Женский роман

Печать PDF

Читайте в сборнике рассказов «Миражи».

Внимаю сценаристов! Любой из рассказов может стать прекрасным сюжетом для фильма.

Наталья Голубева

А на земле сегодня снова снег идет…

 

На часах было девять, но уходить с работы вовсе не хотелось. Лина медленно подошла к окну кабинета и стала вглядываться в лица спешащих домой прохожих, задержавшихся по каким-то причинам на городских улицах. Она любила это во всю стену окно, которое будто открывало перед ней совсем другой мир. Там, за ним, была жизнь с бесконечной суетой и извечными заботами торопящихся куда-то людей.

Послышавшийся в коридоре грохот ведер напомнил, что в здании началась уборка, и бедная Марья Васильевна вновь будет терпеливо ждать, когда же, наконец, можно будет начать прибирать.

мПроблем, требующих своего решения, накопилось много, но делать ничего не хотелось. Не покидало желание стоять у окна и наблюдать за разворачивающимся там действом. Совсем скоро опустеют улицы, и на них ровными рядами выйдет уборочная техника. Потом специалисты начнут осматривать и опробовать в общей цепочке иллюминацию, где уже который день у них что-то не ладилось.

До наступления Нового года оставались считанные недели. Сегодня его скорое приближение ощущалось особенно. Впервые за непривычно теплые декабрьские дни выпал снег. Он был мокрым, тяжелым, неприветливым. «А на земле сегодня снова снег идет, и вновь подходит к концу еще один год моей жизни, а в ней все остается по-прежнему: работа, работа, бесконечная работа как спасение от вечно преследующего одиночества, пугающий своей пустотой дом и никаких намеков на перемены. А может, это мое настроение не позволяет насладиться красотой первого снега, пусть даже и переходящего в слякоть», - с грустью думала Лина.

«Боже, и кому я понадобилась в такую рань? В кое-то веки удалось заснуть. И обязательно надо разбудить», - бурчала Лина, делая над собой неимоверное усилие, чтобы подняться. «А может вообще не отвечать? В конце концов – это наглость беспокоить человека в столь ранний час».

Но телефон звонил с завидной настойчивостью и, судя по всему, на том конце провода вешать трубку не собирались. Лина брела в прихожую скорее по инерции, находясь еще во власти сна. Но не успела она поднять ненавистную трубку, как оттуда стали вылетать фраза за фразой, будто строчили из пулемета:

- Линка! Дорогая! Все! Наконец! Свершилось! Петр решился! Мы вместе едим в Прагу!

Потом послышалось что-то среднее между й-а-а! и криком а-а-а! Так могла восторгаться и выражать свои чувства только Эля. Вклиниться между словами и эмоциями было просто невозможно. Лина терпеливо ждала, замерев у аппарата с закрытыми глазами, продолжая не то спать, не то пробуждаться.

- Лина! Ты только представь себе! Рождество! Прага! Мягкими хлопьями опускающийся на землю снег и мы! Только вдвоем! Это так романтично! Лина! Я так счастлива!

Лина в ответ что-то промычала не членораздельное и вновь замерла в ожидании. Надо было все-таки дождаться ответа на волнующий вопрос: «Зачем ее подняли в такую рань, когда впереди выходной, и что такое могло произойти в отношениях Эли с Петром, что так срочно понадобилось об этом сообщать?» Прерывать Элю было бесполезно. Пока она все не расскажет, вставить свои пять копеек никому не позволит. Лина это знала хорошо.

- Но даже не это главное! Я должна его не только сопровождать, присутствовать на переговорах и подписании контракта, но и все стальное… Лина? Ты понимаешь, о чем я?

В трубке ответили мычанием, лишенным всяких эмоций.

- Лина? Ты спишь, что ли? – наконец спросила подруга.

- А то нет? – уже почти орала проснувшаяся окончательно Лина, вконец взбешенная такой бестактностью. Ну и поезжай со своим Петром хоть в Прагу, хоть в Вену! Я-то тут причем? Я за тебя рада! Будь здорова! – сердито произнесла Лина, собираясь положить трубку.

- Лина! Ты что? Ничего не понимаешь?

- Нет! Ровным счетом ничего!

- Но я же должна быть в это время в Таллинне! А потом на самом побережье Балтики, в каком-то очень классном местечке, где гнездится элита с европейского севера! Там, в новом отеле, который еще к тому же и презентуют, пройдет семинар. Говорят, что – это потрясающее сооружение, просто супер: бизнес-центр, новомодные процедуры по системе «СПА» со всеми наворотами. Талассо-центр в Тунисе отдыхает. И вообще, сервис, которым собираются удивить всех. Судя по заявленным участникам, бомонд будет неслабый! На нем же запланировано мое выступление. Ты что, забыла? Лина! Соглашайся! Съезди вместо меня. Выступишь, отдохнешь. Наделаешь себе всяких масок, массажей, в баньке попаришься! Говорят, их там семь или восемь: римская, русская, турецкая, хамам. Тебе же все равно! Заодно и развеешься!

- Делать мне больше нечего, как тащиться непонятно куда. Да еще под новый год в непонятную тьму таракань, пусть даже и на заграничное балтийское побережье. И вообще, у меня – конец года.

- Лина, не упрямься! Я же знаю, что ты обязательно выручишь! Все! Пока! Я звоню организаторам, меняю свою фамилию на твою. Тему ты и так знаешь. Лучше тебя никто не выступит!

В трубке раздались гудки, а. Лина все продолжала сидеть в прихожей с прижатой к уху трубкой, еще не понимая, снится ей все это, или происходит наяву.

- Ладно, я подумаю, – пробурчала Лина, укладываясь в кровать. Сон был окончательно нарушен, голова раскалывалась, мечта выспаться рушилась окончательно. Ну и денек! Хорошенькое начало!

«А здесь даже мило», - отмечала про себя Лина, удобно устроившись на мягком диванчике у окна, за которым открывался чудесный вид на зимнюю Балтику. Она представала во всей своей красе – холодные волны набегали на опустевшие берега, еще не успевшие покрыться снегом. О чем-то перешептывались грустные сосны. «Может и права Эля, мне действительно надо было сменить обстановку. После суеты и такого сложного года все-таки приятно оказаться совсем в другом мире, попасть в иной ритм жизни. Вроде бы и работа, а все спокойно, размеренно, даже уют какой-то домашний. Все так не навязчиво». Только покоя не давала брошенная Элькой фраза о том, что ей же все равно где находится, куда ехать, потому что она никем и ничем не связана. Это было действительно так, но не покидало чувство обиды, да и на душе остался неприятный осадок. На ум пМоре, ласковое море… Как часто, засыпая, Алекс представлял себя, идущим вдоль его берега. Приглушенный шум волн, шуршащих о гальку, волновал, будоражил воображение. Как часто снился ему этот сон. Одна картина сменяла другую, каждая из которой была загадочнее предыдущей, манила и звала в какую-то неизвестную, но очень реальную жизнь. И как сильно каждый раз было его разочарование, когда, просыпаясь, обводил взглядом жилище, которое в очередной раз, и не без малых усилий, удавалось снять его родителям. Последнее, перед поступлением, было даже не бараком. Какая-то пристройка из досок, где зимой во все щели поддувал снег.Они столкнулись случайно в раздевалке. Между ними были мгновения. Трепет, глубинные импульсы Дара ощутила от прикосновения его тела, какие-то неведомые доселе чувства всколыхнули душу. Она понимала, что между ними пробежала искра, но разгореться она вряд ли сможет. Но этими чувствами она жила целый год до их нынешней встречи. Вот и сейчас она войдет в гостиную, подаст ему кофе, и весь ее вид будет излучать желание.p style=риходило срtext-align: justify;/pавнение с пустоцветом: вроде ты есть, а не цветешь.

Но Лина тут же начинала себя успокаивать: «В жизни у каждого своя дорога. НВсе произошло так естественно, быстро, как будто судьба давно уже начертала ему этот путь. Только надо было дойти именно до этого этапа, пережить голод, ту нищету, которая рождала безысходность. Иногда ему казалось, что он так и погибнет здесь, среди этих бараков, нечистот, унижения.а чью-то долю выпадает личное счастье. Кого-то ждет успех в карьере. Ну, не сложилось. Лучше уж быть одной, чем ложь, притворство, а то еще и выяснение отношений. Вот чего- чего, а этого я боюсь панически. Зато на работе все успешно, у меня есть даже определенный авторитет, а главное – хорошая репутация среди тех компаний, которые занимаются возведением по всему миру гостиничных комплексов. Мой доклад, судя по реакции участников, понравился. А здесь действительно мило», - уже совсем примирившись с обстоятельствами, и даже почувствовав себя комфортно, размышляла Лина, запивая свои мысли вкусным коктейлем.

- Я вижу, ваше настроение сегодня гораздо лучше, а в глазах даже появился интерес, - произнес кто-то рядом.

Лина от неожиданности вздрогнула и глазами стала искать того, кто позволил прервать ее, как ей казалось, такие здравые рассуждения. Буквально напротив нее сидел, улыбаясь добродушной хитроватой улыбкой, мужчина средних лет. Про таких говорят: «Добряк, толстяк». Попыхивая трубкой, от которой исходил приятный запах табака, он откровенно рассматривал Лину. Она молча посмотрела на незнакомца, не успев даже понять, что происходит. Ее просто застали врасплох.

- Отто! – представился тот, пересаживаясь на диванчик к Лине.

«Наглость какая», - мгновенно пронеслось в сознании. Ничего не скажешь, ведет себя так, будто у себя дома, а я его ближайшая родственница».

Но Отто был рядом, так близко, что слышалось его прерывистое дыхание, а сама Лина оказалась во власти окутывающего табачного дыма.

«А это и вообще наглость. Не хватает мне еще полной грудью вдыхать эту отраву. Я что, должна лопнуть от счастья, что рядом со мной вдруг оказался Он, и терпеть такую бесцеремонность?» - негодовала Лина, машинально отодвигаясь от него и буквально вдавливая себя в угол дивана.

Оркестр заиграл незнакомую, но спокойную и очень красивую мелодию. Солировал пианист. Судя по его раскрепощенной манере исполнения, ему явно доставляло удовольствие играть и эту мелодию, и сидеть за необыкновенно красивым красным роялем, ощущать на себе восхищенные взгляды публики. Гости медленно рассредоточивались по уютным зальчикам, занимая места за столиками. Дамы, строго следуя протоколу и указанному в приглашении дресс-коду, на какое-то время старались задержаться у входа, непринужденно разговаривая с собеседником и одаривая его улыбкой, принимая при этом выгодные позы, чтобы продемонстрировать обществу наряд из последней коллекции одного из модных домов, подчеркнуть отменный вкус и изысканные манеры.

Лина сначала по инерции, а затем уже с интересом стала рассматривать эту яркую публику. Занятие ее так увлекло, что она даже на какое-то мгновенье забыла о своем не совсем желанном соседе.

«И зачем Элька заставила меня надеть это платье – длинное, с высоким разрезом и низким декольте. Да еще яркого красного цвета, который всегда меня откровенно раздражал. Хорошо еще, что я успела занять место на этом диване и вовремя заказать коктейль, а то пришлось бы на глазах у всех дефилировать в непривычной для себя одежде, а это – неестественность, скованность».

- Вам очень к лицу красный цвет, да еще в сочетании с серебром: украшения, сумочка. Пепельная блондинка, холодный неприступный тип женщины. Все очень эффектно и со вкусом, - произнес Отто.

Лина от неожиданность вздрогнула. Отто напомнил, что продолжает находиться рядом и все это время, оказывается, наблюдает за ней. Лина не успела даже подумать, как ей отреагировать на его слова: поблагодарить или же рассердиться, так они были неожиданны. Вдруг рядом прозвучало:

- Отто! Вот ты где! Тебя все обыскались, а ты тут, как ни в чем не бывало, дымишь своей трубкой!

- Августа! Ты чертовки хороша и злиться тебе вовсе не к лицо. Гости еще только собираются и у меня есть возможность на какое-то время предаться своей страсти – выкурить трубку хорошего табака. Кстати, кубинский. Ты же знаешь, это - моя слабость, - спокойно произнес Отто.

Августа присела на подлокотник дивана рядом с ним, не дожидаясь его приглашения. Выкурив сигарету, она подхватила Отто под руку и увлекла к центру зала. Пора было начинать церемонию.

Лина опешила. Ее даже не заметили, или специально проигнорировали. Внутри будто все перевернулось. Она почувствовал, как краска ударила ей в лицо. Самолюбие было ущемлено до предела. «Я что же, до такой степени безлика и не интересна, что меня можно принимать за нечто неодушевленное?» Лина негодовала. «Я что, хуже других, или неприметная дурнушка? А может во сто крат лучше и интереснее? Во всяком случае, привлекать мужчин наглостью и бесцеремонностью не собираюсь, уж точно!» Раздражение усиливалось. «А может, я просто эффектнее и меня не заметили специально? А посему постарались побыстрее увести Отто подальше от незнакомой женщины?» - рассуждала Лиина, уже немного успокоившись.

«А Отто! Сначала рассыпается в комплиментах, а потом поднимается и бежит по первому зову за какой-то Августой, не удосужившись даже попрощаться. Европейская культура называется. Один только треп, да сплошное позерство», - вновь негодовала Лина. «А, собственно говоря, почему Отто должен был прощаться со мной? Мы вовсе не знакомы и никто из нас не имеет никаких обязательств друг перед другом» - оппонировала себе Лина.

Она едва дождалась окончания фуршета. Все было очень пристойно и с определенной долей шарма. К ней даже кто-то подходил и о чем-то расспрашивал. Она что-то отвечала. Когда же, наконец, закончилась, как ей показалась, эта пытка под названием корпоратив, Лина поторопилась к выходу. Она постоянно ловила себя на мысли, что ей очень хочется оглянуться, посмотреть в ту сторону, где находится Отто. Он ведь весь вечер провел в окружении Августы, которая так и не отпустила его от себя.

«Что это? Ревность? Разыгравшееся воображение? Уязвленное самолюбие?» - думала Лина, заставляя себя не смотреть в ту сторону. Но одно дело рассудок, а другое дело – желания, с которыми невозможно справиться. Уже покидая зал, Лина позволила себе оглянуться. На нее в упор смотрел Отто, продолжая попыхивать трубкой и кивать головой в знак согласия с тем, что говорила Августа, а возможно, только изображать заинтересованность и свое участие.

Наконец карточка вставлена в замок и можно выплеснуть свои эмоции сполна, пусть даже и себе. Первое, что Лина сделала, начала лихорадочно вытряхивать все содержимое из еще совсем недавно ненавистного чемодана. Ей всегда было так комфортно в брючном костюме, особенно в командировках. Пару блузок – и свежо, и не обременительно. Да и таскать за собой чемодан не было никакой нужды. А тут Элька натолкала в него столько барахла, что у нее постоянно появлялось желание бросить его на очередном этапе пути.

Теперь же она раскладывала на огромной кровати всякие вещички, с интересом разглядывая их. «Эля постаралась на славу. Желание поехать с Петром в Прагу, по всему видно, было огромным. Эля явно хотела загладить передо мной свою вину. Тут, кажется, есть все и на все случаи жизни. Какой же чемодан тогда она сама потащила с собой в Прагу?» - тут же задала себе вопрос Лина. Зато на следующее утро она кокетливо дефилировала в тренажерном зале в миленьком костюмчике серо-розового цвета, набросив на плечи белую куртку от спортивного костюма. Потом были эффектные позы во время неспешного браса в бассейне, где и тело ухоженное показать хотелось, и новый итальянский купальник. Чашечка ароматного кофе, который Лина медленно попивала, обернувшись в белоснежный махровый халат, венчала утренний моцион.

Лина ловила на себе не лишенные любопытства взгляды, брошенные как бы невзначай. Внимание присутствующих было приятным и хотелось подольше оставаться в состоянии раскрепощенности, осознавать свою даже некую респектабельность. Роскошный отель, роскошная, знающая себе цену, женщина, изысканная публика. Ей это все определенно нравилось. Но, прислушиваясь к себе, Лина понимала, что ей чего-то не хватает, а может, кого-то? Глазами она искала Отто. Почему-то очень хотелось, чтобы он увидел ее именно сейчас и именно в таком виде, оценил и понял, что она вовсе не холодная, неприступная женщина, а приятная во всех отношениях дама, готовая к более неформальным отношениям, и к тому же. привлекательна.

Дверь отворилась и в зал стремительной походкой вошла эффектная шатенка, на ходу картинно подбирая волосы, чтобы спрятать их под резиновую шапочку. Для этого она замерла в позе, подчеркивающей ее стройную фигуру и красивую грудь. Шатенка была так привлекательна, что даже тот, кто был сосредоточен на плаванье, невольно поворачивался в ее сторону. Еще мгновенье, и уже очередной представитель мужской половины человечества спешил пропустить ее на дорожке, при этом, не забывая оказать знаки внимания.

«Конечно, - это Августа. Она так уверенна в себе, напориста, что устоять перед этим напором просто невозможно», - отметила про себя Лина, покидая зал, и испытывая при этом чувство досады. На нее больше никто не обращал внимание.

«Зачем мне это все?» - ругала себя Лина по дороге в номер. «Какая-то сложная игра ради того, чтобы на тебя обратили внимание, заметили, приняли в свой круг, постоянная головная боль по поводу того, чтобы быть эффектной, поддерживать интерес к себе любым способом, какая-то борьба за выживание в сложном для моего понимания мире. Жила же я спокойно и хуже мне от этого не было. А тут я еще не ввязалась в гонку, а уже столько эмоций и одни заботы, что одеть, как выглядеть. Нет. Лучше моего брючного костюма ничего на свете нет. Пускай не так приметно, зато удобно. Тот, кому я понравлюсь, не будет оценивать меня по количеству барахла в моем гардеробе», - убеждала себя Лиина, одновременно ругая за то, что поддалась царившему здесь настроению людей, предпочитающих фривольность и легкий флирт деловым отношениям.

На ум уже пришли первые фразы, которые она обязательно произнесет на завтрашней дискуссии. Но Лина тут же поймала себя на мысли, что это никому не интересно потому, что все большие дяди и тети играют в какую-то сложную взрослую игру. И все будут внешне проявлять участие, заинтересованность, а думать о предстоящем вечере, встречах и нарядах. Но про себя Лина отметила, что вовсе не испытывает сожаления по этому поводу и ей теперь тоже больше всего хотелось думать о том же: что лучше одеть на себя, чтобы на фуршете выглядеть привлекательно. В душе она подтрунивала над собой: «Как все-таки устроена женщина. На нее не успели еще обратить внимание, а уже хочется все изменить в своей жизни – стиль, манеры, гардероб, и нравиться, нравиться, раствориться в мужском внимании».

Весь день Лина нервничала, несмотря на то, что в любой жизненной ситуации всегда сохраняла самообладание. Она нервничала, когда была дискуссия, постоянно ощущая на себе пристальный взгляд Отто, во время кофе-паузы, когда Отто смотрел на нее и вовсе откровенно, но не пытался даже подойти, когда, окруженная коллегами, отвечала на их вопросы, а он не искал предлог, чтобы быть поближе к ней.м Августа как всегда появилась в тот момент, когда весь бомонд был в сборе. Яркая, в эффектном сиреневых тонов наряде, которые красиво контрастировали с ее смуглой кожей, и сразу же оказалась в центе всеобщего внимания. Но ее интересовал только Отто. Любезно со всеми раскланявшись, она буквально повисла у него на шее. А тот и не думал противиться такому ее вниманию.

«У нас остается всего лишь один вечер. Завтра утром мы все разъезжаемся, а в наших отношениях так ничего и не ясно. И отношения ли это вообще? А может, Отто просто доставляет удовольствие таким образом испытывать мою нервную систему? А я как последняя идиотка поддалась на игру какого-то странного мужчины, пусть даже и хозяина всего этого великолепия. И что я в нем нашла? Ну, не красавец, ну, не Апполон. Просто толстяк, и, наверное, добряк. Но Отто всегда в окружении женщин, и только красивых. Значит, есть в нем что-то такое, что так влечет к нему. Женщины-то все сплошь умные и самодостаточные.

Из этого следует вывод: утверждение о том, что нужно быть обязательно стройным, моложавым, динамичным и излучать уверенность в себе вовсе не верно. Оказывается, можно быть просто самим собой, вот так просто попыхивая трубкой, заниматься интересным для себя делом и добиваться результата вопреки новомодным тренингам, методикам и рекомендациям как взять штурмом карьерный Олимп. Значит, это всего лишь чей-то хорошо организованный бизнес. А главное в том, чтобы очень хотелось добиться поставленной цели и внешность тут вовсе не при чем. Лина непроизвольно посмотрела в сторону Отто и вновь встретила его откровенный изучающий взгляд. Пожалуй, впервые за многие годы Лина стушевалась. Не покидало ощущение, что Отто прочитал ее мысли, и прекрасно знает, о чем она сейчас думает.

Лина катила за собой ненавистный чемодан, бросить который теперь хотелось особенно. На душе «скребли кошки», а чувство досады не покидало с того момента, как она только открыла глаза с утра пораньше. Кругом суетились участники семинара. В холе царила атмосфера, присущая всем отелям мира, когда готовым к отъезду людям предстояло вот-вот расстаться. Кто-то напоследок обменивался пришедшими вдруг на ум мыслями. Кто-то пытался досказать недосказанное, кто-то хотел кого-то в чем-то переубедить

Лина стояла в одиночестве у барной стойки, отставив в сторону чашечку свежезаваренного кофе, в ожидании, когда же подадут долгожданный автобус. Хотелось побыстрее отсюда уехать, окунуться с головой в работу, заглушить все свои эмоции. Была надежда, что это поможет избавиться от них как от чего-то ненавистного. А пока у нее не получалось совладать с собой, мысли об Отто не давали покоя. Глубоко засела обида. Разыгравшееся самолюбие вызывало нервозность. «Какая-то игра взглядов, игра в молчанки. Как это все глупо. Мы же не дети. Интересно, какую роль отвел мне Отто среди своего женского окружения?»

Раздражение все нарастало. Наконец подали автобус, и все дружно стали загружаться. Лина уютно устроилась на своем любимом месте у окна.

В последний раз, окидывая взглядом балтийский пейзаж, Лина вдруг отметила про себя, что даже не заметила, как наступила зима. На побережье лег первый снег, не успев полностью прикрыть собой дюны. И теперь проступающий потускневший некогда желтый песок, вместе со снегом образовал красивый узор на бескрайнем дюнном пространстве. Только по-прежнему тихо перешептывались сосны. Взгляд скользил по их верхушкам, переходя на отель, который гармонично вписался своей архитектурой в местный пейзаж, на выход, у которого собрался персонал проводить гостей и становился на Отто. Попыхивая трубкой, он стоял в самом центре свиты и в упор смотрел на нее. Лина от неожиданности отпрянула от окна, но потом, вернув самообладание, сделала безразличный вид, и даже начала кокетничать с соседом, который, оказывается, сидел рядом. Но все равно неудержимо влекло туда, где за окнами оставались балтийские пейзажи и Отто, притягивающий своим обаянием, непосредственностью.

Автобус тронулся и Лина, уже с нескрываемым интересом, откровенно разглядывала Отто. Его образ все отдалялся и отдалялся, а когда автобус резко развернулся, чтобы выехать на центральную трассу, и вовсе исчез, оставшись где-то там, за поворотом, в какой-то другой жизни, где были изысканное общество, светскость и он, Отто.

Лина с облегчением вздохнула. Она вдруг ощутила, что куда-то враз ушло напряжение, в котором она пребывала все последние дни. На душе стало спокойно, ее больше ничто не тревожило. Безумно захотелось закрыть глаза и уснуть, а, пробудившись, понять, что все это ей приснилось.

До наступления Нового года оставались считанные часы. Лина, как обычно, в последний день уходящего года задержалась на работе до девяти, оставляя время только на дорогу домой и на то, чтобы удобно устроиться на любимом диване у телевизора. Как обычно, она поставит рядом телефон, чтобы не надо было постоянно бегать в прихожую, и, выслушав обязательные поздравления коллег, просто зависящих от нее людей, останется, наконец, наедине с тишиной и своими мыслями.

