступил 1916 год, он начался скверно. Перестройка экономики для военных нужд проходила очень медленно, было очевидно, что выпускаемая продукция для армии не покрывает ее потребностей. Транспорт не справлялся с перевозками важнейших грузов. Мобилизация рабочей силы на фронт сказалась на состоянии промышленности, и что самое страшное, сельского хозяйства. Оно пришло в полный упадок и как результат - в стране начался голод. Не оставалось сомнений, что впереди народные волнения, а. возможно, и бунт.

В ведомстве и вовсе все шло наперекосяк. Реорганизация разведки, фронта и тыла осушествлялась лишь на бумаге. И это происходило на фоне нарастания оппозиционности в «верхах». Оформление блока либеральной буржуазии, добивающейся проведения реформ и создания правительства, ответственного перед Думой, было явным проявлением кризиса. Государь терял поддержку не только среди своего близкого окружения, военных, но и ближайших родственников.

А вокруг царской семьи увивались, втирались в доверие, и уже казалось, управляли действиями всех ее представителей и поступками многочисленные агенты разных стран. Как выражался Потапов в их откровенных беседах, которые происходили в последнее время все чаще и чаще, царское окружение – это ни что иное, как шпионское гнездо. Боровского просто удручала беспомощность силовых ведомств, но когда он анализировал ситуацию, то все больше убеждался, что до них просто никому в стране нет дела.

За примером далеко ходить не приходилось. Вместе с Потаповым они потратили немало времени на подготовку плана развития агентурной сети за границей, делая упор на мирное время, где исходным и главным моментом должен стать подбор организатора-руководителя, обладавшего возможностями получения необходимых для оседания в данной стране документов, располагавшего необходимыми и широкими полномочиями по привлечению к сотрудничеству источников. На памяти еще был печальный опыт разведки в Восточной Пруссии, когда после отхода русских войск и потери связи между источниками и руководителями, агентура самоликвидировалась. Но «наверху» рассмотрение плана постоянно откладывалось.

Ермолай Алексеевич вместе с Потаповым, словно предчувствуя какую-то катастрофу, не дожидаясь принятия решений по представленному плану, больше внимания уделяли в последнее время поиску новых полезных контактов и созданию резидентуры в тех странах, где, по их мнению, будет в ближайшее десятилетие вершиться европейская и мировая политика, выводу туда своих людей.

Несомненным своим успехом они считали то, что удалось выйти на высокие круги в Ватикане и Испании, располагавшие информацией стратегического характера о Германии и Австро-Венгрии. Разведка получила источники документальной информации главной штаб-квартиры последней, германского генерального штаба, штабов и корпусов округов Германии. Они подготовили специальные инструкции в отношении каждого конкретного военного агента, негласной агентуры на случай непредвиденных обстоятельств уже в самой России, которые были обязательны для реализации.

Ермолай Алексеевич особо требовательно подходил к систематизации архива военной разведки, давал распоряжения засекретить специальными шифрами особо важные, с его точки зрения, документы и переправить через военных агентов в третьи страны. Теперь в бюро стекалась информация не только о ситуации в стране пребывания, но и отчеты с планами консервации связей на случай чрезвычайных обстоятельств. И только от «натуралиста» не было никаких сообщений. Не было информации и о нем.

- Сотрудниками российской контрразведки 2-го Черноморского отделения Морского генерального штаба Российской империи перехвачена переписка двух послов – английского в Петербурге к своему американскому коллеге. Перлюстрация их почты дала неожиданные результаты, контрразведка решила поделиться с нами полученными сведениями. Помимо сообщений английского посла о своих информаторах из российского Генерального штаба и МИДа, от которых регулярно получается информация о состоянии армии, вооружении сухопутных и военно-морских сил, там есть интересное сообщение. Оно касается намерения масонских лож Европы поддержать научные исследования по какой-то весьма деликатной проблеме, которые пока осуществляются тайно, но при их непосредственном участии исследования могут быть существенно расширены, так как уже получены результаты, вызвавшие интерес. Возможно, это то, что вы ждете, - произнес начальник отдела шифрограмм, передавая папку с сообщениями Боровскому.

- В папке - спецсообщение из Германии от «кукловода». Оно в некоторой степени имеет связь с сообщением контрразведки.

 

Особо секретная

Спецсообщение

 

ГУГШ – от «кукловода»

В Гарце, в Ильзенбурге, состоялась неофициальная встреча представителей влиятельных финансовых кругов Германии, Дании, Швеции, Америки. Во встрече принимали участие представители английских и французских Родшильдов. Среди приглашенных были замечены гамбургский банкир Макс Варбург (в июне 1915 года в Стокгольме встречался с министром иностранных дел страны Кнутом Валленбергом, говорил о русском вопросе и был обличен секретными полномочиями германского правительства), директор «Deutsche Bank» Монкевиц, шведский финансист Бедельсон, от высшего военного немецкого руководства - Вальтер Николаи.

От источника, близкого к советнику Николаи, получены сведения о его закрытом докладе для участников встречи, а также готовящихся предложениях к немецкому правительству о целесообразности увеличения финансирования на научные разработки по какой-то мало изученной проблеме. Сумма увеличения предлагается многократная.

 

- Вы чем-то опять обеспокоены? Пора бы привыкнуть, что все последние известия в принципе не могут быть позитивными, - произнес Потапов, входя в кабинет Боровского. - Не хотите ли прогуляться, милейший Ермолай Алексеевич? На дворе по календарю все-таки наступила весна. И она все равно возьмет свое, как бы зима не хотела уступать ей свои права. А поводов для прогулки у нас предостаточно: во-первых, сегодня воскресенье, а во-вторых, заканчивается масленичная неделя. Не хотите ли откушать блинов с икорочкой, пока она еще есть в России. Да и стопка хорошей водки нам не помешает для поддержания жизненного тонуса и поднятия настроения.

- Да, пожалуй, вы правы. Душно как-то, - произнес Ермолай Алексеевич, протягивая папку с последними расшифрованными сообщениями.

Потапов быстро пробежал глазами их содержание.

- В некотором роде они подтверждают наши предположения. Война уже фактически сброшена со счетов, и главные игроки на политическом поле активно работают на ближайшую и более дальнюю перспективу, - спокойным тоном произнес он.

- Все-таки мы были правы, когда в свое время настояли на том, чтобы в военной аналитике присутствовал анализ деятельности тайных обществ и организаций, особенно масонских лож, в том числе Франции и Германии, отдельных этнических сообществ. Это дает возможность нам сегодня разложить некоторый пасьянс, - произнес Ермолай Алексеевич, кутаясь в шарф, чтобы защититься от сильного ветра, который гулял по набережной.

- Знаете ли, нередко ключ к малообъяснимым зигзагам во внешней политике находится не только в перипетиях внутриполитической борьбы, но и в деятельности этих самых тайных обществ и организаций. Вспомните 1909 год, Балканское масонство, которое в значительной степени инициировало славянский вопрос, революционное движение на Балканах, последствием чего стало крушение Османской империи и политическая нестабильность в этом регионе. А все почему? Тогда центром всех интриг и заговоров стали Солоники, где свою деятельность сосредоточили пять масонских лож. Они активно создавали тайные организации в среде военных и политиков, а конспиративная офицерская организация «Военная лига», по сути, стала военной секцией балканского отделения «Великого Востока Франции», - согласился Потапов с рассуждениями Боровского.

- Масоны сыграли не последнюю роль в геополитическом переделе Центральной и Юго-Восточной Европы, но если в их поле деятельности попадают научные разработки, значит, происходит что-то такое, чего до этого еще не было, и очень важное, что в последствии может иметь серьезные последствия для Европы, а возможно, и мира, - продолжал Боровский. - На всякий случай я дал распоряжение тайно просмотреть формуляр английского посла в Императорской Публичной библиотеке. Возможно, мы сможем выйти на характер научных исследований, которые так интересуют послов двух влиятельных в политике стран, - произнес Боровский, подходя к лотку с напитками и блинами.

- Кругом скоморохи, песни, а как-то невесело, - задумчиво произнес Потапов. - Все почему-то так стремятся завладеть информацией о всем и обо всех, а погоня за сплетнями становится смыслом жизни. Для нас же знание большого количества информации – тяжкий крест, который мы несем по жизни. Вот все радуются, забывшись в пьяном угаре, и они счастливы, а для нас эта масленица, как пир во время чумы. Мы-то прекрасно понимаем, что ждет этих людей, всех нас уже в самое ближайшее время. Сколько еще таких маслениц нам отмерено? - произнес Потапов, опрокидывая рюмку водки, которую подала ему на подносе раскрасневшаяся дородная девица. Ее взгляд пленил, зазывал, а все части тела играли так откровенно, говоря о доступности, что удержаться было просто невозможно.

- Эх! – смачно причмокнул Потапов, обхватывая руками ее аппетитный зад. - Хороши русские девки, ничего не скажешь! Сейчас бы на тройке, да по деревне, да с такими вот девками в хорошей баньке с веничками попариться, да кваску бы резкого откушать! – все причмокивал Потапов. - Эх! Боровский никогда не видел Потапова таким фривольно-раскрепощенным, в образе эдакого разгульного русского мужика, и теперь смотрел на него откровенно удивленным взглядом.

- Вы правы, дорогой Ермолай Алексеевич, раздолье и веселье не для нас, - произнес Потапов, заметив явное смущение коллеги. - Да я, собственно говоря, пригласил вас прогуляться вовсе не затем, чтобы на девиц полюбоваться. Знаете ли, их присутствие будоражит воображение и сбивает с мыслей, и тогда вовсе не хочется думать о делах. А дела наши из рук вон плохи. Царизм, монархия как форма правления изжили себя, утратили всякий смысл. Это неопровержимый факт. Государь безволен и потерял всякое управление страной, вокруг него – гадюшник из тайных агентов, сплетников, голубых князей, готовых своим таким же голубым хозяевам в той же Англии продать все секреты за милые мужские утехи. Да их, этих секретов, уже и не осталось. Вы это и без меня прекрасно знаете, и тут я вовсе не оригинален. Император сам виноват, что допустил свиту из весьма сомнительных людей до управления. Свита должна служить, а не править. Мы с вами, как никто другой можем не только предполагать, но и знать о последствиях для России такого управления. Нам нужно думать о том, что делать дальше. К сожалению, все наши планы и предложения не берутся в расчет, их даже не рассматривают. Если произойдет непоправимое, мы должны быть готовы к любому раскладу, спасти то, что нарабатывалось в разведке десятилетиями, сделать определенные заделы для будущей деятельности в новых условиях. Что вы скажете, умнейший Ермолай Алексеевич, по этому поводу?

Ермолай Алексеевич молчал. Потапов в своем долгом монологе вслух повторил его мысли, которые не давали покоя все последнее время: «Если никому до ведомства нет дела, нужно самим что-то предпринять. Ведь за нами – огромное количество людей, работающих легально и на нелегальном положении, которые не хуже, чем мы, понимают, что происходит в России и мире, а возможно, и гораздо лучше. Но те, кто работает «там» - исполнители, а вся кухня варится здесь, в центре.

От нас ждут вменяемых, адекватных ситуации указаний. На свой страх и риск мы незамедлительно должны выстроить стратегию действий в этих непростых условиях, иначе можно потерять наработанные связи, контакты. В ведомство в последнее время не раз поступали сведения о попытках перевербовки агентов. А среди них – опытнейшие профессионалы, аналитики. Но если они и дальше будут видеть всю бессмысленность своей работы, понимать, что их информация остается без внимания, расценивается как бесполезная и просто никому не нужна, последствия для русской разведки могут быть необратимыми. Все идет к развалу».

- Да, вы правы, нам нужна новая стратегия разведки, иначе на дверях нашего ведомства можно будет вешать большой амбарный замок и всем расходиться каждый в свою сторону, - произнес Боровский. - Война рано или поздно закончится, а закончится она в самое ближайшее время. У нас даже на позиционные бои не хватает ни сил, ни оружия, судя по теперешнему оснащению армии. Европа полностью утратила свое доминирование - военное, финансовое, политическое. Значит, все наши взоры должны быть обращены на другой континент, - заключил Боровский.

- Я всегда ценил в вас умение классно раскладывать пасьянс. - США, именно Штаты должны стать теперь объектом нашего пристального внимания. Туда надо выводить агентуру, имеющую уже контакты в этой стране, формировать резедентуру, вступать в тtext-align: justify;p style=есное сотрудничество с представителями тех стран и финансовых кругов Европы, которые активно работают со Штатами, - быстро заговорил Потапов.

- Объектом нашего внимания в первую очередь должно стать ближайшее окружение американского президента Вильсона, - подхватил тему Боровский. - По этому направлению мы уже кое-что наработали и располагаем определенными сведениями о степени влиятельности некоторых лиц из числа приближенных. С моей точки зрения наибольший интерес для нас теперь представляет советник президента Хаус, именно Хаус. Он весьма общителен, и эту черту характера можно использовать в нужных нам целях.

Советник Вильсона – это нашp style=а сверх задача, - поддержал идею Потапов. - Через него можно выйти и на другие связи, внедрить в число доверенных лиц президента своих людей, тем самым сделать серьезные заделы для последующей работы для всей нашей агентуры. Задача США была понятна изначально – максимально ослабить Россию и Германию. И с ней они блестяще справились, повернули все так, что даже русское золото теперь утекает к американцам. Мы платим за покупку оружия Штатам баснословные деньги, как, впрочем, и Японии, бывшей стране-противнице, а не своим союзникам.

- Но аппетит, как известно, приходит во время еды. Думаю, что они не против поставить на колени всю Европу, - продолжал рассуждать Боровский. - Но вы абсолютно правы. Не стоит сбрасывать со счетов Европу. Англия, особенно важна Франция, которая в силу своего территориального расположения, где всегда было сосредоточие представителей многих разведок мира, масонов и прочих организаций, Испания, с ее выходом к морю, может быть интересна как буферная страна, при этом имеющая хорошие контакты практически со всеми влиятельными в современной политике странами.

Мы должны незамедлительно заняться формированием сети негласной агентуры, приступить к реализации нашего плана, к сожалению, без высочайшего одобрения. Промедление может стоить нам потери всего того, что удалось наработать за десятилетия, - заключил Потапов. - Надеюсь, вы меня поддержите в моем убеждении, что делать все нужно тайно, не посвящая в план действий никого. Время наступило плохое, к сожалению, никому нельзя верить, даже самым близким и проверенным людям. Предательство, предательство, одно предательство вокруг. Я удовлетворен нашей встречей, милейший Ермолай Алексеевич. Предложения по формированию агентуры для работы за океаном, уверен, вы сможете представить в самое ближайшее время.

Раскланявшись, они разошлись в разные стороны.

 

Предстоял тяжелый разговор с князем Прохановым. И даже ожидание традиционного чаепития в обществе любимой Симочки не могло отвлечь Боровского от тревожных мыслей.

«В семействе князя одни волнения, да переживания. Княгиня часто болеет в последнее время и ей рекомендован сухой теплый климат. Из Петербурга ей следует уехать поскорее, но князя держат дела. Он, как всегда, хочет оставаться в гуще всех светских событий и никак не желает понять всю бессмысленность думских споров и прожектов. Анастасия превратилась в истинную красавицу, очень похожую на Ариадну, расцвела и стала завидной невестой. К тому же она заявила о себе, как блестящая исполнительница, и ей непременно нужно попробовать себя на хорошей европейской сцене. Петербург, а тем более Москва, хоть и остаются центрами культурной жизни, но уже не те, что были раньше. Да и не до культурных развлечений сейчас особо народу. Ситуация сказалась и на театральной жизни. Актеры предпочитают уехать хотя бы на время из России.

Что я скажу князю? Что посоветую?» - терзался сомнениями Ермолай Алексеевич. «Что я могу рассказать ему об Ариадне? Правду? Но я не имею на это никакого права. Ариадна, Ариадна, и куда она ввязалась. Есть сведения, что в ней заинтересована английская разведка. Неужели и ее стремятся внедрить под любым предлогом в царское окружение с целью добывания информации для англичан. Понимает ли она все это сама?