Никогда еще перед Новым годом ей не было так комфортно. «Наверное, в одиночестве есть своя прелесть, а я так долго не осознавала своего счастья», - не без удовольствия отмечала про себя Лиина. «Как все-таки сложно становится жить, когда начинаешь зависеть от настроения другого человека, от неизвестности, что он думает о тебе, его желаний. Появляется столько эмоций, которые отвлекают от основных дел. Все, что еще совсем недавно было главным, вдруг отходит на второй план».

Вспомнился недавний разговор с коллегой, после которого его хотелось назвать эгоистом и думать о нем, как о весьма странном типе. Теперь такие чувства она испытывала сама и была несказанно рада, что больше никто и ничто не нарушает ее покой, привычный образ жизни. «Любовь очень мешает делу», - как приговор звучало тогда из его уст. Она очень отвлекает. Начинаешь думать совершенно о другом в ущерб творчеству. На главном сосредоточиться не получается. На работе все рушится, и в личной жизни непонятно, как все сложится. Цветы, свидания».

Тогда еще между ними состоялась бурная дискуссия на тему: «Что же считать главным в жизни, если не любовь?» Спорили до изнеможения, но каждый остался при своем мнении. Теперь Лина так понимала своего коллегу – блестящего дизайнера, который в ведущих агентствах был нарасхват, создавший немало прекрасных интерьерных работ. Конечно, его вдохновила ни одна красотка, но главным все же оставалось дело. «Как я его понимаю! Какое счастье, что никто не смеет будоражить мои чувства и тревожить душу».

Раздался телефонный звонок. Лина от неожиданности вздрогнула. Все, кто должен был ее поздравить, уже сделали это. «Кто бы это мог быть? Неужели Отто?» - мгновенно пронеслось в сознании. Лина почувствовала, как краска ударила ей в лицо, и в миг все эмоции, которые, казалось, она уже похоронила, нахлынули с новой силой. «Что я ему скажу? Рассержусь, сделаю вид, что вообще ничего не произошло? Или лучше начать разговор с чистого листа, так, ни о чем. Буду говорить мягким спокойным голосом, нет, лучше тоном уверенной в себе женщины».

Телефон звонил неприлично долго, будто на том конце точно знали, что она дома, лежит на диване и терзается сомнениями. Сердце замерло, Было ощущение, что оно оборывается и стремительно падает вниз, в пустоту. Лина осторожно подняла трубку.

- Ты где пропала? Я даже ненароком подумала, что ты влюбилась, изменила своей привычке и теперь проводишь время с неизвестным мне мужчиной, - вылетала фраза за фразой, будто строчили из пулемета. - Ты что, уже спишь? Лина, почему ты молчишь? – не унималась Эля.

Лина же ничего не могла произнести в ответ. «Это не Отто, - отстукивало сознание. И почему на душе стало так пусто? А почему он вообще должен мне звонить? Кто я ему? И почему вдруг возомнила, что он должен думать обо мне? Глупость какая-то. Между нами по сути ничего и не было».

- Лина, ты что, проснуться не можешь? Это я, Эля. Ответь мне, пожалуйста, будь любезна! – не унималась подруга.

«Эля… Но это же Эля! Она, наверное, звонит из Праги?! Нет, вроде бы звонок не был похож на междугородний. Эля?! В Питере?!

- Эля, это ты?! Но сегодня же Новый год! – произнесла, наконец, Лина.

- Спасибо, что напомнила, я это и без тебя знаю, - огрызнулась Эля.

- Извини, - спохватилась Лиина. - Ты – из Праги?

В трубке замолчали, образовалась неловкая пауза. Лина ругала себя за неуместный вопрос. По звонку ведь ясно, что не из Праги.

- В Питере я, воротилась вот, погода мне там не понравилась. Если ты дома, то я сейчас приеду, поболтаем, - пробурчала Эля.

- Одна я, с кем мне еще быть, как не с любимым диванчиком наедине. Приезжай, конечно, - произнесла Лина.

«Считай, что Новый год испорчен. Пока Элька не расскажет о всех своих злоключениях, не угомонится. А это значит, что до утра глаз сомкнуть мне не дадут. Короче, прощай тишина, покой и одиночество, - вздохнула Лина, нехотя поднимаясь с дивана и направляясь на кухню. Надо что-то сообразить по поводу праздничного стола. Не сидеть же за пустым, да и приодеться надо, в домашнем, вроде, не удобно. Кажется мелочь, приедет ближайшая подруга, почти родственница, а сразу столько хлопот. Расслабляться, отдыхать мне, видимо, в этой жизни не дано».

Элька примчалась почти сразу. Расспрашивать о чем-то вовсе не пришлось. Она тарахтела без остановки, снимая полушубок в прихожей, надевая тапочки, и даже тогда, когда обследовала кухню и, наконец, погрузила свое тело в кресло. «Ну и новогодняя ночка», - с грустью подумала Лина, не имея никаких шансов вставить даже полслова.

- Представляешь, - не унималась Элька. - Мало того, что за ним супружница притащилась через пару дней, так он еще всех девок в радиусе километра от отеля умудрился перелапать. Они вешались ему на шею, как пряники на новогоднюю ёлку.

«Совсем как в случае с Отто, - пронеслось в сознании Лины. Только ему не было никакой нужды кого-то лапать. На шею вешались и без того».

- В общем, все закончилось после подписания контракта, - тяжело вздыхая, произнесла Эля. - Хотя до этого было два чудесных дня.

Эля закатила глаза, пытаясь передать все то счастье, которое удалось испытать. Потом замолчала, что стало полной неожиданностью для Лины, и, по всей видимости, погрузилась в воспоминания, которые, явно, доставляли ей наслаждение. В комнате воцарилась тишина. Лина даже растерялась, не зная, как ей теперь себя вести: тихонько сидеть и ждать, пока Эля вновь начнет изливать душу, или самой начинать о чем-то говорить. Не сидеть же так, как неприкаянным. Неожиданно зазвонил телефон. Подруги сначала вздрогнули как по команде вместе, а потом тупо уставились друг на друга. Первая опомнилась Элька.

- Петр! Это, - наверняка, он! Поразвлекся и решил, что лучше меня его никто не понимает. Хочет покаяться, искупить свой грех, - заговорила-затараторила она.

«Странно, наверное, и вправду Петр. Больше звонить некому», - подумала Лина.

С полной уверенностью, что так оно и есть, она уже подтягивала к себе телефон. Элька замерла в ожидании. Ее глаза text-align: justify;/pвдруг заискрились таким счастьем, что Лине побыстрее захотелось поднять трубку.

- Слушаю, - произнесла она.

- Могу ли я по-оговорить с очаровательной пепельной бло-ондинкой? – с легким балтийским акцентом тянули на том конце провода. - Вы сегодня, наверняка, в красном. Этот цвет вам идет необыкновенно.

По телу пробежала дрожь. Лина так растерялась, что не могла произнести ни слова в ответ. Она сначала приложила трубку к груди, потом прикрыла ладонью, будто не зная, что с ней делать дальше.

- Ну, что? Кто там? – зашептала Эля с такой надеждой в голосе, что Лине искренне стало ее жаль.

- Да, я слушаю, - едва слышно произнесла Лина, собрав всю свою силу воли, чтобы вернуть самообладание.

- Я по некоторому стечению обстоятельств оказался в Питере и решил немного времени посвятить изучению питейно-развлекательных заведений. Вы не могли бы мне в этом помочь? – спокойным голосом, уверенного в себе мужчины, произносил Отто.

В трубке молчали.

- Не забудьте надеть свое роскошное красное платье. Я – на плавучем казино возле знаменитой «Авроры» и немедля высылаю за вами машину.

- Но это так неожиданно, и вообще… - мямлила Лина.

- Мне кажется, что вы достаточно умны, чтобы не понять: между нами все уже давно состоялось, с той нашей с вами первой встречи. Я высылаю за вами машину, - тоном, не терпящим возражений, проговорил Отто.

- Не надо, - едва выдавила из себя Лиина. - Я здесь, рядом, на Невском.

На землю тихо опускался долгожданный снег. Было ощущение, что он боялся нарушить праздничную атмосферу ночного города, утопающего в блеске ярких огней, и поэтому незаметно, не привлекая людского внимания, выполнял привычную работу – укрывал землю белоснежным ковром. Отовсюду слышалась музыка, песни, кто-то уже пустился в пляс.

Пробиваясь сквозь толпу изрядно разгоряченной публики, по проспекту почти бежала эффектная леди в наспех наброшенной на плечи шубе. Ее красивые пепельные волосы разбросались по плечам. На мгновенье останавливаясь, глазами она кого-то искала. Не находя, вновь устремлялась вперед. Наконец издалека Лина заметила Отто. Попыхивая трубкой, он мерил шагами расстояние от плавучего казино до крейсера. Потом останавливался, вглядывался в толпу разгоряченных весельем и спиртным людей, и повторял свой маршрут снова.

«Отто! Это же Отто! Это – он! Да, - это он! И мне вовсе все это не привиделось, и, кажется, происходит со мной и наяву!» Ускоряя шаг, Лина уже почти бежала ему навстречу.

«Как мало все-таки надо человеку для счастья!» - подумал случайный прохожий, глядя на красивую платиновую блондинку, которая стояла напротив полноватого, немного неуклюжего мужчины, средних лет, попыхивающего трубкой. Ее глаза были наполнены таким счастьем, что не заметить этого было нельзя, а он смотрел на нее очень добрым, немного с хитринкой, взглядом.

«И как все-таки важно, чтобы в этой жизни тебя обязательно кто-то ждал», - отметил про себя незнакомец, и, улыбнувшись, присоединился к праздничной шумной толпе высыпавших на набережную людей.

«А на земле сегодня снова снег идет, - тихонько произнесла Лина. - И вновь подходит к концу еще один год моей жизни, но он так все изменил в ней, потому что подарил надежду…»

 

Измир, Измир…

 

Дорога, то пропадая в густой растительности экзотических деревьев, то вдруг возникая меж ухоженных пастбищ и небольших горных деревушек, в которых, несмотря на летний зной, кипела сельская жизнь со всеми ее заботами о будущем урожаи, то петляя в горах, медленно уходила ввысь. Из окна автобуса были видны долины, которые роскошно раскинулись среди старинных холмов, некогда покоившихся на морском дне. Казалось, море специально отступило от этих мест, уступив первенство суши, чтобы, наконец, раскрыть свои тайны и показать все это великолепие людям. Гранатовые рощи, сменяя оливковые, как бы указывали дорогу туда, где сходились небо и горы. Хотелось поскорее погрузиться в тайны этих мест, прикоснуться к святыням, впитать ту энергетику, которую веками привносили сюда посланники Всевышнего.

Глория ощущала себя частичкой огромного полотна, сотканного из пьянящих горных ароматов, прозрачного, струящегося ввысь, воздуха, стрекота цикад, сливающегося в один мелодичный звук. Незримая связь с этим миром, напоминающим рай из библейских писаний, вызывала какую-то особую легкость. Недавние проблемы становились такими нелепыми, даже абсурдными. Своими мыслями она приближалась и приближалась к последнему земному пристанищу Богородицы, Пресвятой Девы Марии, которая готовилась тут обрести вечность, чтобы посылать потом людям свою любовь, стать их заступницей. Хотелось думать о возвышенном, поклониться этим святым местам, помолиться за здравие живущих, очистить свою душу. И вовсе не верилось, что еще недавно было совсем не здорово на этой самой душе.

 

Усталость ощущалась во всем. Казалось, груз проблем уже начинал подпирать возраст, который неумолимо приближался к своей середине. Перегрузки на работе окончательно выбили Глорию из колеи, и просто не могли не сказаться на ее отношениях с Макси, которые внешне вроде бы оставались прежними. Но Глория интуитивно чувствовала, что они начали отдаляться друг от друга. А ей этого вовсе не хотелось. Она стремилась к Макси душой, продолжала оставаться в плену их совместных планов, которые еще недавно были частью их общей жизни, но подсознание уже подсказывало, что им не суждено исполниться.

А потом этот скандал, так не похожий на сдержанного, всегда понимающего Макси. Он был вне себя от гнева, когда узнал, что из-за ее занятости ему опять предстоит менять свои планы, откладывать их совместный отдых, а значит переносить и запланированный, выкроенный с таким трудом, отдых с детьми и горячо любимыми очаровательными внуками.

У Глории еще сохранялась надежда на примирение. Она скорее по установившейся традиции продолжала посылать эсэмэски, по электронной почте сбрасывать какие-то послания, но ответа все не было и не было. В одночасье наступил вакуум. Казалось, что все напоминания о себе уходили в неведомое доселе пространство и умирали там в глубокой печали. На столе в ее спальне все еще стоял роскошный букет любимых желто-кремовых хризантем, присланных Макси.

«Как порой бывает изменчива судьба, - думала Глория, окидывая взглядом букет любимых хризантем. Еще утром ты был счастлив, тебя любили, и казалось, весь мир был к тебе благосклонен. А уже после обеда ты становишься совсем другим, подавленным, отказывающимся понимать, что оказался в другой жизни, другом измерении и такое понятие как «женское счастье» становится и вовсе абстрактным, относящимся к кому угодно, только не к тебе».

Еще недавно, глядя на себя в зеркало, Глория строила совсем реальные планы, напримар, отдаться во власть пластического хирурга, что-то изменить в своем имидже, манерах. Сегодня же все это казалось ей таким ненужным. С нескрываемой иронией, бросая взгляд на свое кислое отражение в зеркале, уже в который раз она задавала себе банальный вопрос: «Зачем?»

 

Судя по тем знакам внимания, которые ей оказывали, пусть даже коллеги, люди, просто зависящие от нее, Глория понимала, что у нее есть достоинства и она все еще привлекательна. Хотя реально отдавала себе отчет в том, что все эти знаки внимания скорее были необходимым атрибутом общения начальника и подчиненного, как и в том, что годы неумолимо подступали, а время делало свое дело. Но, тем не менее, любое внимание было приятно. Оно льстило ее женскому самолюбию, и было хорошим стимулом для того, чтобы всегда держать себя в форме.

Еще совсем недавно ей казалось, что их встреча предопределена свыше как награда за все те жизненные перипетии, которые пришлось пережить. Чего еще можно было желать от судьбы? Хорошо сохранившаяся средних лет дама, не глупа и не дурна собой. И состоятельный, состоявшийся в этой жизни мужчина, один из совладельцев вполне успешной компании, да еще и с хорошей 10-летней разбежкой в возрасте.

Казалось, что все в этой жизни складывается вполне логично. Он – давно вдовец, она давно в разводе. У них есть дети, которые тоже устроены, и даже внуки. Пройдена большая часть жизненного пути, который для каждого складывался по-разному, но в конечном итоге успешно. И вполне закономерным было бы соединение их судеб, когда два самодостаточных человека начинают новую, скорее всего не менее успешную совместную жизнь. Казалось, ничто не может омрачить этот союз – практически одинаковый социальный статус, у каждого свое дело и определенная степень независимости, а, следовательно, и общий круг интересов. А оказалось, что в семейной жизни равных не бывает. Кто-то все равно должен быть первым, кто-то кому-то должен подчиняться, уступать, подстраиваться, поступаться своими принципами и интересами.

Уже который день Глория, забравшись в самый дальний угол пляжа подальше от людских глаз, рассуждала о смысле жизни и взаимоотношениях полов в немолодом возрасте, сидя на ненавистном лежаке и опустив ноги в набегающие волны немного волнующегося моря. Очнувшись от столь серьезных философских размышлений, она только сейчас заметила, что по ее щекам текут слезы. Да, ей было обидно, что все произошло так глупо.

Но она и представить себе не могла, что когда-нибудь будет ронять крокодиловы слезы по поводу того, что ее оставил мужчина. Да еще как! Ее, независимую, уверенную в себе и правильности своих поступков женщину, бросили как простую среднестатистическую тетку, еще и обругав напоследок, обвинив во всех мыслимых и немыслимых грехах.

 

«И что я имею в результате? Чем закончилась вся эта самостоятельность, самодостаточность и прочая независимость? Моя деловая, казавшаяся такой важной, поездка отменена по производственным причинам. Партнеры в последний момент оказались не готовыми к столь серьезным переговорам и попросили тайм аут на эти летние месяцы. Мой союз с Макси вконец расстроился», - сокрушалась Глория. По ее щекам вновь текли слезы, и с этим ничего нельзя было поделать. Настроение становилось хуже некуда.

Чтобы хоть как-то придти в себя, ткнув наугад пальцем в карту, несколько дней назад Глория купила билет, села в самолет, и благополучно приземлилась на берегу Эгейского моря, где и пытается сейчас привести в порядок свою душу и мысли. Но получается это пока плохо.

А ведь все могло сложиться иначе. От этих мыслей вновь наплывали воспоминания об их романтической встрече под небесами, в самолете во время перелета через океан, их отношениях, красивом ухаживании и таком обидном завершении. И все начиналось сначала. Опять текли слезы, которые, казалось, невозможно было остановить никакими, даже самыми приятными мыслями о новой коллекции ее нарядов, забавных привычках ее очаровательных внуков, воспоминаниями о бесконечно любимой кошки Сьюзи. Натянув панаму на середину лица, Глория пыталась уговорить себя прекратить это внутреннее безобразие.

 

 

«Ну, можно же было, в конце концов, отменить эту поездку!» – корила себя Глория. Хотя раньше даже в мыслях ничего подобного она не могла допустить. «Все само собой и образумилось бы. Я осталась бы с Макси и сейчас наслаждалась Доминиканским раем, всеми прелестями экзотической жизни, испытывая душевный комфорт и спокойствие, а не коротала свое время в этом отеле. В нем, наверное, хорошо, но только не мне с моим настроением», - никак не могла смириться со своим теперешнем положением Глория.

Единственным успокоением было море, которое подступало незаметно, завлекая вкрадчивым шепотом в свои воды. Оно забирало скверные мысли, плохое настроение, устанавливало барьер между теми проблемами, которые оставались на суше, и тем наслаждением, которое получаешь всегда, соприкасаясь с ним. Своими теплыми волнами оно сначала обхватывало тело, а затем, покачивая его, тихонько убаюкивало, нашептывая какую-нибудь древнюю притчу из своей долгой истории, заставляя победить те силы, которые привнесли в твой мир, мысли душевный разлад.

Глория, легко преодолевая расстояние, устремлялась все дальше и дальше, туда, где, казалось, билось огромное доброе сердце морского организма, которое непременно хотело всем помочь и успокоить, оградить от тягостных дум. Она заплывала далеко. Это была ее стихия. Еще с детства Глория любила покорять водные просторы, испытывая свои силы, волю, побеждая страх, сливаясь воедино с волнами, становясь частичкой морской стихии.

Далеко позади остались буйки. Условной границей допустимого маршрута для Глории уже который день была белоснежная яхта с трогательным названием «Дельфинчики», с изображением по правому борту резвящихся в волнах морской стихии двух прелестных морских созданий. Каждый раз, подплывая к условному объекту, напоминающему, что пора возвращаться, Глория рассматривала их, и каждый раз видела нечто новое в их взгляде, настроении – то укор, то насмешку. Ее так это забавляло, что в голову даже не приходило обратить внимание на обитателей яхты, которая вдалеке от людских глаз расположилась здесь в тиши морских глубин и гордом одиночестве. И только теперь, непроизвольно подняв голову, она увидела неприкрытое любопытство во взгляде мужчины, который наблюдал за ней уже, наверное, достаточно давно, а возможно и ни один день.

- О! Мадам! Неужели вы, наконец, обратили на меня внимание?! Вы говорите по-английски? Я могу пригласить вас на борт своего судна? – так, чтобы его услышали, почти прокричал мужчина.

Глория от неожиданности остановилась и теперь разглядывала незнакомца. Он выглядел вполне моложаво, и, судя по спортивному телосложению, по тому, как он перевешивался через перила, был, скорее всего, выше среднего роста. Панама с широкими полями бросала тень на его лицо, но не могла скрыть широкой улыбки.

Она сначала смутилась, а затем, помахав рукой любопытному, но вполне приветливому мужчине, поплыла в обратную сторону. Но плылось ей уже совсем с другим настроением. «Как немного надо все же женщине для счастья, даже до обидного немного! – размышляла она, медленно рассекая привычными движениями морскую гладь, наконец, успокоившегося моря. На тебя просто обратили внимание. Ты даже не знаешь - кто, и не знаешь почему? Обыкновенный повод пообщаться хотя бы с кем-нибудь для одиноко болтающегося в море мужчины. Но настроение меняется кардинально и, что немаловажно, в лучшую сторону».

Уже на берегу ей захотелось поменять купальник на более яркий и привлекательный, который она уже который день таскала с собой в спортивной сумке. Все это время было желание оставаться незаметной, побыть наедине с собой в окружении этих незнакомых людей, которые уже раззнакомились друг с другом и мило общались. У них даже образовались стихийные компании для совместного время препровождения. Незаметно для себя под южным солнцем Глория загорела. Ровный загар лег на ее тело красивым нежно-бронзовым оттенком, поэтому купальник глубокого желтого цвета оказался кстати, а резиновая шапочка цвета сирени и вовсе делала сочетание эффектным. На сей раз, проплывая привычную дистанцию, внимание уже не концентрировалось на волнах, море и его энергетике. Где-то на уровне подсознания выплывал навязчивый вопрос: «Встретит ли сегодня она этого незнакомца?» Мысли о нем Глория гнала от себя, но они все более напоминали о себе по мере приближения к яхте. Она плыла и плыла вперед. Что-то подсказывало ей, что можно было бы и изменить маршрут. Но что-то подсказывало и обратное. Она посчитала, что это глупо. Да и не хотелось выглядеть кисейной барышней, которая, увидев мужчину, меняет свои привычки для того, чтобы продемонстрировать целомудрие, но при этом, подглядывая исподтишка, не влачатся ли за ней. Она – солидная женщина, которая свой жизненный сценарий пишет сама, и маршруты прокладывает тоже свои там, где ей это удобно.

Еще издалека она заметила знакомую фигуру все на том же месте и в той же позе. На дельфинчиков смотреть сегодня явно не возникало желания. «Он здесь!» - непроизвольно пронеслось в сознании. Очень хотелось верить, что именно из-за нее.

- Мадам! Вы сегодня неприлично хороши! На фоне синего пространства вы смотритесь просто великолепно, - только и успел прокричать незнакомец. Сердце от волнения начало так биться, что, казалось, его удары слышны даже рыбам – неизменным попутчикам Глории в ее морских путешествиях. Чтобы скрыть расплывающееся в улыбке от счастья лицо, она помахала незнаком/pцу рукой и, повернув в обратную сторону, энергично стала рассекать морскую гладь.

 

«Наверное, что-то произошло? Но что такого могло произойти? Что вообще может измениться в моей жизни, особенно теперь? По собственной глупости я вернулась к тому, чем жила долгие годы: дела, бизнес, снова дела, снова бизнес, проблемы детей, опять дела, опять бизнес», - размышляла Глория с ночной тиши. Впервые за последнее время она отметила, что ее стало тяготить одиночество. «И когда же, наконец, наступит рассвет!?» - думала она, глядя на звездное небо с балкона своего номера. Ее очень влекло к морю. Хотелось побыстрее соединиться с его утренней прохладой.

«Море, ласковое море! Как ты все понимаешь и все принимаешь! Еще вчера была печаль, и ты успокаивало. Сегодня появилось какое-то особое настроение, можно даже сказать, подъем, которого не испытывал давно, и ты ободряешь, посылая попутный ветерок». С этими мыслями Глория как никогда плыла энергично красивым правильным классическим брасом. Пляж с его песчаным белеющим берегом остался далеко позади, а впереди на необозримые просторы разливалась морская синева. Но все равно хотелось быть замеченной и замеченной во всем блеске своих достоинств.

Глория все ускоряла и ускоряла брас, приближаясь к заветной яхте. В привычном месте, где уже были различимы силуэты дельфинчиков, не хватало чего-то того, что обычно дополняло привычную картину. Подняв глаза, она не увидела приветливого мужчину, который, оказывается, успел стать частью ее курортной жизни. По инерции Глория продолжала энергично брассировать, но тело уже расслаблялось. Все так было неожиданно, что замешательство от увиденного пустого пространства, зияющего над яхтой, сбивало с ритма, с толку. По выработанной годами привычке в любой ситуации и при любых обстоятельствах собираться быстро с мыслями, делать вид, что ничего не произошло, и продолжать жить, принимать решения, Глория попыталась прибегнуть к испытанному методу. Но ничего не получалось. Ругая себя за легкомыслие, за то, что поддалась каким-то иллюзиям и вообразила не весть что, она резко повернула в обратную сторону, но плыть не хотелось ни вперед, ни назад. Перевернувшись на спину, глядя в небо, она слушала дыхание моря, его звуки, нежную мелодию легкого волнения. Сколько времени она так болталась в этом морском пространстве, Глория даже не пыталась представить. Понимая, что все равно надо возвращаться, она медленно поплыла прочь от этого места, которое еще совсем недавно, казалось, было связано с такими приятными ощущениями.

Выходя из моря, несмотря на закалку, почти обессиленной, а скорее, опустошенной, с одним желанием свалиться под тент на уже полюбившийся лежак, Глория вдруг заметила, что кто-то бесцеремонно уже расположился на нем.

- Мадам, вы, наверное, прообраз той, что пеной морской была рождена? Я решил ждать до победы. Ведь должно же наступить время, когда вы, наконец, выплывете? – проговорили рядом.

Вода, стекающая с успевших выгореть белесых волос, ручейками растекалась по всему телу и уходила в песок. Она стояла перед незнакомцем, который, откровенно разглядывая, улыбался ей, в полной растерянности, не зная, что предпринять, и вообще, что делать? «Нахамить за такую бесцеремонность? Но я рада его видеть. Сделать вид, что его присутствие мне безразлично? Но и это неправда. Уплыть обратно в море? Полное ребячество!» - рассуждала теперь она.

- Не бойся, я ничего тебе не сделаю. Ты такая красивая… У тебя сильное красивое тело. Я пришел, чтобы увидеть тебя и спасти от морского плена, из которого вырваться сама ты, похоже, не сможешь никогда, - все с той же улыбкой, тихим, спокойным голосом, но тоном, не терпящим, а скорее, не предполагающим возражения, произнес незнакомец, поднимаясь навстречу Глории.

Взяв за руку, он с такой нежностью привлек ее к себе, что даже самая предвзятая к отношениям мужчины женщина и в самом плохом расположении духа, не смогла бы устоять перед его вниманием. Глории же показалось, что во всех ее эмоциональных системах наступил паралич. Все было так неожиданно. «Я красива, у меня красивое тело, и я даже могу нравиться, - проносилось в сознании Глории. Но ведь совсем еще недавно все эти категории были предметом моего совершенно плохого настроения, многочисленных сомнений».

Да, она вовсе не ощущала своего возраста, не видела особой разницы между собой и теми, кто был моложе ее, всегда следила за собой. Но все равно во внешности уже хотелось что-то изменить, подправить. Она часто в последнее время укоряла себя за то, что мало времени проводит в тренажерном зале, да и массаж хотя бы отдельных частей тела давно не мешало бы сделать. Волосы отросли, вмешательство парикмахера тоже было бы кстати. А тут, оказывается, она может вполне нравиться такой, какая есть, - мокрой, прилизанной, без макияжа. «Вот уж точно – самая лучшая красота – естественная», - отметила про себя Глория.

По сложившейся многолетней привычке все анализировать, в ее сознании этот процесс начал происходить интенсивно. Она терялась в догадках, путалась в мыслях, сомневалась. С одной стороны с трудом верилось, что образ, созданный воображением незнакомца, соответствует действительности. «Он что, не видит, или не понимает, что я вовсе не молода? Ну, стройна, подтянута, загар. Но все равно понятно, что не первой свежести. Наверное, очередная лесть, или же опережающий комплемент для решения каких-то своих дел? Но зачем? Он даже не знает, кто я, откуда, чем занимаюсь, и вообще, на каком языке разговариваю? Возможно и правда все то, что он говорит. Но, ему-то зачем я нужна? Вокруг так много молоденьких девиц и молодых леди. Для полного сил и страсти импозантного мэна, есть где разгуляться, даже его самым авантюрным фантазиям», - терялась в сомнениях Глория.

 

- Юсуф, меня зовут Юсуф, - глядя ей в глаза, произнес этот так странно появившийся в ее жизни человек, - оставь все свои сомнения. Смятения в твоей душе вовсе тебе не к лицу. Ты молода и прекрасна. Я украду тебя сегодня. В этих местах есть еще кое-что интересное, кроме моря,- держа в своих больших ладонях руку Глории, проговорил Юсуф.

Прикоснувшись к ней сухими губами, заглянув в ее распахнутые, полные растерянности глаза, как бы спрашивая согласия, он, задержавшись еще на мгновение, затем, медленно, рассекая своими стопами песок, побрел прочь от этих мест. Глория так и осталась стоять обескураженной от всего происшедшего. Только потом, оставшись одна, она дала волю своим эмоциям. Сначала ее душил смех. «Ну, это же просто смешно! Ну, как можно было в одночасье все так запутать и перепутать?»

Отсмеявшись вдоволь, вдруг стало совсем грустно, до безумия грустно. Пожалуй, впервые за долгие годы она задумалась над своим возрастом, над тем, как ей казалось, огромным отрезком времени, отделяющим ее от образа, который существовал в иллюзиях этого незнакомца и того, в котором жила в реальности. Впервые стало грустно, что эти уже когда-то прожитые годы навсегда ушли в вечность, и чтобы она не предпринимала, как бы не щадило ее время, ей уже никогда не будет 35, и даже 40 и 45.

Глория представила себя в каждом из этих возрастов, представила, какими бы заботами сейчас жила, будь ей на 10 или 15 лет меньше. Она любила каждый свой жизненный период, и у нее никогда не возникало желания что-то изменить, тем более возвратиться в прошлое. Пожалуй, впервые ей захотелось повернуть время вспять. Как бы сейчас без оглядки на возраст и обстоятельства она, словно в омут, бросилась бы в стихию рождающихся чувств, отдалась бы во власть этого незнакомца. Но реальность такова, что кто-то другой, а не она, станет жить чувствами этого человека, пойдет с ним по жизни, любя, страдая, восхищаясь. И ничего с этим не возможно поделать, не возможно изменить. Она должна оставаться в своем времени, жить в ладу со своим возрастам и обстоятельствами. Просто всю эту историю надо воспринимать, как приятное мгновение. Ей посчастливилось заглянуть в прошлое, которое в силу каких-то обстоятельств, могло бы сложиться совсем по-иному. Глори/pя вовсе не ждала Юсуфа. Все больше и больше она не хотела этой встречи, которая могла еще больше растревожить душу. И чем сильнее она отталкивала от себя мысли, убегала от нахлынувших чувств, тем больше ее влекло к этому человеку. Захотелось опять уплыть далеко-далеко в море, туда, где не могло быть никаких проблем, а только ты, твой мир и эта чарующая синева.

 

Огромный желто-оранжевый шар, на какое-то мгновение зависший над горизонтом, начал медленно опускаться на покой за ту черту, где сходились небо и море. Глория все брела и брела его песчаным берегом, не думая ни о чем. Легкий предвечерний ветер волновал ее развивающиеся волосы, которые в лучах заходящего солнца золотились огненно-оранжевыми оттенками. Пожалуй, впервые за все эти дни и недели ей было легко и покойно. Это море с его ласкающим теплом и убаюкивающим волнением, тихим шепотом, который успокаивал, принося душевное раскрепощение. Эти набегающие волны, которые, будто запрятывая понадежнее все сомнения, уносили в свои глубины земные проблемы. Они казались такими мелочными, ничтожными, что сами собой растворялись и уходили в небытие, а оставалась жизнь, просто жизнь такой, какой она была сейчас, сегодня, какой будет в наступившем дне.

- Вот ты где? Плен морской сменяется пленом общения с природой? Как зовут тебя, незнакомка, неприступная и романтичная? – тихим вкрадчивым голосом произнес Юсуф.

- Глория я, а иначе слава. Вот и манят меня море, стихия, простор, чтобы мир этот славить,- будто закладывая первые строки для будущего поэтического опуса и, приняв соответствующую позу, ответила Глория, лукаво улыбаясь Юсуфу. Ее глаза вдруг заискрились таким счастьем, что стали излучать какую-то особую теплоту, умиротворенность, а золотисто-огненные, летящие на ветру волосы, перешептываясь, зазывали в свою стихию. Юсуф сильными руками привлек к себе Глорию. Вдыхая ароматы ее тела, он уже растворялся в ее нежной струящейся ауре, сливался с ее миром и шелковистым бархатом тела. Ничто не могло удержать его страсть.

 

В узких улочках Измира особо ощущался зной. Казалось, горячее южное солнце до предела раскалило даже древние плиты, булыжник, которым была вымощена дорога. Она то уходила вверх, то неожиданно за поворотом резко меняла свое направление в сторону моря. Внизу плотно прилегающих, теснящих друг друга домов местились лавки, магазинчики, продавцы которых бойко завлекали туристов и просто прохожих. Пройти мимо, обойти их своим вниманием было просто невозможно. Кругом все сияло, блестело, искрилось разноцветьем красок, которые напоминали один огромный яркий турецкий ковер. Особые ароматы благовоний, традиционного для этих мест кофе, сандалового масла, гранатового чая стойко повисали в воздухе, дополняя общую картину этого экзотического уголка.

Глория, переходя от одной лавки к другой, ведомая Юсуфом, просто не успевала разглядеть все великолепие многочисленных предметов. Да и не старалась этого сделать. Ее узкая ладошка мерно покоилась в его широкой ладони, и ей нравилось улавливать, ощущать биение его сердца, посылать ему импульсы, исходящие и от ее сердца. Ей нравилось просто бродить по этому древнему городу, быть в этом мире, наслаждаясь тем, что так неожиданно послала ей судьба.

Глория никогда не думала, что в ее жизни наступит момент, когда она не будет задумываться над многими вопросами, которые раньше казались ей такими важными: какой человек вдруг оказался рядом, определять степень его интеллекта, социальное положение, просчитывать варианты возможных отношений. Теперь ей хотелось наслаждаться красивой внешностью незнакомца, восхищаться мужской силой, упиваться пусть и мимолетным, но счастьем, и тем состоянием, когда ты просто нравишься. Она ловила себя на мысли, что все это - вовсе не было женское тщеславие. Ей действительно было хорошо, необыкновенно хорошо, непривычно легко и даже беззаботно, совсем как в юности, когда приходит вдруг увлечение, и думаешь, что впереди еще долгая жизнь, в которой ты будешь парить над миром в этом никогда не проходящем состоянии любви. Ей даже не было грустно от того, что значительная часть этой долгой жизни уже прожита. Она наслаждалась до упоения жизнью сегодняшней.

Глория любовалась статью Юсуфа, его сильным телом, лицом с легкой доброй улыбкой и бархатистыми бордово-вишневыми глазами. Крепко держа за руку, легко подхватывая там, где надо было преодолеть сложный участок, Юсуф уверенно вел ее только ему ведомыми маршрутами, чему Глория вовсе не сопротивлялась. Иногда она мило грозила пальцем ватаге ребятишек, которые бежали за ней, показывая на ее волосы, громко обсуждая необычный для здешних женщин играющий в солнечных лучах их рыже-золотой цвет. Иногда кокетливо подмигивала очередному излишне любопытному торговцу, который, откровенно рассматривая ее, посылал знаки восхищения. Летящие одежды Глории нежно бирюзового цвета приоткрывали силуэт красивого тела, легкие сандалии, с плетением, уходящим вверх, подчеркивали стройность ног. Она походила больше на греческую богиню, грациозную и утонченную.

 

Над Измиром уже опускалась вечерняя мгла, которая незаметно укутывала путников своим ласкающим южным теплом. А они все бродили и бродили по его узким улочкам, переходя от одной лавки к другой, иногда останавливаясь, чтобы полакомиться восточными сладостями, или же насладиться ароматным гранатовым чаем.

Заиграла тихая мелодия /pволшебной флейты, text-align: justify;загорелись приглушенным светом лампады,text-align: justify;p style= на небе вспыхнула звезда, покровительница этих мест, рядом с горящим полумесяцем. Разместившись на ярких подушках, разбросанных на огромном восточном ковре, Глория вместе с Юсуфом вслушивалась в звуки наступающей южной ночи, в биение своих сердец, погружаясь в манящий мир таинств и любви турецкой ночи.

 

Пьянящие ароматы сладострастия, зажигательные ритмы южного танца, тихая мелодия флейты и зазывный голос муллы на рассвете, напоминающий, что на смену любовной неги приходит время покаяния и очищения души, - все эти картины, сменяя друг друга, всплывали в сознании Глории, заставляя переживать их снова и снова, наполняя душу давно забытыми или доселе неизвестными чувствами.

Она все набирала и набирала темп, ускоряя свой красивый брас. Стремительно рассекая загоревшим до бронзы телом божественной красоты водный покров так, чтобы не повредить его, Глория метр за метром оставляла позади водную гладь

Впереди во всем великолепии ее приветствовала знакомая яхта с игривыми дельфинчиками на борту и Юсуф с неизменной обворожительной улыбкой. И до счастья оставалось всего-то ничего. Оказывается, так мало нужно для этого самого счастья. Просто надо, чтобы тебя любили, а возраст для женщины – это такая условность, на которую вовсе не стоит обращать внимание, тем более, если ты действительно Женщина.

 

Судьбы изменчивые лики

 

Ник допивал ароматный кофе, непроизвольно поглядывая на часы. Она вот-вот должна была подъехать, а может войти, или же стремительно ворваться в этот идущий своим чередом ход времени. За короткий период знакомства он успел привыкнуть к ее неожиданному, скорее, непредсказуемому появлению.

Ряды ассиметрично расположенных на открытой площадке столиков утопали в зелени. Аромат необычных для здешних мест цветов перебивал привычные запахи мегаполиса. Было такое чувство, что ты находишься вовсе не в окружении цивилизации, а в роскошной оранжерее, которая любовно досматривается заботливыми хозяевами.

Уютно вписавшаяся в неожиданный экзотический рай кофейня придавала этому уголку особый шарм. Среди обступающих высоток здесь ощущалось особое умиротворение. Дела, проблемы, большой город с его суетой сами собой уходили на второй план.

Он специально приехал пораньше. Хотелось подольше побыть в этом спокойном мире, подумать о чем-то своем, личном, и обязательно хорошем. Приятные мысли не заставили себя ждать. Они сами собой теснили совершенно серьезные проблемы, которые необходимо было обсудить в ходе предстоящего кофепития. Сейчас Нику особенно не хотелось этого делать, хотя он и стремился к этой встрече, и вопросы были более чем сложные. От будущего альянса зависела судьба компании, его компании, которую он создавал с таким трудом, можно сказать, выстрадал.

Теперь же интуиция подсказывала ему, что период успешной работы вот-вот начнет идти на спад, ресурс в этой стране уже практически выработан. Необходимо было искать варианты. Все предпосылки позволяли надеяться на хорошие перспективы. У компании уже был свой бренд – качество, в которое вложено много сил, в конце концов, средств, было имя и приличная репутация. Снижение планки означало бы не только потерю наработанного имиджа, но и немалых денег. Поэтому такой ситуации просто нельзя было допустить. Ограниченность рынка могла серьезным образом повлиять на ситуацию в компании в целом. Возможное сотрудничество, которое определилось почти спонтанно, могло бы открыть новые перспективы.

Но ему совершенно не хотелось думать о делах. Пожалуй, впервые за эти долгие годы ему хотелось быть интересным, импозантным, хотелось нравиться, просто общаться. Ему безумно хотелось общаться. Его, от природы замкнутого и немногословного, распирало от желания в одночасье рассказать все: какой он умный и сколько в его жизни заслуг, как он не потерялся в этой круговерти и как смог стать тем, кем стал. Все эти желания возбуждала необычность ситуации, в которой он оказался. До этой встречи его отношения с женщинами выстраивались по традиционной схеме: от него чего-то хотели, перед ним заискивали, ему стремились понравиться, угодить и, в конечном итоге, затащить в постель. Поэтому в его жизни присутствовал обычный набор признаков внимания к прекрасной половине человечества, которые мог оказывать воспитанный, но знающий себе цену, мужчина.

Теперь от него ничего не хотели, перед ним не заискивали, ему не льстили. Скорее, это он чувствовал себя неуютно от того, что нужно было менять привычный формат отношения к женщине. Говоря его математическим языком, - менять программу. Какую на какую, Ник не знал и терялся в догадках. Он просто знал, что нужно что-то сделать, чтобы понравиться. Но как?

Ник никак не мог вписаться в какую-то модель поведения с этой так странно появившейся в его жизни леди, отчего нервничал и постоянно ждал каких-то неожиданных поворотов в их отношениях. Ее профессионализм, конечно же, чувствовался во всем. Но ведь были и легкая ирония, и пугающие системность, постоянная смена тональности. Все это не позволяло выстроить какую-то схему отношений. Системность, как ему казалось, была и у него в крови, от рождения. Любая невозможность логически выстроить проблему приводила его в замешательство.

Вот и сейчас он не знал, как начнется их встреча, какой характер приобретет, чем закончится, и что они вообще будут делать дальше. Эта неизвестность уже начинала наносить ущерб его здоровью. Ник заказал третью чашку кофе, а ответов так и не находил. Он нутром чувствовал, что в этой ситуации попытки выстроить какие-то комбинации, скорее всего, бесперспективны. Да и думать об этом почему-то не хотелось. А самое главное, - на ум никак не приходили мысли о деловом сотрудничестве. И это пугало более всего.

Впервые за долгие годы он не думал о деле, а сидел в этом тихом уютном уголке большого города, вальяжно разместив свое еще красивое тело, облаченное в супермужские новшества из любимого бутика, и о чем-то думал. Скорее он не думал ни о чем. В памяти просто всплывали какие-то отрывочные эпизоды из его бурной трудовой деятельности, которые тут же сменялись картинами умиротворенности и увлекающих иллюзий.

 

Доминика, проходя мимо любимого зеркала в любимой прихожей, по привычке бросила взгляд на свое отражение. На этот раз что-то заставило ее остановиться. Она уже несколько минут стояла перед этим, как ей показалось, незнакомым пространством, пристально вглядываясь в лицо женщины, которое она вдруг там увидела. Это была она, но это была и не она. Дана всматривалась все пристальнее и пристальнее в свое отражение и ничего не могла понять.

Казалось, что зеркало притягивало ее какой-то своей совершенно незнакомой энергетикой, притягивало, чтобы заставить сначала остановиться, а потом внимательно взглянуть на свое отражение. Доминика стояла так уже достаточно долго, и чем внимательнее она вглядывалась в лицо этой незнакомки, тем больше возникало у нее вопросов.

 

Неужели время смогло ее так изменить? Нет, внешне она практически не изменилась. Тот же овал лица без двойных подбородков, та же гладкая бархатистая кожа, предмет зависти многих ее знакомых, тот же, характерный только для нее, цвет лица. Да и время уберегло от морщин. Но вот взгляд. Он стал совершенно другим. Если не принимать его во внимание, то получалась вполне миловидная, приятная во всех отношениях барышня, моложавая, вся такая спортивная, стройная с модной французской стрижкой. Типичный портрет современной деловой женщины, которая всем своим видом, манерами, интеллектом стремится доказать всему миру, что в любом возрасте она может оставаться женщиной без возраста, быть не просто активной в этой жизни, а вершить большие дела.

Но вот взгляд. Тут жизнь, конечно, накрутила здорово. Доминика впервые испугалась. Она вдруг увидела совершенно жесткий взгляд, который мог принадлежать очень прагматичному человеку, человеку, запрограммированному на решение большого количества вопросов, которые уже каждый в своей последовательности разложен по полочкам в его голове и ждет своего часа. О таких говорят: «У них все дорожки пишут одновременно и в левом, и в правом полушарии».

 

Скорее всего, так мог выглядеть человек с очень большим самолюбием, возможно, и тщеславием. «Боже! Какой кошмар! Наверное, это тип женщины-сухаря, которую кроме деловых проблем уже ничего не интересует в жизни!» - ужаснулась Доминика. Пожалуй, впервые за долгие годы она задавала себе вопрос: «А что же вообще интересует меня в этой жизни?» Но, спохватившись, она уже оппонировала себе: «И почему я вдруг начинаю задавать себе такие вопросы? У меня ведь действительно в жизни все нормально».

 

Доминика относилась к числу тех успешных женщин, общаться с которыми, а тем более решать деловые вопросы, многие почитали за честь. Значит, было же в ней что-то такое, что привлекало, что давало партнерам уверенность в надежном сотрудничестве. Она чувствовала, что с ней любят общаться, что она нравится мужчинам. Но вот нравились ли они ей? Доминика тоже за эти так быстро пробежавшие годы, пожалуй, впервые задала себе этот вопрос.

Уже была перемыта вся посуда на кухне, уже принята любимая ванна, а эти вопросы все не выходили из головы, отвлекая от традиционного анализа прожитого дня, проведенных встреч, проигрывания перспективных проектов. Ей как никогда необходимо было сосредоточиться, а для этого выспаться, чтобы иметь свежую голову и, в конце концов, хорошо выглядеть.

Но вдруг появившиеся откуда-то мысли, не свойственные для нее в последнее, по крайней мере, десятилетие, не позволяли думать о деле, ставшем всей ее жизнью, с которым они были не отделимы друг от друга. Вся эта рассредоточенность, расконцентрация внимания начинала раздражать. Идеи, мысли, стремление быть первой во всем, темп, позитивный имидж, обязательный результат, упорядоченность, логика, системность – любимые спутники, которые стали вторым «я» для нее.

Ни минуты без дела, дела, нацеленного на решение главной задачи – благополучия компании. Это было и самоутверждение, и проверка своих возможностей.. Да, она получала удовлетворение от этой гонки, которая вводила даже в азарт. Чем дальше быстрее Дана нанабирала темп, тем все более хотелось ответить себе на вопрос: а есть ли предел ее возможностям, вообще человеческим возможностям, возможностям женщины?

Эта тема всегда была для нее небезразлична. Иногда она ее даже побаивалась: на памяти было столько знакомых, которые постоянно на что-то жаловались. Сначала на мужа, который не может обеспечить ту жизнь, о которой мечталось, потом на скуку, потом на здоровье. Дана давно уже прекратила тесное общение со своими пусть даже и близкими приятельницами. Сначала их нытье просто утомляло, затем стало раздражать, потом все это стало казаться алогичным. Ведь жизнь одна, и времени не так много, чтобы чего-то ждать, на кого-то рассчитывать, думать, что кто-то решит за тебя твои проблемы.

Вокруг так много интересного, в любой ситуации можно всегда найти возможность реализовать себя. Она-то знала это не понаслышке. Когда-то профессорская жена, при этом молодая, эффектная, да еще с хорошими мозгами, как говорили окружающие, Дана купалась в славе мужа, уважаемого в ученом мире и советском бомонде. Казалось, что для нее не было ничего невозможного. Все премьеры посещались ею в числе первых, модные магазины открывали перед ней двери, куда был обеспечен доступ по регулярно выдаваемым для их семьи талонам, поездки на отдых за границу, которая для всех была пределом мечтаний.

Но и тогда, под улюлюканье злопыхателей, которые боялись или же сознательно не хотели признать ее талант, перспективность, Дана ни на минуту не прекращала работу над собой, занималась наукой, писала диссертацию. Как быстро это все рухнуло, развалилось как карточный домик. Ушли в вечность и благополучие, связанное с той эпохой, и почитание, и уважаемый муж, не вынесший испытаний.