Я ничего не знаю о Шереметьевском. Как мне дать понять князю, что лучше в России не будет, и что самое разумное решение - это уехать отсюда. Только так можно сохранить семью, финансы, позаботиться о будущем Анастасии. Если бы князь воспользовался советом, мы смогли бы получить на западе очень серьезную опору. У него много знакомых в артистических кругах, а это хорошие контакты, он уважаем», - рассуждал Боровский, оставшись один в гостиной. С минуты на минуту спустится Симочка, а вскоре пожалуют и дорогие гости.

Спорам не было конца. Горячность князя не просто удивляла, а пугала. Он рьяно защищал думских реформаторов, был на стороне тех, кто выступал за создание правительства из представителей разных думских течений. Все попытки объяснить, что это приведет к еще большему хаосу и неуправляемости, были бесполезны. Даже дамы говорили теперь о политике.

Но разговор все возвращался и возвращался к Ариадне, Шереметьевскому и Ермолаю Алексеевичу стоило немало усилий, чтобы сохранять видимость искренности в своих рассуждениях.

- Мы не располагаем никакой плохой информацией о госпоже Ариадне. У нас есть сведения, что ее видели в Париже, и она даже встречалась с Феофаном, - успокаивающим тоном как можно убедительней произносил Боровский, расхаживая по кабинету, куда они перешли после чаепития, которое явно не удалось. Уж очень все были взволнованы и возбуждены.

Заметив вопросительно-удивленный взгляд княгини, Ермолай Алексеевич добавил: «С господином Мелетием она не встретилась и не могла этого сделать по причине того, что он гастролирует за океаном и у него контракт».

Когда же Боровский остался с князем наедине, заговорил жестко и даже с некоторой настойчивостью в голосе: «Уезжайте! Уезжайте отсюда, если хотите спасти княгиню, семью и все, что нажито ни одним поколением вашего рода. Здесь будет плохо, очень плохо. Уезжайте! И чем быстрее вы это сделаете, тем лучше будет для всех вас! Тем более поводов для этого более чем предостаточно. Вы хотели услышать откровенный совет старика Боровского? Больше я ничего не могу добавить. Я и так слишком много сказал! Лучше, если это будет не русский Крым, Ялта, а хотя бы Испания. Я распоряжусь, чтобы документы сделали в самые короткие сроки. Позаботьтесь о судьбе своих близких! Это шанс, который если вы не используете, может произойти непоправимое и тогда вам уже никто не поможет! Не забудьте побеспокоиться о собственности, облигациях, переводе средств в надежный банк!»

- Не хотите ли вы сказать, уважаемый Ермолай Алексеевич, что нас ждет катастрофа? Но этот отъезд - сродни бегству с тонущего корабля! – возмущенно произнес князь Проханов. - Как вы можете предлагать мне такое, русскому до мозга и костей человеку, патриоту великой страны!?

- Нет этой великой страны! Нет ее больше! Мне нечего добавить! Вы хотели правды? Я вам ее сказал! Какое решение примите вы? Это ваш выбор. Честь имею! – достаточно жестко произнес Боровский, и вышел из кабинета.

На душе было паршиво. Разве мог Боровский даже представить себе, что он, русский человек, преданный своей стране, доживет до того дня, когда будет советовать покинуть ее людям, верой и правдой служившим отечеству ни одно поколение. Но он как никто другой понимал всю трагичность и безысходность ситуации. «Что еще я мог сказать князю, глядя на юную Анастасию, у которой жизнь только начинается, и она может сложиться трагично из-за наступающей смуты, на совершенно больную княгиню, нуждающуюся в лечении и уходе.

Патриотизм первых месяцев войны быстро прошел, она превратилась в затяжную, и что, самое дикое, по вине союзников. Для англосаксов всегда на первом месте стояли материальные интересы. Если они видят выгоду, то породнятся даже с чертом, а потом и его продадут. Несостоятельность русской армии из-за абсолютной неподготовленности к войне очевидна, нет, не в техническом плане, а, пожалуй, в организационном. Теперь же нужно заботиться о близких людях. Я никогда не простил бы себе, если бы стал успокаивать и обнадеживать князя. Пусть горькая правда, но она такая, какая есть».

 

 

- Фрау Эрика, да, да, фрау Эрика, именно так вас теперь будут звать, вам необходимо хорошенько выспаться, завтра у нас сложный день. Все, что потребуется, чтобы привести себя в порядок, и принять надлежащий вид, принесет горничная. Вы можете располагать ею по своему усмотрению, она обо всем позаботится. Документы передаст ваш новый попутчик, он все расскажет вам сам, - произнес молодой мужчина, видимо, хозяйский сын, а возможно, и хозяин дома, прикрывая за собой дверь. - Всего доброго, фрау, не беспокойтесь ни о чем, вам действительно нужно отдохнуть, у вас очень уставший вид.

Ариадна не знала, как долго спала, казалось, целую вечность. Ее мучили кошмары. То ей мерещилось, что она пробирается по ночному лесу, и ее настигает погоня, то дорогу преграждают какие-то незнакомые люди. Она открывала глаза и видела уже наяву их лица. Ариадну охватывал ужас. От страха она закрывала глаза и через мгновенье уже погружалась в глубокий тяжелый сон, где ее вновь преследовали страхи и подстерегающая опасность.

- Фрау совсем больна, у нее жар и она бредит, - тихим голосом произносили рядом. - Ей никуда нельзя. Будет лучше, если она останется здесь на какое-то время, -. Вы правы, лучше изменить наши планы, риск в такой ситуации не оправдан. Держите нас в курсе всех событий - произнес кто-то в ответ. Тишина, глухая тишина рождала чувство оторванности от мира, создавала ощущение полного неведения. «Где я? Что со мной? Прочему я нахожусь в этой комнате?» - проносилось в сознании Ариадны.

Она открыла глаза и с интересом разглядывала вещи, предметы, убранство, которые могли попасть в ее поле зрения. «А здесь уютно, и даже очень мило», - отметила про себя Ариадна. Только теперь она, наконец, почувствовала свое тело. Ей было так уютно в мягкой белоснежной постели, что захотелось даже понежиться. Во всем, что ее окружало, чувствовалась чья-то забота о ней. Через спинку кровати был перекинут шелковый халат, на прикроватной тумбочке стоял золоченый чайный набор, тут же недалеко лежало элегантное зеркальце на ажурной золоченой ручке, расческа, еще много всяких милых вещиц, так необходимых женщине. Кто-то предусмотрел буквально все на случай ее пробуждения.

Тихонько приоткрылась дверь и в нее заглянула миловидная девушка, судя по виду и одежде, горничная.

- Что будет угодно фрау? – произнесла она приятным голосом.

- Где я? – спросила Ариадна.

- У своих родственников, - несколько удивленно ответила та. - Я сейчас позову вашу кузину, фрау Августу, она специально приехала из Галле, когда узнала, что вы серьезно заболели, и буквально не отходила от вас все это время. Фрау Августа очень обрадуется.

Дверь закрылась, а вскоре за ней послышались шаги. Кто-то легкой стремительной походкой приближался к ней.

- Эрика! Моя дорогая! Наконец-таки! Мы все так переживали за тебя! Разве можно было подвергать себя такой опасности! Погоня за сенсацией, репортажи с места боев! Это так патриотично, но это такой риск! – быстро заговорила, судя по всему, Августа. Ариадна попыталась что-то сказать, но Августа тут же приложила к ее губам руку и вновь быстро заговорила: «Молчи, ничего не говори, ты еще очень слаба и тебе необходим полный покой».

- Карла! Вы можете быть свободны. Я вас позову, если фрау что-то понадобится.

Ариадна с интересом рассматривала свою очень заботливую «кузину», пытаясь понять, что происходит с ней, вокруг нее? Сознание медленно возвращало к каким-то далеким событиям. Ночной лес, не проходящее чувство страха оттого, что они могут не успеть добраться до рассвета до хутора, Дора, которая сама обессилела так, что едва держится на ногах, но продолжает тащить ее за собой. В мгновенье к Ариадне вернулось страшное чувство безысходности и холодного ужаса. Ей захотелось бежать, бежать, куда глаза глядят. Но у нее не хватило сил даже подняться.

- Где я? Что со мной? – только и смогла произнести Ариадна.

- Благодарите Бога, за то, что он так благосклонен к вашей судьбе. Если бы не Вильгельм, который обнаружил вас ранним утром, лежащей недалеко от дома без чувств, мы бы с вами наверняка не разговаривали теперь, - произнесла Августа. - Вам не стоит волноваться, вы – у друзей, а ваше колечко на пальчике обязывает сделать все, чтобы с вами ничего плохого не случилось. Отдыхайте, набирайтесь сил, у нас еще будет время все обсудить и поговорить о многом. Августа взяла в руки колокольчик и позвонила. Тут же на пороге появилась горничная.

- Карла! Принесите фрау все необходимое, чтобы она могла привести себя в порядок! И проследите, чтобы ее никто не беспокоил до приезда доктора, - повелительным тоном произнесла она.

Обняв Ариадну напоследок, Августа пожелала ей поскорее набраться сил и оправиться от болезни.

«Значит, я вновь попала в ловушку и за мной не просто установлено наблюдение. Меня охраняют и очень боятся посторонних глаз. Карла же должна следить за каждым моим шагом, каждым движением и докладывать хозяевам. Но кто они, эти хозяева? Мне же необходимо молчать до приезда доктора. Интересно, кто им окажется на сей раз?» - размышляла Ариадна. К ней возвратилась трезвость рассудка. «Что я могу предпринять в этой ситуации?» - задавала она себе вопрос. Лихорадочно работало сознание. «Встать и уйти, но у меня нет сил. Куда идти, я тоже не знаю и даже не представляю», - анализировала она ситуацию. «Единственное, что остается, - тянуть время, чтобы постараться разузнать хоть что-то. Нужно дождаться доктора, доверительно поведать ему о своих проблемах со здоровьем и продолжать лечиться, а там, возможно, что-то прояснится».

Ариадна взяла колокольчик и позвонила в него. На пороге тут же появилась Карла.

Все попытки завести с горничной разговор оказались тщетны. На ее вопросы она отвечала приблизительно одно и тоже: «Спросите у фрау Августы», или же: «Я передам все, что вы сказали фрау Августе».

«Значит, всем заправляет и руководит процессом именно эта загадочная фрау Августа. Но кто она и какая роль отведена ей во всей этой истории?» - задавала себе вопрос Ариадна, рассматривая через окно местный пейзаж.

Вдалеке виднелись развалины старинного замка, ближе хорошо были видны церковь и ратуша. «Судя по архитектуре, это, скорее всего, небольшой старинный городок, сохранившийся со времен немецкого средневековья. Значит, я все еще в Германии», - заключила Ариадна. «А если вспомнить слова фрау Августы, которая очень настойчиво делала акцент на репортажах, якобы подготовленных мной с мест военных действий, значит, меня выдают за журналистку. Возможно, таким образом, дают понять, что и в дальнейшем это будет моей основной легендой».

- Госпожа Ариадна, у вас нет другого выхода. Или вы соглашаетесь на сотрудничество с нами, или же эти фотографии дойдут в России строго по назначению, и тогда последствия, как вы понимаете, для вас будут самые неблагоприятные, - произносила фрау Августа, раскладывая перед Ариадной стопку с ее фотографиями.

- Узнаете? Это ваша поездка в Трувиль в обществе весьма милых господ. Только вот господа эти не кто иной, как сотрудники кайзеровской разведки. Они прошли специальную подготовку и работали инструкторами сначала в центре германской разведки в Локштадте под Гамбургом, где из числа подданных Российской империи готовят инструкторов для дезорганизации ситуации в России, а затем в разведшколе при штабе австрийской армии в Кашау. Там готовят агентов-диверсантов для заброски на территорию России. Это - Марк и Хельга Граппы, они специализируются по славянскому направлению и очень хорошо знают менталитет и психологию русских, что было еще раз доказано во время вашего совместного путешествия по Нормандии.

А это ваша прогулка по «Лувру» и неподдельный интерес к последним тенденциям французской моды. Вы были так настойчивы, что даже сам резидент германской разведки вынужден был вас обслуживать и посоветовать отправиться за впечатлениями на модный курорт на севере Франции.

- Я бы хотела встретиться с доктором, вы обещали его скорое прибытие. У меня кружится голова, я устала, и вы утомили меня своими странными рассказами о том, чего в принципе быть не могло. И почему я должна выслушивать вас, терпеть весь этот шантаж? И вообще, кто вы такая? Кого представляете? От чьего имени имеете честь говорить и предлагать мне сотрудничество непонятно с кем. И если кольцо на моей руке вам о чем-то говорит, то вы обязаны просто обеспечить мое возвращение в Россию. Оставьте меня, - произнесла Ариадна. Ее слова прозвучали так категорично, что фрау Августа больше не посмела продолжить разговор.

- Подумайте хорошенько над тем, что я вам сказала, и не советую тянуть время, это не в ваших интересах. Россия гибнет. Это очевидный факт. Нужно спешить. И вы должны быть там, в числе близкого окружения императора.

 

«Война – это путь обмана. Поэтому, если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь… Нападай на него, когда он не готов. Выступай, когда он не ожидает. Война – это путь обмана», - все повторял и повторял Шереметьевский выученные еще во времена подготовки к службе в Манчжурской армии положения «Трактата о военном искусстве Сунь – Цзы».

Нужно было собраться с мыслями, оценить ситуацию. Райх, как всегда, оставался верен себе - он действовал быстро, почти молниеносно, предпринимал неожиданные ходы, ставил оппонента в максимальную зависимость от обстоятельств и себя лично, навязывал свои правила игры. «Я опять в Ильзенбурге, и здесь все, как и прежде, - кругом светло и уютно. Те же, сияющие чистотой комнаты с элегантной мебелью, те же вышитые салфетки на столе и комоде, удобное кресло, из которого так не хочется доставать свое тело, и госпожа Бригитта, все также хлопочущая, не скрывающая своей радости от встречи», - размышлял Николай, глядя на играющие буйством июльских красок цветы в маленьком садике, куда выходили окна его небольшой квартирки. «Непривычным только в этом райском уголке является несметное количество охраны. Люди Райха кругом, и меня охраняют еще более пристально, нежели в подземелье».

Николай который раз предпринимал попытку сосредоточиться, но у него это получалось плохо. Он ловил себя на мысли, что ему просто хочется сидеть, ни о чем не думая, не предаваться воспоминаниям, не заглядывать в будущее и не анализировать, что ждет его на сегодняшней встрече. Ему судьба подарила совсем небольшой отрезок времени, какие-то мгновенья, когда он может позволить себе наслаждаться тишиной, теплом июльского дня, видеть свет, солнечные лучи.

Николай все еще боялся снять солнцезащитные очки. Ему казалось, что он сразу ослепнет. У него часто кружилась голова. Несмотря на то, что Райх все вроде бы делал по методике, привыкание к дневному свету шло медленно, и он испытывал постоянное недомогание. «Но если меня достали из подземелья, значит, происходит действительно что-то очень серьезное. Керенц намекал, что в Гарце недавно собирались влиятельные финансисты, и теперь от нашего доклада зависит принятие очень важного решения. Но Керенц остался в подземелье, Райх немногословен, и заметно нервничает. Это на него вовсе не похоже. По всему видно, что свои надежды он возлагает именно на мой доклад. Представляю, как трудно было ему расстаться с мыслью, что я навеки погребен в подземелье, и существую лишь только для того, чтобы генерировать идеи.

Скоро встреча, на которую пожалуют влиятельные особы, я должен использовать шанс, действовать по обстоятельствам, и не имею права на ошибку. Остается совсем мало времени, чтобы сосредоточиться, а я ничего не могу с собой поделать. Мне так хочется просто сидеть, ни о чем не думать, и наслаждаться тем, что вокруг есть жизнь. Но идет война, а война – это путь обмана. Поэтому, если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь… Нападай на него, нападай на него, нападай на него», - многократно проносилось в сознании Николая.

Послышался легкий стук в дверь. На пороге появилась госпожа Бригитта.

- Ваш гардероб, - произнесла она, мило улыбаясь и развешивая одежду.

Николай не успел даже поблагодарить ее, как она удалилась, тихонько прикрыв за собой дверь. Глянув на часы, он заволновался. «Скоро пять, я должен быть готов».

Ровно в назначенный час распахнулась дверь, и на пороге вопреки ожиданиям увидеть Райха появилась … Анна. Гёльштен. В элегантном сером костюме, белой кружевной блузке и таких же белых кружевных перчатках, с красиво уложенной завитками прической она выглядела очень привлекательно. В ее больших зеленых глазах кокетливо играли лучики уходящего на покой солнца. Она мило улыбалась обворожительной улыбкой.