Как это было давно, и, казалось, ни с ней и ни в этой жизни. Спасли, наверное, трудолюбие, стремление ни на йоту не уступить так быстро пришедшему совсем другому времени, изменившимся обстоятельствам, нахлынувшим проблемам. Поэтому когда перед ней встал извечный вопрос: «Что делать?», выбор был сделан в сторону интеллекта. И этим Доминика особенно гордилась. Ей не пришлось опускаться до весьма сомнительного сотрудничества с весьма сомнительными личностями, участвовать в каких-то непонятных махинациях, именуемых сделками, на грани фола и криминала, она не заводила связи с этим миром, не искала защиты у откровенных бандитов с их крышами и разборками. v

Она все эти годы могла позволить себе оставаться такой, какой была всегда – изысканной, изысканной в своих связях, в своих манерах, общении, внешнем виде и образе жизни, в своих писаниях. Так Доминика именовала свое дело, которое теперь стало и делом всей жизни, и бизнесом. Она продавала интеллект, свой, своей команды, научные разработки, новые технологии. Как зачастую над ней подшучивали знакомые: «Быть впереди Европы всей – ее жизненный удел».

Была ли она счастлива? Пожалуй, да. Осуществилась ее мечта - Дана создала условия для самореализации и помогала реализоваться многим талантливым людям, которые давно погибли бы как личности, перебирая груды барахла на европейских отстойниках, именуемых рынками, или же просто спились, опустились на дно жизни.

А сегодня – это команда, команда сильных, уверенных в себе людей. Позади осталось так много проблем, уже решенных вопросов. Сегодня она могла позволить себе парить в своей стихии. В коллективе у них были нормальные отношения, она любила каждого из своих сотрудников за ум, индивидуальность, за то, что каждый из них был особенным. Она чувствовала и их уважение к себе.

Больше всего Доминика боялась, что все это когда-то может закончиться. Будучи системным человеком и сильным аналитиком, она понимала, что в любом процессе есть этапы, у каждого из которых присутствует свое начало, период созревания, стабильности, вызревания новых идей, самый опасный и проблемный, период отрицания прошлого, как правило, сопровождающийся конфликтами, и выход на новые рубежи.

Доминика четко отслеживала эти этапы и когда чувствовала, что грани начинают сходиться, делала все, чтобы переход был плавным, естественным, незаметным в коллективе. Но она нутром чувствовала, что уже в самое ближайшее время необходимо предпринять самые энергичные меры, чтобы предложить новую концепцию. Ресурс прошлых проектов был практически выработан, а рисковать именем компании, жить былыми заслугами, было не в ее правилах.

Как к стати появился этот человек. Доминика нутром почувствовала, что это – свой, до мозга и костей, свой. «Умен, изыскан, независим, уверен. По всей видимости, у его компании уже в ближайшее время могут возникнуть проблемы, и он ищет выход, но внешне все подается очень по-умному и красиво. Это – несомненное достоинство», - оставаясь верной своему принципу все жизненные ситуации подвергать анализу, отметила про себя Доминика.

Но вдруг поймала себя на мысли, что ей больше хочется думать о нем, как о мужчине, а вовсе не строить догадки о его проблемах, просчитывать варианты. За тот период нового времени, в котором она жила, такое желание возникло, пожалуй, впервые. Дана впервые обратила внимание на мужчину просто как на интересного внешне и внутренне человека. Она, которая всегда прислушивалась к своему внутреннему голосу, когда должна была принять важное решение или же оценить обстоятельства, человека и его качества, сейчас понимала, что нахлынувшие чувства застали ее врасплох.

 

Вглядываясь в отражение, которое она видела в своем любимом зеркале и которое будто бы специально невидимыми энергетическими нитями притягивало ее к себе для того, чтобы эти две незнакомки могли поближе познакомиться друг с другом, Дана, начинала заниматься самоанализом. Да, она вовсе не была мужененавистницей или же эмансипированной в советском понимании женщиной. Скорее наоборот, ей так не хватало мужской опоры, сильного мужского начала, сильной личности. Да, она могла и любила подчиняться уму, интеллекту, мужской страсти. Со временем забытые ощущения, казалось, медленно начинали возвращаться из небытия. Как давно она была счастлива совсем другим, женским счастьем. Юная, подающая большие надежды, аспирантка престижного научного заведения обратила на себя внимание известного ученого.

Это была красивая история со счастливым хэппи-эндом, где было все – и красивое ухаживание, и ослепительные выходы в свет на зависть всей светской тусовке, и океан любви, который просто невозможно было объять.

Ей накануне снился шторм. После бурной страсти это было так неожиданно, неожиданно, когда эмоции начинает сменять страх. Казалось, ничто не могло разрушить ту гармонию, в которой она жила, к которой привыкла и уже не хотела думать о том, что в ее жизни может что-то произойти, или же быть по-другому. Этот страшный шторм. Дана слышала противоестественный шум, переходящий во все усиливающееся завывание. Звуки бьющейся о берег волны, падающие с огромной высоты тяжелые потоки воды. От них хотелось убежать как можно дальше, на безопасное расстояние, но из этого ничего не выходило. Доминика проснулась, но в ушах продолжал стоять шум, какой-то треск. Она ничего не понимала. Прислушавшись, поняла, что что-то происходит. Выглянув в окно, она увидела танки, военных в полной амуниции, каких-то людей. Их все разрастающийся поток напоминал предштормовые волны. Было ощущение, что ты вдруг очутился на краю преисподней.

Потом в ее жизни были какие-то встречи, даже ухаживания, но на фоне ставшего эпидемией предательства, приспособленчества, причем со стороны, казалось бы, близких людей, мужчин, которые еще совсем недавно рассыпались перед ней в любезностях, все они уже не воспринимались. Возможно, кого-то она обидела, чьи-то чувства не смогла принять, но это была уже совсем другая жизнь, с совершенно другими ценностями.

Иногда ей казалось, что такие понятия как искренность, доверительность стали отжившими свой век категориями и в этой жизни больше просто не нужны. В своей душе она их сохранила, но стала рациональной, прагматичной, как и время, в котором Дана теперь жила. Все эти намеки и комплементы, откровенные упреки в гордыне, чрезмерной самоуверенности и самостоятельности больше не вызывали в ней никаких эмоций вовсе не потому, что гложили какие-то обиды, или же над ней довлела память о прошлом. От него Дана смогла абстрагироваться. Просто она поменяла программу, перешла на другую чистоту, и на этой жизненной волне создавала уже свои ценности, которые приносили удовлетворение и позволяли быть счастливой, но уже совсем по-другому. И вот теперь, когда все было логично и понятно, в ее жизни так неожиданно появился Николос.

 

Работы было много, но он никак не мог собраться с мыслями. Ник выслушивал утренние доклады руководителей структурных подразделений. За эти годы они стали традиционными. И если бы даже кому-то пришло в голову их отменить, они все равно проходили бы, возможно, как ритуал, но проходили. Иногда он даже кивал головой, иногда делал какие-то замечания. Перед ним были его коллеги, о чем-то бурно спорившие, что-то обсуждавшие, что-то предлагавшие. Его же мысли все возвращались и возвращались к Доминике, их последней встрече. О работе, делах совсем не хотелось думать.

Он давно не испытывал такого состояния. Все было непривычно и неожиданно. Ему даже казалось, что каждая его эмоция начинала воссоздавать определенный запах. Аромат благоухающих экзотических цветов вызывал ассоциации умиротворенности, кофе по-восточному – сладострастия. И это при том, что между ними ничего и не было. Не было ли? Да, был деловой разговор, жесткий, конкретный. Давно он так не потел, извлекая из памяти обилие цифр, аргументов. Было удовлетворение от взаимного понимания. Они мыслили практически одинаково, одинаково расставляли акценты, но все-таки были такими разными. Когда Ник спорил, аргументировал какие-то выводы, он чувствовал сильного оппонента, сильного аналитика, глубоко знающего проблемы. Но при этом он чувствовал очень сильное влечение к женщине. Теперь он не понимал, каких чувств у него все-таки было больше: желания решать деловые вопросы, или же быть рядом с такой не похожей на окружающих его в жизни женщин, Доминикой. Это было предметом его анализа в ходе утреннего совещания.

«Голос… Как странно? Именно ее голос притягивал больше всего», - думал Ник, прокручивая в памяти их последние встречи и одновременно кивая в знак одобрения каких-то предложений своих коллег. Наплывающий, спокойный тембр, очень мягкий и очень необычный, скорее завораживающий, чем просто красивый. Такой голос мог принадлежать, наверное, очень душевному человеку. Как же он не соотносился с тем стилем жизни, родом занятий, жесткостью времени и обстоятельств, в которых жила Доминика.

Она совсем не такая, какой знакомые представляли ее. А как его наставляли перед встречей, пугали непредсказуемостью, неожиданными выводами, которыми эта бизнес-вумен могла удивить именно в тот момент, когда напрашивались совершенно другие. «Как все глупо, - размышлял Ник под очередной доклад одного из коллег. - Как страшно, когда умного человека начинают оценивать серые посредственности, этакие середнячки. А еще страшнее бывает, когда эти серости начинают формировать мнение с точки зрения ограниченности своего ума. Слава Богу, что времена уже не те. А сколько нормальных людей пострадало из-за этой скудости и серости, которая как зараза заползала во все расщелины, особенно туда, где была власть».

Глядя на своего умницу-зама, Ник с горечью вспомнил, как ему не позволили назначить его даже на незначительную должность в КБ, потому что просто кому-то не понравился. Не так одет, не те манеры, слишком интеллигентен, слишком умничает. Так и промаялся бы простым инженером в госприемке, если бы не этот развал и появившийся шанс выбора. Как правильно он поступил, когда принял в свою команду таких вот неправильных, отвергнутых когда-то этой серостью, людей.

Теперь - это команда, с которой уже столько сделано. И, пожалуй, самое приятное, что для этих людей главным оставались самореализация, идея, интересный проект. Все это приносило деньги, иногда совсем немалые. Но о них никто не говорил, не спорил, не выяснял отношений. Это были само собой разумеющиеся вещи – нормальная плата, достойная, за нормальный, достойный труд.

Как много все-таки у них было общего с Доминикой – свое дело, доведенное умом и стараниями практически до совершенства, стиль, образ жизни, твердость, последовательность, системность. Но Ника не покидало ощущение того, что Доминика в силу каких-то обстоятельств вынуждена была стать такой, развернуть свой несомненный талант, как бы сказал его гениальный зам, в другую сторону.

Он вспомнил их последнюю встречу. Тогда он практически уже не слушал Доминику. Ему все было понятно: их альянс состоялся номинально. Своими аналитическими мозгами Ник просчитал возможные этапы сотрудничества, поэтому мог позволить себе не слушать Доминику, а делать умный, заинтересованный вид, изображать участие и любоваться ею просто как женщиной. Ему даже хотелось сделать ей комплимент, но он не мог выдавить из себя ни одного подходящего в таких ситуациях слова по той простой причине, что никогда этого не делал.

Именно в этот момент его столь глубоких раздумий о целесообразности вообще каких-то комплементов, сантиментов в отношениях между понравившимися друг другу людьми, а то, что он впечатлил, у него не оставалось сомнений, закончилось, наконец-таки это короткое, такое длинное совещание.

Ник видел, как собравшиеся покидали его кабинет, непривычно молча, поглядывая в сторону шефа и не задавая обычных после утренней встречи вопросов. Видимо, они

обратили внимание на нетрадиционность его реакции и решили оставить наедине со своими мыслями. Это как раз было то, чего ему так не хватало именно сейчас. Но ситуация имела плюсы и минусы. Минусы, потому, что Ник меньше думал о работе. Плюсы – его сознание заполняли приятные мысли, которые начинали пугать, так как они все вытесняли и вытесняли мысли о деле.

 

У ее ног был целый город. С высоты шестнадцатого этажа Дома торговли, или же Хаммеровского центра, как его прозвали в народе, открывалась удивительная панорама Москвы, этого удивительного города. Высотки чередовались с золотящимися куполами старинных храмов, новые супермодерновые здания заключали в объятия тихие улочки с красивыми старинными особняками, по стилю которых можно было изучать историю архитектуры – готика, классицизм, барокко, неоклассицизм. Обзор был на любой вкус, под любое настроение.

Иногда Дана, обдумывая очередной проект, развернувшись в любимом кресле к любимому во всю стену окну, устремляла свой взор к уютным в этом городе местечкам, утопающим в зелени кафешкам, старинным паркам. Иногда глаз радовали новостройки, которые шли с размахом. По ним Дана изучала новые строительные технологии современного города. Особенно привлекали строящиеся жилые районы. Как они были не похожи на здания из ее советского детства, одинаковые хрущевки, которые потом сменили серые и невыразительные блочные коробки. Глядя на них, всегда охватывал страх, что они могут в любой момент распасться на многие составляющие. Ну а попасть всеми правдами и неправдами в кооператив, или же получить жилье в кирпичном доме был предел мечтаний любого гражданина советской страны. Дана, как член семьи кадрового офицера, успела пожить во всех образцах советского градостроения, испытав на себе все правила советского общежития – от совместного проживания на общих кухнях в коммуналках, до вполне элитного в советском понимании жилья.

«Как хорошо, что уже закончился ХХ век, как много абсурдного осталось в нем», - отмечала в такие моменты про себя Дана. Но больше всего ей было жаль времени.

Сколько понапрасну его отправлено в вечность из-за обязательного сидения на многочисленных и так никому не нужных сначала комсомольских, а затем партийных собраниях. Как неуютно становилось от осознания того, что ты должен был изображать массу, своим присутствием помогать обеспечивать явку на очередное мероприятие для галочки, а новоявленным вождям карьеру и благополучие. Новый век только начинается, а казалось, что жилось в нем давно. За динамизмом ее жизни, обилием интересных, а самое главное, нужных проектов, прошлое вспоминалось только в связи с какими-то обстоятельствами. И так хотелось пожить подольше в этой жизни, и в этом веке.

Только встреча с Николосом, нахлынувшие вдруг чувства, которыми она когда-то жила в прошлом столетии, заставили Дану пуститься в воспоминания. Эмоции, рождающиеся от одной только мысли, что вдруг в твоей судьбе появляется человек, о котором думается, были такими знакомыми. Но вот чувства, которые она испытывала тогда и сейчас, были такими не похожими. В прошлой жизни это был восторг, упоение. Она вся светилась счастьем. Теперь это была растерянность. Ее не покидало ощущение, что она обезоружена, раздета, поставлена в ситуацию, когда ей напомнили, что она совсем другая, не та, которая живет в таком рациональном мире. Этот человек, ничего не делая, ничего не говоря, просто разоблачил ее тем, что понял все ее нутро, а может быть и душу. Он попал на ее чистоту, на которой она жила благополучно столько лет, понял ее ценности, которыми она руководствовалась, и которые были дороги для нее.

Доминика постоянно ловила себя на мысли, что ей стало не хватать общения с Николосом. Хотелось еще и еще раз заглянуть в его глаза, увидеть в них интерес к себе как к женщине, услышать, в конце концов, комплимент. Как много она их слышала от коллег, поклонников, но воспринимала не более чем как обязательный атрибут общения. Теперь же ей ничего не говорили, только слушали, молчали, думали, переваривали информацию, что-то анализировали. Но что? Дана нутром чувствовала, что вовсе не их совместный проект. Но что?

 

«Голос, какой странный голос»… Ник никогда не замечал, что у Виды такой голос. Немного скрипучий, даже режущий. Странно, она ведь неплохо пела. В последние дни он раздражал его все больше и больше. Столько лет вместе, а Ник только теперь посмотрел на супругу как-то по-другому, со стороны. Все вроде бы шло своим чередом. В их жизни ничего не менялось. Вида как всегда занималась домом, как всегда была опрятна во всем, старалась не нарушать сложившийся за столько лет их образ жизни – его работа, встречи с детьми и друзьями, совместные, всей семьей прогулки, обязательные, раз в месяц посещения культурных мероприятий.

Ник всегда был не равнодушен к искусству, особенно любил вернисажи, слыл ценителем классического направления в живописи. «У них была хорошая семья», - как бы сказали их близкие друзья. «Хороший дом, хорошие, уже взрослые дети. И женился я по любви», - размышлял Ник. Он точно знал, что тогда любил Виду. Увидел, влюбился и женился. Симпатичная девушка, услужливая, внимательная. Он не мог вспомнить, чтобы с ним когда-то не соглашались, перечили ему, спорили, в чем-то отказали. Он всегда был ухожен стараниями супруги, накормлен и обласкан. Как, впрочем, и дети.

 

У него не было вообще причин не любить Виду. Но что-то все равно было не то. Ник понимал, что у него в жизни многое состоялось и теперь все складывалось нормально, но в последнее время он не находил себе места от какого-то внутреннего дискомфорта. Во всей этой привычной домашней обстановке ему чего-то не доставало. Появилась навязчивая идея во всем сравнивать Виду и Доминику. Но ведь это так глупо, они такие разные – домашняя женщина и деловая, ну просто как небо и земля.

Но и Доминику он больше не воспринимал как партнера по бизнесу. Ник уже не сопротивлялся тому, что думал о ней как о женщине, но дать волю своим чувствам не мог и не решался по многим причинам. Их действительно было много. Хоть и сохраняла свою актуальность фраза известного поэта о том, что любви все возрасты покорны, наверное, в этом состоянии он выглядел бы просто смешным. Ник был в красивом возрасте зрелого мужчины, когда приобретаются не только жизненный опыт, мудрость, но и уверенность в себе, независимость, когда можно без оглядки на чье-то мнение позволить себе то, что тебе хочется.

Но и позволять себе то, что хотелось, было как-то не с руки. Ведь на тебя и твой возраст кто-то равнялся, кто-то подражал, кто-то завидовал, а посему становиться всеобщим посмешищем тоже не хотелось. Влюбленный седеющий идиот с сияющим как луна фэйсом. Ничего более комичного придумать нельзя. Да и что он скажет Виде. Он дал ей в этой жизни многое – положение, благополучиp style=p style=е. Она смогла избежать немало жизненных проблем, которые ставили большинство людей перед выбором. За домашними делами, обеспеченностью перипетии времени обошли ее стороной.

 

Но и она дала ему немало. Спокойствие, которое даже в самые сложные периоды его жизни, присутствовало в их доме, дорогого стоило. Ник постоянно убеждал себя в том, что всякие отношения с какой-либо женщиной беспочвенны, они просто не возможны, даже с Доминикой, к которой его так влекло, особенно в последнее время. И, тем не менее, несмотря на все свои пространные рассуждения о ситуации, в которую он попал, Ник был в самолете, который уже совсем скоро приземлится в аэропорту Шарль де Голь, где его наверняка ждет Дана. Она уже несколько месяцев работала в Париже над новым проектом со своими французскими коллегами и предложила его компании принять в нем участие.

Это было выгодное предложение, и своими программами они вполне вписывались в общую концепцию. Как правило, на начальном этапе любого проекта работали его специалисты, чтобы сделать выводы, определить стратегию, экономическую политику. Ник изменил сложившемуся правилу и на встречу полетел сам. Наверное, его не поняли в компании. Да и сам он себя не понимал, не понимал, что все-таки его привлекало больше – желание заняться новым проектом, который мог вывести компанию из штопора, или же, наконец, увидеть Доминику, без которой все это время было испытанием нервной системы на прочность.

Ему не в чем было себя упрекнуть, он все эти месяцы пытался выработать иммунитет к нахлынувшим чувствам, пытался выбросить из своего сознания образ той, которая преследовала его повсюду, приходил в бешенство, когда, анализируя ту или иную ситуацию, задавал себе вопрос: «А какое решение приняла бы Доминика?» Наверное, он стал раздражительным. Дома, видя его состояние, но, не понимая причин, и связывая с проблемами компании, просто обходили стороной, избегали всяких поводов для создания конфликтной ситуации. И за это он был благодарен Виде. Ник даже представить себе не мог, каким скандалом все могло бы закончиться, если бы с ним начали выяснять отношения. И теперь всем, наверняка, было лучше от того, что он на какое-то время уехал. Пусть все уляжется само собой.

Вот только его умный, всезнающий и такой любимый зам, по-видимому, уже все понял. Смотрел своими хитрющими глазами, при этом не забывая давать советы вовсе не производственного характера, делая акцент на внешние атрибуты да приговаривая: «Только не делай такой умный вид на переговорах, это бьет по самолюбию бизнес-вумэн. Побольше шарма, импозантности. Не забывай, что ты летишь в Париж на встречу с женщиной». Ник что-то бурчал в ответ, пытался даже укорять беднягу, но разве можно скрыть то, что явно написано на твоем лице, да еще если речь идет о мужчине?

 

Август в Париже стоял жарким, поэтому так приятно было наслаждаться вечерней прохладой Люксимбургского сада, любоваться журчащим фонтаном и представлять как когда-то, в позапрошлом веке, их пра- и прапрабабушки прогуливались его тенистыми аллеями, ведя размеренные разговоры на красивом французком со своими титулованными ухажерами. Уже густые сумерки медленно покрывали верхушки старинных деревьев, а они все болтали и болтали о чем-то, как им казалось, интересном для них обоих, а в принципе, ни о чем.

Дана с ужасом заметила, что за весь вечер никто из них не вспомнил о работе, предстоящих встречах и переговорах. Наверное в их жизни наступил этап, когда сознание перенасытилось проектами, идеями, они устали от постоянной гонки за ноу-хау. Было так хорошо, а главное свободно от деловых проблем, партнерских обязательств, хотелось подольше наслаждаться и наслаждаться теплым парижским вечером, уютом этого сада, вбирать положительную энергетику, исходящую отовсюду.

Только нежась в ванне, которая стала уже обязательным вечерним ритуалом, Доминика поняла, что что-то происходит, с ней, с Николосом. Она вспомнила его глаза, скользящий по ее лицу взгляд. Так мог смотреть только влюбленный мужчина. Было заметно, каких усилий стоило ему сдерживать свои эмоции. Доминика в свойственной ей манере прокручивала и прокручивала все происходящее в последнее время. В ее жизни появился мужчина – не просто партнер, а интересный и, как бы сказал известный гоголевский герой, приятный во всех отношениях. И самое непоправимое, что уже произошло, - он ей нравился. Но и она, как ей казалось, тоже нравилась ему.

Доминика, сама того не желая, оказалась в ситуации злополучного любовного треугольника, из которого надо было искать выход. Можно обрубить все концы сразу, чисто по-женски уйти, ничего не объясняя. Все спишется на женскую непредсказуемость, дурь, которую мужчины именуют женской логикой, а проект передать комНеужели время смогло ее так изменить? Нет, внешне она практически не изменилась. Тот же овал лица без двойных подбородков, та же гладкая бархатистая кожа, предмет зависти многих ее знакомых, тот же, характерный только для нее, цвет лица. Да и время уберегло от морщин. Но вот взгляд. Он стал совершенно другим. Если не принимать его во внимание, то получалась вполне миловидная, приятная во всех отношениях барышня, моложавая, вся такая спортивная, стройная с модной французской стрижкой. Типичный портрет современной деловой женщины, которая всем своим видом, манерами, интеллектом стремится доказать всему миру, что в любом возрасте она может оставаться женщиной без возраста, быть не просто активной в этой жизни, а вершить большие дела.мерческому директору. Но этот вариант непроходной. Все знают, что у нее – неженская логика, а такой уход из темы может быть расценен как слабость, страх, ослабление позиций ее и компании в целом.

Из практики известно, что как только окружение замечает хоть малейший намек на нестабильное положение, с тобой просто перестают считаться, могут сформировать такое мнение, что потом не хватит никаких усилий, чтобы восстановить с такими трудами созданный имидж. Да и выходить из игры она привыкла честно, аргументируя перед партнерами все «за» и «против».

Поэтому события могут развиваться по трем сценариям. Она может стать женщиной, с которой мужчина встречается в удобное для него и свободное от семьи время. Но это так банально. Она слишком хорошо знает себе цену, чтобы ставить себя в такое унизительное положение. Делить мужчину, пусть даже и любимого, с какой-то женщиной, пусть даже и хорошей, - это не для нее. Да и самолюбие не позволит. Ждать, когда для тебя, самодостаточной женщины, найдут свободное от семейных обязательств время? Зачем? Она всегда с сожалением смотрела на таких мужчин и никогда не могла понять их логику, а скорее принцип, которому они следовали: жить с женщиной, которая уже не интересна и искать доудовлетворение с той, которая действительно нравится.

Двойная жизнь – это признак, наверное, ущербности, страх перед переменами, нерешительность и еще масса всего негативного. Боже, какая скудость мысли… Тошнота стала подступать к горлу. Она больше всего боялась, что Николос может предложить такой формат общения. Скорее, она боялась разочарования в небезразличном ей человеке. Поэтому этот сценарий был отвергнут сразу, как и последующий. Разрыв, уход из семьи. Это Доминика тоже не могла принять. Оставалось просто общение симпатичных друг другу людей. В конце концов, любые деловые отношения между мужчиной и женщиной складываются успешно, когда они немного сексуальны. Но все равно хотелось большего. На этом Доминика прекратила свой аналитический расклад как не поддающийся логики и предсказуемым выводам, а просто погрузилась в уютный мир воспоминаний от будоражившего чувства теплого парижского вечера.

 

Ник перелистывал номера телефонов в своем мобильнике. Несколько раз звонила Вида. Он понимал, что надо перезвонить, но не мог этого сделать, пожалуй, впервые за их совместную жизнь. Обычно он всегда отзывался, где бы не находился, а сегодня не делал этого осознанно. Ник смотрел на такой знакомый домашний номер телефона и ничего не предпринимал. После желанного вечера с Доминик, который, по идее, должен был бы вдохнуть в его душу новые эмоции, какие-то приятные ощущения, вопреки всякой логики, он испытывал состояние опустошенности. Эта пустота начинала очень энергично вытеснять все, что умещалось в его сознании.

Сейчас он сравнивал себя с компьютером, из которого файл за файлом удаляли старую информацию, а сам он превращался в чистый лист, который готовили для того, чтобы начать писать на нем совсем новую историю. Он, как бы стирая свое прошлое, но, не представляя будущего, сидел перед этим чистым листом и не мог ничего начать писать, а скорее, не знал. Ник не знал, что ему делать. Эмоции опережали сознание. Они были разными – от будоражущих чувства, возбуждающих, до тревожных. Сознание догоняло эмоции, расставляло все по своим местам, но от этого не становилось легче. Они не давали, к сожалению, ответа на такой знакомый извечный вопрос: «Что делать?» Он больше не мог общаться с Доминик как раньше, – что-то обсуждать, решать совместные вопросы. Грань уже перейдена в сторону совсем других отношений, которые позволить себе он тоже не мог. Внешне Ник сохранял ровные отношения с Видой, но как к женщине он испытывал в последнее время все меньше и меньше влечения. Что-то сломалось внутри, ушло.

А может, логика человеческих отношений сама подсказывала ход событий? Был этап влюбленности, этап семейных отношений, ровный и стабильный, с определенными эмоциями. Он был долгим, поэтому настало время его логического завершения и перехода в другое состояние – или же более высоких эмоциональных чувств, или же кардинального изменения ситуации. Это, если следовать методу системной трансформации и все укладывать в схемы. Если же рассуждать на уровне обыденного сознания, то все вполне можно оставить так, как есть. Но как?

Ник не мог оскорбить Виду, точно так же он не мог оскорбить Доминик. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что она вовсе не та женщина, которая удовлетворится случайной связью или же унизится до того, чтобы пользоваться чужим мужем, теша себя мыслью о том, что она не одна, что она кому-то нужна и у нее есть друг. Да она лучше останется одна, и при этом будет чувствовать себя вполне комфортно, получая удовлетворение от своей востребовательности, самодостаточности. И почему всегда именно мужчине выпадает незавидная роль расставить окончательные акценты в злополучном любовном треугольнике, все коварство которого он начинал ощущать на себе.

Его, такого упорядоченного, системного, логичного, всегда знающего что делать, как и зачем, теперь терзали сомнения. Ника больше всего раздражала невозможность все четко разложить по полочкам, расставить по позициям, увидеть логику и перспективу. «Боже! И зачем мне понадобился этот альянс? Ну, жил бы себе с проблемами своей компании. Когда-то же решились бы и эти вопросы. А теперь. С альянсом вроде бы все в порядке. Только вот на чашу весов этого альянса поставлены мои чувства, с которыми ничего невозможно поделать, моя личная жизнь», - терзался сомнениями Ник.

Жалел ли он о случившимся? И да, и нет. Эта встреча многое изменила. Произошло то, чего он так боялся, глядя когда-то на своих сотоварищей, которые вдруг, в одночасье, теряли голову, бросали все, пытались начать жизнь сначала, но не у многих что-то получалось. Ник с ужасом думал, что такое может случиться и с ним, но всегда отгонял эти мысли, так как считал, что с ним ничего такого произойти не может. Нормальный дом, нормальная семья, иногда/p легкое увлечение женщиной. Все это делало жизнь вполне комфортной.

Сегодня же он вынужден констатировать полную капитуляцию перед силой обстоятельств и полное неведение, как поступить. «А что, собственно, произошло? Ну, подумаешь, встретил неординарную женщину, умную, деловую, красивую. И что теперь? Все надо бросить, перечеркнуть и жизнь начать сначала? Зачем? Жил же я без всех этих эмоций и плохо мне не стало, и теперь хуже не станет», - пытался как-то собраться с мыслями Ник.

Успокоив, казалось, свои чувства, и, приведя в норму разыгравшееся воображение, он отправился досыпать оставшийся отрезок парижской ночи, но стоило ему погрузиться в ночной полумрак, как сознание попадало в плен прежних чувств. «Разве Доминика неординарна? Говорить так, значит, ничего не сказать. Да и все эти слова – условность. Они все равно не подходят к ней. Она просто другая, и это надо понять и принять», - в который раз отмечал Ник, думая о ней. А к Доминике так влекло, и с этим ничего нельзя было поделать.

 

Между ними была вечность, бесконечность которой ощущал каждый из них. Вроде бы все шло своим чередом – работа, связанная с реализацией нового проекта, вызывавшая все больший и больший азарт, всеобщий подъем, который царил в компании, первые результаты альянса. Но настроения не было. Заглушить раздирающие душу чувства невозможно было ничем – ни колоссальной нагрузкой, которую каждый из них взвалил на себя, ни уходом в свой мир, ни обилием светских встреч, бесконечным общением.

Ник уже достаточно долго смотрел в окно, изучая зимний пейзаж, и чем внимательней вглядывался в него, тем больше захватывало все то, что происходило по ту сторону его пространства. Ник любил этот кабинет в своем загородном доме, это тихое, уютное место в лесопарке, огромное, во всю стену, окно, через которое в домашней тиши он мог любоваться всем тем, что происходило в окружающем и принадлежащем только ему мире. Это только для него природа сменяла одно время года другим, только для него деревья меняли наряд, расцветая то яркими соцветиями, то успокаивали глаз теплыми тонами, только к нему слетались ненасытные чайки попрошайничать или же поворчать. Сегодня он был околдован ослепительной белизной зимнего дня. Ник никогда не обращал внимания на то, как рождается снег. Теперь это действо захватило его так, что впервые за последнее время ни о чем не думалось. Откуда-то сверху элегантно, кокетничая и кружась, спускались снежинки и занимали свое место на белоснежном, отливающем золотисто-голубым светом, ковре, делая его более объемным и пушистым.

Сколько совершенно новых, необычных эмоций будит этот процесс, наполняя душу ощущением легкости, свободы. А ведь скоро придет время и все в одночасье растает, принеся печаль и память о чем-то очень светлом. Совсем как чувства – сначала светлые, завораживающие, а затем остается память. Но и она бывает разной – удаляющейся, с легким налетом грусти, оставляющей уют и тепло в душе, и навязчивой, неотступно преследующей, взывающей к совести, самокопанию, самоанализу, самооценкам. Это - жестокая память, жалящая в самое сердце, не щадящая, не признающая силу обстоятельств.

Вот и теперь откуда-то из глубин памяти, вытесняя друг друга, замелькали такие близкие и дорогие сердцу картины его счастья. Доминик… От одного прикосновения к ее имени защемило сердце. Доминик… Казалось, что она была где-то рядом, казалось, что вот- вот откроется дверь, и он увидит ее, подхватит на свои сильные руки и закружит в вихре наплывающих чувств, сливаясь с нежностью, легкостью снежного танца, совсем как тогда, в Париже.

Все произошло вопреки всему, вопреки здравому смыслу и всем аргументам, к которым каждый из них оперировал, пытаясь доказать себе невозможность никаких отношений. В золотисто-персиковом платье Доминик была восхитительна. Никакого намека на деловой стиль, жесткость. Перед ним было само обаяние, женственность. Ник привык видеть Дану в строгом классическом костюме, шарм которому предавали красивые аксессуары, украшения, подчеркивая ее изысканный вкус.

Теперь это был такой контраст. Глядя на Доминик, которая оказалась в центре внимания, многие, наверняка, задавались вопросом: «Неужели это та неприступная бизнес-леди, которая покорила практически весь Париж?» О ее деловой хватке, умении быстро и профессионально решать вопросы, добиваться результата, ходили чуть ли не легенды. А тут была красивая женщина, в которой все было так гармонично, что хотелось до бесконечности слушать ее красивый голос, не вникая в суть сказанного, смотреть в ее лучистые глаза, любоваться уютными манерами.

 

В облегающем платье, которое еще больше подчеркивало ее красивое тело, она была так сексуальна, что мысли о светском общении вообще не приходили на ум. Ник наслаждался тем, что издалека любовался Доминик. Вот она грациозно поворачивается в сторону встречающих, вот наклоняет голову в полупоклоне, вот подает руку для поцелуя, выслушивая, скорее всего, весьма фривольный комплемент, и мило улыбаясь.

Он не сомневался, что Доминик чувствует и его присутствие, но не видит, иногда окидывая взглядом гостей. Ник все оттягивал и оттягивал момент встречи. Доминик была в его сознании, мыслях, сердце и ничего не хотелось менять. Это был другой мир, скорее, другое измерение этого мира. Видя удивленные взгляды присутствующих, которые скользили по Доминик, Ник с грустью думал о том, что когда-то какие-то обстоятельства заставили эту красивую женщину, созданную для счастья, изменить себя, свой мир, образ жизни, стать другой, пойти против природы.

Для всех присутствующих нынешняя Доминик – настоящая, они знали ее именно такой. Для него же противоестественным были ее динамичность, рациональность, системность, стремящаяся вперед и вперед Доминик. Только теперь Ник смог ответить на изначально мучавший вопрос – что же так всегда влекло его к этой женщине. Ник чувствовал, видел женщину, которую не только любил, понимал, но и проник в ее тайну. Мысленно она уже принадлежала ему и только ему. Никто кроме него не понимал ее так, как он. Ник смог за тем образом, в котором жила Доминик, увидеть ее настоящую.

Он так и не решился тогда подойти, несмотря на то, что они были компаньонами и должны были, по идее, вместе принимать поздравления по поводу завершения первого этапа проекта, выслушивать какие-то пожелания. Но в том своем состоянии он мог все испортить, выдать себя и свои чувства, а мужское самолюбие не позволяло, чтобы кто-то проник в его тайны.

Ник медленно брел по Мари-Роз, любуясь вечерним Парижем, разноцветьем огней. Прием подходил к концу, хотелось уйти незамеченным Доминик. Он и так, налюбовавшись ее прелестным образом и почувствовав, что на полном серьезе начинает ревновать каждого, кто приближался и прикасался к ней, а таких было изрядное количество, остаток мероприятия предпочел провести в нижнем баре. На душе было неуютно. Очень захотелось выпить водки, взять вошедшие в моду галоши, зонтик и покинуть это заведение. И он покинул, тихо, не прощаясь, по-английски. Лимит терпения был исчерпан.

Его душа разрывалась на части. Он не мог больше выносить своих отношений с Видой, делая вид, что в их жизни все нормально. Он не мог больше мириться с такими отношениями с Доминик, делая вид, что между ними ничего не происходит. Он устал делать вид, что не замечает пересудов в компании о том, что оба шефа неровно дышат друг к другу. И вообще он устал, устал искать какие-то варианты отношений, устал уговаривать себя не любить, не думать, не переходить грань. Только сейчас Ник осознал, какое это счастье – быть самим собой, делать то, что подсказывает тебе твоя совесть, твои чувства и наслаждаться всем этим.

Он не помнил, как долго бродил по вечерним улочкам. Наверное, уже было поздно. Каким-то непонятным образом Ник оказался у дома, в котором во время наездов в Париж жила Доминик. В окне, видимо в спальне, горел неяркий свет. Его пропустили, так как в темноте сразу узнали, правда, немного удивившись такому визиту, хотя и привыкли к поздним вечерним посиделкам с обилием бумаг, схем, выпитого кофе. Доминик, наверное, предупредили по внутреннему. Она встречала его у входа, застигнутая врасплох, в наспех наброшенном халате.

 

Взволнованная, с легким румянцем на щеках от вдруг нахлынувшего возбуждения, Доминик казалась такой юной, будто и не было за плечами жизни со всеми ее перипетиями. Глядя на нее, казалось, что она только начинается. В ее взгляде читалось легкое удивление, а на полураскрытых губах застыл вопрос, ответ на который она уже знала наверняка. Ник чувствовал, что Доминик стремилась к нему душой, а когда прикоснулся к ее ауре, почувствовал легкую струящуюся энергетику, внутренние импульсы подсказали ему, что он должен был придти сюда именно сейчас.

Николос впервые видел Доминик такой открытой, свободной от созданного жизнью и обстоятельствами образа, не защищенной. Он подхватил Дану на свои сильные руки, привлек к себе, и чувства, так долго жившие в нем, в каждом из них, вырвались наружу, они слились в необузданной страсти.

Воспоминания тех ощущений, которые он испытал тогда, вызвали легкий трепет, волнение, защемило сердце. Откуда-то из глубин сознания начали наплывать воспоминания. Они вернулись к нему почему-то именно сейчас, как будто все это время переваривали случившееся где-то в глубинах подсознания. Ник совершенно реально, совсем как тогда, ощутил струящуюся энергетику Доминик, которая укутывала его, околдовывала, вовлекая в свой манящий мир. И чем больше он прикасался к ней своим сознанием, тем больше она притягивала его, делая чувства такими близкими, понятными, возбуждающими.

Ник хотел прикоснуться к прошлому и боялся, боялся признаться себе в том, что это прошлое и есть его настоящее, его реальное состояние, в котором ему так комфортно, уютно. Любовь к Доминик была его естественным состоянием. Но он не мог находиться в этом состоянии. Обстоятельства были сильнее его.

Наслаждаясь тишиной, одиночеством, первозданностью зимнего пейзажа, Ник все больше и больше попадал в мир своих чувств. Вот глаза Доминик, горящие, влекущие. Это их взгляд давал такую теплоту и сильный энергетический импульс. Ее божественное тело, бархатистое, по-девичьи упругое. Ее красивые нежные руки, ее страсть, подчиняющаяся его страсти, их страсть, безумная, всепоглощающая, уносящая в тот мир, где никто не задумывался о случившемся, об обстоятельствах. Их мир был не подвластен сложившимся канонам, ему неведомы были преграды. Пожалуй, впервые за многие годы каждый из них был самим собой, был свободен и вкушал эту свободу, свободу чувств, свободу страсти.

 

Этот голос… Он слышал его все отчетливее и отчетливее. Пьянящие запахи, аромат парижской ночи. Все это становилось невыносимым. Ник вдруг совершенно реально осознал, что если именно сейчас не предпримет что-то, то все эти чувства так и останутся воспоминаниями, превратятся в ушедшую мечту. На душе вдруг стало так легко, наверное, оттого, что жизнь сама подсказала решение.

 

Уже были отменены все встречи, приведены в порядок разбросанные в последнее время мысли, собраны любимые вещи. Он брал тайм-аут от привычного ритма своей жизни, от людей, обязательств, от всего, что окружало его все эти годы. А совсем скоро самолет, взмывая над облаками, уносил его навстречу новой судьбе. Для Николоса, системного и упорядоченного человека, она так неожиданно перепутала все его схемы, частоты. Не поддаваясь логике, она как бы еще и еще раз доказывала ему, что в этом мире любовь сильнее любых обстоятельств…

 

Миражи

 

Тишину мягкого полумрака уютной гостиной нарушали отстукивающие свой маршрут стрелки старинных часов. Казалось, ничто не могло остановить их уверенный ход. «Неужели моя заветная мечта скоро станет реальностью?» - думал Алекс, поглаживая немощную руку старухи, почти бездыханно разложенную на атласных подушках. 40 лет, этих долгих 40 лет из года в год приезжал он в этот дом, уютный город из своей не всегда уютной страны. Алекс мечтал об одном - за все терпение ему воздастся: он станет полноправным хозяином этой виллы и, собрав все почести и награды в своей нелюбимой стране, он вполне легально сможет наконец-таки оставшуюся часть жизни наслаждаться теплом далекой страны, ласковым морем, собственной славой добытых побед.

Но путь к этой жизни до конца еще не пройден. «Главное, чтобы хватило сил доиграть поставленный мной спектакль, - улыбнулся про себя Алекс. Надо отдать должное моим режиссерским способностям. Сценарий сделан профессионально. Жаль, что об этом нельзя никому рассказать, даже своему давнему другу и сопернику по цеху Митяю. Талантлив, бесконечно талантлив. Премьеры, банкеты, женщины… А жизнь не сложилась. Не то, что у меня. Правильный выбор – и ты в десятке».

Правда, Алекс так и не испытал наслаждения от близости с любимой женщиной, не вкусил услады от женской красоты, не почувствовал кайфа от высказанной правды мерзавцам закулисных интриг. Он был с ними радушен, как, впрочем, и с чиновниками всех рангов и мастей. Алекс давно научился подавлять в себе свое «я», терпел, смирялся, угождал, подстраивался. И все ради одного – быть здесь, в этом мире респектабельности и вальяжности, в кругу здешней аристократии. Оставалось совсем немного. Он почти уже свой, среди этих людей, их светских бесед и пикантных интрижек. Но от одной мысли, что, вероятнее всего, придется «любить» еще много лет нелюбимую женщину, заставила Алекса содрогнуться. Как хорошо, что есть этот дом, эта гостиная. Вид из ее огромных окон на море, доносящийся шепот волн, уединенность всегда создавали состояние какой-то умиротворенности, помогали собрать свои мысли, восстановить душевные силы.

Алекс поймал себя на мысли, что за эти долгие годы научился без видимой фальши постоянно закипающую неприязнь к Вирги выдавать за мягкость, участие. Вкрадчивый голос и слегка интригующая улыбка органично вписались в образ мужчины, которого никогда не покидали плотские желания при виде любимой женщины.

Мороз крепчал, а Митяй опаздывал на добрых полчаса. Если бы не это соблазнительное предложение, вряд ли бы его мог кто-то вытащить сегодня из общаги. Тем более девчонки-соседки обещали устроить немыслимый по своей роскоши ужин – с рожками, поджаренными в масле. Да и одежду пришлось выпрашивать у этого пижонистого Борьки, комсомольского петуха, в обмен на обещание подписать очередное воззвание непонятно к кому и по какому поводу. Но предложение пообщаться с девчонками-иностранками было так соблазнительно.

По этому поводу весь вчерашний день Алекс представлял возможные картины своего светлого будущего. Он обязательно должен влюбить в себя девушку из так манящей теплой, но далекой страны.

Море, ласковое море… Как часто, засыпая, Алекс представлял себя, идущим вдоль его берега. Приглушенный шум волн, шуршащих о гальку, волновал, будоражил воображение. Как часто снился ему этот сон. Одна картина сменяла другую, каждая из которой была загадочнее предыдущей, манила и звала в какую-то неизвестную, но очень реальную жизнь. И как сильно каждый раз было его разочарование, когда, просыпаясь, обводил взглядом жилище, которое в очередной раз, и не без малых усилий, удавалось снять его родителям. Последнее, перед поступлением, было даже не бараком. Какая-то пристройка из досок, где зимой во все щели поддувал снег.

От этих воспоминаний Алекса передернуло. Еще более неуютно становилось от мысли, что он уже битый час торчит на морозе под этим совершенно несчастного вида фонарем. Митяй опаздывает, ужин в общаге наверняка доедают, а знакомства и в помине может не состояться.

От этих мыслей настроение вовсе не улучшалось, и когда Алекс уже принял решение уйти, в темноте замаячил быстро передвигающийся силуэт друга.

- Извини, старик, задержали,- почти кричал Митяй.

Алекс уже был готов отвесить лучшему другу по заслугам. Но счастье, которым светилось лицо Митяя, его возбужденное состояние мгновенно заставили Алекса забыть все обиды.

- Представляешь, проект понравился комиссии, - опять почти кричал Митяй, только теперь от восторга. - Спорили до хрипоты, но все же решили утвердить мой дипломный проект. Не переживай ты так. Наши иностранки в обиде не останутся. Они тоже напереживались здорово. Одна из них будет даже петь главную партию в моем спектакле!

- Да ты что?! Просто не верится! – произнес Алекс, который уже не мог сдержать свои эмоции, и бросился обнимать друга. – Здорово! Просто здорово!

- Мне кажется, что все это происходит не со мной! – мечтатель произнес Митяй, когда улеглись первые эмоции. - Правда, утвердили не ту кандидатуру. Я мечтал совсем о другой девушке. Да ты знаешь ее, это Маша. Хоть она и не с нами учится, я все ее работы посмотрел. У нее большое будущее. А как собой хороша! А как неприступна! Да кто я для нее? Отец в Канаде торгпредом, такие хахали вокруг вертятся, ей зал консерватории подавай. А что я? Мне кажется, что новое предложение было неожиданным и для комиссии.

- Но и это неплохо. Главное, что утвердили, - пытался успокоить друга Алекс.

- Да, конечно, ты прав! Мне еще потом в комитете объяснили, что это будет проект в рамках международного сотрудничества. У них там опять какая-то разнарядка пришла. Виргия, так, кажется, ее зовут, даже толком познакомиться не успели. Внешние данные совсем никуда, а вот голос неплохой. Так что нас не просто ждут, нас просто обязаны принять с необыкновенной теплотой.

Алексу показалось, что он попал совсем в другой мир. Вроде бы все то же, что и у них в общаге. Но здесь было все совсем по-другому. Поражало обилие каких-то замысловатых бутылочек, баночек в кухонной части комнаты. Их было так много… Мысль о том, что помимо любимой горчицы и хрена на свете есть такое количество приправ, кружила голову. Ярко-бордовые салфетки с незнакомым, но колоритным орнаментом, вместо газет на проживших ни один студенческий век столах; непривычная, тонкой работы керамическая посуда, какие-то вазочки, конфетницы, цветы.

Все это после привычных жестянок, которые одновременно служили и стаканами, и тарелками, и при этом были в дефиците, будоражило воображение, создавало ощущение того, что ты попал в один из лучших ресторанов. Родную атмосферу напоминала суета. Суетились девчонки-иностранки точно также, как и все студентки московских и немосковских общаг. Раскрасневшиеся от волнения щеки, горящие глаза от неизвестности приятного общения. О, как много они были наслышаны об этой стране, о ее мужчинах, светлых, голубоглазых, которые пьют много водки и страстно любят женщин!

Боже, как это было давно. Воспоминания о том, совсем другом мире, пожалуй, впервые сделали для Алекса такой понятной мысль о быстротечности времени. Каких-то 40 лет отделяли его от тех московских дней. А сколько всего с ним произошло, как быстро все менялось в жизни, его жизни. От воспоминаний мрачных картин незавидной общаговской, хронически голодной жизни Алексу стало не по себе. Казалось, кругом все так были счастливы. Эти бесконечные вечеринки вперемешку с комсомольскими собраниями, обязательной сдачей норм ГТО, субботниками и рапортами, вечной борьбой за социалистический быт и коммунистическую нравственность. Ему никогда не нравилась эта жизнь. Вечная погоня за дефиtext-align: justify;p style=цитом и обязательная радость от жизни в стране Советов. Его манила другая жизнь. При воспоминаниях о своих юношеских мечтах Алекс улыбнулся. Каким наивным в них было все. Узкие брюки а-ля дудочки, яркая блуза, поездка к так манящему теплому морю. Он представлял себя прогуливающимся вдоль его берега с серебристым транзистором, только входящим тогда в моду, и обязательно в окружении всеобщего внимания.