- Вы?! – удивленно произнес Николай.

Для него появление Анны действительно было полной неожиданностью. Он ждал Райха. Готов был к тому, что будет еще кто-то из его окружения, но никак не Анна. Тем более, что в последний раз они плохо расстались и долго не виделись. Она ничего не хотела слышать, не принимала никаких, выдвигаемых с Керенцем аргументов, и каждый остался при своем мнении. Упертая, настырная, она жестко гнула линию Райха, не шла ни на какие компромиссы. Они проводили испытания, эксперимент за экспериментом, но только те, на которых настаивала Анна. И это заставляло их нервничать, результаты были вовсе не такими, которые они ожидали, и к которым стремились, да и не могли быть другими, потому что все меняла, корректировала фрау Анна.

Николай не раз анализировал ситуацию и усматривал в ней растерянность, а может, даже и страх Райха. Он наверняка понимал, что все больше попадает под их с Керенцем влияние и начинает вопреки своим принципам играть по другим правилам. Фрау Анна, непреклонная, амбициозная, не терпящая возражений, не принимающая никаких доводов, была, как нельзя кстати, для Райха. Оставалось только удивляться, что в ведомстве Вальтера Николаи работают такие подготовленные специалисты, и среди них есть умные женщины, и при этом не лишенные привлекательности и женского обаяния.

А то, что фрау была истинной женщиной, Николай убеждался все больше и больше. Ее мимолетный взгляд, какой-то особый, интригующий, прикосновение как бы невзначай, как-то по-особому, по-домашнему, пододвинутый стакан крепкого чая, - все это заставляло Николая волноваться. Он даже стал замечать, что ждет встречи с фрау и ему не хватает ее колкостей, споров до хрипоты, перед каждой встречей мысленно он готовился изложить ей свои доводы, и ловил себя на мысли, что больше думает о ней, нежели о предстоящем эксперименте. Но фрау Анна то на какое-то время пропадала, то появлялась вдруг, неожиданно, и складывалось впечатление, только для того, чтобы перепутать все их с Керенцем планы.

- Соберитесь, у нас важное мероприятие, надеюсь, вам не стоит напоминать об этом лишний раз, - произнесла фрау Анна так, будто их встреча была давно оговорена. Но по ее интонации чувствовалось, что она удовлетворена произведенным на Шереметьевского впечатлением своим неожиданным появлением. - Хочу лишь предупредить, что любое отступление от плана, согласованного с господином Райхом, может стоить вам жизни. Одно неосторожное действие – и с вами никто не будет церемониться, несмотря на то, что в вас все еще заинтересованы как в ученом. Вот и продолжайте играть хорошо выученную роль. Надеюсь, я излагаю все предельно понятно?

- Фрау так хороша сегодня, что все попытки казаться строгой, и даже неприступно холодной, достаточно сложно воспринять нормальному мужчине. Видите ли, несмотря на все ваши усилия упрятать меня подальше с глаз долой, вы не смогли лишить меня очень важного качества - умения восторгаться женской красотой. Анна не ожидала такого поворота в их отношениях, но нашла в себе силы сделать равнодушный вид, хотя вспыхнувшие на мгновенье в ее глазах искорки, говорили о том, что ей приятно услышать такие слова, а тем более от Шереметьевского, весьма привлекательного мужчины.

Фрау Анна взяла под руку Николая, давая понять, что разговор окончен, и самое важное действие задуманного ими и срежиссированного спектакля началось. Анна не отходила от Николая ни на шаг. Она была сама кротость, мила, обворожительна, женственна, когда же заводила разговор с очередным гостем, любезно представляла Николая как своего коллегу и партнера по совместному бизнесу. Ей льстило, когда на них бросали любопытные взгляды с подтекстом, и делала вид, что вовсе не против, если окружающие будут говорить об их более близких отношениях. Николай при этом любезно раскланивался, легонько поддерживая Анну под локоть, подчеркивая всем своим видом, как он ценит отношения с фрау. И уже слышалось перешептывание по поводу того, как они привлекательны и подходят друг другу. Анна явно была в ударе. Все шло по ее сценарию.

Николай стремился не пропустить ни одного взгляда Анны, которые она то и дело бросала в сторону очередного гостя. Вот она улыбнулась милой, ни к чему не обязывающей улыбкой приятному молодому мужчине из окружения Райха. «Скорее всего, это кто-то из его охраны. Анна явно не проявила к нему никакого интереса. Так, дежурный обмен любезностями. Но Анна взволнованна и кого-то ищет глазами. Значит, все-таки должен появиться тот загадочный «кто-то», кто стоит за ней. А это обязательно должно произойти. Не может же Райх так заискивать перед рядовой фрау, пусть даже и очень талантливой сотрудницей своего ведомства, или коллегой? А возможно и не сотрудницей, и ни коллегой…» - размышлял Николай, продолжая поддерживать Анну под локоть и мило раскланиваться с очередным ее знакомым. Людей было не много. Вечеринка, организованная после основного мероприятия, не отличалась обилием гостей, большинство из которых Николай видел впервые, кроме, пожалуй, Фишера, подающего надежды молодого ученого из Хьюстона. С ним он встречался в Дании во время отдыха на побережье. Их тогда просто представили. На обеде, устроенном госпожой Даниельсон, в дискуссиях Фишер не участвовал, держался особняком. «Странно, Фишер - среди высоких гостей. Что это? Неужели Райх всех известных ученых упрятал в подземелье и растолкал по разным секретным лабораториям. Или их просто не хотят афишировать? А может, Фишер не ученый, и ему отведена какая-то особая роль в большой игре?» - размышлял Николай.

Напряжение среди гостей нарастало. Николай заметил, что никто не заводил разговор о прошедшем семинаре. Время любезностей закончилось, а привлекать к себе внимание излишним интересом к теме встречи, видимо, никому не хотелось. Было ощущение, что гости находились в ожидании какого-то сообщения, или оглашения важного решения. Анна то и дело посматривала в сторону массивных дверей. Ее волнение усиливалось.

Наконец, дверь отворилась, и появился немолодой, приятной интеллигентной наружности мужчина. Быстрой походкой он прошел через весь зал и направился в сторону распорядителя. У Николая что-то дрогнуло внутри – очень уж знакомой показалась его внешность. Николай напряг память. «Какое знакомое лицо. Где же я мог видеть этого господина? А то, что я его где-то видел, не вызывает сомнения», - размышлял Николай. Заметно оживилась Анна. Мужчина что-то говорил распорядителю, отдавал какие-то указания, украдкой бросая свой взгляд в сторону собравшихся. Он явно искал кого-то глазами. Наконец, его взгляд остановился на Анне. Мужчина едва заметно кивнул, давая понять, что все в порядке. На лицо Анны лег едва уловимый румянец. Засуетилась прислуга.

«1912 год, балканская тема, донесения военной разведки по поводу масонских организаций как деструктивной силы, повышенное внимание к ним по линии дипломатических представительств», - перебирал в памяти события Николай. «Тумич! Ну, конечно же, Тумич! Сербский масон, очень влиятельный, из сербской масонской элиты, он много энергии вложил в объединение сербского, хорватского и словенского масонства и создание «Великой ложи» по своему могуществу и влиянию, не уступающей «Великой ложе Франции». Тумич! Сомнения нет! Это – Тумич собственной персоной, и он подает условный сигнал Анне. Вот только когда начинается настоящая игра! Масоны, немецкая служба шпионажа, что еще нас ждет впереди?»

Николай не сводил глаз с Анны, не отходил от нее ни на шаг, хотя было видно, что именно теперь она вовсе не нуждалась в его внимании, а скорее, им тяготилась. Поэтому энергично, насколько позволял этикет, она увлекала его в сторону Райха, надеясь таким образом передать Шереметьевского под надежную опеку. Николая теснили охранники Райха, давая понять таким образом, где его место. «Тумич. Тогда прорабатывался вопрос о контакте с ним. Тумич через своих людей пытался установить отношения с русским военным агентом. Этот шаг был воспринят как провокация австрийских спецслужб. И, наверное, на тот момент было принято самое верное решение», - анализировал Николай, сопоставляя факты, которые тогда они анализировали вместе с Ермолаем Алексеевичем. Он даже выезжал на Балканы, чтобы составить мнение о нем по своим наблюдениям.

Вновь распахнулись массивнее двери. Первым вышел Вальтер Николаи в сопровождении бессменного помощника. Райх вытянулся в струнку. Затем один за другим стали выходить именитые гости, о чем-то продолжая возбужденно переговариваться. У Николая перехватило дыхание. «Здесь же представители всех крупнейших банков. Вот гамбургский банкир Макс Варбург, директор «Deutsche Bank» Монкевиц, шведский финансист Бедельсон, а это кажется банкиры из Дании и Америки, - пронеслось в сознании. Как тут не вспомнить о вечной идее создания мирового правительства. Похоже, именно здесь собрались его главные представители». Навстречу гостям заспешил Тумич. При этом он подошел к Анне, и, предложив ей свою руку, увлек в сторону появившейся элиты, повторяя: «Поздравляю. Я вас поздравляю с успехом. Все выверено и учтено до мелочей».

В их сторону приближался Бедельсон в окружении своих партнеров, или единомышленников. Николай уже отчетливо слышал обрывистые фразы их разговора. «Мы готовы поступиться принципами и забыть о всех противоречиях. Наша цель – объединиться в борьбе со всем славянским миром и, прежде всего, с Россией. И то, что мы услышали сегодня, не оставляет сомнения в реальности наших планов».

- А вот и сам господин Шереметьевский. Вы были так убедительны, что я просто не могу не выразить вам свое восхищение. Результаты проведенных опытов позволяют сделать вывод о том, что в самое ближайшее время мы сможем получить вполне гуманный способ борьбы со своими врагами и оппонентами, и что немаловажно, очень эффективный, - произносил уже Бедельсон, раскланиваясь при этом с Райхом.

- господин Райх, вам удалось собрать блестящих ученых, но почему мы услышали господина Шереметьевского только сейчас? – говорил он уже с укором, глядя на Райха. - Мы могли бы создать отменные условия для исследований такого блестящего ученого. Как вы смотрите, господин Шереметьевский, на наше более тесное сотрудничество?

- Видите ли, представленный вашему вниманию доклад господина Шереметьевского, – это и есть результат тех самых отменных условий, которые были созданы для него и группы исследователей, - парировал Райх. К ним приближалась Анна. Заподозрив что-то неладное, она вместе со своим собеседником поспешила присоединиться к компании. Бедельсон, переходя на английский, уже рассыпался в комплиментах.

- Как важно, когда за дело берется же нщина, - любезничал он с Анной. - В самое короткое время вы смогли объединить в столь перспективном направлении усилия капитала, науки и влиятельных организаций. Хвала, хвала женщине! А вас, господин Шереметьевский, я понимаю, вы – подневольны. Но, надеюсь, что мы еще найдем возможность обсудить перспективы сотрудничества. Возможно, мы сможем предложить вам, все-таки более комфортные условия для работы, - произнес он уже серьезным тоном, многозначительно посмотрев на Райха. На душе было паршиво. Разве мог Боровский даже представить себе, что он, русский человек, преданный своей стране, доживет до того дня, когда будет советовать покинуть ее людям, верой и правдой служившим отечеству ни одно поколение. Но он как никто другой понимал всю трагичность и безысходность ситуации. «Что еще я мог сказать князю, глядя на юную Анастасию, у которой жизнь только начинается, и она может сложиться трагично из-за наступающей смуты, на совершенно больную княгиню, нуждающуюся в лечении и уходе.- Подумайте, господин Райх над моими словами. Мы должны искать пути скорейшего решения проблемы ради нашего общего дела.

- У нас с господином Шереметьевским сегодня еще одна встреча, тем более, что мне был обещан приятный вечер, не так ли? – произнесла фрау Анна, беря Николая под руку и уводя в противоположную сторону.

- Надеюсь, мне не стоит напоминать вам о нашем разговоре и условиях вашего здесь пребывания? – тихо произнесла Анна, мило улыбаясь и наклоняясь к Николаю.

- Да, несомненно. Теперь я вправе требовать от вас внимания на целый вечер, который, надеюсь, мы проведем в приятном общении. Об этом слышали все, - также мило улыбаясь, произнес Николай. - Остается только выбрать вполне подобающее место. Вы же обещали!

- Ваши шутки не уместны, я вам не советую импровизировать, - жестко произнесла Анна.

- О, фрау Анна, а может вы вовсе не фрау, что вполне вероятно, судя по кругу вашего общения и той роли, которая вам отведена на сегодняшнем мероприятии, - проговорил Николай по-английски. Вам не кажется, что мы действительно могли бы провести незабываемый вечер, и поговорить о каких-то совсем мирских делах. Тем более, что такой эффектной блондинке не стоит посвящать свою жизнь только работе, да еще к тому же такой опасной.

Анна была вне себя от гнева. Но не успела она парировать, как Николай, мило улыбаясь, произнес: «Вы ввязались в жестокие мужские игры, а так и не научились управлять своими эмоциями. Это не профессионально, а все, что делается непрофессионально, становится мне неинтересным, как, впрочем, и вы». Эти слова Шереметьевского, казалось, сразили Анну в самое сердце. Судя по выражению ее лица, ей очень хотелось залепить Шереметьевскому пощечину, но Николай с безразличным видом уже подзывал официанта. «Принесите фрау немного виски, она предпочитает «Gold King», - громко произнес Николай и, кивнув в сторону Бедельсона, тихо произнес: «Передайте господину, что я жду предложений».

- Вы, вы, вы – наглец, и ответите за все, - шипела Анна. Николай смотрел на нее с полным безразличием «Мы – на работе, и ваши эмоции, повторяю, мне не интересны», - произнес он. За весь вечер Николай больше не обмолвился с Анной ни словом, не обращая, и ни коем образом, не реагируя на нее. Зато с подошедшим Бедельсоном и его, видимо, компаньонами по финансовым делам, он общался теперь с удовольствием.

Николай затылком чувствовал, как Райх, Анна вслушивались в каждое произнесенное им слово. Он же не забывал каждый раз обращаться к заметно нервничавшему Райху и картинно произносить: «Вы с нами согласны, господин Райх? А как ваше мнение?» Разговор зашел о лошадях. Бедельсон оказался, как и Николай, страстным их любителем и ему льстило, что его собеседник предпочитает датчанок низкорослой породы. «Кстати, не были бы вы так любезны, передать моему доброму знакомому – фермеру из Дании, у которого я покупаю этих красавиц, что в силу моей занятости я не смогу подтвердить свой заказ. Запомните его адрес. От этого зависит наше дальнейшее сотрудничество», - быстро произнес Николай, мгновенно воспользовавшись представившейся возможностью, когда один из компаньонов Бедельсона весьма настойчиво стал ухаживать за Анной, испрашивая на то разрешения Райха. м- Я понял, что вы хотите сообщить мне что-то очень важное. Я постараюсь выполнить вашу просьбу, - тихо произнес Бедельсон. - Надеюсь на наше более тесное сотрудничество, громко произнес он, обращаясь уже к Райху и откланиваясь гостям.

 

Совершенно секретная.

ГУГШ от «кукловода»

Следы «натуралиста» найдены в Гарце, в Ильзенбурге, где состоялась повторная встреча представителей ведущих финансовых кругов Европы и Америки, влиятельных масонских организаций, и очень узкого круга ученых. Достигнута договоренность о крупных финансовых вложениях в научные разработки. Судя по тому, что их некоторые результаты были представлены в виде доклада «натуралиста», можно предположить, что работы идут полным ходом. Характер исследований установить не удалось. Через банкира Бедельсона из Швеции «натуралист» смог передать в открытом режиме информацию о невозможности выходить на связь. По полученным от банкира дополнительным сведениям, «натуралист» находится под пристальной опекой «лиса» и по нашему предположению, какой-то влиятельной масонской организации, возможно, Америки или Франции. Место его нахождения не известно. По косвенным признакам можно определить, что исследования проводятся на территории Европы и, скорее всего, – не в Германии. Бедельсон не скрывает своего интереса к личности «натуралиста» на предмет сотрудничества. Намекает на готовность начать вместе с нами свою игру. Присутствие «натуралиста» на встрече подтверждено источником, близким к окружению советника Вальтера Николаи.