Или же туфли с узеньким носиком. Сколько нужно было преодолеть хитросплетений московской фарцовки, чтобы начать щеголять в новеньких, с приятным скрипом ботинках. Что-то в нем было такое, что на генном уровне подсказывало о его далеко не рабоче-крестьянском происхождении. Вкрадчивый голос, мягкие, уютные движения, обходительность и учтивость, которые он так любил сам, особенно с нужными для него людьми, всегда выделяла Алекса среди своих сверстников.

К нему хорошо относились. Нет, скорее к нему просто влекло. Девчонок – потому, что кругом были юношеская бравада и, даже, крутые разборки. Алекс же всегда сохранял учтивость. Разговаривая даже с сокурсницами, любил взять девушку за руку и, нежно поглаживая, проявлять искреннее участие к тому, что казалось так важным для нее. Ребят – своей непохожестью. Это помогало избежать многих проблем с комсомольско-партийными обязанностями. Его не тащили в эти организации, не обязывали.

Алекс был другим. Его тип не подходил под общепринятые стандарты. Его часто отправляли на дружеские встречи с творческой молодежью зарубежных стран, всякие международные диспуты заниматься контрпропагандой. Боже, слово-то какое. Ну, только для юмористического спича. А тогда… Многочасовые промывки мозгов, политбои с участием Самих и высоких комсомольских чинов. И от них он ушел. При этом Алекс почувствовал, как удовольствие стало разливаться по всему его телу.

Они уже торжествовали. Услужливый, податливый, быстро понимающий, чего от него хотят, он как никто другой подходил под их стандарты. И когда уже все было готово для того, чтобы он стал своим, он стал другим.

«Как быстро все изменилось тогда в моей жизни, - не без удовольствия отметил про себя Алекс. Бедный Митяй. Интересно, сколько часов своей драгоценной жизни он провел на утомительных партсобраниях, пленумах, съездах. Сколько стоили ему его премьеры? Вороха подписанных пасквилей против своих же коллег, бывших сокурсников, полного собрания речей и тостов «в честь» и «за». А сколько барышень из числа партноменклатуры должно было пасть жертвами его обольщения. Приемы, банкеты, женщины. Сколько попусту растраченных сил, таланта Митяя. И все ради одной премьеры в год или поездки раз в 5 лет в Болгарию, или же, о предел мечтаний, в ГДР. Была такая страна. Даже название сегодня уже режет слух. Не то, что я».

Все произошло так естественно, быстро, как будто судьба давно уже начертала ему этот путь. Только надо было дойти именно до этого этапа, пережить голод, ту нищету, которая рождала безысходность. Иногда ему казалось, что он так и погибнет здесь, среди этих бараков, нечистот, унижения.

Когда их представили, Алекс испытал доселе неизвестные чувства. Скорее это был холодный страх. Он панически боялся сделать что-то не так и упустить свой шанс. На память пришли картины его грез. В своих мечтах Алекс представлял, что она должна быть блондинкой с нежной кожей и голубыми глазами, нет, - карими. Или породистой, как и подобало ее происхождению, с синими глазами и темно-платиновым цветом волос.

Его не по-мужски мягкая теплая рука ощутила сильное рукопожатие уверенного в себе человека. Вирги, так в последствии стал называть ее Алекс, скорее отталкивала, чем привлекала. Выступающие вперед зубы, грубоватый овал лица, темные волосы и смугловатая кожа были откровенно неожиданными для Алекса. Обаятельная улыбка и, вопреки всякой логике, приятный низкий голос возвратили его в реальность, к тому, что Вирги существовала, и это был его шанс, это была его судьба, которую он просто не мог упустить.

Жара усиливалась. Алекс опустил немощную руку старухи на атласные подушки, а сам продолжал просто сидеть, погруженный в воспоминания. Как он любил эту гостиную. Все ее убранство подчеркивало аристократизм и изысканность. Скоро должна была придти Дара. Как всегда она приготовит ароматный кофе, а он, наслаждаясь его горьковатым вкусом, будет любоваться ее грацией, молодым упругим телом, открытым, манящим взглядом. Ему ничего не мешало отдаться во власть своей страсти. Как хотелось ему сорвать с нее одежды и любить до безумия, забыв обо всем на свете. Но и это он не мог себе позволить. Алекс поймал себя на мысли, что даже и эти чувства он научился подавлять в себе. Сколько же еще испытаний отмерила ему судьба. Он надеялся, на скорую развязку.

Невольно вспомнился прошлогодний вояж в местный клуб. Там почти не случилось это! Дара на корте разыгрывала очередную подачу. Легкая, прыгучая, она привлекала внимание завсегдатаев клуба. У нее был свой круг поклонников, ей прочили блестящую карьеру певицы, славу и выгодную партию. Но Дара выбрала карьеру юриста, стажировалась в Англии по частному праву и частенько наведывалась в эти места, где прошло ее детство. Уютный дом, любимая бабуля, которая только одна понимала ее, Дару, мечты и жуткое нежелание заниматься пением.

Оперная стезя еще с детства ассоциировалась с ее теткой, которая поехала учиться в холодную Россию, там же и застряла, а оперная сцена - с холодом, мраком, каким-то странным выражением лица Виргии. В ней не было той раскованности, естественности, которая так отличала местных аристократок. От былой светскости не осталось и тени налета. Замкнутая, вечно с какой-то оглядкой, не слишком ли внимательны к ней особенно незнакомые люди, она производила впечатление странной леди.

«Бедняга, с такой внешностью, хотя и роскошным голосом, она никогда бы не сделала здесь карьеру, не говоря уже о Европе, - отмечала про себя Дара, глядя на родственницу. Но она вполне понимала ее. «Только в этой непонятной стране она смогла стать примой. Иностранка на социалистической сцене. Да ты хоть без голоса, все равно тебя будут лелеять. Это же такая политика. Жаль только ее хасбента. Из России, а породист как светский лев. С таким не стыдно появиться в любом обществе. Бедный, мечется между Вирги, этим домом. Но держится хорошо. У него почти искренне получается любить бабулю, думает, что его не забудут после ее смерти», - рассуждала здраво Дара.

Вдруг ей стало как-то не по себе. «Смерть… Какое страшное слово!» Дара не могла представить его относительно себя, своих близких. «Лучше об этом не думать!» Отбросив от себя тревожные мысли, она направилась в дом. Надо еще приготовить Алексу кофе, выслушать все замечания по поводу сегодняшнего состояния больной и заглянуть ему в душу. Она любила читать чужие мысли, особенно его.

Для Дары Алекс был загадкой. Внешне спокойный, корректный, он глубоко в себе держал свои истинные чувства. Но как убедилась Дара, добраться до них было почти невозможно. Она невольно вспомнила их прошлогоднюю встречу в клубе. Дара знала, что хороша собой, что на нее не просто обращают внимание, а пожирают глазами эти сытые холеные сынки, солидные и респектабельные посетители.

Между ними всегда была игра взглядов. Ее это забавляло. Ему, как ей казалось, было нелегко хранить где-то глубоко свои чувства. Такое состояние Алекса ее раззадоривало. Даре так хотелось достать из этих глубин его истинные мысли, увидеть его настоящим.

Они столкнулись случайно в раздевалке. Между ними были мгновения. Трепет, глубинные импульсы Дара ощутила от прикосновения его тела, какие-то неведомые доселе чувства всколыхнули душу. Она понимала, что между ними пробежала искра, но разгореться она вряд ли сможет. Но этими чувствами она жила целый год до их нынешней встречи. Вот и сейчас она войдет в гостиную, подаст ему кофе, и весь ее вид будет излучать желание.

Глядя на Дару, отвечая на ее вопросы, Алекс был здесь, рядом, слышал ее голос, но был вместе с ней в далеком мире своих иллюзий. Он представлял себя входящим в зал приемов. Перед ним распахивалась дверь, и диктор хорошо поставленным голосом объявлял: «Народный артист, лауреат, сенатор… с супругой». И все взоры сразу были обращены на них. На лицах гостей читалось восхищение, любопытство, хорошая зависть. Он слышал перешептывание соседей: «Какая красивая пара! Какое сочетание умудренности и молодости! ». На память пришли совсем другие воспоминания. Его обязательные выходы в свет были их с Вирги ритуалом. Он играл роль заботливого семьянина, внимательного мужа. Вирги счастливую жену и удачливую женщину. Чаще он слышал ставшие уже привычными слова: «Какие они все-таки разные?!» Он вспомнил, какой сенсацией на курсе стала его женитьба, а затем и рождение одного за другим двоих детей.

Как все тогда изменилось в его жизни. Вирги никогда не меняла своего гражданства и всегда оставалась подданной своей страны. Это решало многие их жизненные проблемы. Гражданка иностранного государства не нашей системы не могла жить в обычной советской хрущевке, отводить своих детей в обычный районовский детский садик, ездить на репетиции в общественном транспорте, иметь плохую мебель или же гардероб среднестатистической советской женщины.

Алекс был выездным: то он должен был сопровождать жену в ее поездках по многочисленным родственникам, то отвезти, или забрать детей после летнего отдыха у моря. Детей они тоже предусмотрительно записали на фамилию матери с соответствующим закреплением за ними гражданства ее страны.

Они свободно могли перемещаться во времени и пространстве, отправляясь то в одну, то в другую часть света. Для того, чтобы дети нормально развивались, им необходимо было показать или живого слона, или же экзотический заповедник. И, конечно же, с ними всегда рядом был их любящий отец. Это помогало ему и в профессиональном плане. Встречи, контакты, благодаря которым он смог получать практически ежегодно выгодные контракты.

Алекс объехал весь мир, тогда как его талантливый Митяй лез из кожи, чтобы выбить гастроли хотя бы по своей стране. Под поездки давали деньги, которые потом практически все возвращали в доход государства, но что-то все-таки оставалось. Он смог создать трупу, попасть в которую было престижно и непросто, собрать все титулы и звания своей страны, стать лауреатом многих престижных международных конкурсов. Деньги, связи, свободный выезд делали свое дело и, несомненно, - его талант. В этом ни у кого не было сомнения.

В минуты откровения перед самим собой Алекс часто с горечью думал, что было бы с ним, если бы не его женитьба? Вряд ли кто-нибудь и когда-нибудь смог бы узнать о его таланте. Когда же Алекс взвешивал, что же потерял в этой жизни, а что приобрел, то всегда успокаивался. Да, его терзали мысли о том, что он обманывал. Обманывал себя, женщину, которая его отношение к себе воспринимала, скорее всего, как искренние, разыгрывал спектакль почитания ее родственников. Но все остальное стоило того, чтобы принести такую жертву. «Контора» отстала от него сразу, боялись огласки, слишком большим был для нее риск. Он стал свободным, Вирги нашла свое счастье, их карьера состоялась, у них были перспективы. Для того, чтобы убедить, в первую очередь, себя в своем счастье, семейном и профессиональном, Алекс давал много интервью, резюме которых было одно: « У нас хорошая семья ».

У него, как у опытного театрала, уже давно был заготовлен сценарий, который только дожидался своего времени. Он наконец-таки сможет перебраться сюда, как принято сейчас говорить, на ПМЖ. Будет наезжать в свою страну, по контракту ставить спектакли за хороший, естественно, гонорар, будет, разыгрывать роль патриота своей страны, который помнит о ней и продолжает работать, укрепляя авторитет. Это должно было принести ему бессмертие и интернациональную память.

Дара уже ни одну минуту стояла рядом с Алексом, не решаясь нарушить тишину. Он был глубоко в себе, в каком-то, понятном только ему мире. Стон старухи заставил его очнуться. Алекс медленно сфокусировал свой взгляд на Даре. В этот момент он вдруг ощутил холодный страх, как когда-то очень давно, в той далекой Москве. Он неожиданно для себя осознал, что перед ним была реальная Дара в этом реальном мире. К нему вернулось забытое чувство, которое все нарастало и нарастало. Внутренний голос подсказывал, что если именно сейчас он не предпримет каких-то действий, то может потерять что-то очень важное в своей жизни. Судьба давала ему какой-то знак. Но какой? Ответить на этот вопрос Алекс не мог.

Он не помнил, как все это случилось. Страсть к Даре брала верх над рассудком, над его, только им написанными, жизненными принципами. Какая-то неведомая сила влекала в незнакомый, но такой манящий мир. Алекс погружался в какие-то тайны, вокруг звучали удивительные, никогда ранее не слышанные им звуки. Его руки скользили по ее телу, бархатистому, ослепительному. Он растворялся в ее запахах, сливался с ее плотью, ликовал от тех чувств, которые рождались в нем, но доселе не были ведомы ему, кричал от осознания того, что это был он, Алекс, и что никто не может помешать его счастью, их счастью.

За эти долгие годы он впервые был самим собой, делал то, к чему так стремилась его душа: хотел женщину до безумия и имел именно эту женщину, не притворялся, не обманывал, не искать варианты своей жизни и причины для успокоения. Все было естественно, желанно и таким гармоничным.

Алекс вдруг услышал знакомые звуки, которые зазвучали как-то странно. Они исходили откуда-то издалека и по мере приближения все усиливались. Мягкое шуршание набегающей на гальку волны сменялось шепотом, который доходил до него из морских глубин. Волны ласкали его своими звуками. Из морского чрева звучала зазывная мелодия. Музыка перелива волн увлекала его все дальше и дальше в свои недра, как будто хотела поведать ему какую-то важную тайну, о которой он знал, но никак не мог отыскать, найти к ней путь.

Сначала он искал ее в глубинах волн, устремляясь вглубь и преодолевая их волнение. Затем почувствовал какую-то необыкновенную легкость. Кругом наплывали волны, но Алекс спокойно пронзал их, устремляясь все дальше и дальше.

Показался туннель. Алекс не ощущал больше своего физического состояния, его душа стремительно неслась по неизвестным, неземным просторам. Доселе чарующие звуки вдруг начали переходить в смех, сначала приглушенный, а затем все нарастающий. Он раздавался отовсюду. Алекс изо всех сил пытался оторваться от этих звуков, но они преследовали его все с новой и новой силой.

Откуда-то из глубин выплыл незнакомый силуэт. Он то догонял Алекса, то отставал, то преграждал путь, смеясь прямо в лицо, то исчезал, но вскоре возвращался вновь. Алекс напряженно вглядывался и не мог понять, кто бы это мог быть. И вдруг он понял – это была судьба, его судьба, которая напоминала ему о том, как он с ней поступил, как надсмехался над ней в своей земной жизни, хотел обойти, обхитрить. Теперь судьба смеялась над ним, шутила, резвилась и дергала за те нити, которые ей хотелось, ломая и круша все на своем пути...

Они столкнулись случайно в раздевалке. Между ними были мгновения. Трепет, глубинные импульсы Дара ощутила от прикосновения его тела, какие-то неведомые доселе чувства всколыхнули душу. Она понимала, что между ними пробежала искра, но разгореться она вряд ли сможет. Но этими чувствами она жила целый год до их нынешней встречи. Вот и сейчас она войдет в гостиную, подаст ему кофе, и весь ее вид будет излучать желание.

 

Карфаген. Летние каникулы.

 

День начался скверно. С самого утра все буквально валилось из рук. «И зачем я ввязался в эту историю с каким-то переписыванием, с постоянным ожиданием ответов, с массой совершенно ненужных переживаний?» - уже который раз за последнее время, ругая себя, задавал один и тот же вопрос Дэн. В его спокойную упорядоченную жизнь вошли проблемы, которые были так некстати и особенно теперь, когда у него столько обязательств перед клиентами. Его буквально раздирают на части, нужно готовиться к процессам, а для этого хотя бы необходимо сосредоточиться.

У него репутация серьезного адвоката, и он просто не имеет права не выиграть дело. От этого зависит не только его имидж, но и большой контракт, который необходимо получить во что бы то ни стало. Выигранный процесс сулит не только хорошие деньги, но и хорошую рекламу. А это такие перспективы! «Я смогу выйти тогда совсем на другой уровень контактов, клиентов. Хотя и сейчас мне грех жаловаться. Но перспективы уж очень заманчивы», - не без удовольствия произносил Дэн, расхаживая по кабинету. Он даже зажмурил глаза.

«И зачем я ввязался в какую-то переписку, она отнимает время, расконцентрирует мое внимание, мысли», - укорял себя тут же Дэн. Но больше всего раздражало подспудное осознание бессмысленности всего этого предприятия. Он, расчетливый, рациональный, никогда не предпринимающий не продуманных действий и не делающий никаких шагов, если они лишены логики, теперь бросает все – клиентов, подготовку к процессам и начинает писать какие-то письма какой-то незнакомой женщине и отсылать в неизвестность, в далекую неведомую страну. Нервозность нарастала. Уже который раз он давал себе слово все бросить, прекратить эту бессмысленную затею. Но руки сами тянулись к компьютеру, и он начинал писать в последний раз, как ему казалось.

 

«И зачем мне понадобилось ввязываться в эту странную историю? У меня столько дел, обязательств, все рассчитано по минутам и каждая эта самая минута, потраченная не по назначению, оборачивается, порой, целой катастрофой. А в моей жизни так некстати появились новые обязательства», - корила себя Александра. Она всегда старалась избегать ситуаций, когда можно попасть в зависимость от обстоятельств, быть перед кем-то в долгу. Да и припомнить Александра не могла, когда вообще кому-то писала письма, пусть даже и электронные. «И зачем? Пережиток какой-то. Это так архаично, особенно когда есть мобильники, персональные компьютеры – чудо человеческой мысли. Скажи все, что думаешь, и не трать время на бессмысленное словоблудие. Все равно уложить свои чувства, переживания в короткое письмо, рассказать о делах очень сложно, да еще незнакомому мужчине, - пыталась рассуждать трезво она.

Назначь встречу, в конце концов, наговорись вволю, выясни отношения, внеси ясность. Все действия, осознанно выбранные самим в жизни, должны приносить пользу, доставлять удовольствие, а не вызывать нервозность. Но есть еще и Интернет, я им так восторгалась, а теперь вот сама попала в стойкую зависимость от него. Все это так странно». Короткие, порой обрывистые, ни о чем не говорящие фразы, вызывали у Александры скорее больше раздражения, чем радости от общения. Переписка в духе подготовки к судебному процессу, полная индифферентность к ней, как к женщине, никакого интереса к ее делам, вечно сквозящая обида не понятно на что и почему. И это все в отношении ее, вполне состоятельной женщины, не обделенной мужским вниманием. Но письма приходят, на них надо отвечать, хотя бы потому, что по роду своей деятельности она привыкла давать ответы на все поставленные вопросы.

Роль управленца высокого уровня в одной из крупных консалтинговых компаний к этому всегда обязывала. Нервозность нарастала от осознания всякой бесперспективности отношений, лишенных какой-либо логики. Они говорят на разных языках в прямом и переносном смысле, они живут в разных системах и на разных континентах, и разделяет их океан, а не километры пути.

Их объединяет только одно – каждый успешен по-своему в своей стране, честолюбив, амбициозен, самодостаточен. А это те качества, которые никогда не позволят создать единое целое. Но это говорит разум, а руки уже сами тянулись к компьютеру и в интернетовское пространство начинали уходить одна фраза за другой. «Тем не менее, практикой проверено – именно от соединения сильного мужского и женского интеллекта вершатся великие дела», - оправдывая свои действия, пыталась успокоить себя Александра. «Сегодня мы думаем разными полушариями, а думать одной головой, наверное, все-таки лучше. И это дает надежду на неплохие перспективы их отношений, во всяком случае, деловых», - окончательно успокоила она себя.

 

Дэн уже в который раз стирал набранный текст. Это совсем не то, что хотелось написать, высказать, донести до нее. Его буквально переполняли чувства, эмоции. Так много всего нужно рассказать этой незнакомке. У него почему-то было ощущение, что его обязательно поймут. Пожалуй, впервые после безвременного ухода Ингрид к нему возвращалось приподнятое настроение и даже состояние некоего оптимизма, легкости. Ему казалось, что проблемы, которые свалились на него так неожиданно, теперь начинали постепенно выпускать его из своего плена. Дом, как ему казалось, с огромным хозяйством, взрослеющий сын, которому надо уделять больше внимания, думать о том, чтобы дать хорошее образование, окружить достойными людьми, друзьями, да и многое другое в силу печальных обстоятельств легло на его плечи. Они соединились с душевными переживаниями, вызывая не проходящее чувство тревоги, постоянной озабоченности, частенько ввергая в депрессию. А осознание, что теперь надо выполнять одну и ту же работу, чтобы поддерживать сложившийся уклад жизни, результатов которой просто не видно, вызывали частенько состояние апатии. Поэтому каждый день путем неимоверных усилий он напрягал всю свою волю и заставлял сначала пробуждаться, потом вставать и делать специально придуманный тренинг, чтобы внешне начинать излучать уверенность, оптимизм, производить впечатление вполне благополучного и респектабельного человека.

Он надевал вместе с одеждой и необходимый атрибут успешности всех его дел – специально созданное настроение, при этом, каждый раз отмечая в себе нереализованные артистические способности. Умение целый день оставаться в тонусе иначе, чем искусной игрой не назовешь. Но душа. Если бы кто-нибудь знал, что творилось в его душе. Она стонала, давила на все клетки его организма. В течение дня боль притуплялась, отступала, как бы давая поблажку и позволяя выполнить все намеченные дела. Зато вечером наверстывала все сполна. Хотелось выть от безысходности, душевного одиночества, опустошенности. Не помогало даже любимое занятие – глубокое погружение в мир музыки, которая всегда его успокаивала. Но только не теперь. Ингрид была такой домашней. Она вела хозяйство, никогда не перекладывая их семейные проблемы на него, оберегала от лишних хлопот. А он мог спокойно заниматься своими делами – процессами, общением с деловыми людьми, солировать в партийных делах. Только теперь Дэн смог оценить то, что дала ему Ингрид в жизни – надежный тыл. К сожалению, это осознание пришло так поздно и тогда, когда этот тыл надо закрывать самому. В душе ему было стыдно, что он часто укорял ее за то, что она не участвует в его партийных делах, не публична. Но со временем Дэн научился управляться и с многочисленными домашними делами, и с садовниками, поварами, прислугой.

Сын учился в католической школе и их совместные выходные он тоже научился превращать в праздники. Вроде бы жизнь налаживалась. Но вот что же делать с душой? В ней - пустота, а ему одиноко, не уютно. Когда заканчивался его жизненный спектакль, длинною в целый день, занавес закрывался, он оставался наедине со своими мыслями. Тогда Дэн раскрывал ноутбук, где на весь экран перед ним представал образ Ингрид.

Он любил это фото больше всего. Они тогда только начинали свою совместную жизнь и были так счастливы. Дэн сделал этот снимок после чудесной поездки в Калифорнию к его родственникам. Всю дорогу они только и делали, что бросали друг на друга влюбленные взгляды. Ингрид тогда много шутила, подтрунивала над ним, а ее бархатные глаза цвета спелой вишни так манили. Все произошло именно в той поездке – их души соединились окончательно и навсегда под покровом теплой летней звездной ночи.

Прикосновение теплых рук Ингрид, дрожь, пробегающая по его телу от предвкушения услады от предстоящей близости, страсть, сдерживать которую больше не было сил, его грезы, становившиеся реальностью. И этот снимок, напоминающий о тех мгновениях, ушедшем, но бывшем в его жизни счастье. Дэн вглядывался в образ Ингрид, но что-то не позволяло ему воскресить те чувства, вновь пережить трепетное состояние, которое было когда-то. Потухший взгляд красивых выразительных глаз и его память. Это все, что оставалось с ним теперь. vНедаром говорят, что когда люди покидают этот мир, они стирают с фото свою энергию, забирая ее с собой навсегда. Задержавши еще какое-то мгновенье свой взгляд на портрете, Дэн открыл другой файл. Он даже не заметил, что сделал это механически, скорее, по привычке, которая как-то незаметно вошла в его вечернюю жизнь. Который раз он вглядывался в черты незнакомки и ловил себя на мысли, что ему вовсе не надоедает это занятие, а даже доставляет определенной удовольствие.

И чем больше он вглядывался в образ далекой женщины, тем больше делал для себя каких-то открытий. Пожалуй, в ее лице нельзя было выделить что-то одно – глаза, волосы, губы. Нет, она воспринималась в едином законченном образе. В ней все так было гармонично, что хотелось смотреть и смотреть на эту ухоженную, даже холеную леди с внимательным умным взглядом, с сияющей гладкой кожей, красивым овалом лица и золотистыми, уложенными в каре, волосами. Дэн ловил себя на мысли, что пытается найти во внешности этой женщины какие-то недостатки. Но тут же отмечал, что придраться не к чему. Все изыскано, выдержано до мелочей, никаких излишеств и достоинство. О нем говорило выражение лица, взгляд, осанка, едва уловимая улыбка. К этой женщине так влекло. От нее исходила такая притягивающая энергетика, что Дэн невольно потянулся к клавиатуре и вновь открыл файл. Стерев прежний текст, он стал набирать новый. Но все равно это было не то, что хотелось написать. Вместо слов восхищения, рождающихся в его душе чувств, на экране появлялись сдержанные фразы о делах и проектах.

 

Она так устала писать о делах и проектах, что в сердцах выключила компьютер. А потом, посидев немного в полумраке уютного кабинета, вновь открыла его и нажала на «Мои рисунки». Перелистывая фотографию за фотографией, Александра поймала себя на мысли, что вновь ищет только одну. «Это стало уже каким-то ритуалом. Прежде чем лечь спать, нужно обязательно посмотреть на Дэна. Интересно, какой он сегодня?»

Александра не без любопытства рассматривала найденное фото. «Интересный мужчина, ничего не скажешь. Только с грустными глазами, несмотря на то, что пытается улыбаться». Она открыла другой файл. «Это фото, сделанное знакомыми, нравилось гораздо больше. Оно естественнее и не тронуто фотошопом». Александру вообще раздражали новомодные приемы современного компьютерного дизайна, когда от человека оставались одни очертания, а лицо было отшлифовано, припомажено до неузнаваемости. Она всегда просила корреспондентов не подвергать ее компьютерной чистке. Хотелось оставаться естественной. И что греха таить, ей было приятно, когда слышала перешептывание: «А в жизни она гораздо лучше, чем на фото».

Александра и по жизни больше всего боялась фальши, фальши во всем, особенно в человеческих отношениях. Это так страшно, когда наступает разочарование от того, что кем-то созданный образ вовсе не соответствует реальному. Наверное, она могла бы послать много выигрышных снимков, но не делала этого специально, ограничившись одной, сделанной в компании их общих друзей. И теперь сама рассматривала фото мужчины с седой аккуратной бородкой, густо тронутой сединой волосами и с умным глубоким взглядом синих проницательных глаз. Эдакий классический тип респектабельного, очень интеллигентного мужчины, находящегося в том красивом солидном возрасте, который имеет особую привлекательность.

«И зачем понадобилась ему вся эта переписка? В его окружении, наверняка, много интересных особ, мечтающих связать свою жизнь с серьезным и состоятельным человеком», - задавала себе который раз один и тот же вопрос Александра. Но больше всего ее мучили сомнения по поводу совсем другого: «А она-то зачем ему нужна? Что это? Дань моде иметь рядом женщину славянской внешности? Или же иметь меньше проблем от общения с неприхотливой, согласной на все и на любые условия совместного проживания, лишь бы вырваться за границу? Или же желание заполучить и привлекательную женщину, и хозяйку, и не напоминающего постоянно о своих правах, человека?»

Вопросы, вопросы, одни вопросы... Но их переписка началась вопреки всем сомнениям и пониманию бесперспективности отношений. Письма приходили, она отвечала, каждый раз вспоминая при этом истории знакомых, которые рискнули бросить все и устремиться в объятия иностранца в надежде обрести счастье. Но, как правило, в редких случаях это кому-то удавалось. Умные, красивые, с хорошим образованием, они все равно оставались людьми второго сорта, которым просто сделали одолжение, позволив войти в их мир и круг общения. И потом, все эти брачные контракты, соглашения, регулирующие взаимоотношения, вплоть до занятия сексом. Никакой души и душевности, один голый расчет и прагматизм. Да, она сама прагматична, расчетлива. Но это касается только дела. А человеческие отношения. Это совсем другое. Александра в сердцах захлопнула крышку ноутбука и отложила его в сторону. «Ей-то зачем все это надо?» Да, она давно одна, но уже привыкла к своему состоянию и никогда не испытывала никаких комплексов по этому поводу. Даже напротив. Прожив половину своей жизни и с позиции житейского опыта, бесконечно была рада своей свободе, независимости, которые позволили реализоваться в жизни, выстроить ее, вполне рационально используя отведенное ей судьбой время. Нет, ею вовсе не двигал эгоизм, и она не против иметь отношения с достойным человеком.

Но ее очень прагматичный ум все точно расставил по своим местам. Если нет сегодня человека, который действительно нравится и без которого немыслима твоя жизнь, зачем растрачивать себя на поиски кого-то или чего-то эфемерного, тратить энергию на то, чтобы понравиться кому-то, кто вовсе не обращает на тебя внимание, всеми правдами и не правдами, разными способами добиваться его расположения, менять имидж, гардероб. А если не сработало, то мчаться на край света ради участия в крутой тусовке, где есть шанс познакомиться с кем-то приличным, встретить Его.

Глупость какая-то, во всяком случае, такой образ жизни явно не для нее. В жизни так много всего интересного и в ней так много надо успеть. Нет, все эти заочные знакомства с чувств У него репутация серьезного адвоката, и он просто не имеет права не выиграть дело. От этого зависит не только его имидж, но и большой контракт, который необходимо получить во что бы то ни стало. Выигранный процесс сулит не только хорошие деньги, но и хорошую рекламу. А это такие перспективы! «Я смогу выйти тогда совсем на другой уровень контактов, клиентов. Хотя и сейчас мне грех жаловаться. Но перспективы уж очень заманчивы», - не без удовольствия произносил Дэн, расхаживая по кабинету. Он даже зажмурил глаза.text-align: justify;енными посланиями тоже не дp style=p style=ля нее. Не может она ни завлека ть, ни развлекать. Если есть влечение, значит - оно есть. А если его нет, то уже ничто не поможет. Уловки, хитрости – это все временно.

Александра никак не могла сосредоточиться на делах. В работе наступал очень сложный период – близится конец года и надо закрывать многие проблемы, выполнять обязательства, а ее мысли заняты какими-то головоломками: «Зачем? Почему? Для чего?» Но вопреки всем внутренним сомнениям, Александра вновь открыла ноутбук и начала перелистывать почту. «Но я ведь уже не могу жить без всего этого!» - не без волнения, уже который раз отмечала Александра.

После очередного тяжелого дня ей так приятно открыть компьютер и увидеть сообщение от Дэна. И ей даже не важно, что там написано. Главное – что на этой земле, пусть даже и за океаном, есть кто-то, кто в эти минуты думает о ней. Александра смотрела на рядком расположенные буквы и за каждой из них видела образ Дэна. Ей казалось, что она чувствует его настроение, понимает все сомнения, переживания. «Наверное, на душе у него совсем неспокойно. Возможно, эта переписка поможет выйти из какой-то сложной жизненной ситуации и обрести душевное равновесие. Но они не дети и далеко не молодые люди, поэтому в ответе за каждое слово, за поданную надежду. Это тот случай, когда игра на чувствах другого человека неуместна».

«А мои чувства?» Возможно, понимание этого сдерживает ее, и она не решается высказать ему все, что у нее на душе? Александра в который раз прислушивалась к себе и понимала, что чем больше она втягивается в диалог с Дэном, тем больше ее все это увлекает, тем интереснее ей становится. За лаконичными фразами она видела не просто интеллект, а интересные мысли высоко эрудированного человека. Это была ее стихия – логика, упорядоченность мышления, краткость и емкость мыслей. За каждой фразой виделась проблема, достойная обсуждения на симпозиуме высокого уровня.

Очень хотелась развить дискуссию, но что-то останавливало ее. Какое-то чувство подсказывало, что весь этот разброс тем – попытка нащупать общие интересы, определить уровень интеллекта, ее характер как женщины. Любой ведь хочется, чтобы тобой восхищались, говорили красивые слова, делали комплементы. А в их отношениях этого пока не намечается. Разразится ли она упреками по этому поводу? Наверное, нет. Хотя подспудно понимала, что от нее тоже ждут не жестких фраз, логики и демонстрации кругозора познаний, а просто женского внимания. Но ведь и она ждет его внимания и ей очень хочется, чтобы в ней увидели женщину. Как ему сказать об этом? Правильно ли ее поймут? Не могут же они бесконечно говорить о погоде, природе, мировых проблемах. Кто-то все равно должен сделать первым шаг, чтобы перейти на другой уровень отношений. И вообще все это переписывание начинает раздражать. Они давно могли бы встретиться и понять, надо ли им быть вместе и продолжать отношения.

 

Все это переписывание начинало раздражать Дэна. Разброс тем, разговор ни о чем, долгие паузы в их контактах, и преимущественно, по ее вине. Первый раз в его жизни встретилась женщина, которая может отложить отношения с ним на потом, ради своей работы. Судя по постоянным извинениям, ее в жизни Александры слишком много. Он так уважаем, ему даже звонят женщины в надежде завести более близкое знакомство, а Александра, о которой ему мало, что известно, кроме того, что она управленец и публичный человек, может позволить себе отодвинуть его на второй план. Дэну порой казалось, что он напоминает папку с несрочными бумагами, которую положили на полку до лучших времен. «И зачем я вообще навязываюсь, если мне не отвечают? Что она вообще себе позволяет?» Дэн был вне себя от гнева. «Бесчувственная, эгоистичная…» Эпитеты хотелось продолжать. Но его взгляд плавно перешел на портрет Александры, который с недавнего времени стоял на письменном столе. На него смотрела миловидная женщина с приятным лицом и очень добрыми глазами. Дэн в который раз вглядывался в ее образ. «Саша, Саша…», - повторял он.

Нет, он не прав. Какие-то обстоятельства диктуют ей именно такой характер отношений. Может все-таки прав Стивен, и ему надо предложить другой формат. Играть в интеллектуальные игры с женщиной, которая тебе нравится, вовсе не лучший вариант установить более близкое знакомство. Несомненно, разумнее встретиться и тогда все станет понятно – имеют ли их отношения продолжение. Вспомнился долгий разговор со Стивеном, другом, партнером в делах, который не на шутку разволновался по поводу его душевного состояния в последнее время. И не преминул прочитать обстоятельную лекцию о том, что же хотят в этой жизни женщины, и как с ними следует обращаться.

 

Александра жила все последнее время в состоянии необыкновенного душевного подъема. Дела, запланированные на неделю, укладывались в один день. Сложные совещания, с казалось, неразрешимыми проблемами проходили легко и без лишних споров, напряга. Все успевалось и спорилось. Впервые за долгие напряженные месяцы у нее появилось неудержимое желание побыстрее закончить работу. Очень хотелось закрыть кабинет, оставить там ожидающие своего решения вопросы и отправиться по магазинам. А не была она в них так давно, что даже не могла вспомнить. Да и если бы ей еще недавно кто-то предложил просто так устроить себе шопинг, то, наверняка, отвергла его по причине необоснованной траты времени на бесполезное шатание по магазинам. А теперь мысленно прокладывала маршрут по магазинчикам торгового цента. Забежать хотелось именно туда: все компактно и можно наделать массу покупок сразу в одном месте, а заодно побродить по кафушкам, вернисажам, выставкам. Она не была там с лета, и наверняка увидит много нового и интересного.

 

 

Никогда еще хождение по торговым точкам не доставляло Александре такого удовольствия. Она делала открытие за открытием. Планы были одни, но после посещение очередной лавки хотелось приобрести и то, и другое. Кругом было так много красивой и стильной одежды. Но больше всего хотелось поменять имидж, сменить деловой классический костюм на более фривольную одежду, выглядеть более подтянуто и моложаво. А с имиджем хотелось поменять и настроение, избавиться от жестких ноток в голосе, распорядка жизни по протоколу, а быть просто обаятельной и привлекательной, совсем такой леди, которую она теперь видела в зеркальном отражении очередной примерочной. Увешав себя пакетами, Александра буквально на крыльях мчалась домой. Хотелось побыстрее все разложить, еще раз перемерить купленные вещи, обдумать свой новый образ. Ей так не хотелось, чтобы Дэн увидел ее строгой, неприступной. Не хотелось выглядеть и легкомысленной. Нужно соблюсти баланс и остаться все же естественной, такой, какой она есть на самом деле. Что не говори, а положение обязывало всегда выглядеть официально. И это не могло не сказаться на ее манерах, внешности. А она еще действительно моложава, энергична, и судя по тому, что мужчины ищут повод под любым предлогом задержаться в ее кабинете, наверное, еще и привлекательна. «Это наша первая встреча. Мы меняем формат отношений и согласовываем место и время встречи, - мысленно перебирая в памяти Александра возможные варианты. - Израиль, Италия, Тунис… Ну, конечно же, для меня тоже удобнее Тунис. У Дэна там дела, а я давно мечтала попасть в Карфаген. И короткий отдых в Хамамеде придется кстати. Я уже и не помню, когда отдыхала», - начинала грезить предстоящей поездкой Александра.

Все представлялось таким романтичным – ласковое августовское солнце, теплое море, незабываемая поездка в Карфаген. И рядом – Дэн! Они будут наслаждаться общением, необычными пейзажами, как влюбленные, бродить по песчаному морскому берегу, когда солнце собирается на покой, захаживать в местные лавки, чтобы выбрать друг для друга какой-нибудь экзотический сувенир.

А может им просто захочется посидеть в уютном ресторанчике и очень многое рассказать друг другу о своей жизни, о своих мечтах. Неужели ей все это не кажется? Неужели все это может быть в реальности, таким, как она представляет? Александра погружалась в какой-то уютный мир грез и уже реально начинала осознавать, что совсем скоро рядом с ней будет Дэн, к которому так влекло. Впереди долгожданная встреча и увлекательная поездка, которая может принести надежду на продолжение их отношений.

Александра включила компьютер и уже в который раз стала перечитывать последнее письмо Дэна. Он не только предлагал изменить формат отношений и встретиться в удобное для них время в одной из стран. Но и восхищен ее интеллектом, внешностью, видит в ней интересную женщину. Это было наиболее приятно. Как все-таки лукавит тот, кто пытается внушить себе, что в его жизни и без присутствия в ней любимого человека все хорошо, ведь вокруг так много всего интересного. А оказывается, что в этой жизни так не хватает любимого человека, заботы о нем. Как приятно, что кто-то думает о тебе, живет надеждой встречи.

Значит, и она лукавила себе все это время. Может, Дэн – награда за ее сложную жизнь, где постоянно нужно было доказывать свою состоятельность, бороться за то, чтобы быть с сильными на равных. Она работала с мужчинами, более того, руководила ими. Но как нелегко далось ей и их уважение, и понимание. Работа, карьера, имидж, успешность – все это оказывается такая условность, защитная реакция организма от одиночества. Пожалуй, впервые Александра капалась в себе, в своих мыслях. Почему-то именно сейчас нахлынули воспоминания о прожитой жизни. Почему-то именно сейчас она задавала себе вопрос, что же есть для нее счастье. И не могла не признать, что эти мысли доставляют ей удовольствие. Укутавшись в теплый плед и забравшись в любимое кресло, Александра наслаждалась уютом погрузившегося во мрак кабинета. И только стрелки часов отстукивали время, сокращая их путь навстречу друг другу. На дворе ранняя весна. Но в жизни все так быстротечно, и август наступит быстро, ее любимое время года, и возможно, принесет ей долгожданное счастье. Она будет жить надеждой.

 

Дэна буквально раздирали сомнения. Всегда уверенный в себе, он и предположить не мог, что в зрелом возрасте вдруг станет страдать комплексами. Наверное, он располнел больше, чем следовало в его годы, наверное, слишком увлекается таблетками и только благодаря им поддерживает сердечный ритм. А следовало бы больше двигаться. Иногда остеохондроз дает о себе знать с такой силой, что всякому терпению приходит конец. Ему бы в клинику надо, а не на романтическое свидание. Дэн разволновался ни на шутку. Наверное, он все-таки поторопился с предложением, и не готов к встрече ни по каким статьям. Его не устраивает внешний вид. Он живет под постоянным прессом напряженного графика. Но это говорил разум, а душа так стремилась к этой встрече. Зачем-то ему надо было затевать эту переписку, зачем-то понадобилось просить своих друзей познакомить с интересной блондинкой. А теперь, когда все, о чем мечталось, может стать реальностью, с ним происходит что-то странное. Неуверенность, растерянность, страх, что он не понравится, что его не примут таким, какой он есть.

«Но это глупо специально что-то менять к встрече. Нужно оставаться самим собой, тогда все будет естественно и понятно», - уговаривал себя Дэн, вглядываясь в черты миловидного лица Александры и с грустью думая, как быстротечна жизнь, а чувства, мечты и желания остаются у человека неизменными, в каком бы возрасте ты не находился. Хочется домашнего уюта, хочется, чтобы рядом был понимающий человек, участвующих в твоих делах, хочется, чтобы рядом была интересная женщина, леди. Он нутром чувствовал, что Александра именно такая. Но его одолевали сомнения. Они преследуют его, и уже изрядно поистрепали душу. В его возрасте так сложно привыкать и к новому человеку, и к новому образу жизни. Между нами языковой барьер, им сложно понимать друг друга в прямом смысле. Судя по роду занятий, стилю ее письма, Александра жесткий, волевой человек. Смогут ли они найти компромисс в их отношениях. Но, судя по тем же письмам, она и очень чувствительна, а значит, интересна как женщина. И это привлекает более всего. Но как все-таки сложно принимать решение. Понравится ли он, воспримут ли его таким, какой он есть, поймут ли? А может, оставить все так как есть? Мысли теснили одна другую.

Но, несмотря на все сомнения, у Дэна, пожалуй, впервые за последние годы появилось желание не просто что-то изменить в своей жизни, а изменить ее кардинально. Теперь ему не нравилось все: и то, как мешковато сидел на нем пиджак, и не совсем модная оправа очков, и как его подстригли. «Старый дурак. И зачем мне все это было надо? Привычная жизнь, в которой нет необходимости что-то менять. И далась мне эта женщина», - ругал себя Дэн. Но, выплеснув все свои эмоции, он уже набирал знакомый номер телефона. Сегодня он обязательно пойдет к своему доктору, и тот, как всегда, даст ему дельный совет и рекомендации. Потом оптика, маркет и еще много других дел. «Так я окончательно позабуду о своих процессах», - укорял себя Дэн. «Но это ведь приятные хлопоты, и мне так хочется посвятить себя им».

 

Александра, радуясь переменам в своем настроении, подспудно ощущала какое-то внутреннее волнение. Все подозрительно идет хорошо. О ней помнят, надеются на встречу, ждут. Но все равно присутствовало волнение, от которого невозможно было избавиться. «Ну не может быть все так гладко!», - переживала Александра. «Но мы уже не молодые люди и каждый, наверняка, все обдумал и сделал свой выбор», - тут же успокаивала она себя. «А если действительно сейчас гладко, значит нужно ждать неприятностей. К сожалению, так устроена жизнь. Я-то знаю это из жизненного опыта».

Но Александра гнала от себя тревожные мысли, объясняя их боязнью потерять надежду, которая вот-вот может из мечты превратиться во вполне реальную счастливую жизнь. Но чем ближе было время их встречи, тем реже стали приходить письма. Александра объясняла это занятостью. Наверняка, Дэну, как и ей самой, необходимо подогнать свои дела. Но в какой-то момент вдруг образовался вакуум. Писем больше не было. Сначала Александра переживала от неведения, потом долго пришлось успокаивать уязвленное самолюбие, а когда эмоции улеглись, решила принять ситуацию такой, какой она есть. Видимо, Дэн стал сомневаться в необходимости их отношений, а, следовательно, отпала потребность и в их встрече. Стоит ли упрекать его за это? Наверное, нет. Каждый поступает так, как считает нужным, как подсказывает ему душа и обстоятельства. Обидно, все равно было очень обидно.

Александра уже сжилась с мыслью, что в ее жизни есть Дэн, есть их общая жизнь. Как она будет теперь без его писем? Пускай Дэна не было с ней рядом, но она постоянно ощущала его присутствие, понимала, что не одна. И это придавало ей уверенность. Впервые в жизни у нее появлялась опора. Впервые за прожитые годы она поняла, как важно для женщины иметь опору. А теперь все рухнуло, и она возвращается в привычное состояние, в котором прожила всю свою жизнь. Но скоро август, любимая пора года. Отель забронирован еще с весны, билет у нее на руках. Ну и что, если она поедет одна? Так ведь было всегда. И теперь она проведет отпуск в покое и одиночестве. «У меня – летние каникулы и я, наконец, смогу увидеть Карфаген!»

 

«Пристегните ремни, начинаем снижение», - прозвучал, наконец, ободряющий голос стюардессы. В салоне послышался дружный лязг металлических застежек. Александра прильнула к иллюминатору. Резкий поворот и самолет, выпорхнув из облаков, уже простирал крылья над огромным водным пространством, над бесконечностью, уходящей за горизонт. Настроение. Оно непредсказуемо как погода: никогда не знаешь, откуда что берется, когда и почему. Как не храбрилась Александра, в последнее время оно было плохим. И причина известна - внутренний разлад. Собрав всю свою волю, она заставила себя не покоряться обстоятельствам, заставила не прислушиваться к своей постоянной хандре. Если бы все произошло в молодости, то, скорее всего, прекращение отношений с Дэном стало душевной травмой. Теперь же это все объяснялось просто: «Не судьба». Но в глубине души, в подсознании оставался еще этот не дающий покоя внутренний разлад. Он тяготил, время от времени напоминая о себе. А тут, какой-то взмах крылом самолета, разворот, и после совершенно удручающего настроения вдруг появляется какая-то необыкновенная легкость, и в миг куда-то исчезает груз проблем, грустных мыслей, и появляется ни с чем несравнимое ощущение свободы, свободы от прошлого, некой обновленности, неудержимого стремления изменить все, желание стать другим.

И ты уже стоишь у той черты, где эти самые перемены не просто неизбежны, а вот-вот произойдут. Александра так хотела отбросить от себя, оставить в прошлом все свои переживания, сомнения, несбывшиеся мечты. И теперь к ней так неожиданно пришло долгожданное настроение - душевный подъем. Эмоции буквально переполняли ее. Больше всего хотелось побыстрее коснуться ладонями волнующихся волн, ощутить их энергетику, напитаться силой огромного живого организма. Александра уже мысленно была там, реально присутствовала на песчаных берегах Средиземного моря, представляя, как будет бродить в тишине и одиночестве, вслушиваясь в звуки набегающей волны.

«Наш самолет произвел посадку…, командир корабля и экипаж …», - доносились до Александры фразы, нарушая ее мысли, в которые она погрузилась. «Неужели и правда начались мои летние каникулы?!» - ликовала душа. Таможенный досмотр, переезды, отель – все, казалось, уложилось в одно мгновенье. И только когда она, наконец, уютно расположилась на террасе итальянского ресторанчика, одного из многочисленных в отеле, поняла, что все действительно произошло в реальности. Почему-то именно это место привлекло Александру. Может, потому, что отсюда открывался прекрасный вид на вечернее, утомленное от волнения, море, над которым огненным шаром нависало уходящее за горизонт солнце.