 

Совершенно секретная.

 

ГУГШ от резидента во Франции.

 

От источника, близкого к верхушке масонской организации «Великая ложа Франции», получены сведения об интересе со стороны этой организации к исследованиям, характер которых обсуждался в Ильзенбурге. Ее представителями рассматривается вопрос об установлении прямого контакта через некоторых членов этой ложи с основным докладчиком, выступившим перед участниками встречи.

По данным, почерпнутым из разных источников, в том числе из приватных бесед известных банкиров, а также в результате анализа прессы, речь может идти о наличие в Европе секретной и хорошо законспирированной лаборатории, контроль над которой осуществляет ведомство Николаи. Не исключено, что исследования проводятся по заказу или крупных банков, или каких-то влиятельных организаций Америки. Это косвенно подтверждает присутствие на встрече Анны Гёльштен (она же Сима Миллер, Маргарита Родшильд, Пенка Поскалева), имеющая авторитет в финансовых кругах Европы, владеющая акциями предприятий по производству вооружения в Штатах. Появляется всегда там, где предполагаются серьезные финансовые вложения в проекты. Амбициозна, расчетлива, хладнокровна, обладает энциклопедическими знаниями и несомненными организаторскими способностями. На встрече находилась по личному приглашению Николаи. Для получения более полной информации, будет продолжена координация всей работы с источниками в Германии, Бельгии, Дании, странах, где предположительно может размещаться секретная лаборатория.

 

Ермолай Алексеевич не помнил, сколько раз перечитал донесения агентуры, вчитываясь в каждую фразу, каждое слово. За все последние месяцы неурядиц, откровенных неудач на фонтах, их титанических усилий с Потаповым удержать работу ведомства в нормальном режиме, это была самая хорошая, давно ожидаемая нp овость. Он анализировал информацию, сопоставлял факты. Затем вместе с Потаповым они вновь перечитывали донесения и убеждались в правильности своих выводов: война снята со счетов и Россией она проиграна, идет экономический передел мира, и тот, кто получит доступ к новым технологиям, новым разработкам, которые должны привести к рывку, прорыву целых отраслей, тот будет доминировать в послевоенном раскладе. И в борьбу за господство включились не только представители влиятельных финансовых кланов мира, но и масонские, а возможно, еще какие-то неизвестные им организации.

Когда же Ермолай Алексеевич остался один, то с полки шкафа достал графинчик, который держал на случай особых обстоятельств, налил себе стаканчик «Шардане» французского разлива и с удовольствием опустошил его. Шереметьевский, его любимый Шереметьевский жив, и это было теперь главным. Он дал о себе знать. Связь не утеряна, и он имеет доступ ко всем секретным разработкам, принимает участие в них. Остается ждать, ждать и еще раз ждать. В конечно итоге побеждает тот, кто умеет ждать.

 

Вновь послышался поскрипывающий звук – тросы, перекинутые через массивные колеса, тащили наверх шахту, вновь бесшумно отворилась металлическая решетчатая дверь, их снова сопровождал застывший в неподвижной позе охранник, у ног которого замерла, словно окаменела, немецкая овчарка. В полной тишине они вместе с Райхом медленно поехали вниз.

Память цепко фиксировала все увиденное. Этажи, двери, двери, бесконечные двери. У каждой – пост, охрана с каменными лицами, рычащими овчарками, готовыми в любой момент броситься на человека. Николай старался запомнить все до мельчайших подробностей, пытался уловить общий принцип устройства работающих механизмов. Но больше всего его привлекал шум вытекающей из горы реки. «Она откуда-то рядом берет свое начало. По логике, все это грандиозное сооружение должно привязываться к реке. Без воды невозможна никакая жизнедеятельность. Если найти выход к реке, можно найти выход и из подземелья», - мысленно проигрывал варианты Николай.

«Наверняка, режим моей работы будет еще более жестким. За мной начнется охота, судя по проявленному интересу к докладу, Райх понимает это как никто другой и постарается упрятать меня и Керенца подальше от людских глаз».

Подали открытый вагон. Когда же они разместились, он медленно тронулся и покатился … совсем в другом направлении. Они ехали по новому, неизвестному для Николая маршруту.

- Прикройтесь, - мило улыбаясь, произнес Райх, подавая Николаю толстый плед. Путь наш будет не менее коротким, чем прошлое путешествие. Он явно был доволен собой. «Райх как всегда верен себе – неожиданные ходы, головоломки, непредсказуемость», - отметил про себя Шереметьевский, пытаясь сохранять спокойствие.

- Буду рад совершить с вами путешествие по новому маршруту. Надеюсь, что оно будет интересным, - произнес Николай, прикрываясь пледом и закрывая глаза. Только сейчас он почувствовал, как устал, ему предоставлялась возможность подремать и побыть наедине со своими мыслями. Впереди ждала неизвестность.

 

- Я думаю, что фрау идет на поправку и в самое ближайшее время сможет подниматься, и даже совершать прогулки, - складывая инструмент в сумку, произносил доктор. Работы для себя я тут, к счастью, больше не вижу. Я рад, что на вашем лице даже появился румянец. И мой вам совет, больше так не рисковать. Вы еще очень молоды и должны поберечься как женщина, будущая мать.

- Спасибо, доктор, вы очень любезны. Я обязательно воспользуюсь всеми вашими советами, - произнесла Ариадна.

- Карла, проводите доктора, - приказала Августа, раскланиваясь с лекарем.

Как только закрылась за ним дверь, она жестким тоном произнесла: «У нас совсем мало времени. Через несколько дней вы должны будете вместе с нашими товарищами направиться в расположение конного корпуса немецкого генерала Гарнье в качестве корреспондента нескольких американских изданий. Легенда - направлены освещать военные передвижения одной из четырех кавалерийских дивизий и положение на фронтах. Советую побыстрее привести себя в порядок. Это в ваших интересах. Завтра начнем подготовку».

- Вы ведете себя так, будто все решено и мое мнение, а тем более желание, никого не интересует, - таким же жестким тоном произнесла Ариадна.

- Да, вы правы, ни ваше мнение, ни ваши желания нас больше не интересуют, - парировала Августа. - И прекратим эту пикировку. У вас нет другого выхода. Если вы умны, а мне кажется, что так оно и есть, то перестанете разыгрывать спектакль. Признайте, что он не удался, как не удалась вам роль мадам Лили, английской крестьянки. Вы ее провалили с треском, за что ваши хозяева благодарность вам не объявят. Но у вас есть шанс реабилитироваться.

- Вам не кажется, что вы слишком много на себя берете? Кто вообще дал вам право так разговаривать со мной! – прервала ее Ариадна.

- Если все сложится, как запланировано, вы сами, своими глазами сможете убедиться, что России больше нет, она вовсе не та, которую вы покидали еще не так давно, - продолжала Августа, не обращая внимания на слова Ариадны. - Только общими союзническими усилиями мы сможем спасти Россию, но у каждого своя роль. Кто-то идет в атаку, защищая ее таким образом, а кто-то действует тайно, но более эффективно. Поймите, война практически закончена, и сегодня стоит вопрос – какую роль будет играть Россия в будущем. И ее судьба, в некоторой степени, зависит и от вашей работы, нашей совместной работы. И заметьте, работы, которая принесет вам помимо морального удовлетворения, немалое состояние и еще больший авторитет в тех влиятельных кругах, которые вы представляете. Прекратите претворяться госпожа Шереметьевская. Вы же не станете больше отрицать, что вы - госпожа Шереметьевская?!

- Но если вы утверждаете, что я – госпожа Шереметьевская, то должны знать, что в Германии находится мой муж, и я хочу вернуться к нему, - произнесла Ариадна, пытаясь таким образом изменить характер разговора.

В комнате воцарилась тишина. Августа что-то обдумывала и, наконец, произнесла:

- Мы готовы были к такому повороту событий, госпожа Ариадна, - спокойным голосом произнесла Августа, подчеркнуто делая упор на ее имя.

- Но это не лучший сценарий для вас. Ваш супруг оказался более дальновидным и уже начал активно сотрудничать с теми, кто в будущем будет определять политику Европы и мира. Кстати, он находится под покровительством той же влиятельной организации, что и вы, и не только.

- Но если все сказанное вами действительно правда, то зачем же такие сложности и зачем я вам нужна? – иронично произнесла Ариадна.

В комнате вновь воцарилась тишина. Августа теперь о/pткровенно рассматривала Ариадну.

- Вы или действительно наивны, или не в состоянии оценить все происшедшее с вами? Ну, неужели вы думаете, что после вашего разрыва, к стати, инициатором которого стали вы сами, вас ждут? Неужели вы думаете, что такой умный, нет, талантливый и известный ученый, красавец, а теперь еще претендующий на особое влияние в особых кругах, будет сидеть и ждать, пока вы соизволите дать о себе знать. У господина Шереметьевского своя жизнь, но уже без вас, и свой выбор он сделал,- проговорила Августа.

- Как вы смеете! Как вы смеете лезть в мою жизнь, судить о ней! – уже выкрикивала Ариадна.

Августа открыла свою сумочку и извлекла оттуда пачку фотографий. Еще какое-то время она их рассматривала сама, а затем положила перед Ариадной и молча покинула комнату.

 

Шок! Это был настоящий шок! «Николя, мой Николя, который так добивался когда-то меня, клялся в любви, теперь в окружении другой женщины. И она молода, хороша собой, ее взгляд целеустремленный, значит у них все серьезно. Эффектная блондинка, которая уверенно опирается на руку Николя. Кто эта неизвестная мне женщина? Боже, что я наделала со своей жизнью? Разве я могла когда-то предположить, что в ней все так сложится?»- рыдала Ариадна. «Нет, это все не правда. Николай так не мог поступить со мной, он любит меня, я это чувствую. Это все специально», - причитала Ариадна, вновь беря в руки фотографии и рассматривая их. «Счастливое выражение лица незнакомки, мило улыбающийся Николай, нет, чувства разыграть сложно. Это правда, страшная для меня правда, и в свете , наверняка, знают о нашем скандале и разрыве. Как я посмотрю в глаза отцу, маман, что скажу им». Ариадна рыдала. Отворилась дверь, в комнату вошла Августа.

- Прекратите истерику! В том, что произошло – только ваша вина! Вы сами выбрали такую судьбу! Прекратите же истерику! Иначе снова заболеете, а это теперь ни к чему! Времени на ваши сентименты нет, и у нас не курорты Баден-Бадена, мы с вами – на войне! – почти кричала Августа на Ариадну.

В комнату бесшумной походкой вошел Тристан.

 

Машина опять застряла в какой-то канаве. Дорога до Белостока была сплошным кошмаром – все вокруг перекопано, разбито. «Лучше бы мы пошли пешком: и машину уберегли, и к месту событий успели ко времени», - ворчал Тристан. Он был явно раздражен. Они изрядно выбились из графика, сообщения с линии фронта оставались под угрозой. «Если бы не ваше присутствие, с каким удовольствием я бы сейчас выругался», - продолжал он негодовать, обращаясь к Ариадне.

Она же, забившись в угол на заднем сидении, молчала. То, что Ариадна видела, можно было назвать одним словом: «Ад». Варшава занята немцами, под их оккупацией оказалась почти половина территории белорусских земель и среди них - Гродно, Слоним, Новогрудок, Брест, Ошмяны и еще много других городов, вплоть до линии фронта. А она уже проходила в черте Двинск – Поставы – Барановичи – Пинск. Они же направлялись в сторону «мертвого города», так называли Сморгонь. Его покинули жители еще перед началом наступления 10-го конного корпуса под командованием генерала Гарнье и теперь там шли позиционные бои.

Но Тристана интересовали не только успехи генерала, но и последствия газовой атаки, предпринятой немцами еще в июне на этом участке фронта. Он нервничал, подходили сроки сдачи материала, а они еще в пути. Его выводили из себя бесконечные посты, проверки, объяснения. «Раньше мы передвигались более свободно, хотя представляли английские издания. Сегодня даже бумаги от американских газет, кажется, не имеют никакого веса», - который раз повторял Тристан. Все его попытки вступить в диалог с охраной на очередном пропускном пункте, заканчивались одним и тем же. «Вы в прифронтовой зоне», - вежливо напоминали ему, а дальше следовала нудная и долгая процедура проверки документов, выяснение цели поездки, предупреждения о том, что запрещено фотографировать. Ариадна пристально всматривалась в грустные пейзажи, стараясь все запомнить до мельчайших подробностей. К ней возвращались воспоминания пережитой страшной трагедии в Бельгии. Но то, что она видела здесь – было еще страшней – брошенные дома, заросшая бурьяном земля и вся израненная войной. О том, что ожидало ее впереди, – не хотелось думать и вовсе.

Белосток – это их последняя остановка, после чего должна начаться совсем другая жизнь, другой отсчет времени.

У печи хлопотала пани Марыля. Ухватом она ловко поднимала тяжелую чугунную сковороду и отправляла ее туда на какое-то время, а потом на столе горкой вырастали пышные золотистые блины.

- Михась, для дарагих гасцей трэба дадаць килишак вина, - тянула она своим мелодичным голосом.

После тяжелой дороги, этот дом на хуторе недалеко от Белостока, казался раем. В печи весело потрескивал огонь, на сковородке уже жарилась яешня, как тут называли яичницу, а хозяин тонкими ломтиками нарезал сало - невиданная роскошь для военных времен.

- Михась, трэба кликать да стала дарагих гасцей, - вновь своим протяжным мелодичным голосом тянула пани Марыся. - Пани зусим загрусцила, ци можа ёй у нашай хаце не спадабаецца, ци гаспадары не дужа добра прымаюць?

Ариадна зарделась. Ей так было здесь хорошо и уютно, что даже не верилось, что где-то рядом проходит линия фронта. Для нее все было непривычным. А главное – сам хутор. Со всех сторон, окруженный лесом, он представлял собой обособленное, но со всеми жизненно необходимыми атрибутами, хозяйство: чистый двор с постройками, просторным сараем и мычащей и хрюкающей скотиной в них, невысокий плетеный забор. Для просушки на него нанизали много глодышек разного размера, так хозяйка называла глиняные кувшины, всяких горшков, рушников. Кругом был идеальный порядок, что особенно бросалось Ариадне в глаза. Это так не похоже на те крестьянские дворы, которые ей приходилось видеть в центре России.

А ночь, проведенная на печи, на которой она не спала никогда в жизни, сделала свое дело, - совсем не чувствовалось усталости. Для нее было в диковинку, что перину заменяла овчина, но согревала она еще лучше, а развешанные под потолком косички лука, сплетенные из нового урожая, какие-то сборы трав, издавали такие особые запахи, что их хотелось вдыхать и вдыхать. Не успела озябшая и измученная дорогой Ариадна улечься на печи, как тут же появилась ее настоящая хозяйка – рыжая кошка Зося с хитрыми зелеными глазами. Она чем-то напоминала пани Марылю, которая тоже была рыжеволосой, зеленоглазой, с широким скуластым лицом. Зося по-хозяйски осмотрелась, и немного поразмыслив о чем-то, принюхавшись к новым запахам, улеглась у ног Ариадны. Завтракали в полной тишине. Поначалу пани Марыля все пыталась как-то расположить гостей к беседе, но ее причитания, вопросы повисали в воздухе, так и оставаясь без ответа. Ее супруг, которого она величала гаспадаром, сразу понял, что они не стремятся к общению: то ли усталость сказалась, то ли увиденное на них так подействовало, то ли еще какие причины были. Михась знал свое дело – подливал заможному пану настоящей хуторской самогонки, да пододвигал угощения, приговаривая: «Прабачце вы нас, гостейки дарагия, чым багаты». Тот опрокидывал стопку за стопкой, в упор глядя на очень красивую пани. Марыля, когда только увидела ее, аж руками всплеснула и запричитала: «Да як жаж так адбываецца, што такая маладзенькая и прыгожая, а такими справами займаецца». Ариадна только и смогла тогда снять с себя полевую амуницию, перекинутую через плечо походную корреспондентскую сумку и тихо опуститься на лавку. С той поры она просто молчала. Говорить не было сил, думать тоже ни о чем не хотелось.

Тристан продолжал смотреть на нее в упор. Ситуация приобретала уже неприличный и непредсказуемый характер. Становилось душно, душно от всего – от своего положения, которое тяготило, от присутствия Тристана, не спускающего с нее глаз, от того, что она вообще существует. Пустота, одна сплошная пустота в душе, в жизни, какая-то бессмысленность существования. Ариадна, поблагодарив хозяев, вышла во двор. Свежий ветер, обдавший ее, принес хоть какое-то облегчение.

Ариадна уже с интересом рассматривала расположение хутора – этого сложного и непонятного ей хозяйства. Ее приветствовала ржанием кобыла Машка. Ариадна подошла к ней поближе и, взяв охапку душистого сена, подбросила в стойло. «Боже, какая красавица, и таким осмысленным взглядом смотрит на меня. И как хозяевам удалось сохранить в это сложное время и хутор, и хозяйство», - подумала Ариадна. «Ах, да, они же …», - спохватилась она. «Бедные люди. Чтобы выжить, нужно забыть обо всем – о принципах, о том, к какой стране ты принадлежишь, надо приспосабливаться, подстраиваться, чтобы уцелеть, сохраниться в этой страшной действительности».

Вдруг кто-то сильный схватил ее за руку и буквально втащил в сарай. В мгновенье она оказалась в стогу сена. Тристан уже налегал на нее своим сильным телом.

- Неужели мы вот так просто расстанемся? Скоро наши пути разойдутся, и вы без всякого сожаления сделаете шаг в другую жизнь, перечеркнув наше с вами общение? Вы умны и проницательны, и не можете не понимать, не чувствовать, как страстно я вас желаю! – быстро заговорил он. - Я давно, с того самого момента, как увидел вас еще тогда, в Брайтоне, одиноко прогуливающейся по набережной, потерял голову. Вы, вы такая необыкновенная, вы такая красивая, утонченная, загадочная русская княжна.

- Отпустите меня, отпустите же! Я сейчас закричу! - пыталась высвободиться Ариадна.

Тристан на какое-то мгновенье замер, а потом разразился таким хохотом, что Ариадна даже испугалась, ничего не понимая. Она смотрела на него удивленным взглядом. Его смех больше напоминал истерику.

- Она закричит! И кто вас услышит в этой глуши, в лесу? Вы не задавали себе такой вопрос? А если и услышит? Вы на самом деле думаете, что кто-то придет вам на помощь? Может, хозяева? Да если вас даже станут резать на кусочки, они будут делать вид, что ничего не слышат. Вы забываете, что мы на войне. А в ней каждый хочет выжить.

На лице Ариадны отразился ужас. Она действительно беззащитна и с ней может случиться, все, что угодно. И Тристан прав - ей действительно никто не придет на помощь. Ариадне стало так жаль себя, оказавшейся в безвыходной ситуации, что слезы сами потекли из ее глаз. В одночасье перед ней пронеслась вся ее жизнь, все, что пришлось пережить в последнее время. От осознания того, что впереди неизвестность, становилось страшно.

- Прекратите спектакль! А впрочем, это даже, забавно. Сеновал, русская княжна, которая ведет себя как наивная девица, слезы – все так романтично и вносит некоторое разнообразие в мою кочевую жизнь по дорогам войны, - шептал Тристан, касаясь губами разбросавшихся шелковистых волос Ариадны, утопая в их струящемся потоке.

- Хороша, ничего не скажешь, очень хороша, бархатистая кожа, утонченность, - продолжал он нашептывать, наслаждаясь своей силой и властью над Ариадной. - Никогда не думал, что буду держать в своих объятьях настоящую русскую княжну. Ариадна пыталась сопротивляться, но Тристан еще сильнее налегал на нее.

- Ариадна, милая Ариадна! Вы же не наивная девица, и не так просты, как хотите казаться, - продолжал он. - Вы все прекрасно понимаете. Неужели вы не соскучились по мужской ласке? Неужели вам не доставляет удовольствие оказаться в объятиях любящего вас мужчины? Собрав все свои силы, Ариадна попыталась высвободиться, но Тристан еще сильнее сжал ее в своих объятьях.

- Что? Вспомнили о чести, достоинстве, приличиях? – уже откровенно смеялся в лицо Ариадне Тристан. - Посмотрите правде в глаза – чем вы отличаетесь от тех, вам подобных, которые бегут из хорошей семьи за приключениями. Вы бросаете мужа – уважаемого человека, мчитесь непонятно за кем, и непонятно куда, и вас не останавливает даже то, что уже началась война. А потом еще требуете к себе отношения согласно своему рангу и положению. Нет у вас ни того, ни другого, как нет у нас доверия ни к одному вашему слову, поступку, мы так и не знаем до конца вашу роль в большой игре серьезных людей, - бросал Тристан обидные слова, которые ранили Ариадну в самое сердце.

- Замолчите! Немедленно замолчите! Вы, вы … Какое право вы имеете судить меня, других, - пытаясь остановить Тристана, заговорила Ариадна. А потом, извернувшись, высвободив руки, буквально вцепилась в него и стала трясти, что было силы.

- Оставьте меня! Я вас ненавижу! И если мне удасться выбраться из этого ада, мы посчитаемся за все. А если этого не случится, вы ответите перед богом за содеянное. И не забывайте, под чьей защитой я нахожусь! – почти кричала Ариадна. Придя в себя, она уже наступала на Тристана.

- Вы хотите знать мою роль? А зачем вам это? Вам дали задание, вот и выполняйте его согласно своему положению и роли обыкновенного исполнителя! Всего лишь! Вы так часто любите повторять, что – это война, а война – это тоже работа, и очень тяжелая. Вот и выполняйте свою работу! Вы обязаны обеспечить мой переход через линию фронта! – жестко произносила Ариадна, поднимаясь и стряхивая с себя остатки сена, поправляя прическу.

- Ариадна, подождите же, - уже совсем другим тоном заговорил Тристан, хватая ее за руку. - Я не хотел вас обидеть, но моя страсть к вам столь велика, что я ничего не могу с собой поделать. Я следовал за вами через всю Европу, отслеживал каждый ваш шаг, я влюбился как последний идиот, и только искал повод, чтобы наконец-таки, остаться с вами наедине. Завтра мы расстанемся, и неизвестно, пересекутся ли наши пути еще когда-нибудь.

- Надеюсь, что никогда, - бросила Ариадна, отдернув руку и устремляясь к выходу из сарая. Ей быстрее хотелось покинуть это место.

- Ариадна! Дорогая Ариадна! Давайте бросим все это, скроемся, покинем Европу, у меня достаточно связей. Сейчас многие устремляются на американский континент. Там мы сможем затеряться, начать новую жизнь, нормальную, у меня есть деньги, я уверен, мы сможем быть счастливы. Вы узнаете меня совсем другим. Это жизнь, обстоятельства сделали меня таким, - быстро заговорил Тристан, преграждая ей путь.

- Оставьте меня! Все, что вы хотели сказать, вы уже сказали, - парировала Ариадна.

- Подумайте над моим предложением. У нас есть реальный шанс начать все сначала. Вы даже не представляете, куда возвращаетесь. Кругом снуют агенты кайзеровской разведки, а Царское Село, точнее окружение императрицы и ее клеврета Распутина, - один из основных каналов, по которому добываются особо ценные сведения. Не думайте, что вас примут с распростертыми объятьями. Вы тоже попадете под подозрение, но вынуждены будете работать на нас, потому что – это единственный путь выжить, спастись, - продолжал Тристан, уже более настойчиво.

- Я не желаю вас больше слушать, - произнесла Ариадна, отталкивая от себя Тристана.

- Позаботьтесь о своем колечке, оно явно может оказаться некстати, когда вы будете проходить посты, - пренебрежительно бросил напоследок Тристан.

 

Вечерело. Пани Марыля еще раз окинула Ариадну своим внимательным опытным взглядом – клетчатая спадница, жупан с чужого плеча, узелок, где было все необходимое - документы, письмо к родственникам, живущим на той стороне,p style=p style= завернутые в платочек деньги, большой шерстяной платок, накинутый на плечи.

В полной тишине они присели на дорогу: мужчины за столом, на скамеечке возле печки - Ариадна рядом с паней Марылей, у их ног разлеглась рыжая Зося. В печи уже потрескивал огонь. Дом наполнялся теплом и уютом, и покидать его не хотелось. Ариадна научилась ни о чем не жалеть, расставаться, не оглядываясь назад, не загадывать наперед, но сейчас ныло сердце. До дома, ее родного дома, до Москвы, оставалось совсем ничего, по сравнению с тем, что уже пришлось пережить, и там – отец, маман, Анастасия, Ермолай Алексеевич, который обязательно что-нибудь придумает. «Но как мне пройти этот отрезок пути? Кругом война, страшная война ».

- Трэба рухацца, - тихо произнес Михась.

Они поднялись и направились к выходу. Во дворе их ждала подвода, запряженная Машкой, которая с нетерпением била копытом о зОт источника, близкого к верхушке масонской организации «Великая ложа Франции», получены сведения об интересе со стороны этой организации к исследованиям, характер которых обсуждался в Ильзенбурге. Ее представителями рассматривается вопрос об установлении прямого контакта через некоторых членов этой ложи с основным докладчиком, выступившим перед участниками встречи.p style=- Я думаю, что фрау идет на поправку и в самое ближайшее время сможет подниматься, и даже совершать прогулки, - складывая инструмент в сумку, произносил доктор. Работы для себя я тут, к счастью, больше не вижу. Я рад, что на вашем лице даже появился румянец. И мой вам совет, больше так не рисковать. Вы еще очень молоды и должны поберечься как женщина, будущая мать. p style=емлю.

- Ну, с богом, - произнес Михась, взяв под усцы кобылу.

Пани Марыля перекрестила Ариадну.

- Хай усё будзе добра, хай цябе хранит гасподь, - тихо произнесла она, вкладывая в ее руку маленькую иконку.

Рядом с подводой шел Тристан.

- Простите меня, если что не так, берегите себя, я еще очень хочу встретить вас и обязательно пройтись вместе с вами по набережной Брайтона. Надеюсь, что наши жизненные пути пересекутся.

Ариадна молчала.

Машка ускоряла шаг. Подвода удалялась, и Тристан уже не поспевал за ней. Совсем скоро он так и остался стоять посреди дороги, провожая ее взглядом до тех пор, пока она окончательно не скрылась из вида. И только образ Ариадны еще долго стоял у него перед глазами.

Заканчивался лес, перед ними открывалась панорама погрузившегося во мрак города, где только кое-где мерцали огни запоздавшей свечи.

- Далей пани пойдзе сама, - тихо произнес Михась. - Тут не далече. Зойдзице вон у тую хату, там ужо чакаюць. Дарога ваша цяжкая, трэба абавяскова дайсци да лагеру бежанцау, Але ж правадник ваш добры, и хай усе будзе добра.

Он еще какое-то время постоял, глядя в след удаляющейся Ариадне и, перекрестив ее путь, повернул в сторону хутора.

Ариадна тихонько постучала. Послышались шаги. Кто-то долго возился с засовом. Наконец, дверь отворилась. Ариадна отпрянула в сторону. Перед ней стоял мужчина с пустыми глазницами.

- Янек?! Этого не может быть! – только и смогла произнести Ариадна.

- Да госпожа Ариадна, это я – Янек из Белостока, тот самый, которого вы когда-то заставили выжить. Теперь я должен помочь вам. Марыля, моя сводная сестра, как только стала просить меня отвести вас за линию фронта и устроить у наших дальних родственников, я сразу согласился, когда понял, догадался, что это касается вас. Мы с Лидой, моей свояченицей, сделаем все, чтобы вы смогли перейти на ту сторону. Она скоро будет, - очень волнуясь, заговорил мужчина.

- Янек! Янек! Это так неожиданно! Но я искренне рада, что мы снова встретились, пусть и при таких обстоятельствах, - от волнения сбивчиво заговорила Ариадна, еще до конца не веря, что перед ней действительно тот самый умирающий после атаки солдат.

На воспоминания времени не было. Буквально следом за Ариадной в дверь трижды тихо постучали, подав условный сигнал. Когда же Янек поднял засов, в сенцы буквально ворвалась, влетела запыхавшаяся Лида.

- Трэба хутка збирацца и исци. У нас ёсць не больш гадзины, каб выйсци на прамую дарогу, - быстро заговорила она. У нее был такой голосок, что Ариадне показалось, будто перед ней совсем ребенок. Когда же Лида сняла с головы платок, то ее проводником действительно оказалась белобрысая девчушка лет тринадцати.

- Лида, говори по-русски, пани плохо понимает белорусский, - остановил ее Янек, интуитивно почувствовав неловкость Ариадны.

- Быстрее, надо торопиться! - заговорила Лида, помогая ему одеться.

- Дед Юрась сказал, что идти в сторону Слуцка нельзя, хоть там и лагерь беженцев, оттуда всех отправляют за Днепр. Людей в ту сторону под разными предлогами движется много, немцы могут вернуть с дороги обратно. Надо идти проверенным маршрутом на Щучин, а там по дороге свернуть на Сморгонь. На Барановичи тоже нельзя. Наших свояков Давидовичей выслали в Тобольскую губернию, говорят, что за пособничество немцам.

- Вот, - протянула она Ариадне сверток, - там все написано.- Только дед Юрась приказал сначала все прочитать, потом запомнить, о чем там сказано, а после этого в печи сжечь, - заговорчески добавила Лида.

Ариадна несколько раз пробежала глазами бумаги, а затем бросила в печь на догорающие поленья. Огонь обхватил их со всех сторон и мгновенно превратил в пепел.

В полной темноте пробирались они по улицам города. Ариадна очень волновалась за Янека, сможет ли он преодолеть версты пути. Но, судя по тому, как Янек уверенно переходил от одного дома к другому и еще подсказывал Лиде, как сократить дорогу, Ариадна успокоилась окончательно. Это была его родная земля, где с детства ему, наверняка, знаком каждый ее уголок.

Они уходили в ночь, в неизвестность: молодая, но хлебнувшая горя, пани с мужем – инвалидом и дочерью. Голод вынудил их отправиться в дальний путь к своякам в поисках хоть какого-нибудь заработка.

 

Ермолай Алексеевич перебирал донесения агентов – сначала от источников в нейтральных государствах, потом от зафронтовой агентуры, обдумывал их, раскладывая пасьянс, затем вновь обращался к сообщениям, перечитывая снова и снова.

- Мне кажется, милейший Ермолай Алексеевич, вы сегодня пребываете в хорошем расположении духа, – произнес Потапов, заходя в кабинет. Я не очень нарушу ваш сложившийся распорядок?

- Нет, нет, что вы. Что-то случилось? – проговорил Ермолай Алексеевич. Он не мог не заметить, как взволнован Потапов. - Сообщения от «натуралиста»?

- К сожалению, ничего. Сценарий повторяется – внезапное исчезновение из поля зрения и полный вакуум. Немцы работают по хорошо отработанной схеме, - с сожалением произнес Потапов

- И не допускают при этом никакой утечки информации, - добавил Ермолай Алексеевич. - В последних донесениях даже намека нет хотя бы на что-нибудь, за что можно было зацепиться. Молчит наш агент в Германии «кукловод», молчит по этому поводу и резидент во Франции.

Ермолай Алексеевич говорил это таким тоном, который явно свидетельствовал, что его настроение портится.

- Я – о другом. К нам переправлен задержанный немецкий агент разведотдела штаба Вацлав Сухачек. Он сообщил представляющие интерес сведения на некоторых сотрудников и руководителя немецкого разведбюро майора Клеймана, долгое время действовавшего под прикрытием офицера 35-го немецкого армейского корпуса, - быстро заговорил Потапов.

- Сухачек, Сухачек. Не родственник ли того самого Карла Сухачека? – задумчиво произнес Ермолай Алексеевич.

- Да, он самый, - утвердительно кивнул головой Потапов.

- Что же тогда получается? Карл Сухачек – агент разведподразделения штаба 35-го немецкого армейского корпуса, совместно с кадровым германским разведчиком Процнером, если мне память не изменяет, занимался вербовочной деятельностью среди местного населения и наших военнопленных. В результате оперативных мероприятий тогда удалось получить данные на группу немецких агентов, действовавших в прифронтовой полосе. Теперь вновь всплывает этот 35-й корпус, - сопоставлял факты Ермолай Алексеевич.