Раскаленный за день воздух теперь был таким сухим и теплым, отчего хотелось вдыхать его полной грудью. Он проникал не только во все клетки организма, но ласкал, обдавал своим теплом, укутывая, словно в кокон, все тело. А оно, истосковавшееся по свободе, уставшее от официальной одежды, раскрепостившись, теперь впитывало и этот воздух, и морскую вечернюю свежесть. Александра все еще не могла поверить, что в ее жизни наступило время покоя. Как зачарованная, она вглядывалась в вечерние прибрежные пейзажи, забыв и о том, что она пришла все-таки в ресторан, и что есть меню, и что пора ужинать, а для этого необходимо хоть что-то заказать. Когда же она перевела свой взгляд на музыкантов, занимающих привычные места на эстраде, то увидела, что на нее буквально в упор смотрит мужчина средних лет и весьма привлекательной наружности. Их взгляды сошлись. От неожиданности Александра замерла. Ее рассматривали откровенно и без тени смущения.

- Ах, вот вы какая: гордая, неприступная, очаровательная, женщина без возраста. И всегда вы такая, глубоко ушедшая в свои мысли? Первый раз встречаю леди, на которую все обращают внимание, а она этого абсолютно не замечает, или не хочет? Чем могут быть заняты мысли такой интересной женщины? – не без легкой иронии в голосе произнес этот мужчина.

Александра замерла от неожиданности. У нее даже перехватило дух. Она не могла вымолвить ни слова. Напротив нее сидел незнакомый мужчина, который, оказывается, давно наблюдает за ней. А она даже не замечает этого. «А, собственно говоря, почему я должна замечать его, да еще оказывать знаки внимания. Мужчина как мужчина, ничего особенного: такой как все», - в мыслях уже возмущалась Александра.

Но что-то привлекательное было в его образе. Наверное, приятная улыбка, легкий прищур глаз, которые делали его очень даже обаятельным, что не могло не остаться незамеченным для Александры. Но смятение, состояние внутреннего возмущения не покидали ее. «Я приехала провести время в покое, уединении, а тут не успела еще оглядеться, как уже намечается знакомство и начинается общение. Я так устала от людей, бесконечной суеты, что дала себе слово не открывать рот ни для каких разговоров, по возможности, вообще избегать их». Александра смотрела на незнакомца и молчала, застигнутая врасплох. Она, действительно, не готова ни к какому общению.

- Ваши глаза полны смятения. Но все равно они прекрасны. Вам кто-нибудь говорил, что вы хороши собой?

Александра молчала. Она и в самом деле находилась в состоянии смятения. Ей на работе всегда говорили не мало комплементов и приятных слов. Вот только их количество зависело от очередной должности. И чем она была выше, тем краше, по словам окружающих, она становилась. Если же переходила на ступеньку ниже, ее красота становилась сразу менее заметной. Поэтому Александра давно научилась спокойно относиться ко всякого рода знакам внимания, воспринимая их как неотъемлемый атрибут той или иной должности. Но теперь была совершенно иная ситуация. Красивые и приятные слова ей говорил совсем незнакомый человек. Может, она и вправду привлекательна? Александра почувствовала, как краска ударила ей в лицо.

«Бессамо, бессамо муччо», - зазвучала знакомая проникновенная мелодия.

Незнакомец, подойдя к столику, за которым сидела Александра, взяв за руку, уже увлекал за собой. Выведя в центр круга, бережно прижав к себе, повел в танце.

-Леди, оказывается, еще сохранила способность смущаться? Это так мило и необычно в наше время, - тихонько шептал он ей на ухо, еще сильнее прижимая к себе.

«Глупость какая-то и сплошное легкомыслие. Она, не зная человека, идет за ним, подчиняется его воли», - собиралась уже возмутиться Александра. Но где-то подспудно понимала, что ей даже приятно его внимание и напористость, хотя и смущало, что они подавляют ее.

- Интересно, ваш голос такой же нежный как ваши черты лица, или пани нема? – так же тихо, и даже с какой-то осторожностью произнес незнакомец, прикасаясь щекой к ее золотистым волосам.

- А цо, пан парализованы? - неожиданно для себя парировала Александра словами классического польского анекдота, вскинув на него озорной задиристый взгляд темно-серых глаз.

- Ну, наконец, мы начали бурное общение! - не без игрового восторга воскликнул незнакомец, и они искренне рассмеялись.

- Влад, - остановившись, щелкнув каблуками фирменных башмаков и наклонив голову, произнес незнакомец.

- Александра, - сделав легкий реверанс, произнесла она.

- Значит, Саша, - облегченно произнес Влад. И они дружно рассмеялись.

А потом был уютный ужин, за которым они проболтали до глубокой ночи ни о чем. Планы Александры окончательно рушились.

 

Их маршруты постоянно пересекались. Сначала за завтраком, где Влад завидев Александру издалека, махал ей рукой, приглашая за свой столик. Но она, показывая на часы, всем своим видом подчеркивала, что очень спешит. Потом в таласоцентре, где они принимали разрекламированные на весь свет процедуры. Как только Влад заказывал себе те же, что были у Александры, вдруг выяснялось, что у нее уже другие. Влада начинала раздражать такая ситуация. Встречи с ним явно избегали по не понятным для него причинам. Он знал, что нравится женщинам, и первый раз с ним не желали общаться.

Каждое утро Влад давал себе обещание больше не оказывать Александре знаков внимания, не выставлять себя посмешищем в глазах почтенной публики, но как только он видел ее, терял голову и вновь стремился к ней. Не отдавая отчета своим действия, он опять ждал ее у моря, в котором она плескалась, казалось, целую вечность. А потом, кокетливо помахав рукой, уплывала на недосягаемое расстояние. Все их общение сводилось к поданному полотенцу, да паре каких-то фраз. Александра не могла понять, что с ней происходит. Сбылась ее давняя мечта. Она, наконец, наслаждается тишиной, покоем, вдыхает морской воздух, вслушиваясь в перешептывание набегающих волн. На нее обращают внимание, она этого не может не замечать. Значит, все еще интересна и привлекательна. С ней ищут знакомства, и Влад становится все более настойчивым. Это то, о чем может мечтать женщина, приехавшая на отдых за приятными эмоциями и впечатлениями.

Но все равно что-то не давало покоя. На какое-то время все ее переживания отошли на второй план, но прошло совсем немного времени, как мысли о Дэне возвратились к ней, но уже с большей силой. Они преследовали ее повсюду. Как странно устроена жизнь. Еще совсем недавно казалось, что все это будет принадлежать им двоим: и море, и красоты, и уютные ресторанчики. А теперь она наслаждается этим всем одна. Но незримое присутствие Дэна не покидало ее все последнее время. Александра ловила себя на мысли, что постоянно задает себе один и тот же вопрос: «А чтобы сказал по этому поводу Дэн? Понравилась ли она ему в утреннем наряде или вечернем?» Это уже переходило в навязчивую идею: во всем видеть присутствие Дэна. Но Александра к своему удивлению отмечала, что даже не могла сердиться на него. Было ощущение, что ничего и не произошло, что пройдет какое-то время и все будет, как и прежде: их переписка, приятное ожидание и долгожданная встреча. Но Дэна не было рядом, а ощущения так и оставались ощущениями, все более занимая ее сознание.

 

В его жизни все вроде бы стало на свои места. Он много работал, встречался с клиентами, полным ходом шла подготовка к партийному съезду, где он отвечал за подготовку текста соглашения. Вновь звонила мисс Элена с приглашением на обед, словно почувствовав, что его сердце свободно. И вновь он отвечал отказом. Все, как и прежде: упорядоченная, полная забот и проблем жизнь. Сначала он с энтузиазмом погрузился в дела, наверстывая упущенное. Дэн испытывал даже некоторое облегчение, что не нужно больше что-то придумывать, искать тему для продолжения переписки. Точки расставлены. Он, наконец, нашел в себе силы покончить со всей этой историей, которую сам и затеял. Поначалу присутствовало некоторое угрызение совести. На другом континенте жил человек, которому он подал надежду. Но как хорошо, что все осталось только на уровне переписки и их отношения не смогли перерасти в какие-то взаимные обязательства. Наверняка, он ими бы теперь тяготился. Виноват ли он перед Александрой? Наверное, нет. Судя по тому, как она отвечала на его послания, ее тоже одолевали сомнения, и он надеялся на понимание его поступка. Видимо, надо было объясниться. Но он по жизни не приемлет никаких объяснений. Самое хорошее объяснение – никакого объяснения. Все понятно – отношения закончились.

Но понадобилось совсем немного времени, чтобы душа и мысли стали возвращать его к образу Александры. Он преследовал его повсюду. Не хватала пусть редких, но таких долгожданных сообщений. Вечерами он то и делал, что перелистывал ее письма, все еще хранящиеся в его компьютере. И постоянно задавался вопросом: «Зачем я прекратил наши отношения? Может, судьба давала мне шанс все изменить в своей жизни? А если судьба дает тебе шанс, вправе ли мы от него отказываться? Неужели я испугался, раз так глупо повел себя?»

Сомнения терзали душу, а постоянные вопросы не давали покоя. Он корил себя за малодушие. Картины утраченных возможностей сменяли одна другую. Он мог бы сейчас бродить с Александрой песчаным берегом Средиземного моря, а потом, уютно примостившись на террасе ресторанчика, за бокалом хорошего вина, вести приятные беседы с красивой женщиной, наблюдая как утомленное за день солнце, уходит на покой. Дэна неудержимо влекло туда, на Средиземноморское побережье. Но уже ничего нельзя изменить, а тем более вернуть. С ним остается только память о несбывшейся надежде, и Александра вечно будет жить с ним в его прежних мечтах.

Но жить со всеми этими чувствами становится просто невыносимо. Дэн чувствовал, что если что-то не предпримет сейчас, просто не сможет больше существовать со всем этим грузом сомнений, сожалений, постоянных укоров самого себя. Его все больше влекло к морю. Казалось, что если он туда поедет, ему станет легче. И пусть рядом не будет с ним Александры, он сможет предаться воспоминаниям об их мечтах и планах, и ему обязательно станет спокойнее. Как хорошо, что он по какой-то непонятной причине не сдал билет. Свой рейс он уже пропустил. Но можно сослаться на какую-нибудь причину и перебронировать его. Решение принято. Он непременно проведет несколько дней в Хамамеде, может быть, даже съездит в Карфаген. Александра, ведь так хотела, чтобы они там побывали.

 

Хамамед встретил Дэна расходящимися ароматами экзотических растений, почти горячим и очень сухим воздухом, и, конечно же, перешептыванием легкого волнения волн. Только ты и девственный, нетронутый людской суетой мир. Враз все сомнения о целесообразности поездки ушли сами собой. А прогулка по аллеям отеля, территория которого больше напоминала ботанический сад, разноголосое щебетание попугайчиков разных мастей и яркого оперения, долгое свидание с морем, до самой темноты в полном одиночестве, еще более укрепило его в правильности принятого решения.

Наступило долгожданное раскрепощение, ощущение полной свободы от прежних проблем, обязательств, полный релакс. Дела могут подождать. Речь ведь идет о каких-то нескольких днях, всего лишь нескольких днях. Разве они могут что-то изменить в его работе и привычном образе жизни. А вот в душе, настроении, наверное, да. Процессы все равно перенесены, концепцию соглашения он передал в избирательный штаб, и теперь может по своему усмотрению использовать вполне законное право на отдых, пусть даже и короткий. Но ведь он мог распорядиться своим временем таким образом и раньше. И тогда он бы смог провести его с Александрой. Но что случилось, то случилось. И об этом можно только сожалеть. Дэн наблюдал за прохаживающимися берегом моря парами молодых и не совсем молодых людей, за выражением их лиц, отмечая про себя, как, по всей видимости, они счастливы. А к любви, легкому флирту здесь располагала сама природа, мягкий климат, ласкающее солнце и, конечно же, море.

Дэн все свое время с раннего утра до захода солнца проводил у моря. Ему нравилось наблюдать, как набегающие волны, захватив часть суши, задержавшись ненадолго, вновь отправлялись в свои глубины, забирая с собой прибрежный песок. К нему впервые за последнее время пришло состояние какой-то умиротворенности. Нега полностью взяла над ним власть. Только сейчас он понял, насколько устал. Сил не было даже на прогулки у моря. Он то погружался в дрему, то, пробуждаясь ненадолго, вновь отдавался во власть сна. Когда же дрема отступала, он снова начинал вглядываться в лица отдыхающих, прохаживающихся берегом моря, или же просто сидящих в кафушке за чашечкоАлександра никак не могла сосредоточиться на делах. В работе наступал очень сложный период – близится конец года и надо закрывать многие проблемы, выполнять обязательства, а ее мысли заняты какими-то головоломками: «Зачем? Почему? Для чего?» Но вопреки всем внутренним сомнениям, Александра вновь открыла ноутбук и начала перелистывать почту. «Но я ведь уже не могу жить без всего этого!» - не без волнения, уже который раз отмечала Александра./pй ароматного кофе, о чем-то увлеченно беседуя.

Вtext-align: justify;друг он ощутил на себе чей-то взгляд. Обернувшись в его направлении, он увидел, как почти в упор его разглядывали две дамы не то что почтенного возраста, но немногим более среднего, это уж точно. Они одновременно заулыбались, выказав неподдельную радость, что их заметили.

- А мы уже думали, что вы так и проспите весь свой отпуск, - игриво затараторила одна из них. - Вы такой видный и интересный мужчина, что просто грех лишать окружающих своего общества.

Дэн мило улыбнулся и, встав, галантно поклонился дамам.

- Тронут, очень тронут вашим вниманием, - произнес он и вновь опустился на лежак.

Но Дэн уже попал не только в поле зрения дам, но и в плен их выплескивающихся наружу эмоций. Держать оборону он явно был не готов, поэтому до вечера пришлось разделить их общество, попеременно ухаживая то за одной, то за другой. Нельзя сказать, что это занятие было слишком обременительным для Дэна. Дамы оказались творческими натурами, близкими к кинематографическим кругам и очень увлеченными свой профессией. Поэтому даже не успели поинтересоваться родом занятий Дэна, что вовсе его не огорчило. Зато он узнал, как ему показалось, все мировые киношные новости, и закулисные сплетни. Это его забавляло. Да и неподдельный интерес к своей персоне тоже льстил.

Правда, Дэн предпочел бы общество более молодых барышень. «Что поделаешь? Значит, я выгляжу таким образом, что привлекаю внимание дам именно почтенного возраста», - иронично замечал про себя Дэн.

Но он не мог не заметить и оценивающие взгляды, а скорее, приценивающиеся, даже очень интересных женщин, которые те бросали в его сторону. «Значит, не все так плохо и не все потеряно в этой жизни». Но в какой-то момент он поймал себя на мысли, что, слушая лопотание то одной, то другой дамы, уже вовсе не вникает в то, о чем они с таким усердием пытаются ему рассказать.

Сидя на террасе уютного прибрежного ресторанчика, Дэн вглядывался в лица посетителей, проходивших мимо отдыхающих и в силуэты тех, кто был вдалеке в надежде отыскать среди них стоящий перед глазами только один образ. Заныло сердце. Ему так захотелось, чтобы с ним рядом сейчас была Александра. К нему вдруг пришло осознание, как необходима она ему – умная, эффектная, обаятельная леди.

Наверное, они смогли бы стать красивой и гармоничной во всех отношениях парой. Вспомнился добрый взгляд глубоких темно-серых глаз, приветливое выражение лица, красиво уложенные в каре золотистые волосы. Ну и пусть между ними океан проблем. Но если люди стремятся друг к другу, любые проблемы отступают. Да и не бывает в жизни неразрешимых ситуаций.

До него доносились обрывистые фразы. Да, он не ошибся, дамы говорили про Карфаген, а точнее, о предстоящей поездке в Карфаген. Он обязательно туда поедет. Он просто не сможет туда не поехать. Ему казалось, что именно там он сможет прикоснуться к душе Александры, к приятным воспоминаниям о ней.

 

В этой поездке восхищало все. Сначала знаменитый на весь мир музей мозаики, потом небольшие поселки в мавританском бело-голубом стиле, и, наконец, открывшийся взору вид на развалины древнего Карфагена. Они раскинулись у самого берега Средиземного моря. Спокойная гладь воды цвета лазури уходила от берегов в бесконечные дали. Подходящие прямо к берегу разрушенные нашествием и временем городские бани, скорее напоминающие развалины роскошного дворца, предмет гордости жителей Карфагена, все еще поражали своей помпезностью. Но больше всего жители некогда величественного города, наверняка, гордились ровными, идущими через весь город, оливковымиСомнения терзали душу, а постоянные вопросы не давали покоя. Он корил себя за малодушие. Картины утраченных возможностей сменяли одна другую. Он мог бы сейчас бродить с Александрой песчаным берегом Средиземного моря, а потом, уютно примостившись на террасе ресторанчика, за бокалом хорошего вина, вести приятные беседы с красивой женщиной, наблюдая как утомленное за день солнце, уходит на покой. Дэна неудержимо влекло туда, на Средиземноморское побережье. Но уже ничего нельзя изменить, а тем более вернуть. С ним остается только память о несбывшейся надежде, и Александра вечно будет жить с ним в его прежних мечтах. и пальмовыми аллеями, надежно защищающими от зноя, роскошными домами знати, торговыми рядами на рыночной площади.

Как давно это было. Но ни столетья, ни войны и природные катаклизмы не смогли уничтожить особую энергетику древнего Карфагена. Как давно это было. Проходя тенистыми аллеями города, хотелось прикоснуться к каждому дереву, каждому камню разрушенного жилища, почувствовать его дыхание, вдыхать воздух старины. Неспроста разыгрывались битвы за этот рай на земле. Перед глазами представала вся трагическая история города.

Несмотря на то, что группы туристов все прибывали, над Карфагеном стояла необычная тишина. Каждый входящий в него будто боялся нарушить ее. И было ощущение, что она нависла очень давно над развалинами после того, как город сравняли с землей. И больше ничто не могло нарушить покой этих мест. Александра, пройдя аллеями города, по крутым каменным ступеням спустилась к берегу. Хотелось пройти весь путь жителей города, не сдавшихся, не покорившихся врагу. Перед ней была история, история гибели цивилизации. Сколько судеб было прервано здесь, на этом месте, сколько разрушено несбывшихся надежд, разлучено сердец, сколько тайн хранят и эти развалины, и эти спокойные воды. Александра шла и шла берегом, перебирая в памяти события, эпохи, битвы за этот рай на земле.

 

Дэн оливковыми аллеями некогда оживленного города шел в сторону моря. Оно тут было таким необычным. С возвышенности открывался вид, который просто зачаровывал. Спокойная, словно навечно замершая здесь в спокойном молчании, водная гладь. Время тут будто остановилось в тот момент, когда замерла жизнь этого города, его людей, и теперь хранит эту тишину. Она нависала не только над разрушенным городом, но и над прибрежными водами. Но что-то мешало Дэну полностью погрузиться в атмосферу замершего навечно города. Он ловил себя на мысли, что вглядывается в лица прохожих. В каждом женском образе ему виделась Саша. Ему казалось, что ощущает ее присутствие повсюду, и, подчиняясь чьей-то неведомой воли, шел уже к морю. Какая-то неведомая сила влекла его именно туда.

«Саша, Саша…», - мысленно повторял Дэн. Его внимание привлек образ женщины, медленно бредущей берегом моря, глубоко ушедшей в свои мысли. Стройная, играющая в лучах солнца бронзовым загаром, с золотистыми волосами, подстриженными в каре. Дэн любовался ее грациозными движениями. Вот она, запрокидывая голову, подставляет лицо навстречу солнцу. Вот устремляется к развалинам, прикасается к ним своими руками, желая уловить дыхание столетий. Вот она вновь возвращается к берегу. Вычерчивает на песке какие-то фигурки, оставляя память о своем присутствии, и продолжает путь в сторону бухты, вглядываясь в даль, думая о чем-то о своем. Именно такой он представлял себе Александру. Море, солнце, развалины Карфагена и образ незнакомки, играющий в сплетениях солнечных лучей. Хотелось побыстрее спуститься к морю, окликнуть ее, а больше всего хотелось убедиться, что это действительно она.

- Саша, Саша, - осторожно позвал Дэн.

Но ему не ответили. Дэн ускорил шаг, боясь, что она удалится от него на недосягаемое расстояние.

- Саша. Саша, - продолжал он повторять, приближаясь к незнакомке.

Александра почувствовала, что кто-то произносит ее имя. Она приостановилась. Но кругом была тишина. Зной усиливался. Отчего слышалось едва уловимое потрескивание очень сухого воздуха, струящегося ввысь, к бездонному синему небу. Казалось, что все замерло на этой земле.

- Саш-ша, Саш-ша, - отчетливо слышала уже Александра.

Но она не могла и предположить, что звали именно ее. Это ведь была поездка, где она оставалась одна со своими мыслями и мечтами, и никому не позволено нарушать их. Разве, пожалуй, Дэну. Александра вновь почувствовала его незримое присутствие. Его образ и сейчас с ней. Как хотелось поделиться с ним своими чувствами, внутренними переживаниями. Как было бы хорошо брести этим берегом вместе и просто молчать, наслаждаясь присутствием дорогого ей человека.

-Саш-ша, Саш-ша, - уже отчетливо слышала Александра. Осторожно обернувшись в ту сторону, откуда исходили слова, она остановила свой взгляд на мужчине, который выделялся интеллигентной бледностью, контрастировал на фоне до черноты загоревших туристов. Панама с широкими полями прикрывала тронутые сединой волосы. Аккуратная бородка, очень доброе выражение лица проницательные синие глаза. Их синева излучала такую надежду! Что-то тронуло душу Александры. Какая-то неведомая сила повлекла ее к нему. Она уже шла навстречу этому незнакомцу. Но чем пристальнее вглядывалась в его черты, тем больше осознавала, что они ей очень знакомы. Это казалось какой-то мистикой, наваждением.

«Дэн? Здесь? В Карфагене?» Александра остановилась и теперь смотрела на незнакомца широко распахнутыми темно-серыми глазами. «Да, это – Дэн. Только его глаза могут излучать столько счастья и надежды».

- Саша, Саша, - с нежностью в голосе тихо произносил Дэн. И было ощущение, что он очень боится ошибиться. Взглядом он искал подтверждение своей надежде.

 

Они стояли напротив друг друга, все еще не веря в реальность и возможность этой встречи, сдерживая эмоции, боясь, что все это мираж.

- На нашем пути было так много сомнений. Но мы смогли преодолеть их. И то, что каждый из нас здесь, говорит, как мы стремились к нашей встрече, - мягким, почти грудным голосом произносил Дэн, бережно беря в свои руки ее руку, нежно поглаживая которую, он смотрел Александре в глаза, и просто молчал. «От судьбы нельзя уйти. Она все равно приведет туда, куда надобно ей. Она дала нам шанс, но мы пренебрегли им, а та, испугавшись, что мы слишком рациональны и эгоистичны, соединила нас в этом месте нашей мечты. И чтобы не случилось теперь, я буду стремиться к тебе всегда, я буду ждать той минуты, когда судьба смогла бы повенчать наши судьбы. Я буду ждать тебя всегда», - мысленно думал теперь каждый.

 

Проходившие мимо многочисленные туристы бросали любопытные взгляды на необычную пару. Она была так гармонична и красива, что не обратить на нее внимание было просто невозможно: седовласый мужчина интеллигентного вида с синими проницательными глазами и стройная, загоревшая до бронзы, леди с золотистыми волосами. Они смотрели друг на друга такими влюбленными глазами, что казалось, будто этот мир существует только для двоих.

- Вот это и есть настоящее счастье. Наверное, долгую жизнь прожили вместе, а все еще так влюблены, - вздохнула почтенная дама, семеня берегом моря за своим супругом.

- Путь к счастью всегда бывает долгим. Может и они шли к нему всю свою жизнь, чтобы вот так однажды посмотреть друг на друга влюбленными глазами …- философски рассудил он.