- Немецкая агентура заметно активизировалась и расширила свою деятельность, - продолжал Потапов. – Кроме этих сведений, получены еще данные на агентов, готовивших акции и диверсии в районе боевых действий и на территории России. Выяснилось, что они имеют непосредственное отношение к шпионской деятельности 2-го разведывательного бюро 9-й немецкой армии. Оно располагается в Новогрудке по Семеновской улице. От Вацлава Сухачека получены сведения о том, что на связь с представителем бюро вышел некий Юрась Смоляк из Белостока, который должен обеспечить переправку в глубь России особо ценного агента.

- Смоляк, Смоляк, - вновь перебирал в памяти Ермолай Алексеевич. Он проходил у нас по списку немецкого резидента Дизеля, руководившего работой более чем 100 агентов в районе Риги, Вильно, Белостока, и деятельность которого в Дании удалось пресечь в результате проведенных нашими контрразведчиками мероприятий. Тогда еще было захвачено 4 агентурные радиостанции.

- Вы правы, Ермолай Алексеевич, Смоляк из того самого списка. И мы поручали ротмистру Малиновскому, начальнику контрразведывательного отделения штаба 4-й армии, через свою закордонную агентуру установить местонахождение перечисленных в списке лиц. Я специально поднял все донесения и напротив фамилии Смоляк значится: «Местожительство и более подробные сведения не добыты», - продолжал Потапов. - Но это еще не все. От Вацлава Сухачека получены сведения о том, что Смоляк связан с английской разведкой, и это известно доподлинно, осуществляет координацию деятельности некоторых ее агентов на территории Польши и Белоруссии, контактирует с руководством 2-го разведывательного бюро. В Новогрудке Вацлав Сухачек неоднократно слышал имя Смоляка. Что вы думаете по этому поводу?

Ермолай Алексеевич какое-то время обдумывал услышанное и, наконец, произнес: во-первых, если имя Смоляка открыто звучало в бюро, значит можно усомниться в существовании вообще какого-то конкретного лица, действующего под такой фамилией, если, конечно, Вацлав Сухачек не имел тесные контакты с руководством разведывательного бюро. Что тоже маловероятно. Скорее всего – это попытка пустить по ложному следу или бросить «как говориться кость», посмотреть, у кого вызовет интерес фигура этого мифического Смоляка. Своеобразная проверка своих. Так поступают очень опытные профессионалы, расчищая путь наверняка для очень важной операции. А так как он проходил по списку немецкого резидента Дизеля, возможно под именем Смоляка действует хорошо организованная группа; во-вторых, в который раз подтверждаются наши самые худшие предположения о координации действий немецкой и английской разведок против России; в-третьих, если эти две влиятельные специальные службы засылают к нам агента, представляющего интересы двух враждующих стран, хотя и в этом можно усомниться, - они давно уже объединились на основе общей цели: уничтожения нашей страны. Следовательно - он действительно особо ценный; - в-четвертых, если мы имеем дело с особо ценным агентом, то его непременно будет интересовать близкое окружение императора. Это очевидно, с учетом того, как настойчиво туда внедряют в последнее время агентов разных стран. А значит, нам нужно готовить операцию. Судя по всему, агент вот-вот объявится в этом регионе, или даст о себе знать каким-то образом.

- Это то, что я хотел от вас услышать. Гот - Лида, говори по-русски, пани плохо понимает белорусский, - остановил ее Янек, интуитивно почувствовав неловкость Ариадны.овьте операцию, - произнес Потапов, волнение которого еще больше усилилось.

 

«Улица Семеновская, дом восемь», - произносила про себя Лида, обходя Новогрудок с той его стороны, откуда напрямую можно было попасть по нужному адресу. Как научил ее дед Юрась, прежде, чем приблизиться к дому, нужно хорошенько осмотреться, понаблюдать, что происходит вокруг, выбрать удобный момент. В одноэтажное здание из красного кирпича постоянно заходили и выходили какие-то люди. Лиду, которая вела наблюдение из своего нехитрого укрытия – небольшого овражка на пригорке, откуда открывался хороший обзор, это забавляло.

Когда же она убедилась, что ничего подозрительного вокруг дома не происходит, пробралась к Семеновской, перешла на противоположную от дома сторону, встала в позу голодной нищенки, и жалобным голосом начала произносить:

- Дяденьки и тетеньки, подайте сиротинке хотя бы корочку хлеба.

Из расположенной рядом мясной лавки вышел, видимо, ее хозяин, и грозно прокричал: «Шляются здесь побирушки, спасу от вас нет. Знают же, где попрошайничать! Пошла вон отсюда!»

Лиду словно сдуло. Она стремглав бросилась в другой конец улицы подальше от греха и от грозного дяденьки. Отдышавши- Вы ведете себя так, будто все решено и мое мнение, а тем более желание, никого не интересует, - таким же жестким тоном произнесла Ариадна.Ермолай Алексеевич перебирал донесения агентов – сначала от источников в нейтральных государствах, потом от зафронтовой агентуры, обдумывал их, раскладывая пасьянс, затем вновь обращался к сообщениям, перечитывая снова и снова.сь, и немного выждав, Лида снова возвратилась на свое прежнее место, и, встав в позу голодной нищенки, переминалась с ноги на ногу, поглядывая то в сторону лавки, откуда в любой момент мог появиться ее хозяин, то на окна одноэтажного кирпичного здания, в надежде, что ее заметят. Но из дома никто не выходил, не подавали и условный сигнал.

 

- Что-то здесь не так, - задумчиво произнесла Ариадна, когда возвратилась Лида. После того, как она рассказала обо всем, что увидела и услышала: и о том, как топталась на одном и том же месте подозрительно долго, придумывая разные предлоги, - то нищенку изображала, то к хозяину лавки напрашивалась в помощницы, но к ней никто не вышел, не окликнул, не дал о себе знать каким-то другим способом, Ариадна сделала вывод, что идти на встречу вновь – опасно.

- Но надо же как-то дать о себе знать, - настаивала Лида. - Ничего страшного не произойдет, если голодная нищенка снова придет просить милостыню к мясной лавке.

- Нет, надо все хорошенько обдумать. До утра еще есть время, - не соглашалась с ней Ариадна. - Возможно, это ловушка и нас просто хотят выследить. Может, нас проверяют, нет ли с нами никого постороннего, а может, о нашем приходе стало известно еще кому-то.

- Нам нужно завтра идти вместе с Лидой. Мое присутствие – это условный сигнал для тех, кто занимается вашей переправкой, что с нами не вышли на связь, - произнес Янек. - Напротив типографии живет окулист, к которому я должен зайти под предлогом, что мне необходимо заменить очки на другие, в более удобной оправе. Ариадна воспроизводила в памяти написанное в бумагах, которые передала ей Лида. Отправлять Янека в город было большим риском. Но другого выхода не было, необходимо разобраться в ситуации и только потом принимать решение.

После долгих споров, решили все-таки дождаться утра и предпринять еще одну попытку выйти на связь. Не спалось. Ариадна чувствовала, что ее спутники не спят тоже. Лес с его пугающей темнотой, отблески луны, зловещие тени деревьев, отражающихся в лунном свете, усугубляли и без того гнетущее состояние. Ариадна вышла из шалаша, со знанием дела сделанного Янеком, который ловкими движениями связал верхние ветви кустарника. Поверх них они с Лидой набросали еловые лапки. И получилось вполне сносное укрытие на случай дождя, непогоды. Хотелось побыть одной, еще раз обдумать, все ли они сделали правильно, не забыли ли чего.

Ариадна не заметила, как отошла на какое-то расстояние и с ужасом поняла, что потеряла ориентиры. Кричать, звать на помощь нельзя, вдруг за ними следят. Еще какое-то время она пыталась понять, куда же ей двигаться, но никак не могла сориентироваться: она направлялась в одну сторону, и ей казалось, что выбрано верное направление. Потом понимала, что это не так, и поворачивала обратно. На память пришли воспоминания из далекого детства, когда после удачной охоты, ее отец с такими же заядлыми охотниками, как и он сам, любили вспомнить разные ситуации, которые приключались с ними. В память почему-то врезались слова: «Если заблудился в лесу, оставайся на этом месте и никуда не двигайся. Так легче найти человека. Если начнешь метаться, бросаться в разные стороны, обязательно заблудишься еще больше, и тогда обнаружить, просчитать возможное направление пути очень сложно». Ариадна решила дожидаться утра.

Как только забрезжил рассвет, она стала всматриваться в пробуждающийся лес. Ее окружали одинаковые вековые сосны. Ариадна даже не могла предположить, в какую сторону ей двигаться. «Как жаль, что рядом нет Янека, - с досадой подумала она. - Он хоть и не зрячий, но по каким-то особым приметам так чувствует лес, что с ним сложно заблудиться. Да и Лида не отстает от него, она как лесная дева, будто в лесу родилась и только в нем и жила. Это люди, которых лес кормит, и для них он – родная стихия».

Вдруг откуда-то издалека до нее донеслись голоса. Нет, она не ошиблась. Где-то, в противоположной от нее стороне, находились люди. Ариадна, вслушиваясь в звуки леса, медленно стала двигаться в их направлении. Она останавливалась, прислушивалась, но кроме легкого ветерка, который заставлял перешептываться вековые сосны, она ничего не слышала. Вскоре показалась знакомая поляна, за которой начиналась едва заметная тропа, а там, за ельником, в кустарниковых зарослях, - их укрытие. Начало подступать чувство тревоги. Ариадна медленно стала подбираться к тому месту, где был шалаш, боясь хоть чем-нибудь обнаружить себя. На тропинке она заметила лежащую маленькую иконку. Присмотревшись, Ариадна узнала в ней подаренный паней Марылей образок. «Значит, за нами действительно следили! Боже, что же стало с Янеком, Лидой?!» - мгновенно пронеслось в сознании.

Обойдя ельник и приблизившись к нему с тыльной стороны насколько это было возможно, чтобы не обнаружить себя, к месту их укрытия, Ариадна отпрянула в сторону. Шалаш разрушен, вокруг буквально все перерыто, как будто хотели найти, по меньшей мере, клад. Янека и Лиды нигде не было. Ариадна повернула назад и осторожно пробралась сквозь ельник, а когда показалась тропинка, бросилась бежать , что было силы. «Скорее, скорее, подальше от этого места», - подгоняла она себя. «Главное – добраться до дороги до того, как окончательно рассветет, успеть уйти как можно на дальнее расстояние от Новогрудка. В действие вступает запасной вариант, о котором предупредил Смоляк в своем письме. Нас сдали и выследили. Но кто? Немцы, англичане? Может, за мной охотятся свои, получив от закордонных агентов информацию о том, что меня завербовали? Боже, когда же закончится этот кошмар в моей жизни? Мне бы только перебраться через линию фронта, а перебраться надо во что бы то ни стало», - подгоняла себя Ариадна.

 

- Мадам Миллер, - мы не устаем восхищаться и удивляться вашей изобретательности, - вкрадчивым голосом произносил Палеолог, французский посол в России, прибывший в Париж по случаю участия в конференции по торговым вопросам. – Придуманная вами схема просто блестяща.

- Вы мне льстите. Схема придумана не мной, я всего лишь одна из тех, кто участвует в этом сложном и очень важном мероприятии, - произнесла Сима Миллер, явно довольная собой и тем впечатлением, которое производит на такое авторитетное общество.

- И мероприятии, в своем роде, уникальном, - добавил Палеолог. - Не скромничайте. Это тот случай, когда быть скромной не прилично. Вы блестящий стратег. А передел русского рынка между союзниками именно сейчас – это еще один шаг к окончательному расчленению России.

- Мы с вами прекрасно знаем, что идея развала России изначально принадлежит «серому кардиналу» в американской политике, советнику президента вездесущему полковнику Хаусу. Мы просто ее несколько видоизменили на свой лад, всего лишь, и сделали акцент на взаимовыгодные торгово-финансовые контакты, - не без кокетства добавила мадам Миллер.

- Нам необходимо добиться того, чтобы окончательно поставить русских в зависимость от иностранного капитала и начать диктовать свои условия во всем – в закупках ими вооружения за границей, продовольствия. Финансовая система России должна зависеть от политики банков, своих же банков, но где безраздельно господствует наш капитал, - уже жестко произносила она.

- Но и здесь нет ничего нового. Мы просто реализуем поставленную Циммерманом, уважаемым статс-секретарем министерства иностранных дел Германии, задачу не только расчленить Россию, но и отбросить ее к временам и границам, существующим до Петра I c последующим ослаблением. И в этом наши цели едины, не правда ли?

- Идеи можно высказывать разные, но вот их воплощение – это большое искусство, - продолжал рассыпаться в комплементах посол. - Банки, фирмы в России, их только в одной Москве уже больше пятисот, коммерческие предприятия. Ненавязчиво, но надежно немецкий капитал вы внедрили повсеместно. Это ваш «Троянский конь», дарованный России, которая и не подозревает, что самолично, через эти самые банки, финансирует военные действия своих противников против себя самой же. Вы же не будете отрицать, что сегодня немцы контролируют или же прочно связали свою деятельность с Внешторгбанком, Сибирским, Петроградским международным и многими другими.

- Не забывайте, что я представляю еще и американский капитал, а лоббирование интересов американского бизнеса – теперь моя прямая задача, - интригующе заметила мадам Миллер. – И нам с вами предстоит еще одна серьезная игра, игра не по правилам, - крупные вложения в наш общий проект. Разработки принципиально новых типов вооружения требуют осуществления и новых схем, проведения тайных операций, - заговорила она уже очень серьезным тоном. – В том числе и через банки и фирмы России. Русские управляющие в наших российско-американских компаниях «Треугольник», обувной фабрики «Скороход», филиале американской компании «Зингер» и других для получения дальнейших инструкций вскорости прибывают в Копенгаген. Встреча состоится на нашей базе в «Ниа-банке», где будут также господа Красин, управляющий фирмы «Сименс Шуккерт», Путилов, владелец крупнейших военных заводов России и «Шведско-Русско-Азиатской компании». И еще некоторые влиятельные особы из деловых кругов. Надеюсь, увидеть на встрече и вас.

- Ну, разве можно не восхищаться вашей изобретательностью, мадам Миллер. В общем, созданная вами сеть получилась не слабая. Иностранный капитал, которым распоряжаются свои проверенные и преданные нам люди из числа русских управляющих, постоянная связь с ними через нейтральные страны и подрыв экономических интересов России изнутри. И это при том, что все мы находимся в выигрыше финансовом, военном, политическом, - с восхищением произносил Палеолог.

- Но есть еще одно обстоятельство, которое может существенно сыграть нам на руку, - уже входя в азарт, заговорила мадам Миллер. - Важно, чтобы по нашим правилам играл не только министр финансов Петр Барк и военный министр Сухомлинов, другие влиятельные особы при царском дворе. Здесь мы не скупимся на щедрые подношения. Не стоит сбрасывать со счетов и русских социалистов. Это бомба будет помощнее всех вместе взятых прилагаемых нами усилий. Например, социалист Льв Троцкий. Мне кажется, что на него можно сделать ставку: проституирован, за деньги легко продается и покупается, настроен прогермански, а еще есть Мартов, Ленин, Бухарин. Сегодня они слабы и абсолютно беспомощны.

- Да, вы правы. Какая-то газетенка под названием «Голос» - детище товарища Троцкого, больше напоминающая клочок бумаги, с которой и в отхожее место сходить-то не совсем прилично. А Ленин со своим «Социал-демократом» с тиражом, не дотягивающим, кажется, даже до 500 экземпляров. От безделья и отсутствия реального дела эти самые социалисты прозябают в Европе, и уже изрядно перегрызлись между собой, пописывают статейки, одна глупей другой, - демонстрировал свою осведомленность посол. - Одна только галиматья о соединенных штатах Европы чего стоит! Но за дело взялся Парвус, и думаю, что толк будет. В Турции он поработал весьма успешно.

- А вы все плетете интриги? – присоединился к ним господин Бьюкенен, английский посол в России. Разве можно говорить все время о политике, о делах с такой очаровательной мадам? О времена! О нравы! – вот уж поистине сказано о нашем времени.

- Да, вы правы, у нас еще будет время и возможность все детально обсудить. А теперь позвольте предложить вам бокал настоящего французского вина. Мы же с вами все-таки во Франции, - произнес Палеолог, галантно предлагая руку мадам Миллер.

 

 

Совершенно секретная.

От резидента во Франции.

 

В Париже состоялась торговая конференция, на которой обсуждалась «Экономическая программа» для России. Дискуссия развернулась по вопросу послевоенного раздела русского рынка между союзниками, на основную долю которого претендует Британия. Ее аргумент – она является главным кредитором России в настоящее время. Франция пытается провести идею о льготных таможенных тарифах для своих товаров при поставке на российский рынок.

Активно обсуждалась проблема расчленения и ослабления России путем поддержки социалистов и их включения в процесс расшатывания существующего строя изнутри, в том числе и через влияние на работу Государственной Думы. Курировать деятельность революционеров, депутатов Госдумы поручено Палеологу и Бьюкенену

К финансированию деятельности русских социалистов привлечен Парвус. Накануне правительству Германии им представлен меморандум. Интерес в нем представляет следующая ключевая фраза:

«Русская демократия может реализовать свои цели только посредством полного сокрушения царизма и расчленения России на малые государства. Германия, со своей стороны, не добьется успеха, если не сумеет возбудить крупномасштабную революцию в России. Русская опасность будет, однако, существовать даже после войны, до тех пор, пока русская империя не будет расколота на свои компоненты. Интересы германского правительства совпадают с интересами русских революционеров».

Полный текст МЕМОРАНДУМА прилагается.

 

P.S. Во встрече принимала участие Сима Миллер, она же - Анна Гёльштен. К ней было проявлено особое внимание со стороны участников конференции. Предположительно она вела конфиденциальные переговоры от лица влиятельной американской компании. Характер и содержание не известен.

 

Секретная.

От источника в Копенгагене.

 

В Копенгагене под эгидой германского посольства создан штаб для координации деятельности различных антироссийских сил. В его функции также входит распределение денежных средств. Установлено, что каналы финансирования осуществляются через нейтральные страны. Главный канал проходит через Швецию. Деньги от банковской фирмы Макса Варбурга переводятся в стокгольмский «Ниа-банк» Олафа Ашберга и оттуда перекачиваются в российские банки. В этих целях партнерами Олафа Ашберга, компаньонами фирм, связанными с «Ниа-банком», стали большевики Красин и Ганецкий (Фюрстенберг). Контакты между Стокгольмом и Россией курирует Шляпников. В Россию направляются значительные средства на организацию стачек, выпуск листовок. Социалистам рекомендовано изменить характер пропаганды и скорректировать ее в соответствии с «патриотической» риторикой думской агитации. Ее суть – в правительстве измена, с такой властью войну не выиграть. Пораженческие лозунги большевиков сняты.

 

Потапов внимательно изучал сообщения. «Значит, финансовые потоки все же засекли и отслеживаются. Ох, уж эти революционеры. Привыкли к своим бандитским методам, тихо и интеллигентно работать не могут. Получили деньги, и немалые, и обязательно об этом нужно раструбить на весь свет», - отметил он про себя, перекладывая донесения из одной папки в другую, еще не зная, как с ними поступить. Не приняв никакого решения, Потапов отправил бумаги в сейф. «Пожалуй, к этому вопросу лучше вернуться после встречи», - заключил он, и по привычке, убрав все со стола, и окинув кабинет своим внимательным взглядом, не оставил ли чего-нибудь такого, что могло бы привлечь внимание, выключил свет и вышел из помещения.

На душе было неспокойно, не покидало ощущение некой омерзительности, тяготило состояние какой-то потерянности. Последние дни были самыми тревожными – нужно было принимать решение. Угнетало то, что он ни с кем не может посоветоваться, поделиться своими соображениями. «Вряд ли Ермолай поймет меня. Да и не стоит посвящать его во все эти дела. Старик, наверняка, все это не сможет воспринять, а тем более, изменить себя, хотя ситуацию понимает лучше других», - размышлял Потапов.

 

- Какие люди! Рады! Искренне рады видеть такого уважаемого клиента нашего банка, как вы! – встречал Потапова директор «Русско-французского банка в Петрограде» господин Рубинштейн, расшаркиваясь и раскланиваясь перед гостем.

- Можете, ох, как вы можете обхаживать клиентов, - в тон ему произносил Потапов.

- В хранилище я провожу вас лично! Такой гость! Такой гость! – забегая вперед, уступая дорогу и показывая направление движения, - продолжал расшаркиваться Рубинштейн. Потапов уже быстро спускался вниз по лестнице в сопровождении директора банка в хранилище. Охрана передала ключ от его ячейки, мгновенно открылась металлическая дверь.

- Не будем нарушать тайну банковского вклада, - вкрадчивым голосом произнес Рубинштейн, пропуская вперед Потапова. Не будем мешать.

Оставшись один, Потапов вскрыл ячейку и вынул оттуда футляр из красного бархата. Осторожно открыв его, он смог убедится, что все на месте. Из-под атласной подкладки быстро извлек сложенный вдвое листок и положил его во внутренний карман пиджака.

- Благодарю, - бросил на ходу Потапов, покидая хранилище.

- Не смею вас просить об одолжении, милейший господин Потапов, - произнес Рубинштейн несколько смущаясь, и подавая конверт с приглашением, - могу ли я от имени ассоциации банков Петербурга просить вас посетить торжественный обед по поводу ее юбилея? Я знаю вашу занятость, но все же смею просить.

- Я буду стараться, - откланиваясь и любезно улыбаясь, произнес Потапов. Выйдя на улицу, Потапов приказал адъютанту возвращаться без него. «Душно мне как-то, все в помещении, да в помещении, не хватает воздуха. Я, пожалуй, пройдусь», - произнес он и направился в сторону набережной. Потапов любил и эту набережную, и спокойное движение Невы, и исходящую от реки прtep style=p style=xt-align: justify;охладу. Северный ветер отрезвлял, бодрил. Многие важные для себя решения он часто принимал именно здесь.

Убедившись, что поблизости никого нет, Потапов развернул спрятанный листок и пробежал глазами написанное.

«На реализацию плана тайной войны против России министерство иностранных дел Германии выделило Парвусу 2 млн. марок, планируются еще два транша в размере 20 млн. и 40 млн. марок. Предусматривается консолидация и координация действий всех сил, способных вести раскачку и разрушение России – большевиков, меньшевиков, эсеров, анархистов и прочих. В Норвегии организован запасной канал пересылки в Россию денег, снаряжения, литературы. Курировать его Парвус поручил вернувшейся из США Коллонтай. Канал связи с вами прежний». Разорвав на мелкие кусочки листок, Потапов выбросил его в Неву. Еще постояв какое-то время на набережной, и убедившись, что все они исчезли в холодных водах, он отправился к себе. Быстро достав донесения из сейфа, пробежав их еще раз /p глазами, распорядился передать полученные сведения Ермолаю Алексеевичу для анализа и последующего доклада.

«Дополнительный контроль не помешает. Большевики большевиками, а иметь свою информацию о всех финансовых потоках вовсе не лишне. Да и процедура будет соблюдена – материалы переданы в работу», - заключил Потапов, вздохнув с облегчением, что решение найдено, сам же затребовал сообщения о деятельности депутатов рейхстага от немецких социал-демократов и внимательно стал пересматривать их. Наконец, он нашел то, что искал, - донесение от «кукловода» - опытнейшего агента в Германии, информация которого всегда отличалась максимальной точностью .

«Коллонтай Александра Михайловна, 42 года от роду, к началу войны проживала в Берлине и была арестована как русская, но через день выпущена по ходатайству социал-демократов рейхстага. (До этого посещала разные европейские государства с целью участия в сборищах социалисток и феминисток, занимала на них лидирующие позиции)», - читал он.

«По имеющимся разведданным, быстро отреклась от соратников-меньшевиков, Плеханова, согласилась на сотрудничество с германскими спецслужбами и официально стала кадровой немецкой шпионкой. По настоянию немецких специальных служб перешла в лагерь большевиков, переехала в Копенгаген и приступила к работе в штабе Парвуса. Осенью 1915 года принимала активное участие в ответственной пропагандистской операции германских спецслужб в США, куда была направлена по путевке Германской социал-демократической партии. Организатор и распорядитель турне Коллонтай – Людвиг Лоре, - секретарь немецкой федерации социалистической партии Америки, он же - резидент германской разведки в Нью-Йорке. Цель пропагандистской компании – через влияние на общественное мнение американцев, не допустить сползания Америки в лагерь Антанты.

 

По пути следования в Америку у Коллонтай состоялся контакт с корреспондентом журнала «Метрополитен» Джоном Ридом. Как следует из полученных сведений от источников в Белом Доме и Госдепартаменте США, Джон Рид оказывал данным структурам «некоторую помощь в мексиканских делах» в качестве американского шпиона».

Потапов задумался: «Джон Рид в 1915 году находился в России. Тогда он готовил статьи о восточном фронте и был арестован нашей контрразведкой. При обыске у него нашли письма, которые он вез из Румынии «галицийцам антирусских настроений», много других улик. Но тут поднялась шумиха под названием «Компания в защиту Джона Рида» и мы были вынуждены его отпустить и выдворить из страны. Теперь вновь всплывает его имя, но уже по поводу связи с русской революционеркой тире немецкой шпионкой. Да, сплошные ребусы».

Потапов углубился в изучение донесения. «Джон Рид опекал Коллонтай во время ее поездки по Америке, которое продолжалось четыре месяца», - читал он. «Контакты немецкой шпионки и американского шпиона вышли за рамки деловых отношений. Между ними установилась интимная связь, несмотря на то, что любовником Коллонтай в этот период являлся Шляпников».

- Разрешите? – произнес Ермолай Алексеевич, открывая дверь.

- Входите, входите, я жду вас с докладом, - закрывая папку с материалами и откладывая ее в сторону, произнес Потапов. - Я вот тут поднял кое-какие дела. Пытаюсь свести полученную в последние дни информацию к единому знаменателю, но как-то получается все нескладно, или же действия союзников, социалистов и прочих деятелей, представляющих невесть какие организации, лишены всякой логики. Но мы то знаем, что это, не так. И логика присутствует, и дирижер имеется, есть и организаторы, и исполнители, которых, к сожалению, становится все больше и больше.

- Да, пасьянс предстоит разложить весьма нелегкий, - проговорил Ермолай Алексеевич. - Все действительно связывается непросто. Но сомнения нет – это звенья одной цепи. А может, и не стоит выстраивать в одну цепочку происходящее. Давайте проанализируем каждое ее звено по отдельности. Например, вернемся к операции по выявлению особо ценного агента, переброшенного на нашу территорию и пытающегося перейти линию фронта. Она вступает уже в свою завершающую стадию. Объект отсечен от своих проводников, с ними работают. Нами задано направление его движения – только через Сморгоньский участок, другого выхода и пути у него больше нет. Агент скоро должен обозначить себя. Наши люди предупреждены повсеместно. Остается только ждать.

- Надеюсь, что исход операции будет успешным, - поднимаясь из-за стола и начиная расхаживать по кабинету, произнес Потапов. - Этот особо ценный агент поможет нам развязать клубок. Подумать только – представитель немецкой и английской разведок, и при этом тесно связан с верхушкой какой-то влиятельной масонской организации, имеет причастность к огромным деньгам, выделенным русским социалистам с целью уничтожения России. Пускай – это только наши с вами предположения, но мне даже самому интересно узнать, что это за столь талантливая личность, которая везде успела засветиться, войти в доверие к такому большому количеству, казалось бы, разных, исключающих по идеологическим и политическим признакам друг друга организаций, но в котором все они заинтересованы. Надо же?! Столько стран приложило свои усилия к его подготовке!

- Да, личность, несомненно, любопытная, - в тон ему вторил Ермолай Алексеевич. - Вот бы нам заполучить такого агента. Но это одно звено, связанное с попыткой иностранных спецслужб внедрить очень подготовленного агента в ближайшее окружение Государя. Но есть еще звено под названием «социалисты», звено, связанное с финансированием деятельности не только этих самых социалистов, но и какой-то особо секретной программы, к чему подключились крупнейшие банки мира, влиятельные масонские организации и небезызвестный аферист Парвус.

- И из всей этой цепи самыми опасными звеньями остаются революционеры, которые своими продажными, бездумными и хорошо оплачиваемыми действиями имеют все шансы низложить Россию как великую державу, уничтожить ее.

Но с моей точки зрения обеспокоенность вызывает и еще одно звено, которое волнует нас не меньше, это начатые секретные разработки по производству особо опасного оружия. И они тоже очень хорошо оплачиваются. В этом звене – наш агент. И нам остается только молиться, чтобы он поскорее вышел на связь, - подытожил Потапов. Они еще долго дискуссировали, раскладывая пасьянс. Когда же Потапов остался один, то вновь вернулся к изучению материалов.

«Коллонтай во время турне по Америке посетила более 80 городов, в каждом из них устраивала митинги, на которых гневно обличала Антанту за то, что та натравила на «культурную» Германию «дикарей и варваров. «Тут и русские казаки, и дикари иных видов: и индусы, и алжирцы, и нет им числа», - выдержка из выступления на митинге. Все турне освещала и рекламировала нью-йорская газета «Новый мир». Следует обратить внимание, что ее владелец Вайнштейн связан не с немецкой, а английской разведкой».

Потапов захлопнул папку. «Предала сначала семью, сына, мужа, потом соратников ради сомнительной славы и скандальной популярности. Потребуется, продаст и нынешних компаньонов. К сожалению, это облик современного революционера и нарождающегося нового класса России, который по всем признакам будет следующим хозяином великой страны», - заключил Потапов. Он подошел к окну. Вечерний Петроград жил своей привычной жизнью - огни, иллюминация, спешащие экипажи. «Сколько нам еще отмерено пребывать в этой стране?» - задавал он себе вопрос, и тут же с грустью отвечал на него: «Совсем-то ничего».

 

 

Грохот, страшный грохот нарушил тишину подземелья. Николай содрогнулся. После стольких дней неведения и полного одиночества, когда он прислушивался к любому шороху и его слух был напряжен до предела, этот грохот стал для него подобным взрыву.

- Быстро! Быстро! Не останавливаться! Бегом! – отчетливо слышались команды.

Топот бегущих людей, бряцанье тяжелого железа. Николаю казалось, что даже стены ходят ходуном. Внезапно воцарилась тишина. Подступало холодное чувство страха. «Что? Что еще задумано теми, кто наверху?» - задавался он вопросом. Николай мог только догадываться, предполагать, кем могли быть эти «кто-то», и каковы их далеко идущие планы. Они своими исследованиями, сделанным в Гарце докладом выпустили из бутылки джина и теперь идея, так называемого «гуманного оружия» завладела умами не только военных, политиков, но всяких толстосумов, сомнительных организаций, которые очень хотят заполучить его и для этого не пожалеют денег.

«Анна Гёльштен, загадочная Анна Гёльштен, кто она на самом деле?» - размышлял Николай. После поездки в Гарц, эти мысли не покидали его: «Кто она и какова ее роль в затеянной сильными мира сего большой игре. И почему ее больше нет. Ее нет ни в подземелье, ни рядом с Райхом. О ней вообще никто не вспоминает. Складывается впечатление, что этой загадочной фрау не было и вовсе. А их поездка – это просто мираж».

Но когда Николай прислушивался к себе, то к своему удивлению вдруг понимал: он сожалеет, что Анны нет рядом. Ему не хватало ее колкостей, бескомпромиссности в принятии решений, суждениях. Они вновь плохо расстались. Но это был единственно верный способ урезонить строптивую фрау, задев ее самолюбие. «А Райх, этот хитрый лис, наверняка ведет двойную игру. По всему видно, что война его больше не интересует. Умный Райх теперь анализирует расклад сил и ищет свое место в послевоенном мире. Интересно, к кому он все-таки примкнет? А Николаи? Какова его роль? Он – один из организаторов встречи и тоже играет на два фронта: союзники + англичане и Германия + Штаты. И это заигрывание с заокеанскими представителями, заискивание, доходящее до неприличия. Значит, дальнейшая судьба и исследований, и их практическая реализация будет решаться за океаном».

Послышался режущий слух скрип двери. Николай не ошибся – кто-то открывал внешнюю металлическую решетку. Значит, скоро надо ждать гостей.

- А вы, как я погляжу, неплохо устроились, - произнес Райх, входя в жилище, которое и комнатой-то назвать было сложно, и присаживаясь на табурет. Николай, лежа на кровати, и глядя в потолок, молчал, делая безразличный вид.

- Вы не хотите отвечать? Это ваше право. Только не забывайте, кто вы и по какому поводу здесь находитесь, а могли бы ведь и вовсе не находиться, а проводить время в застенках совсем иного характера, - с некоторой издевкой тянул Райх. Николай молчал, подчеркивая всем своим видом абсолютное безразличие к присутствию Райха.

- Встать! – орал уже он, выходя из себя. - Я вам приказываю встать! Лицо Райха покрылось бордовыми пятнами.

- Уважаемый господин Райх, - совершенно спокойным голосом произнес Николай, усаживаясь на кровати. - Что вас так встревожило или расстроило? Ну, если я вам не нужен, почему же я до сих пор нахожусь именно в этом подземелье? А если я все еще нахожусь здесь, значит, нам предстоит серьезная работа. Прекратите эту бабскую истерику и давайте поговорим о деле, если таковое существует?! Райх в упор смотрел на Николая.

- Бросьте вы эти банальные приемы с испытывающими взглядами, выдерживанием пауз, - с некоторым цинизмом проговорил Николай. - Мой доклад слушало достаточно много сведущих в проблеме людей. И будет не понятно, если связь прервется и вам начнут задавать неудобные вопросы. Если наши исследования продолжаются, давайте сосредоточимся на деле без всех этих ненужных прелюдий.

- А вы умны, как всегда умны и рассудительны, и даже длительное заточение не лишило вас выдержки, - процедил сквозь зубы Райх.

Сделав некоторую паузу, он быстро заговорил: «У вас есть сутки, чтобы представить свои предложения по системе подавления. Нас интересует толпа, толпа митингующих, недовольных, агрессивных и приемы влияния на ее поведение, управление ею. Нас также интересуют и приемы, вызывающие агрессию людей, их возмущение тогда, когда это необходимо. Поступил новый заказ, который необходимо выполнить срочно».

Райх, не взглянув в сторону Николая, быстрым шагом покинул помещение.

Случилось то, чего больше всего боялся Шереметьевский – их исследования обретают практическую форму. «Значит, происходит что-то такое, что отодвигает на второй план проблему применения «гуманного» оружия в отношении армии противника, а главным становится разработка технологий подавления сознания мирного населения, или же наоборот, возбуждение, а скорее, побуждение к агрессивным действиям», - размышлял Николай. «Следовательно, готовится какая-то крупномасштабная акция в отношении целой страны, где возможно планируется произвести переворот, свержение власти именно путем взрыва народного гнева, недовольства существующим строем. Неужели, в ведомстве Николаи решили повторить сценарий Марокко, где он был реализовал блестяще. Нет, конечно же, не только Германия принимает участие в его разработке, для одной страны размах не тот. Речь идет вовсе не о локальной операции».

Грохот, вновь послышался страшный грохот, затем бряцанье наручников и топот бегущих людей. «Значит заключенные - это и есть толпа, которую они будут представлять, это и есть наш новый исследовательский материал», - заключил Николай, готовясь к тому, что за ним скоро придут.

 

Их буквально вталкивали в огромный зал подземелья. Из всех дверей под грубые окрики охраны выходили сотрудники, которых тут же выстроивали в ряд. Они казались все одинаковыми, одетыми в белые комбинезоны и высокие бахилы. Вдруг Николай ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Повернувшись в его сторону, он встретился глазами с Керенцем. Сначала оцепенение, потом неподдельная радость. «Керенц, милейший Керенц здесь, мы снова вместе!» - пронеслось в сознании Николая. Его переполняли эмоции, душа ликовала. Было ощущение, что он, наконец, увидел самого близкого ему человека, встречи с которым очень ждал. Керенц смотрел на него своими добрыми глазами, в них читалась неподдельная радость. Было заметно, как он похудел, осунулся за это время, но выражение лица очень деликатного человека было все тем же.

Открылась центральная дверь и из нее стремительной походкой уверенного в себе человека вышла фрау Анна. За ней семенил Райх. Встав перед строем, Анна произнесла: «На нас возложена великая миссия – нам доверено начать эксперименты по разработке несмертельного оружия, оружия, с помощью которого мы поможем человечеству сделать правильный выбор, а если люди, целые народы не смогут сделать этого сами, мы начнем управлять их поведением, помогая таким образом ориентироваться в жизни. Господин Райх, приступайте!». В сопровождении охранника он шел вдоль шеренги, останавливался, вглядывался в лица замерших в ожидании своей участи людей. Затем кивком головы указывал на конкретного специалиста и его тут же выталкивали из строя и определяли в ту или иную группу. Райх несколько раз прошелся мимо рядов. Всех специалистов распределили по направлениям. Теперь они только вдвоем стояли друг против друга: Николай и Райх, который улыбался победной улыбкой. Пауза затягивалась.

«Любит, как же любит Райх разыгрывать спектакли, принимать картинные позы, тянуть время. Он явно переигрывает и становится смешон», - думал Николай, откровенно рассматривая Райха. Страха больше не было. «Если со мной сейчас что-то и случится, человечество еще какое-то время сможет спать спокойно и быть уверено, что никто не станет покушаться на их интеллект, психическое здоровье, а я умру с чувством удовлетворения от исполненного гражданского долга перед этим самым человечеством», - прокручивал в сознании ситуацию Николай.

- Координировать работу групп под моим началом будут Шереметьевский и Керенц. Следуйте за мной! – произнесла фрау Анна, удаляясь через центральные двери.

- Господин Шереметьевский, мы ознакомились с вашими соображениями. Вы предлагаете следовать проверенным методом, в основе которого лежат эмоции, внушение на расстоянии, - начала жестко фрау Анна.

- Не следовать, а продолжить начатые с господином Керенцем исследования в этом направлении. Они помогут приблизиться к цели наших наблюдений – нам надо добиться, чтобы через скрытые сигналы внутренние идеи человека закрепились в его подсознании, стали нормой поведения масс в конкретной ситуации, - парировал Николай.

- Ваши исследования громоздки, сложны, мне кажется, вы просто тянете время, и морочите нам голову, - бросила фрау Анна, - придумываете каждый раз новые методы и подходы, а на самом деле топчитесь на месте.

- Я не знаю такого ученого, как фрау Анна, я не знаком с вашими трудами и исследованиями и не готов вступать с вами в дискуссию, потому что не знаю, какую научную школу вы представляете, - в тон Анне заговорил Шереметьевский. - Я удивляюсь вашей, фрау, смелости судить о том, чего вы не знаете, говорить о вещах, в которых вы, мягко говоря, не сведущи. Если у вас есть деньги, или же за вами стоят те, у кого они имеются в избытке, это еще не означает, что у вас есть подобающие знания. Оставьте эту функцию за учеными.

- Что - о - о …? Что вы себе позволяете? – ревел Райх.

- Вот видите, первые результаты получены. Вы раздражены, - спокойно произнес Николай. - И прелестное личико фрау Анны уже не так прекрасно как обычно, и на нем отражена вся гамма негативных эмоций, а в нашей лаборатории создалась атмосфера ненависти.

- Вы, вы, вы – наглец и мерзавец! - взвизгнула фрау Анна.

- Ну, зачем же так? Это уникальный в своем роде метод так называемой психологической индукции, продемонстрированный в действии, - с победной улыбкой произнес Николай. - К всестороннему анализу этого метода еще только подступаются всего несколько ученых в мире, в том числе и Бехтерев в России. Вам разве об этом не известно, фрау Анна? В названном методе кроется разгадка того, что вы, или ваши хозяева, стремятся получить – контроль над сознанием масс. Вот мы и постараемся исследовать метод психологической индукции.

- Ненавижу! – процедила сквозь зубы Анна и залепила Шереметьевскому пощечину. Пойдемте, Райх. Нам нужен конкретный результат и очень быстро, - бросила она на ходу Николаю.

- Вот тогда мы и сделаем выводы.

Дверь захлопнулась, они остались одни с Керенцем.

- Позвольте я вас обниму, дружище Керенц, - произнес Шереметьевский, заключая его в свои объятья.

- Рад, искренне рад видеть вас в здравии, - бормотал Керенц. - Я уже и не надеялся на то, что мы свидимся, рад, я искренне рад. Может, не надо было так с фрау, ваш тон расстроил ее.

- Судя по ее действиям, расстроил очень, - с некоторой иронией в голосе произнес Шереметьевский. - Но мне кажется, что вы поймете и оцените мой прием. Иначе мы не сможем работать дальше. Эта фрау, которая ничего не смыслит в науке, везде сует свой нос. Нам надо или слушать ее бредни и тратить время непонятно на что, или же заниматься исследованиями, спросят с нас, - заключил Николай.

- Да, вы правы, вы, конечно, правы, но у нас могут быть большие неприятности, - все еще бормотал Керенц.

Дверь распахнулась. В лабораторию буквально влетел Райх.

- Вы переступили черту дозволенного, - орал он на Шереметьевского.

- Бросьте, уважаемый Райх, вам ведь тоже хотелось отвязаться от назойливой фрау. У нас, наконец-таки появилась возможность спокойно поработать. Давайте приступим к делу, - спокойным голосом произнес Николай.

 

Его бил нервный озноб. Напряжение прошло, и, оставшись один, Шереметьевский дал волю своим эмоциям. «Я шел во банк, я рисковал, я ходил по лезвию бритвы, но другого способа узнать хоть что-то, наверное, не было. Если располагаешь минимум инp формации, главным источником ее получения становится создание такой психологической ситуации, при которой благодаря характеру проявленных оппонентом эмоций, можно смоделировать ситуацию», - пытался оправдать свои действия Николай. Это был один из предложенных им методов получения информации путем обратной связи с объектом своего интереса с использованием раздражителей, учетом особенностей психического, эмоционального состояния.

Но Николай даже не мог предположить, что на практике этот метод потребует такого нервного напряжения. Ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы отыграть мини спектакль на нужной чистоте – быть дерзким, заносчивым, амбициозным, с подчеркнутым пренебрежением и безразличием относящимся к самоуверенной фрау. «Да, дорого мне мог обойтись этот метод. Но игра того стоила. Анна нервничает, плохо управляет своими эмоциями. Это значит, что на карту поставлены не просто огромные деньги, а началась целенаправленная кампания на уничтожение какой-то страны, неугодной, все еще сильной, не вписывающейся в планы альянса государств, которые стремятся установить контроль над послевоенным миром. И кампания связана не с активными военными действиями, а с возбуждением народных волнений. Этой страной может быть только Россия, если в этом альянсе объединились ее противники с ее же союзниками. Этой страной может быть только Россия, где практически с начала века все так не спокойно», - раскладывал он пасьянс.

В самые сложные моменты они именно так поступали с Ермолаем Алексеевичем, когда методом сравнительного анализа, сопоставления фактов, хотели получить картину событий. Но это были только предположения, чутье же подсказывало Николаю, что в «большом» заказе фрау Анны есть еще нечто более важное. «Теперь – главное не переиграть и безошибочно выбрать формат отношений и с Райхом, и с фрау.

На карту поставлено многое. Узнать это главное и выйти на связь, узнать и выйти на связь, - проносилось в сознании Николая. Он погружался в глубокий сон, но мысли все еще продолжали прокручивать ситуацию: «Судя по тому, как активизировали свои действия буквально все – и военные, и банкиры, и масоны, и прочие разные и непонятные организации, Россия все еще сильна и представляет реальную угрозу для тех, кто хочет править миром».

 

- Мы должны испытать все возможные и невозможные методы, сделать все, что в наших силах, - жестко произносила фрау Анна.

- Но мы ограничены в своих возможностях, - пытался возразить ей Райх.

- Молчите, вы, по всему видно, до конца еще не осознали всю важность поставленной перед нами задачи. Собрали такое количество ученых и говорим, что наши возможности ограничены, - грубо оборвала его Анна.

- Вам, военному человеку, должно быть лучше всех понятно, что мы вступаем в то время, когда численностью, даже самой большой армией и современным вооружением уже не побеждают. Если мы хотим завоевать мир, контроль над этим миром, нужно совсем другое оружие, оружие, которое заставит подчиняться нам огромное количество людей, стран, континентов.

Вдруг Анна резко остановилась. На ее лице отразилась гримаса – в лабораторию входили Керенц и Шереметьевский. Анна свой взгляд перевела на Райха и машинально стала собирать разложенные на столе папки. Тот залился краской.

- Видимо, произошла ошибка по времени доставки к месту работы, - только и смог выдавить из себя Райх.

Они вопросительно смотрели друг на друга, пытаясь ответить на вопрос: «Слышали ли их разговор».

- Для проведения опытов все готово, - доложил Керенц, передав фрау Анне планшет с полным описанием запланированного эксперимента.

- Вы вновь обращаетесь к опытам по коллективному внушению эмоций на расстоянии, - быстро пробежав глазами текст, небрежно произнесла Анна, отдавая планшет Керенцу. - Тот весь сжался и приготовился оправдываться.

- Это не совсем так, - проговорил Шереметьевский. - Мы намерены испытывать комплексные радиосигналы определенного ритма. Они должны вызвать у толпы легкое гипнотическое состояние, которое, как известно, способствует созданию хорошей основы для повышенной внушаемости. И вот тут-то мы намерены обратиться к методу психологической индукции, когда в эту массу народа, находящегося в определенном состоянии, внедряется несколько соответствующим образом подготовленных людей для создания нужного настроения у толпы. Суть дальнейшего эксперимента: вызывать различные состояния - страх, ненависть, преклонение, восторг, начать управлять эмоциями большого количества народа

«Наверное, что-то изменилось», - пронеслось в сознании Николая. Он уже был внутренне готов парировать на очередную колкость фрау. Но она непривычно спокойно произнесла: «Что ж, дело ваше, в конце концов, за результаты отвечаете вы». С подчеркнутым безразличием она вернула планшет Керенцу, давая понять, что больше не задерживает их с Шереметьевским. Николай боковым зрением пытался рассмотреть надписи на папках. Все, что он смог разобрать на тех, что лежали на самом верху, это – «Геологическое оружие», «Вирусы» и еще часть названия «Изотери…». Все похолодело внутри. «Наши опыты – это детский лепет по сравнению с тем, что здесь происходит. Опыты ставятся на большом количестве людей, поэтому и территория для исследований в этом подземелье значительно больше. Наверняка, тут собрано немало ученых со всего света. А если речь идет о геологическом оружии, то обязательно должен быть полигон для подземных испытаний».

- Вы сегодня необыкновенно хороши, - проходя мимо Анны, тихо обронил Николай. - И в халате вы выглядите гораздо привлекательнее, чем в бахилах и комбинезоне.

Лицо Анны покрылось густым румянцем.

«Анна все время перебирала ключи в кармане своего халата, значит, она носит их с собой, а возможно, просто не успела сдать на хранение в тайную комнату, потому что работала с папками». Мысли о том, что главные секреты находятся рядом, не давали покоя Николаю. Уже послышался знакомый грохот металла, материал для исследований доставили и готовят к опытам, а Николай никак не мог сосредоточиться. Он то откладывал планшет с заданием в сторону, то вновь углублялся в чтение записей. Но перед глазами стояли собранные стопкой папки. Он пытался воспроизвести обстановку до мельчайших подробностей. «Большой стол, папки, Райх, опирающийся на металлический шкаф. Металлический шкаф, шкаф. Скорее всего, папки хранятся в нем только на время работы в лаборатории, а затем уносятся куда-то в особое хранилище. Держать такие секреты в сейфе просто непростительная халатность. Но Анна имеет доступ к ним, и, по всему видно, определяет порядок, последовательность проведения опытов. Видимо мы с Керенцем попали именно в тот момент, когда обсуждалась такая последовательность».

- Господин Шереметьевский, можем приступать, - произнес Керенц.

Двери лаборатории отворились, и они вошли в большой зал, где в несколько шеренг уже были выстроены заключенные. Николай от неожиданности остановился. На него в упор смотрел Александр, а рядом с ним находилось еще несколько заключенных, над которыми они с Керенцем ставили опыты. «Этого не может быть, это просто невозможно», - пронеслось в сознании Николая. Он сначала посмотрел на Александра, а потом свой взгляд перевел на Керенца. Тот явно был доволен, что доставил приятное Шереметьевскому.

- Мне удалось отстоять нашу группу, доказать, что они нам необходимы, - тихо произнес Керенц.

Николай едва заметно коснулся его руки и пожал ее.

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ...